Вколи мне поглубже

Продолжительный дождь, непрекращающийся на протяжении нескольких дней, после долгого зноя заставлял многих перевести дух. Вдыхать расслабленно разряжённый воздух, оглядывая быстро проплывающие облака, подставляя лица прохладе. Юнги было всё равно на дождь. Крупные капли смешались с собственными слезами, резкие потоки ветра ещё сильнее заставляли выступать влагу на его лице. В дрожащих руках покоился букет белых лилий – любимых цветов его матери. Она смотрела на него милым улыбающимся взглядом, на фотографии её лицо было открытым, и лишь он знал, что женщина, которую он так сильно любил и которую больше никогда не увидит, могла быть другой. Она злилась каждый раз, когда Юнги не отвечал на телефонный звонок, кричала в трубку на его младшую сестру, и никому не было понятно, кого именно она ругает. Она была разной, но всегда оставалась его матерью, женщиной, которую он ценил и уважал. Он не готов был верить в происходящее. Голос мужчины в трубке казался ему ненастоящим, искусственным, он произносил ужасные слова безумно скучающим голосом, Юнги просто не верил, что это может быть правдой. Он осознал это лишь в тот момент, когда склонившись над гробом, увидел спокойное и ясно лицо матери, он готов был поспорить, что даже во время сна оно не было таким. Если бы не Хосок рядом, говоривший на ухо всякие глупости ради того, что его успокоить, и его руки, которые неожиданно стали слишком сильными, чтобы сдержать вырывающегося Юнги из хватки – он вряд ли бы смог выдержать это. — Сердечная недостаточность, — сухим голосом проговаривал врач, ставя печати в свидетельстве о вскрытии. Даже если ему и не было плевать, годы работы и тысячи таких людей, смотрящих на него с болью и непониманием, убрали из его эмоций жалость. — Распространённый диагноз в её возрасте. От этого становилось ещё больней. Он не знал, не видел, она никогда не показывала ему ни малейшего намёка на то, что плохо себя чувствует. — Она ведь могла просто рассказать, — он сдерживает поток эмоций, прижимая ладонь к лицу, отчаянно пытается свыкнуться с мыслью об утрате. — Она ведь никогда ничего не рассказывала, не говорила ни слова. Долгий ряд аккуратных могилок, которые из-за тумана сложно было рассмотреть, и тишина в этом месте, нарушается лишь периодическим негромким плачем. Юнги крепко сжимает в руке цветы, не решаясь оставить их у безжизненной каменной плиты. Если они коснутся земли, лягут рядом с улыбающимся фото, он вынужден будет поставить точку. Навсегда осознать, что больше никогда не услышит голос родного человека, не увидит её мягко сияющих глаз. — Я не могу, нет, нет, — он оборачивается, не в силах дольше смотреть на фото, крепко обнимая Хосока. Через секунду его пиджак в слезах парня, они теплые, в отличие от лёгкой влаги после дождя. — Я могу позвонить Соне, Чонгуку, они приедут, — Хосок позволяет парню выплакать всё, и вместе с тем показать ему, что он не один. — Нет, — он отрывается, вновь поворачиваясь к холодному камню. — Я не хочу, чтобы они знали, Хосок. Никто не должен знать. Когда безжизненные цветы опускаются на холодный камень, последняя слеза ускользает с его лица. Они находят ближайший открытый бар, где им без проблем продают выпивку, хоть и после долгого, продолжительного сканирования. Хосок рядом не внушает уверенности, но взгляд Юнги говорит сам за себя. Обречённый, его опухшие глаза осматривали с мольбой местного бармена, тому лишь осталось сжалиться над ним. Юнги плевать на правила, он закуривает прямо в баре, даже возмущённый вид сидевших рядом не заставляет его потушить сигарету. — Почему ты не встретился с родственниками? — Хосок медленно потягивает напиток, аккуратно выпытывая интересующие его вопросы. На Юнги смотреть попросту больно, но его беспокоит то, что из всех его родных он смог увидеть лишь его, теперь уже мертвую, мать. — Сделаю это позже, — парень отхлебывает крупный глоток крепкого алкоголя, даже не морщась. — Когда напьюсь и протрезвею. — Сона и все остальные будут беспокоиться, — Хосок попутно рассматривает входящих людей, каждый раз отвлекаясь на звон колокольчиков у выхода. — Что мне говорить им, если они позвонят? — Ничего, — Юнги бросает крупную купюру на стол, собирая вещи. — Пошли, допьём в другом месте. Юнги медленно проворачивает ключ в замке, вдыхая легких запах затхлости. Парень, не смотря на убеждения Хосока, наотрез отказался идти домой, еле двигал ногами от выпитого алкоголя и доказывал, что ему никто рад не будет. Он не был с матерью, когда был нужен, он был уверен, что его семья его ненавидит. Поэтому, включая свет в номере дешёвенького мотеля Хосок, не смотря на то, что ночевал в местах и похуже, чувствовал себя неуверенно. — Успокойся, мы здесь только на ночь, — Юнги стягивает промокшую и сырую одежду, ни на секунду не выпуская бутылку из рук. — Может, тебе хватит? — Имей совесть, — он отбрасывает вещи, начиная стаскивать штаны, путаясь в одежде. — Я потерял близкого человека, скорбеть по-другому я не умею. Хосок отстаёт от него, вставая под тёплые капли воды. Ему бы отогреть сердце, а уж с телом как-нибудь он разберётся. В комнате что-то с грохотом падает, слышна ругань парня, которая прекращается слишком быстро. Юнги на полу, около него на полу пролитый алкоголь, и мелко подрагивающие плечи выдают его состояние. Хосок прижимается крепче, помогая парню подняться. — Я с тобой, — он собирает капли губами, чувствуя, как по комнате распространяется запах алкоголя, и вперемешку с пьяным Юнги пьянеет и он. Губы Юнги приоткрываются, мягко касаясь губ Хосока. Он проводит по ним, вместе с этим запуская руки в мокрые волосы парня. Лампа в номере периодически мигает, каждое их движение следует в такт желтому раздражающему свету. Хосок прижат телом к жесткой кровати, спиной ощущая шероховатость простыней. Всё повторяется, но если пару дней назад, будучи вместе, их было трое, то теперь всё внимание Юнги на нём, что пугает ещё больше. — Мы можем? — Хосок, мягким жестом останавливает Юнги, растерянно смотря на него. — Можем что? — Делать это без Соны? Они смотрят друг на друга, какое-то время никто не решается сказать. Слушают непрекращающийся дождь за окном, забывают о мигающей лампе у потолка. Юнги вновь прижимается к парню, налегая на него всем телом. Он скажет ему обязательно, выслушает все его упрёки в свой адрес, утрёт слёзы, когда разобьёт его сердце. Но это будет потом. Сейчас он хочет ощущать его теплые руки на своём теле, хочет целовать губы, слыша прерывистое дыхание рядом. — Она не будет против, я уверен, — руки парня резким порывом притягивают Хосока ближе, мелкие ворсинки одеяла неприятно щекочут его спину. — Она поймёт. Юнги спускается дорожкой поцелуев вниз, дрожь по его телу вызывают руки Хосока на его плечах. Он сжимает его мягко, но каждый раз, стоит парню прикусить нежную кожу, его пальцы больно впиваются в тело. Юнги крепко сжимает бёдра парня, оставляя тонкий след влаги на его теле. Аккуратно, всем видом показывая, что будет с ним аккуратен, раздвигает его бёдра, прикасаясь языком к влажной головке. — Это ведь твой первый раз? — Юнги практически уверен в ответе, попутно оставляя влажный поцелуй на внутренней стороне бедра, он смотрит на парня, внимательно прожигая его взглядом. Хосок тушуется, отводит взгляд от его лица, комкая между пальцами жесткое одеяло. Юнги, насторожен молчанием, слегка отстраняется, ожидая ответа. — Я занимался сексом, когда мне было четырнадцать, — он подтягивает одеяло к себе, прикрываясь. — Когда еще жил с родителями, к нам приходил мужчина.. — Твою мать, Хосок, — Юнги выглядит шокировано, удивляясь тому, что слышит подобное впервые. — Что он с тобой делал? — Нет-нет, он не принуждал меня, — парень прикрывает лицо руками, удивляясь тому, что давно забытое чувство стыда вновь вышло наружу. — Он был старше, но всё было.. Было по согласию. Он вскоре после этого переехал, и мы больше никогда не виделись.. — Ты жалеешь? — Юнги, стараясь в очередной раз доказать, что ему можно доверять, мягко касается рук парня, успокаивающим жестом гладя их. — Не думаю, что жалею, — Хосок не смотрит в глаза, от возбуждения, заставлявшего его лицо краснеть, теперь осталось другое чувство. — Просто, мне казалось, что я влюблён, и думал, что готов к этому, — он замолчал, решаясь через какое-то время поднять глаза на парня. — Теперь ты не хочешь меня? Юнги, оторвав взгляд от его рук, перевёл его на лицо. — Нет, что ты, — он вновь близко, выпутывает Хосока из одеяла, укрывая им их обоих. — Хочу тебя по-прежнему безумно. И ещё хочу, чтобы ты всегда делился со мной тем, что тебя беспокоит. Он мягко целует его губы, совсем невесомо, словно заставляет ответить. — Обещаю, — Хосок с полуулыбкой отвечает, взлохмачивая волосы парня. Они целуются вот так еще какое-то время: не глубоко, даже не страстно, такими поцелуями обычно будят с утра. Юнги не выдерживает больше, чувствуя непомерное возбуждение каждый раз, когда влажные губы парня касаются его, проходятся по его лицу, шее. Он трётся влажной головкой о бедра парня, оставляя мокрые разводы, подхватывает ноги Хосока, закидывая их себе на плечи. — Больно не будет, клянусь, — Юнги аккуратно касается дырочки влажными от собственной смазки пальцами, внимательно наблюдая за эмоциями на лице Хосока, сменяющимися ежесекундно. Тот вздыхает, маняще приоткрывая ротик для поцелуя, и Юнги не может сопротивляться. — Твои губы такие сладкие, — он облизывается, отрываясь от парня, медленно двигая пальцами внутри, улыбаясь, рассматривает смущенное лицо Хосока. Юнги надавливает, периодически меняя темп, то ускоряется, зарабатывая синяки на руках от пальцев парня, то наоборот снижая темп. Ему нравится испытывать парня, наблюдать, как его взгляд становится совсем расплывчатым, когда пальцы долбят в одну точку, или когда он двигается в нём медленно, Хосоку на секунду удаётся сфокусироваться на лице Юнги. От влаги у него внутри все становится таким скользким, теплым, пальцы парня спокойно ходят внутри, и Юнги резко заменяет их собой. Двигается сначала медленно, позволяя привыкнуть, прижимаясь лицом к ногам парня, кусает их, оставляя свои метки. Когда вместо прерывистого дыхания он слышит тихие всхлипывающие стоны, которые легко спутать с плачем, он прижимается крепче, меняя угол, от чего Хосок практически вскрикивает. — Тебе больно? — капли пота, не смотря на прохладу в помещении, катятся по лицу Юнги, падая на тело Хосока. — Нет, — парень отвечает протяжно, Юнги лишь оставалось догадываться, что он чувствует на самом деле. — Просто ты попадаешь куда-то, и мне, мне… Он не успевает договорить, срывая голос в протяжном стоне, ведь парень делает так снова и снова. Двигается еще быстрее, смотря ему в глаза, тот лишь открывает рот, стараясь словить хоть каплю воздуха. Вспышкой молнии озаряется комната, когда Хосок выгибается дугой, стараясь уцепиться за что-либо, чтобы не потерять рассудок. Он кончает, и через секунду чувствует горячий язык на том месте, куда выплеснулась сперма – Юнги слизывает её, продолжая двигаться, и Хосоку от этого вида хочется кончать ещё больше и протяжнее. Он чувствует через пару резких движений тепло внутри, ему кажется, что на пару секунд он потерял сознание. Лампа, дававшая хоть немного раздражающего света, перегорает полностью, лишь молния, периодически отблескивающая, позволяет рассмотреть хоть что-то в темной тесной комнатушке. Юнги еще долго нарушает тишину своим громким дыханием, упираясь Хосоку в живот – ту часть, которую так яростно вылизывал пару минут назад. Выходит из парня с громким хлюпающим звуком, на секунду задерживая взгляд на ненавистной лампе, после переводит его вновь на Хосока: не позволяет ему сомкнуть ног, рассматривая с интересом, как его сперма вытекает из парня. Ему хочется вновь взять его, развернув спиной к себе, ухватив за волосы заполнить снова, но он лишь проводит пальцами по покрасневшей дырочке, собирая вытекающую субстанцию на кончики пальцев. — Прекрати смотреть, — Хосок убирает руку парня подальше от себя, переворачиваясь, чтобы тот прекратил так откровенно на него пялиться. — Сона ведь не должна обидеться? — Хосок выписывал узоры на груди Юнги, мелко вздрагивая каждый раз, слыша громкие раскаты грома за окном. — Необязательно ей рассказывать, — он проводит рукой по гладкой коже парня, периодически даря тому невинные поцелуи: это кажется смешным, после того, чем они занимались буквально двадцать минут назад. — Это не честно, Юнги, — Хосок шуточно дуется, сильно, но, совсем не больно давит ему на грудь. — Мы ведь вместе. Блеск за окном озаряет серьёзный и внимательный взгляд Юнги. Он крепко сжимает парня в объятьях, прежде чем начать говорить. — Хосок, прости меня, — Юнги приподнимается, парень рядом вынужден сделать то же самое. — Я пытался, пошёл у тебя на поводу, только ради того, чтобы быть рядом. — О чём ты, Юнги? — он смотрит, как парень нервно зарывается руками в волосы, как протяжно вздыхает, смотря на криво повешенную картину на противоположной стене. — Я не люблю её, — он оборачивается, рассматривая эмоции Хосока. — Я согласился быть вместе с ней только ради того, чтобы быть ближе к тебе. Я боялся, что ты не примешь меня без неё. Прости меня, но я не могу так больше, я не хочу делить тебя с кем-либо ещё. Если, — он замирает, пытаясь прочувствовать, что творится внутри парня, — если ты не захочешь больше видеть меня, я пойму. Только прошу, не заставляй меня быть вместе с ней.. Хосок отворачивается, медленно сползая с кровати, начинает собирать свои немногочисленные вещи. Натягивая их, он незаметно морщится от мокрой ткани одежды. Не оборачиваясь, приглаживает взлохмаченные волосы, пару раз встряхивая руками, чтобы убрать дрожь. — Будешь молчать? — Юнги тянется к пиджаку, вытаскивая из внутреннего кармана пачку сигарет. — Даже не хочешь накричать на меня или спросить, как я докатился до такого? — Сходи к родственникам, — Хосок присаживается на краешек кровати, отворачиваясь от сигаретного дыма, забивающегося в нос. — Мы вернёмся, и поговорим обо всём. Вместе. Это «вместе» заставляет Юнги до боли прикусить ладонь. Заставляет затянуться до того самого момента, пока в горле не начнёт першить. Он чувствует сквозь подступающий в горле ком, что Хосок может выбрать не его. Что, обернувшись, произнесёт, что чувства к нему не так сильны, как к девушке. Юнги не готов терять ещё одного близкого человека в своей жизни. Он всегда боялся остаться один. С самого детства стоило ему дольше положенного не видеть близких, он становился раздражительным, готов был до слёз упрашивать мать не покидать его больше никогда. Боялся так же сильно, как и делить с кем-то людей, которых любит. В раннем возрасте, когда дети ещё не понимают, что правильно, а что нет, он просто ненавидел свою сестру, проклиная день, когда она появилась на свет. Потому что с этого самого дня ему приходилось делить его мать с кем-то ещё. Потом были мужчины, которых Юнги ненавидел ещё больше, искренне желая им умереть во сне. Именно поэтому, повзрослев, ему категорически не хотелось оставаться в одиночестве даже в другом городе. Он выбрал относительно приличную на тот момент квартиру, несмотря на отсутствие должного ремонта и удобств, хозяин, который согласился почти задаром предоставить ему комнату, казался не таким уж плохим. Он звал Юнги на чай с утра, угощая его выпечкой, которую ему передавала милая старушка с соседней квартиры, чинил периодически подтекающую батарею в комнате Юнги.. Но потом.. — Знаешь, почему я сбежал с той квартиры? — он сильно затягивается, прикрывая слезящиеся от дыма глаза. — Юнги, я не думаю, что это.. — он знает, что парень хочет сказать. Его жалкий взгляд говорит о том, что любые слова, которые будут произнесены, не важны. — Нет, Хосок, послушай, — он двигается ближе, разворачивая парня к себе лицом. — Хочу, чтобы ты послушал, это важно, — вновь затягиваясь, он старается выпускать едкий дым в сторону, чтобы не заставлять парня морщиться каждый раз. — Сначала, когда я только заселился туда, всё было просто замечательно. Он помогал мне, даже нашёл для меня какую-то работу, будил меня по утрам, закидывал мои вещи в стирку. Всё было круто, но потом.. — Юнги отворачивается, близко проезжающие машины освещают его лицо, красные опухшие глаза, которые говорят о его скорби словно затуманиваются, когда он молчит. — Он начал приходить ко мне в комнату, когда я спал. С утра я замечал следка приоткрытую дверь, хотя был уверен, что закрывал её. Я замечал его, когда принимал душ, я прямо чувствовал его взгляд на себе постоянно. Сначала я списывал это на недосып или что-то типа того. Но, один раз, я проснулся от такого чувства, знаешь, когда открываешь глаза ночью и будто кожей ощущаешь, что кто-то наблюдает за тобой. Он стоял рядом, стоял, и… — парень морщится, словно от мерзкого чувства, такое лицо обычно у людей, когда они попробуют что-то горькое. — Он пялился на меня, трогая себя при этом. Этот ублюдок дрочил на меня, пока я спал. Потом он сказал, что делал так не первый раз. Хосок сидел вполоборота, с отвратительным чувством внутри себя. Слушал дрожащий голос парня, его вздрагивающие руки каждый раз, когда тот затягивался, и не верил, что с таким, как он, могло произойти что-то подобное. — Как долго ты терпел это? — он спрашивает тихо, во взгляде его читается жалость. — Я жил с ним почти два года. — Чёрт, Юнги, — Хосок обхватывает лицо парня руками, с всё той же жалостью смотря ему в глаза. — Почему ты не ушёл раньше? Зачем ты продолжал терпеть это? — Наверно потому что был убеждён, что я должен ему что-то? Он ведь помогал мне, одалживал деньги. Я-я чувствовал себя обязанным ему. Я понял, что больше не могу терпеть только когда он попытался изнасиловать меня. Хосок отпускает его, его руки слабнут, и всё тело будто становится невесомым, как будто через секунду разум покинет его. — Это случилось за пару дней до того, как я встретил вас в магазине. Вы спасли меня, не знаю, чтобы я без вас делал. Он обнимает его, забивая на едкий запах дыма, которым пропитана каждая вещь в этой комнате. От Юнги разит им, но ему плевать, он чувствует только то, что обязан помочь. Он не может забрать его боль, но он может показать, что парень не должен страдать в одиночестве. — Я буду с тобой, ясно? — он забирается к парню на колени, сильнее прижимаясь к его телу. — Не оставлю тебя. — Ты не слышал, что я сказал? — Юнги пробирается холодными дрожащими пальцами под одежду парня, согреваясь. — Я не смогу быть с вами двумя. Мне нужен только ты. — Ты мне тоже нужен.. — Больше, чем она? Его вопрос остаётся без ответа. Хосок понимает, что сейчас, чувствуя тело парня, такую приятную близость, схожую с лёгким опьянением он скажет всё, что угодно. Его разрывают противоречия, но вместе с тем, он не уверен, что сможет сделать выбор. Увидев девушку снова, сумеет ли он отказаться от неё? Но внутри, он понимает, что всё давно решено. Это чувства. Болеть будет одинаково. Кого бы он ни выбрал.

***

Сона сходила с ума, когда проснувшись, ощутила лишь холодную ткань белья рядом. В полной темноте набирая номер поочерёдно, то одного, ту другого парня, она терялась в догадках и предположениях. Лишь её тело хранило их объятья, всё остальное будто было сном. По истечению нескольких дней она действительно начала думать, что ей всё приснилось. Что их существование нереально, она выдумала их, её мозг обманывает её, защищает. — Они вернутся, — одобряющий голос Сокджина абсолютно никак на неё не действовал. Он старался помочь, она понимала это, но каждый жалостливый взгляд и слово лишь раздражали её. Она всегда знала, как побороть одиночество, но каждый раз оттягивала это, запирая на сотни ключей. Это спасение было как плохо заживающая рана, как заноза на пальце. Но когда она сбилась со счёта звонков, было понятно, что то, что она глубоко в себе спрятала, прорывается наружу. После первой дозы облегчение было поистине лучшим, что она чувствовала за последние несколько месяцев. Ей стало плевать на всё происходящее вокруг, она погрузилась в вакуум, лишь её громкий неконтролируемый смех изредка приводил её в чувства. Зеркало отражало поломанное тело, но ей казалось, что, протяни руку, оно поглотит её, с той стороны ей улыбались, хотя ни одна мышца не двигалась. Она провела в таком состоянии секунду, но на деле прошли дни. Лишь когда слегка влажная рука коснулась её лица, она поняла, что ни один кайф не вечен. — Что с тобой, Сона? — мягкий голос Техёна звучал, будто через толщу воды, доносился до неё обрывками. Она улавливала тихие переговоры как будто в сотнях метров от себя, не воспринимая эти слова всерьёз, опять списывая всё на игры разума. — Чонгук, что с ней? — Техён обеспокоенно следил за тем, как сменялись эмоции на лице парня. Он видел это раньше, видел злость и непонимание в его взгляде. — Ты опять обдолбалась? — парень хватает распластавшуюся девушку за руки, без его помощи она даже не в состоянии стоять. Её взгляд фокусируется на лице брата на пару секунд, она вспоминает все обещания, данные ему в слезах. И то, что она их не сдержала. — Они ушли от меня, братик, — девушка ослабевшими руками обнимает парня, заплетающимся от наркоты в своём теле языком пытается сказать что-то вразумительное. — Мне так плохо без них. — Твою мать, — он бросает её на кровать, слыша её громкие придыхания. Ей хочется плакать, но она даже не может контролировать себя, своё тело. — Твою мать, Сона! Какого чёрта ты опять делаешь это? Он без понятия, куда делись парни. Проведя в раздумьях столько же времени, сколько и девушка, он пришёл к выводу, что они не могли просто так её бросить. Что-то явно случилось, и из этого вряд ли стоило делать трагедию. Так думал он, но не его сестра. У неё имелась удивительная способность предаваться страданиям всякий раз, когда она считала, что все отвернусь от неё. Он был крайне зол, но не только на неё, но и на себя тоже. Вытаскивая его из ямы, в которую он самостоятельно себя загнал, он забыл, что там, на дне, может оказаться кто-то другой. Он считал, что если его проблемы решены, то у всех остальных их не может быть тоже. — Что нам делать? — Техён ожидал, что парень в одночасье решит все их проблемы, что он знает, что нужно делать. — Я не знаю, Техён, не знаю, — Чонгук смотрел на слабо дышащую девушку и, как и тогда, словно вечность назад, он понимал, что не знает ничего. Он не способен решить все их проблемы, он такой же, как и они: нерешительный, боящийся брать на себя обязанность. — Звони Сокджину. Оставшись с сестрой, он убрал слипшиеся и нависшие на её лице волосы, заглядывая в её помутневшие глаза. — У нас с тобой удивительная способность всё проёбывать, — он гладил её, чувствуя на своих ладонях её слёзы. Через секунду входная дверь распахнулась, впуская в квартиру людей, их громкие голоса снизу были для Чонгука узнаваемы. — Твои парни вернулись. Он вынес девушку под их непонимающие взгляды, не говоря ни слова, передал её Сокджину, рассчитывая на его помощь. — Чонгук, — он видел по тяжелому взгляду Хосока то, что эти пару дней отсутствия они тоже переживали не лучшие времена. Ему нужно было что-то ответить, но слова застревали в горле, не находя выхода. Он боялся, боялся за каждого человека в этой квартире, и он не знал, кого нужно защищать в первую очередь. — Чонгук, здесь нужна скорая, — Сокджин, сквозь доносившийся шум воды из ванной пытался дозваться парня, но безрезультатно. Время будто остановилось для него. Он видел Юнги, отчаянно пытавшегося попасть по клавишам на телефоне, Хосока, чья истерика с каждой секундой нарастала, тот, не сдерживая слёзы, забился в угол, с ужасом смотря на дверь, за которой Сокджин безуспешно пытался привести девушку в чувства. Рядом Техён, так же, как и он, не понимающий, кого нужно спасать первым. Всё словно замедлилось для Чонгука, звуки поступали через призму, он ощущал, как его руки обхватывают, как прижимаются к его телу, видел, как посторонние люди забирают девушку. — У неё передозировка, Чонгук, ей нужна госпитализация. Тебе нужно подписать разрешение, они не смогут забрать её без него. Чонгук, мать твою, приди в себя! — его тормошили сильные руки, впихивая что-то ему, заставляя совершать действия, которых он не контролировал. — Я не смогу ей помочь, не смогу, — он повторял это всю дорогу до больницы, вспоминая её помутневший взгляд. Только сейчас осознание этого полностью пришло к нему. Он как будто разговаривал с трупом, её тело было холодным уже тогда. — Мы справимся, Чонгук, — воспоминания о холодном теле заменялись ласковым теплом рядом, и даже на секунду показалось, что это правда. Что они справятся. Но помутневший потухший взгляд не хотел уходить у него из головы.