У всех в детстве были любимые игрушки. У кого-то это плюшевые медведи или маленькая армия пластмассовых солдат, у девочек – куклы барби и их игрушечные домики. У Техёна тоже была любимая игрушка – жук Синди. Он просто услышал это слово по телевизору, который стоял в прихожей, и оно показалось ему безумно забавным, заставляло его скалить свой ротик, который едва успел наполниться зубами, в подобии улыбки. Если у других детишек жучки жили в спичечных коробках, то у него – настоящий домик для его друга, на деле же – стеклянная банка, на дне которой он выложил листики и сухую траву. Он не расставался с ним ни на секунду, повсюду таскал его, даже когда они с родителями ели за общим столом, маленький жучок тоже был с ним. Его мать говорила, что это ненормально. Он не понимал почему, ведь Синди был его другом. Отец смотрел на сына, как на пустое место и лишь качал головой в знак согласия с матерью, при этом даже не понимая, что за дурацкая Синди и какое отношение оно имело к Техёну?
Синди не прожил у него и пары недель, маленький Техён нашёл его с утра мертвым в банке, крошечному жучку просто не хватило воздуха. Он так горько плакал, что мама тогда впервые, взяв ребёнка за руку, отвела в магазин через дорогу и купила ему леденец в форме божьей коровки.
— Я не буду кушать это, — произнес он тогда, держа в маленьких ручках яркую конфету и смотря на мать.
— Почему, милый?
— Потому что это жучок, а я люблю жучков, я хочу дружить с ними, а не кушать их.
— Ох, детка, но ведь он ненастоящий жучок, а всего лишь сахарный сироп и красители, его можно есть, это вкусно.
— Синди тоже был ненастоящим?
— Да, милый, он тоже был сахарным, так что не расстраивайся сильно из-за него.
В тот вечер Техён съел Синди. И вкус его был вовсе не как у божьей коровки, купленной в магазине. И это причина номер три, почему он ненавидит людей – ложь.
Он всегда старался не лгать, но всё же думал, что недоговаривать – это не одно и тоже.
Но его мать лгала про Синди, его отец лгал вообще про всё вокруг и все вокруг лгали. Техён ненавидит лжецов.
Он проснулся из-за резкого запаха сигаретного дыма, ударившего в нос и духов, явно не мужских. А потом почувствовал, что на кровать легло тело и это уже не могло игнорироваться. Техён выбрался из собственноручно собранного вороха одеял и подушек и посмотрел на нарушителя его сна. Чонгук лежал, раскинув руки в стороны, в уличной одежде и, кажется, спал. Шея в засосах и царапинах, губы припухли, а Техён громко сглатывает от этого зрелища.
— Чувствую, — раздаётся из уст Чонгука, который всё еще лежит в позе морской звезды. — Чувствую, что ты пялишься на меня.
Он резко разворачивается в сторону Техёна, подпирая голову одной рукой, и широко зевает.
— Хорошо спалось, сладенький? — спрашивает он, передразнивая свою сестру.
Техён на это только дует губки и прячет голову под одеяло. Потому что из уст Чонгука это слово звучит не так мерзко, как от Соны, и это пугает.
— Мне снилась Синди..
— Что? — громко переспрашивает Чонгук. — Техён, ты опять превращаешься в корову, Техён, я тебя не слышу. Он был таким, когда у него было хорошее настроение. Он был забавным в эти моменты. Забавным его называла Сона, а Техён считал его очень красивым. Особенно, это было видно в такие моменты, как сейчас, когда его лицо переставало быть таким хмурым, изредка можно было увидеть милую кроличью улыбку, но когда он смотрел, взгляд был всё такой же – лишь безразличие и скука.
Но, тем не менее, реплика Чонгука вызвала на его лице улыбку, и он заставил себя убрать с лица одеяло и посмотреть ему в глаза.
— Мне снился друг детства.
— Признавайся, маленький проказник, — обтягивая задравшуюся майку, сказал Чонгук. — Ты в детстве дружил только с игрушками, или придумывал себе воображаемых друзей?
— Эй, у меня был настоящий друг, — произнёс Техён, и, копируя Чонгука, положил голову на ладонь. — Его звали Синди.
— Что за имя такое?
— Я сам его придумал.
— Так всё-таки воображаемый, да? — пытаясь сдержать смех, спросил Чонгук.
— Нет, это был.. был.. жук.
Чонгук опять лёг на спину, прикрыл лицо рукой и не издавал ни звука. Техён подумал, что он просто в шоке с его тупости, но потом увидел, как тот мелко трясется. Он смеялся над ним.
— Не смейся, — сказал он, чуть ли не плача, выпутываясь из-под одеяла и пытаясь встать с кровати.
Руки Чонгука резко схватили сидящего Техёна за талию и повалили опять на кровать. Он был прижат им, но скорее не телом, а взглядом: все ещё смеющимся, но сейчас, он выражал хоть что-то.
— Прекрати, не обижайся Техён, просто никогда не слышал, что бы у кого-то в детстве друг был жуком. Даже у Соны это были дворовые коты, а у тебя жук.
В попытках вырваться его руки были скованы, заведены ему за голову и удерживались руками Чонгука. Они стали ещё ближе. От такого во рту пересохло и стало не по себе.
— Отпусти меня, пожалуйста, — это все, что он мог сказать, при этом, даже боясь смотреть в глаза.
— У тебя что, встал? — озадаченно посмотрел Чонгук, опуская глаза. — Не волнуйся, это вроде как нормально, сейчас ведь утро и тебе, наверное, нужно сбросить...
— Чонгук, пожалуйста, отпусти меня.
Он убрал руки и Техён встал, по голову закрутившись в одеяло, слегка раскачиваясь, напевая себе под нос: это не он, это не он, всё хорошо, нет никакого серого матраса и запаха гнили, всё нормально, это просто Чонгук.
Рука парня опустилась ему на затылок, заставив вздрогнуть и вскочить с кровати. Слёзы не должны были пойти, но им насрать, что ты думаешь, поэтому они начали катиться по щекам, а стены опять шептать.
— Трусишка, трусишка.
— Техён, ты в порядке? — испуганный взгляд Чонгука, ещё одна эмоция в копилку.
— Трусишка, трусишка, намочил штанишки.
— Эй, ты ничего не хочешь рассказать мне?
— Да, да, расскажи ему, поведай о своей боли, а потом он нагнёт тебя и засадит на этом самой кровати.
— Техён, пожалуйста, скажи что-нибудь.
— Хватит, — у него была истерика. — Заткнитесь оба.
Чонгук, сам того не зная, содрал корку с раны, которая до сих пор кровоточила.
Он попытался прикоснуться к нему, дотронуться, хотя бы до плеча, но тот забился в дальний угол комнаты, сжимая волосы и лишь повторяя:
— Я не трус, я не трус, а вы ненастоящие, ненастоящие.
— Он идёт маленький, он идёт, и очень скоро будет здесь и всё опять повторится.
— Нет! — крик, больше похожий на вопль раненого животного, нежели на человеческий.
— Техён, всё хорошо, пожалуйста, посмотри на меня.
Аромат женских духов вперемешку с сигаретным дымом. Он посмотрел на него непонимающим взглядом, глянул на протянутую руку, как на что-то диковинное.
— Ты ведь не обидишь меня? — прошептал он, из носа и глаз у него текло.
— Никогда не обижу.
Техён поверил. Позволил помочь подняться, даже освободить его от мешающей идти простыни, посадить на высокий барный стул в кухне и заварить чай, и всё это выглядело, как в американских сериалах, после которых главные герои должны были излить друг другу души, поплакать на плече, а после, вернуться опять к жизни.
Только вот это не сериал.
— Не хочу тебя торопить, но знаешь что, ты меня здорово напугал, парень.
Техён пытался выдавить подобие извиняющейся улыбки, держа в трясущихся руках чашку.
— Поэтому давай ты успокоишься и всё расскажешь, окей?
Он кивнул. Ему бы пришлось сделать это после такого, к тому же, он сам собирался рассказать кому-нибудь и Чонгук был лучшим вариантом.
Но кое-чего он не знал. Чонгук видел этот взгляд, видел его в глазах своего лучшего друга, когда тот сидел в полицейском участке и рассказывал им о том, что творил их с Соной отец. Такой же взгляд был у Техёна, когда Чонгук впервые увидел его в гостиной своей квартиры. Он знал, знал уже тогда.
Опять тянуло блевать, чёрт.
***
Это было легче, чем он представлял. Он просто начал говорить и уже не мог остановиться. Рассказал про всё. Про родителей, которые плевать хотели на сына, про малышку Лиён, на могиле которой он сидел, пока не отморозил себе почки и слёг на две недели с простудой, про тот день, когда он перестал видеть мир. Чонгук не перебивал. Вообще ничего не говорил, лишь слушал, давясь крепким кофе и сигаретами, которых он выкурил уже, казалось, на год вперёд.
Он понимал его во многом. Его родителям тоже была безразлична их жизнь и если Чонгуку, по большему счёту, была плевать, то его сестра страдала. Ведь всегда говорят, что девочки больше привязаны к родителям. Только он не мог разделить с Техёном одной боли – боли, которую он испытал, оставшись один на один со своей проблемой. У него хотя бы была сестра, у Техёна же не было никого. Только вечная депрессия и стены, которые шептали всякие мерзости.
— Ты вообще никому не говорил? — задал он вопрос ревущему Техёну.
— Только Лиён знает, но она ведь мертва, так что, нет, никому.
Ему даже стало чуточку стыдно. Он обзывал Техёна аутистом, но оказывается, у него была причина быть таким замкнутым.
— Почему ты никуда не обратился, а? — обеспокоенно спросил Чонгук. — Я не знаю, есть ведь группы анонимных поддержек для таких, как ты.
Таких, как ты. Звучало, как будто он какой-то прокаженный, чумной.
— И что бы я сказал им?
— Чёрт, Техён, я не знаю, — запустив пальцы в волосы, сказан он. — Ты мог ничего не говорить, просто слушать их, может, ты бы понял, что не один такой.
Техён прекрасно знал, что не один. Но ещё он знал, что после подобных мероприятий всё стало бы только хуже. Возможно, он бы даже набрался смелости и убил бы себя.
— Сона не в курсе?
— Ты первый живой человек, которому я это рассказываю.
Повода для гордости это не вызывало. Скорее, ещё один груз на душе Чонгука, ещё одна ответственность. Это ведь из-за него Техён сегодня сорвался, если бы он не стал распускать руки то тогда, возможно бы...
— Ты не виноват, — крутя чашку в руках, ответил Техён. — Я бы сорвался рано или поздно, просто обычно это происходило наедине, свидетелями были моя кошка и кактус на подоконнике.
— У тебя какая-то дикая любовь к неодушевлённым предметам и животным, ты в курсе?
Это было смешно, если бы не было правдой. А что делать, если люди вокруг — бесчувственные твари, невидящие дальше собственного носа?
— О, вы уже встали, как чудесно, — девушка, спустившись, сама того не зная помешала чему-то очень важному.
— Как спалось, мой сладкий?
— Прекрати называть меня так, Сона, это мерзко, — эти слова заставляли Техёна некрасиво морщиться и чувствовать себя на порядок хуже, чем обычно.
— Ну а что такое? — спросила она, начиная вешаться на него, распуская свои конечности, пытаясь дотянуться хоть до какого-нибудь участка кожи Техёна.
А Чонгук понимал, что его сейчас бомбонёт.
— Так, всё, прилипала, — отодвигая её от парня, сказал он. — Мы пойдем, прогуляемся, а ты пока приготовь нам завтрак, — он щёлкнул её по носу, а Техён расслабленно выдохнул.
— А Техён вообще согласен с тобой куда-то идти, а?
— Сона, всё хорошо, мы пойдём, проветримся.
Что произошло между этими двумя? Что-то определенно изменилось, но ей было не понять этого, потому что она не знала, она не знала ничего.
— Скоро вернемся, — обуваясь, сказал Чонгук. — Не спали квартиру, пока будешь пытаться готовить, или просто закажи что-нибудь.
Техён даже не посмотрел на неё, и это было обидно. Он ведь её друг, она привела его, она была с ним, а они даже ни разу нормально не погуляли с ним.
— Я тебе не рабыня, — обиженно произнесла девушка, набирая номер доставки пиццы.
А Техёну впервые в жизни действительно захотелось начать курить.
***
В его жизни было слишком много насилия. Ему с самого детства казалось, что он какой-то не такой, неправильный. Что семья у него не такая, как у всех, его дом, даже собака, которую они завели, когда ему было 7 лет, была неправильной – никогда не играла с ним, не виляла хвостом, когда он возвращался со школы. Он только сейчас смог подобрать правильное слово для всего этого – ненастоящее. Вся его жизнь была как будто ненастоящей, неправильной, словно её до него уже кто-то прожил, при этом успев нагадить, и выкинул все к ногам Тёхена со словами:— держи, теперь это всё твоё.
В 15 он думал, что бывают ситуации и похуже, чем у него. Он живёт в хорошем доме, его кормят, одевают, он здоров, чего ещё можно желать. Когда ему исполнилось 17, он подумал, что тёмная полоса в его жизни слегка затянулась и что осталось совсем чуть-чуть до светлых времен – ведь после темного всегда идёт светлое, после ночи – рассвет. А потом случилось это, и он окончательно понял, что лучше бы он не рождался. Он только омрачает мир своим присутствием, Техён был как не до конца отодранный пластырь, который вроде как мешает и нужно избавиться от него, но нужно набраться смелости, чтобы это сделать, ведь он присох и будет больно. Вот земля и носила его и тысячи таких же серых душ, вынужденных волочить своё жалкое существование.
— Что будет, если меня не станет? — спросил он однажды у своей матери, которая зарылась с головой в бесполезные бумажки с работы и даже не подняла на сына глаза, когда тот задал ей вопрос.
— Не говори глупостей, милый, лучше иди, погуляй, у меня сейчас нет времени.
Она всегда называла его «милый», абсолютно ничего не вкладывая в это слово, говоря его, вероятнее всего, просто ради забавы, ну или потому что ей оно нравилось. У неё никогда не было времени, и ещё она знать не знала о том, что у Техёна не было с кем гулять, он был один, всегда один.
— Сделай лицо попроще, чувак, мне больно на тебя смотреть, — сказал Чонгук, не рискнув сесть рядом с Техёном на замерзшую лавочку.
— Давай мороженого поедим, — сказал он, смотря снизу вверх на парня, который, пританцовывая от холода, кружился вокруг себя и хлопал в ладоши, как маленький ребёнок.
— Отбрось свои суицидальные мысли, парень, — прикуривая сигарету и пряча руки в карманы, сказал он ему. — Мороженое зимой не самый лучший выход, чтобы покончить с собой, это может затянуться.
— А какой тогда самый лучший?
— Влюбись.
Ох, Чонгук, это было очень зря.
— Дай мне сигарету.
— Неа.
— Чонгук, дай сигарету.
— Сначала догони.
Они были, как маленькие дети, только если бы один из них не бегал с сигаретой, зажатой между зубов, а другой не был жертвой насилия.
Покурить у него так и не получилось.
