We Might Be Dead By Tomorrow

Помни, мир слишком огромный. И золотые дороги станут кирпичом.

Мягкая музыка из прошлого столетия негромко играла из колонок автомобильного проигрывателя, создавая в салоне патрульной машины меланхоличную атмосферу. За окном светало — солнце лениво выползало из-за горизонта, окрашивая тёмно-голубое с отблеском холодных звезд небо в пастельные светло-розовые оттенки. Ужасно хотелось спать — вставать в шесть утра в воскресенье было для меня невероятной пыткой, но я, как самая образцовая дочь, не могла отправить папу встречать Беллу из аэропорта в одиночку. Он ужасно нервничал весь вчерашний вечер, что даже забыл серьёзно поговорить с Квилом о причинённом моей машине вреде. Всю дорогу из Ла-Пуш до дома мой драгоценный родитель молчал, нервно постукивая пальцами по рулю. Я, в попытке его разговорить, пыталась пошутить о блудных дочерях и родовых гнездах, но на папу это не произвело должного эффекта, и он продолжил вести машину, понуро смотря на тёмную полосу дороги. Сейчас же, после стакана тёплого кофе с сахаром, он выглядит совершенно иначе. От грустного настроения не осталось и следа, вместо этого на папу нашло какое-то едва ощутимое умиротворение. Небрежно развалившись на водительском сидении, он ведёт машину левой рукой и достаточно громко подпевает игривой песенке про девушку, которая заявляет, что приглянувшемуся парню никуда от нее не деться*. Закрыв лицо рукой, я тихо смеюсь в рукав своей толстовки и отворачиваюсь к окну, борясь с желанием запеть с папой дуэтом. Путь до Порт-Анджелеса предстоял долгий, а из развлечений лишь радио с дурацкими песнями, телефон, который на некоторых особенно пустынных участках дороги отказывался ловить сеть, и местами потёртый скетчбук, лежащий где-то в закромах моего рюкзака. В тринадцать лет, когда мне поставили диагноз «повышенная тревожность», папа по совету лечащего врача, подарил мне толстенный альбом с белоснежными листами и набор идеально заточенных карандашей. По его словам, творчество помогало таким, как я людям, выплескивать накопившиеся эмоции на бумагу, а не копить их в себе до полного самоуничтожения. Как не странно, это работало, и, несмотря на то, что до талантливого человека мне было очень далеко, рисовала я с превеликим удовольствием. Поначалу это были глупые и безобразные герои из мультяшных сериалов, за которые мне иногда было невероятно стыдно. Однако спустя время и кучу испорченных листов, я стала создавать куда более осмысленные и качественные работы, которыми без лишней скромности могу гордиться. За окном мимолётом проносится фантастически зелёное море из шпилевидных елей и величественных кипарисов. Сквозь высокие кроны вечнозелёных растений пробиваются солнечные лучи, отчего-то кажущиеся эпически изумрудными. Этот потрясающий свет просачивается и в нашу машину, озаряя папу, словно сказочного принца или короля из детских сказок, что заставляет меня взять в руки карандаш. Возможно, не стоит рисовать в дороге, усеянной трещинами, ухабами и выбоинами на асфальте, но я не могу удержаться — слишком сильно меня распаляет вдохновение. В свои сорок с небольшим лет, наш неподобающий шериф Свон является невероятно привлекательным мужчиной с тёмными волосами, украшенных лёгкой проседью, и мягкими шоколадными глазами. Удивительно, что он до сих пор не нашёл себе женщину, хотя я много раз отправляла его на свидания вслепую… — Джиневра, — смеётся папа, поймав на себе мой внимательный взгляд. — Ты смотришь на меня, как будто обдумываешь способы моего убийства. Я офицер полиции, ребёнок, и знаю кучу способов, как это предотвратить. Я закатываю глаза и киваю на чистый лист альбома в моих руках: — Это взгляд не убийцы, папочка, — поясняю я, покусывая кончик деревянного карандаша. — Это взгляд художника. Я пытаюсь тебя нарисовать. И буду очень благодарна, если ты перестанешь меня отвлекать и хоть немного посодействуешь процессу. Папа удивлённо приподнимает брови и усмехается. — Вот как? Может быть, мне нужно принять какую-нибудь позу? — спрашивает он, выпрямляясь на сидении. — Королевская осанка или ленивая небрежность? — Лучше всего подойдет… — я на секунду задумываюсь о том, каким хотела бы видеть окончательный рисунок. Папа в своей фланелевой рубашке в клетку, кожаной куртке и потёртых джинсах совершенно не выглядит, как потомок голубых кровей. Скорее, он похож на ковбоя Дикого Запада, который приехал в город на своём верном вороном коне на последних секундах до заката, чтобы спасти город от бесчестий продажного шерифа. — Слушай, пап, ты ведь можешь представить себя героем вестерна? Суровый прищуренный взгляд, весь из себя такой дерзкий, мужественный и отважный ковбой. — Серьёзно? — папины глаза расширяются, когда для подходящей атмосферы я переключаю радио на кантри-волну. — Хочешь сделать из меня техасского рейнджера? — Сидите и не дёргайтесь, шериф Свон. Я делаю из вас самого известного героя Дикого Запада. Ну, а шляпу, коня и два огромных револьвера дорисует моё воображение. Завораживающий голос Боба Дилана наполняет меня какой-то мистической безмятежностью. Душа буквально выпрыгивает из груди в попытке начать рисовать. Карандаш мягко вырисовывает линии, плавные штрихи, я так сильно погружаюсь в работу, что не замечаю, как зелень бескрайних и величественных лесов сменяется серыми и пустыми новостройками. Мы въезжаем в Порт-Анджелес, когда я наношу последние чёрточки. Отдалённо напоминающий отца, доблестный Панчо-с-ранчо гордо восседает на своём коне и хмуро взирает на окружающих со страницы моего альбома. Папа награждает меня восторженной улыбкой, когда я протягиваю ему рисунок. — Переборщила с брутальностью, — говорит он и возвращает альбом обратно, когда машина останавливается на светофоре. — А так очень даже круто, Джи-Джи. Только не показывай своим друзьям-оболтусам, особенно Квилу, когда я буду прессовать его за нанесенный ущерб твоей машине. А то решат ещё, что я объявил войну индейцам. Я смеюсь и засовываю альбом на самое дно рюкзака — там ему самое место. *** Когда диспетчер аэропорта по громкой связи объявляет о приземлении самолёта Беллы, у меня начинают потеть ладони, а пальцы сковывает нервная дрожь. После нашей последней встречи прошло больше четырёх лет. Мне безумно страшно узнать, как сильно изменилась моя сестра и насколько иной стала я сама. Далеко ли всепоглощающая ненависть к Белле запустила свои щупальца в мой незрелый разум? И смогу ли я когда-нибудь простить нас обеих за то, что наша сестринская связь так глупо оборвалась? Неизвестность безумно леденит мою душу и кровь, заставляя все страхи вылезать наружу, из-за чего я на секунду решаюсь сбежать, словно крыса с тонущего корабля, но, заметив на папином лице полное смятение и неуверенность, хватаю его за руку в знак поддержки и крепко прижимаюсь к родному плечу. Дав волю тревожности, я совершенно не заметила, что страшно здесь не только мне — папа совершенно не был готов к переезду Беллы в Форкс. Ладно, видеться с дочкой пару недель в году на праздники и каникулы, но делать это каждый день? Он совершенно её не знал, ровно, как и она его. Единственным мостиком, который поможет не развалиться их отношениям на начальном этапе, была я — чрезмерно шумная и говорливая девчонка с гиперответственностью за свою семью и кучей психологических проблем. Не самый лучший кандидат. — Всё будет хорошо, — шепчу я с дикой уверенностью, хотя сама не верю в это ни на гран. — Мы достаточно крутые, чтобы Белле у нас понравилось. — Не сомневаюсь, ребёнок, — говорит мой дражайший родитель и целует меня в макушку. — Ты уж точно не дашь ей заскучать. Я пожимаю плечами и театрально стряхиваю с плеч невидимую пыль. Сердце ускоряет ритм, когда среди незнакомцев с огромными тюками вещей я замечаю знакомое лицо. Ноги сами несутся в зону для встречающих, утаскивая за собой беспечного отца. Мне очень хочется увидеть Беллу, понять, что же произошло с ней. Из-за чего она перестала быть моей сестрой — родным человечком, с которым я делила все радости и печали, и кому рассказывала все свои страшные тайны. Приятная тоска по былым временам тёплой волной разгорается в моей груди, понемногу избавляя меня от мрачных объятий тревожности, сестра совершенно не выглядит как аризонская штучка: с выгоревшими волнистыми волосами, золотистым загаром и кучей блесток в одежде, и меня начинает понемногу отпускать. За исключением повзрослевших фигуры и лица, она точно такая же, как и четыре года назад — тёмные волосы, бледная оливковая кожа, средний рост и совершенно обычный подростковый стиль. Обычная милая девочка, пытающаяся слиться с толпой. У Беллы рюкзак за спиной и небольшой чемодан, который она с усилием катит позади себя. Видимо, в прошлом наша семья отличилась чем-то ужасным, раз природа наградила нас невероятной неуклюжестью, так как моя сестра прекрасно демонстрирует это качество, как истинный представитель Свонов — едва дойдя до зоны для встречающих, она спотыкается и летит прямо в руки к нашему с ней отцу. Он ловит её словно пума дикого зверька и, мягко улыбнувшись, стискивает старшую дочь в крепких объятиях. — Рад видеть тебя, Беллз, — говорит он, осторожно опуская сестру на землю. — Ты почти не изменилась. Как Рене? — С мамой все в порядке. Я тоже рада нашей встрече, — убирая волнистую прядь волос за ухо, Белла переводит смущенный взгляд с папы на меня и с улыбкой ласково обнимает меня за плечи. — Джиневра, как же ты выросла! Я улыбаюсь ей в ответ. — Добро пожаловать домой, сестрёнка. *** Я спускаюсь с телефоном в руке на первый этаж и устраиваюсь на диване в гостиной. В нашей спальне Белла безрадостно разбирает свой багаж, и я, как мудрая и понимающая женщина, оставила её одну, чтобы она смогла дать волю эмоциям и проплакаться, потому, как я прекрасно представляю, как тяжело находиться вдали от своей любимой мамы. — Как Белла? — спрашивает папа, усаживаясь в кресло напротив меня с двумя кружками горячего какао. — Разбирает вещи, — отвечаю я. Сладкая пряность какао с корицей немного обжигает горло, разливаясь приятным теплом в груди. Я откидываюсь на спинку дивана и блаженно прикрываю глаза. — Я подумала, ей нужно время…ну, знаешь, прийти в себя. Перелёт был долгий, Белле определённо необходимо одиночество. — Ну, а как у тебя дела? — шоколадные глаза пронзают меня любопытным взглядом. — Я знаю, что для тебя это тоже непросто. Много лет были только мы с тобой, а теперь всё иначе. Изменения всегда вызывали у тебя стресс. Определённо, папа знал меня лучше всех, и такие разговоры по душам входили у нас в привычку, только сегодня моё настроение совершенно не подходит для такого рода беседы. Мне правда страшно, тревожность всё время стоит у меня за спиной, и ледяными мурашками по внутренней стороне шеи даёт о себе знать. Но говорить об этом я не хочу — Белла для папы ребёнок, с которым из-за сложившихся обстоятельств он долгое время не поддерживал связь. Он её любит и дорожит ровно, как и мной, поэтому я не могу сказать ему, что я совершенно не рада приезду своей сводной сестры. Это разобьёт ему сердце. Я уже собираюсь ответить, что всё хорошо, как взволнованный голос Беллы заставляет нас с папой подскочить со своих мест. — Папа! — громко говорит сестра. — Там какие-то парни пытаются угнать машину Джи-Джи! — Какого черта?.. — ворчу я, хватая с полки бейсбольную биту и передавая её отцу. — Кто настолько осмелел, чтобы красть у шерифа полиции? Сжимая дубинку до побелевших костяшек, папа хмуро смотрит в сторону входной двери: — Это мы сейчас и узнаем. Широким и уверенным шагом папа выходит за дверь. Его спина прямая, а походка ровная и чёткая, как и у любого военного человека. Местные преступники никогда бы не решились пойти против моего отца, так как знали, каким жёстким он может быть, когда дело касается его семьи. Однажды, он заключил под стражу на пару часов парня, который случайно врезался и помял бампер моей машины, чем вызвал у меня приступ паники. Я понятия не имею, как он поступит с угонщиками, но не сомневаюсь, что это будет справедливо. Я ожидаю услышать выстрелы или громкую брань отца, но никак не его заливистый смех. Переглянувшись с Беллой, мы выходим во двор, вооруженные зонтом и обувным рожком. Я вижу, как напряжена сестра: её глаза ошарашенно бегают, а пальцы рук нервно дрожат. Мне и самой не до смеха, и я пытаюсь держать себя в руках, но всё катится к чёрту, когда я замечаю смущенных Эмбри и Джейкоба около моего «Жука» на подъездной дорожке с поднятыми руками, словно два сдающихся злоумышленника. Бейсбольная бита валяется у папиных ног, а сам родитель держится за живот, заходясь в безудержном хохоте. Мне хочется ударить себя по лбу и тут же провалиться под землю из-за стыда. Неужели эти два идиота — мои друзья? — А где потеряли третьего? — спрашивает папа, стряхивая с глаз выступившие слёзы. — Вы же всегда вместе слоняетесь. Или Атеара испугался попадаться мне на глаза и бросил вас на произвол судьбы? — Мистер Свон, — начинает Эмбри, застенчиво глядя на моего отца, — Квил не смог приехать за машиной Джи-Джи, чтобы перегнать её Джейку в гараж, поэтому это пришлось сделать нам. Мы не пытались угнать «Жука», мы просто забыли забрать у Квила ключи и пытались открыть дверь, как в кино, но ничего не вышло. Папу явно забавляет сложившаяся ситуация — он буквально допрашивает парня, едва сдерживаясь, чтобы вновь не засмеяться. Чего не скажешь о Джейкобе. Понуро смотря себе под ноги, он стоит за Эмбри и, кажется, старается даже не дышать, лишь бы не привлекать внимание неунывающего шерифа Свона, который явно наслаждается нервными речами Колла. Определённо нужно идти и спасать парней от насмешек моего папочки. Я срываюсь с места и чуть ли не бегом направляюсь к друзьям. Эмбри, уставший нести несуразную чушь, с благодарностью мне улыбается, а Джейк приветливо машет рукой. — Папа, — спокойно говорю я, закрывая парней своей «широкой» спиной, — необязательно устраивать моим друзьям допрос. Я же говорила тебе, что кто-то из них заедет сегодня за машиной. Прекрати над ними потешаться. — Я же не со зла, — фыркает папа, поднимая бейсбольную биту с заснеженной земли. — И вообще, заходите на какао, ребятки. Оно, должно быть, еще горячее. Весело мне подмигнув, папа направляется обратно в дом, увлекая за собой молчаливо стоящую на крыльце Беллу. Вне всяких сомнений, эта самая странная ситуация, что происходила со мной и моими друзьями-оболтусами на всю нашу жизнь. Они стоят, растеряно пиная ногами снег, и выглядят до одурения сконфуженными. Я и сама чувствую себя отчего-то виноватой и смущенной. Мне хочется кого-нибудь ударить, потому, как от переполняющих эмоций по-другому избавиться я не представляю возможным. — Какие же вы идиоты, — самым сдержанным тоном говорю я, утыкаясь лбом Эмбри в плечо. — Не могли приехать на пару часов раньше, когда нас не было дома? — Можешь сказать спасибо Атеаре, — отвечает Джейк, легонько ударяя меня кулаком в плечо.- Сам не смог, так ещё и нас подставил перед Чарли. Вот приедем домой, и ему не поздоровится. — Слишком сильно уж моего любимого друга не бейте, — издеваюсь я, мои губы изгибаются в полуулыбке-полускептической насмешке. — Он ещё должен заплатить за ремонт моей «Детки». — Ему придётся продать все свои органы на чёрном рынке, чтобы оплатить мои услуги, — бахвалится Блэк. — Ага, — подхватывает Эмбри, — не забывай про моральный ущерб. Подвергнуться нападкам шерифа Свона не то, чем мы собирались сегодня заняться. — Угу, — Джейк сужает глаза, смеясь. — Зато увидели твою сестру. — Она приехала из Финикса? — спрашивает Колл. — Не слишком-то она и загорелая. Простейшая догадка всплывает на подкорке сознания, и я подозрительным взглядом всматриваюсь в лица парней, от чего они бледнеют, и, кажется, перестают дышать. — Так, братцы-кролики, — деловито начинаю я, складывая руки на груди. — Вы же не за машиной приехали, не так ли? А, чтобы познакомиться с моей сестрой? Новая рыба в нашем болоте, так что ли? Эмбри нервно сглатывает, а Джейкоб молниеносно сгребает меня в свои объятия и своей огромной рукой треплет меня по волосам. — Серьёзно, Свон? Такого ты о нас мнения? Единственная рыба из нашего болота, с которой нам правда хочется общаться, это ты, дурында. Я вырываюсь из крепких объятий Джейка и, подхватив горсточку снега, пуляю снежок прямо Эмбри в лицо. Блек заходится злорадным хохотом, когда парень растеряно стряхивает холодные капли с лица, и сам получает снежным комочком прямо промеж глаз. Я во всё горло кричу боевой клич «No pasaran!»**, и как истинный снайпер начинаю расстреливать снегом парней. Домой мы заходим мокрые, но счастливые. Пряный аромат корицы и апельсинов, сказочно кружащий по дому, вновь возвращает меня в детство. Впервые за долгое время, тревожность отпустила свои мрачные поводья, возвращая мне безмятежность и покой, и я хочу задержаться в этом мгновении навсегда. *имеется в виду песня One Way Or Another исполнителя Blondie. **(исп. ¡No pasarán! — «Не пройдут»)