Дай мне сердце

      Как бы не казалось Маринетт это странным, но это был факт, который хотелось представить чудным сном.       Вспоминая своё прошлое, девушка ни о чём не жалела, даже если и сильно хотела поменять действительность. И происходило это от осознания того, что ничего в её прошлом уже не поменять. Всё прошедшие останется уродливым шрамом в зудящей пустоте.       Где-то в районе сердца.       Дюпен-Чен была верной подругой. Верной дочерью, верным напарником, но всё постоянно шло наперекосяк. Та черта, отделявшая юную двенадцатилетнюю девочку от другой стороны, появилась неожиданно, заставляя думать и размышлять иначе. Было ли это рождение новой личности? Нет, но это было обновление, призванное спасти от сердечной боли.       Маринетт Дюпен-Чен для Хлои Буржуа была рыцарем с первого знакомства. Этот "рыцарь" никогда не бросал в беде, и защищал от всех недоброжелателей. Порою, Маринетт начинала тихо ненавидеть обидчиков… и это не нравилось блондинке. Хлоя успокаивала Мари, говоря, что бывает такое, когда тебя не принимают другие. Не нужно из-за этого ненавидеть. «Зло порождает зло», — напоминали Дюпен-Чен, останавливая от любых видов мести.       К Хлое приставали редко, но приставили, в особенности, когда холодная девочка была не по близости. Это удручало Маринетт. Она искренне заботилась о доброй подруге, которая совершенно не понимала принцип жизни, как и суть всего их мрачного города. Париж — это не город любви. Девочка в отличие от Буржуа не утешала себя ложью.       Она помнит, как Хлоя в тот день схватила её за руку. Тогда наглая рыжая, в памяти уже давно безымянная, решила начать приставать к самой Дюпен-Чен.       Дюпен-Чен не Буржуа.       Синеволосая девочка избавилась от крепкой хватки подруги. Хлоя продолжала кричать, чтобы она остановилась, но Маринетт всё равно в бешенстве накинулась на безымянную, которая в конечном итоге всегда с ужасом в глазах обходила ненормальную. Буржуа получила презрительный взгляд от подруги и невесёлое прозвище: «Предательница».       Крепкая дружба была разбита. Фраза «Зло порождает зло», — забыта. Единственная, кто учила её хорошему, была предательницей, которую предали в ответ.       И не нужны Маринетт никакие объяснения. Ни себе, ни ей... Они с Хлоей слишком разные. Унижение от бывшей лучшей подруги — это месть, и забота, которую блондинке не понять. Оставался шаг, и она переступила черту, потому что семья уже давно не воспринималась в серьёз. На той стороне её ждала пустота вместо сердца, нужно было просто стать ЛедиБаг, ломая своё мировоззрение, и начать подчиняться новым правилам.       Как бы не было этот странным, но Хлоя Буржуа действительно сейчас находится в её комнате, а в комнате будто так и застыли слова благодарности. Это «спасибо» заставляло окунаться в бесконечно повторяющий поток прошлого. Заставляло сжимать ладони в кулаки.       Врезать Хлое за наглость? За то, что она заявилась к ней в дом? Да, пожалуй, идея была заманчивой, но торопиться синеволосая не спешила. — Это всё? — сдерживая порыв гнева, спросила девушка, продолжая стоять напротив бывшей подруги. — Знаешь, у меня мало времени и всё такое.       Буржуа сверлила взглядом свои ноги, побаиваясь посмотреть на дочку пекаря. Она хотела сказать «прости», «прошу, давай снова подружимся», но звучало всё это так ничтожно. — Я… — Хлоя запнулась, поджимая одну руку под себя, и нерешительно подняла голову. — Я хотела поговорить.       Мари вздохнула. Зря она вступилась за это недоразумение, теперь одни проблемы. Впрочем, нахалку можно просто выгнать, никому хуже от этого не станет.       И тогда не узнать, о чём они могли бы поговорить. — У нас есть общие темы для разговоров? — с сарказмом осведомилась синеволосая. — Не люблю пустые разговоры с… — она небрежно махнула рукой в сторону Хлои, — жалкими овцами.       Хлоя ничего не ответила, просто продолжая нерешительно смотреть на свою возможную собеседницу.       Маринетт хмыкнула и аккуратно села на кровать, жестом приглашая блондинку сесть на стул, что был напротив её рабочего стола. Буржуа сначала замялась, но всё же выполнила молчаливую просьбу одноклассницы. — Я слушаю, — нетерпеливо сказала Дюпен-Чен.       Ещё чуть-чуть, и кажется, у блондинки взорвётся сердце от волнения и дикого ритма. Хватаясь за ткань платья, словно за спасительную верёвку, Буржуа пыталась сообразить, как лучше начать разговор, но все заготовленные слова будто стёрлись из головы.       Надо просто успокоиться. Собраться, взять себя в руки.       Невыполнимая задача. — Тогда… Когда, мы… ещё были друзьями, — блондинка проследила, как на её слова скривилась синеволосая. — Точнее, тот последний раз, когда я просила тебя не начинать драку с Жанной, после чего ты разозлилась и перестала со мной общаться… В общем… Прости. Прости, пожалуйста, что не вступилась! Я знаю, я не ты, — на этом моменте девушка запнулась. — Абсолютно не ты, и тебе, наверное, было больно, но честно, я и не думала тебя предавать! Я тебя всегда любила, как подругу, как лучшего друга… И всегда считала, что это наказание, я имею в виду, твоё отношение ко мне. Я не виню тебя, у тебя есть право на меня злиться…       «Какая чушь», — проскользнуло в голове у Маринетт, которая продолжала слушать эту, как она сама думала, недо-исповедь. Хлоя продолжала говорить что-то о том, что она сожалеет, что ей грустно, однако на всю эту речь было глубоко плевать Дюпен-Чен. Синеволосая еле сдержала зевок. — …Мне бы хотелось, что бы всё было хорошо. Знаю, нам больше не быть лучшими друзьями, я не заслуживаю…       И всё же, это Хлоя Буржуа была очень странным человеком. Маринетт знает, что в разорванной дружбе с ней, была виновата она, а не это лепечущие о доброте существо. Та и тогда извинялась, а синеволосая просто хотела перемен, потому что устала отчасти вечно о ком-то волноваться. О чём-то волноваться. Да, обида на блондинку была, но это быстро прошло, пока синеволосая не решилась их отношения превратить в "воспитательный процесс". Этот невинный человек переносил её побои, издевательства (Дюпен-Чен даже припоминает, как бесцеремонно отстригла ей хвост, естественно, без согласия бывшей подруги), лишь бы искупить "свою" вину.       Смешно.       Искупляют, скорее, вину Дюпен-Чен, причём безрезультатно.       Смотря на эту девушку, Маринетт раздражалась и… восхищалась. В отличие от неё самой, Хлоя была предана своим принципам, и даже спустя время, оставалась предана старой подруге. Слишком белый человечек, среди всей этой серой толпы. Предательницей по-настоящему являлась Маринетт Дюпен-Чен. — Почему именно Агрест? — неожиданно перебила Дюпен-Чен бывшую подругу, совершенно не слушая, что блондинка ей рассказывала до вопроса.       Хлоя прикрыла рот и захлопала глазами. Её щёки покрылись лёгким румянцем, а затем улыбка озарилась грустным оттенком. В платье Буржуа были карманы, и из правого кармашка, она достала то самое фото, из которого Роуз пыталась сделать "казнь" для девушки.       Посмотрев на изображение, Хлоя опять неосознанно вспомнила детство, когда она пыталась найти общий язык с сыном дизайнера. Вспомнила, как влюбилась, но эта любовь была такая давняя и такая… детская, что воспринимать её всерьёз было бы глупо. — Могу задать тот же вопрос, — загадочно сказала блондинка, несмотря на Маринетт. — Хотя, у вас это явно взаимно, мне такого никогда не добиться.       Дюпен-Чен на короткое время будто перестала дышать, расширяя свои васильковые глаза. — Что ты… — Я знаю, что говорю. Мы с тобой долгое время были лучшими друзьями, а потом вечными одноклассницами. И с Адрианом знакома не первый год. Тот, как он на тебя смотрит, лично мне, о многом говорит, — Хлоя ухмыльнулась. — Не понимаю вашей войны. Она такая фальшивая, ровно, как и ваши «ненавижу» в адрес друг друга.       Маринетт нахмурилась, впиваясь красивым маникюром в свою руку.       Что она сейчас сказала? Это шутка? — А ты фантазёрка, Буржуа, — синеволосая постаралась придать своему голосу шутливый тон, что выходило плохо. — Мари… кхм, Маринетт, я не собираюсь никому об этом говорить, — Хлоя говорила тихо. — Не говорила же до этого, и сейчас не буду.       Дюпен-Чен чувствовала напряжение во всём теле. — Да кто тебе поверит, — дочь пекаря попыталась расслабиться. — Даже если скажешь.       Хлоя улыбнулась, прекрасно понимая, что никто. Никто не будет слушать жалкую мышь, но это ей и не особо было надо. Главное, чтобы бывшая подруга выслушала. Этого уже будет много. — Ты не ответила, — словно угрожая, напомнила Маринетт. — Такой ангелок, и этот…       «Ободранный кошак». — Не надо оскорблений! — блондинка выдвинула руки вперёд, будто это может остановить, неприятные уху, словам. — Он мой старый знакомый. Куда старее, чем многие могли бы подумать. Было время, он был единственным ровесником, с которым я общалась. Долгое время. Ну… — Хлоя попыталась спрятаться за фоткой. — Пыталась подружиться с ним, затем влюбилась…       Послышался щёлчок пальцем, и Буржуа непонимающе посмотрела на синеволосую.       «Точно! Раздражающий Мальчик!» — вспомнила прозвище Мари неизвестного ей ребёнка, о котором много рассказывала Хлоя, пока они ещё были лучшими подругами. Девочка жаловалась на него, рассказывала, что была влюбленна, а когда призналась, он её очень грубо послал, после чего Буржуа долго не могла отойти. — Неужели… — послышался шёпот, — Тот самый «гад», единственный, о ком ты отзывалась далеко не лестно, но под конец, всё равно пыталась оправдать? — нормальным голосом продолжила Дюпен-Чен.       Хлоя была поражена, что Маринетт помнила их разговоры из далёкого прошлого, и в ответ кивнула.       Ирония.       Дюпен-Чен помнит, как хотела "познакомиться" со старым приятелем Хлои и преподать ему урок, но подруга вечно останавливала. Говорила ей, чтобы не трогала её обидчика. Это было глупо, но Маринетт сквозь шипение, соглашалась, имея при этом совершенно другое мнение. Какая ирония, что тот, кто был ей противен ещё шесть лет назад, сейчас является напарником ЛедиБаг. — Ясно, — фыркнула синеволосая. — Так ты до сих пор в него влюбленна? — Не совсем.       Буржуа провела пальцами по фотке, решая для себя крайне важную вещь, без которой дальше по жизни идти будет легче и правильнее.       Маринетт приподняла бровь, но вскоре и вовсе открыла рот от шока на дальнейшие действия блондинки. Хлоя разорвала фотку на маленькие куски, встала со своего места и выкинула бывшее фото в урну.       Кусочки недолгим полётом попрощались со своей бывшей хозяйкой, не смея больше задерживаться в её жизни. Буржуа не любила грустно улыбаться, но именно этот вид улыбки был словно выжжен на милом лице, чтобы постоянно отражаться на розовых, от помады, губах. Фото Адриана было с ней на протяжении долгого времени, угнетая дочку мэра. И пришла сюда Хлоя, не просто попробовать извиниться перед Маринетт, но и сделать серьёзный шаг в своей лично созданной истории. Дюпен-Чен почему-то придавала ей уверенности. Если выглядит вполне себе мирно. — Давно уже надо было от неё избавиться. Так что... отныне, при своей старой, но для меня, всё ещё и нынешней подруге, я торжественно заявляю, — Хлоя радостно улыбнулась и повернулась в сторону синеволосой. — Что отказываюсь от Раздражающего Мальчика. Раз и навсегда!       Мари привстала с кровати, не замечая, как и сама стала улыбаться. Криво, правда, устрашающе слегка, но всё же (может это все же оскал?). — Серьёзно?       Хлоя пожала плечами и направилась к выходу из комнаты, под сопровождающий взгляд. — Его всё равно никто не укротит. Кроме тебя, разумеется, — Буржуа на секунду задумалась. — Жаль, правда, Роуз…       «Эта Роуз тебя презирает всей душой, между прочим!» — Хлоя, не будь так наивна, — поучительно сказала Маринетт. — Она безответный романтик, пока не мечтает выцарапать кому-нибудь глаза. Влюбленна она в принца Али, с которым ведёт любовные переписки, если ты не знала. Нет, Адрианом, малышка Роуз тоже восхищается, но… — девушка прикрыла лицо рукой, думая, как же правильно выразить свою мысль. — Понимаешь, Агрест — это запасной аэродром для вдохновения. Она просто балуется. Когда я её прижала этим, Левилён призналась, что любит иногда писать рассказы. Адриан у нас знаменитый. Возможно, поэтому она в какой-то момент стала писать о том, что Агрест в неё влюбился, а сама Роуз типа стала не менее знаменитей его. Ну, и понеслась. Быть популярным вообще проклятие. Её не жалко. Такой "любвеобильности" можно позавидовать.       Буржуа ещё раз кивнула и открыла дверь. — Спасибо, что выслушала, Маринетт, — девушка напоследок неловко помахала рукой. — Встретимся… в школе?       Взгляд полный надежды обескураживал Дюпен-Чен, заставляя что-то в груди биться живым ритмом. Мари отвернулась, чувствуя, что ей опять дают какой-то важный выбор.       Какой счёт? Кто выигрывает? ЛедиБаг или Маринетт? Что тебе нравится больше, безликая тень? Где твоё лицо, холодно-тёплая стерва девочка? Ходячая не живая пустота. — Я…       Увидитесь. Конечно, увидитесь, Буржуа. Маринетт ещё немножко, и будет сломлена. — …подумаю.

***

      Прыжок с высокого здания, сбивчивое дыхание, невообразимые ощущения, успеть зацепиться за здание пониже, стараясь не расшибиться в лепёшку и получить максимум адреналина, который способен притупить неприятные мысли. Маринетт обожает эти полёты. Они у неё ассоциируются с притягательной свободой.       Невыносимо заманчивой свободой.       Главное не останавливаться, делать трюки ещё опаснее, заставлять себя думать о возможном падении, но ни как не о последней жертве мотылька. Эту маленькую девочку в предпоследний раз она видела вчера поздно вечером, когда Нуар после долгих изощрённых пыток, вывернул ей шею. Если бы не Чудесное восстановление за секунду, у крохи не было и шанса. И это отторгает. ЛедиБаг из-за дня в день труднее смотреть на кровь, которая, как верный спутник, не хочет её покидать.       Невыносимое лицезрение крови. Особенно детской.       Второй раз она видела её утром, перед тем, как пойти в лицей. Девочка в милом сарафане сидела в своей комнате, рисуя что-то на листе. Скорее всего, родители после случившегося никуда малышку не пустили. Предчувствие нехорошего преследовало Маринетт так же, как и алый цвет крови. Очищение от мотылька действие мучительное для души, да ещё и они с Нуаром масло в огонь подливают.       Это же их работа.       ЛедиБаг не могла точно рассмотреть рисунок девочки, но вечно не меняющийся чёрный карандаш, несмотря на рядом лежавшую палитру цветов, подсказывал, какое у ребёнка настроение.       Она выглядела равнодушной, безучастной и сломленной. После того, как рисунок был закончен, девочка, бывшая Бабочка — героиня, которой хотелось познакомить и подружить людей с любимыми насекомыми, подошла к обклеенной стене разными рисунками бабочек. ЛедиБаг почувствовала ненависть к самой себе, когда малышка с криком стала разрывать рисунки и упала на пол, дрожа маленьким тельцем. Её голова обернулась на источник шума, скорее всего, мать хотела спросить, что случилось, и зайти в комнату дочери. Девочка подскочила с места, закрывая дверь на замок. Она что-то кричала матери за дверью и обречённо посмотрела на открытое окно.       Вот тут злодейка неосознанно схватилась за йо-йо.       Это было быстро, как происходит каждый день, пока ЛедиБаг совершает невероятные манёвры, восхищаясь своей гибкостью и выносливостью. По крайней мере, так могло показаться Леди. Сначала она завороженно наблюдала за девочкой, которая неуклюже взбиралась на балкон, прижимая к себе недавно нарисованный чёрный рисунок, а потом… всё отключилось, померкнув в непонятном страхе. Девочка, возможно, и не заметила руки, которые сильно прижали её к себе. В глазах размытый мир. Их мир. Тот же самый, что и пару минут назад. Будто мёртвая, она продолжала смотреть на свою спасительницу, что бережно усаживала её обратно на кровать в комнате.       Сладкая смерть пробежала мимо. Мимо ребёнка, у которого не было надежды.       Из рук выпал рисунок с чёрным мотыльком, и обеспокоенный голос за дверью, отчаянно просил дочь впустить маму к себе.       ЛедиБаг смотрела холодно на такие же холодные глаза. Слеза оставила мокрую дорожку на пухлой детской щеке. За слезой последовала истерика в конвульсиях. Воспоминания о боли. О лживом обещании Бражника. О двух злодеях. О белом мотыльке. Мать закричала громче, выражая испуг. Девочка забилась в угол кровати, пытаясь спрятаться от молчаливой злодейки. Леди посмотрела на чёрный рисунок и взяла его в руки. Дверь начали выламывать, и девушка в красном костюме порвала рисунок на две части, кидая смятые части бумаги в ребёнка.       «Попытаешься ещё раз покончить с собой», — подходя к окну строго начала Божья Коровка, — «И я буду рядом. Я напомню тебе ещё раз все прелести моей исцеляющей силы».       Громкий крик «нет» раздался позади, как и звук выбитой двери. ЛедиБаг уже выскочила в окно, взлетая в свой свободный полёт.       Больше опасных кувырков.       Больше неожиданных препятствий.       Дайте ей больше адреналина.       Хочется разбиться, но это было бы слишком легко. Приходится довольствоваться малым, дразня и так шаткую нервную систему.       ЛедиБаг не плачет, кричит про себя, выдирая волосы на голове, прокручивая картину испуганных детских глаз. Эти глаза смотрели на монстра, кем Леди Чудес и считается.       Рано или поздно она приземляется на землю, прячется в тени и отменяет трансформацию, с криком падая на холодный бетон. Ей плевать, что люди могут услышать, плевать, что выглядит жалко, пустота в груди выедает что-то живое, оставляя после себя кровавый след.       Опять кровь.       Тикки напугана и не знает, что делать. Пытается подлететь к подопечной, но та незамедлительно орёт на неё, толкая существо от себя, причиняя боль. Боль, вообще-то, которую она давно уже не причиняла.       Это истерика не имеющая слёз и самобичевания, заменяется спокойствием спустя долгое время. Маринетт лежит в темноте, смотря куда-то выше домов, не заботясь, что одежда и волосы испачкались. Голубое небо давит, солнце выжигает, воздух пропитан ядом. Дюпен-Чен смеётся. Она сама является смертельным ядом. Она их боль.       У квами сердце бьётся медленно, но Тикки, несмотря на неприятный страх получить вновь оскорбление или удар, сидит рядом и ждёт, когда девушка поговорит с ней об этом.       Так хочется обсудить с ней это.       Так хочется утешить и дать ей совет.       «Только спроси, дорогуша, я отвечу».       «Прошу, доверься мне, ЛедиБаг».       Синеволосая поднимает руку вверх и играется с солнцем, будто она берёт яркую дневную звезду в руки, то сжимая её в кулаке, то освобождая. Маринетт предполагает, что сходит сума, забывая истинность этих предположений. Она давно не в себе. Так можно лежать часами, не заботясь, что ей скажут на пропуск в лицее. Лежать, смеяться, и где-то глубоко в душе, возможно, умирать. — Это нормальная реакция Очищенных, ты же знаешь… — нерешительно говорит Тикки, — Я не понимаю, почему ты так расстроилась…       Маринетт замирает, смотрит на сжатый кулак, за которым сияет дневное светило.       Она не расстроилась.       Она злилась.       Гнев не всё живое напоминал в очередной раз, что значит быть ЛедиБаг. Улыбки последних дней стирались, и в голове снова возникали образы прошлого, где каждый встречный — это потенциальный враг.       Не слыша ответа, маленькое существо впадает в отчаяние, но старается держаться стойко. — Думать, что она будет тебе рада, как минимум глупо, — Тикки почти что шепчет: — Ты всё ещё ЛедиБаг. Не забыла?       Дюпен-Чен выпускает солнце, вновь копошится в воспоминаниях, и на ум приходят последние события в её жизни. Девушка приподнимается и потихоньку встаёт, отряхиваясь от пыли и грязи. Квами быстро взлетает за ней.       Небо голубое, давит на девушку, но Дюпен-Чен не раз замечала, что оно могло и укрывать. Солнце яркое, выжигает, но не раз согревало. Воздух пропитан ядом, который исходил от неё самой. От которого, неясно, как избавиться. Можно лежать вечность умирать, а можно встать и взять себя в руки. — ЛедиБаг или Маринетт, Тикки, — Дюпен-Чен усмехается, — Мне как-то всё равно.       Маринетт думает о гневе, о любви и о дикой усталости. — Что ЛедиБаг, что Маринетт, — девушка смотрит на квами ледяным взором. — Они обе устали гоняться за своей прозрачной целью, которая в конечном итоге окажется человеческой бессмысленностью. Всего лишь моим личным маразмом.       Бессмысленностью. Идиотским мазохизмом.       Тикки отворачивается, начиная сомневаться, насколько она хорошо понимает подопечную. Эти слова не ЛедиБаг. Эти слова даже не Дюпен-Чен.       Ветер хватает пыль с дорог, перенося в новое место. Где-то на крыше, в такой же тени сидит Нуар, который без тени улыбки наблюдает за Своей Леди.

***

      Сабрина недовольно фыркала, пытаясь глазами найти Хлою. Проходя мимо шкафчиков, она наконец-то увидела блондинистый хвостик торчащий из-за угла. Подготавливая пламенную речь о том, какая Буржуа наглая — ведь она заставила бедную Ренкомпри ждать свою газировку — Сабрина пошла возмущаться. Рыжая так и не дождалась своего напитка!       Она решительно приближается к блондинке и замирает, не зная, что и сказать.       Хлоя сдержано улыбаясь, общалась с Маринетт и Альей. Правда, Алья больше дарила внимание своему смартфону, нежели блондинке. На лице Буржуа не было испуга или страха, напротив, судя по представляющейся картине, ей нравился этот разговор.       Они опять мило беседуют.       Это приводило в смятение.       Рыжей было обидно. Самую (не)малость.       Бесстыдницу Буржуа она ждала с начала перемены. Остаются последние минуты до урока, а эта негодница стоит и мило общается! Одно непонятно, о чём эти трое вообще могут общаться? Почему Дюпен-Чен ещё не прошлась по Хлои своими каблуками? Синеволосая не выглядела особо дружелюбно, но и враждебной не казалась. В холодных глазах выражалось спокойствие, пока она коротко отвечала собеседнице. Алья добавляла что-то между перерывами, пожимая иногда плечами.       Ей послышалось или они реально говорят о Джаггеде Стоуне? Они что, музыку обсуждают?!       Сабрина подумав два раза, всё-таки подняла гордо голову вверх и не спеша подошла к Хлое, привлекая внимание к себе. — Сабрина! — растерянно и обречёно сказала блондинка, увидев подругу и схватилась за голову. — Точно! Газировка…       Маринетт и Алья синхронно и довольно выразительно, посмотрели на подошедшую одноклассницу. Почувствовалась опасность со стороны этой парочки. Приветствия услышаны не были. Ибо их не было. Были только выразительные прищуры.       Ренкомпри сглотнула и глупо улыбнулась. Вся гордость сдулась, как воздушный шарик. Но она старалась! — Ни… ничего страшного, Хлоя, — запинаясь ответила девушка, посматривая то на дочь мэра, то на двух фурий. — В следующий раз купишь…       Сабрина торопливо развернулась и поспешила в класс, бросая на ходу: — Увидимся на уроке! — махая нелепо рукой, рыжая попыталась быстро скрыться из виду.       Блондинка не успела крикнуть «погоди», так как подруга уже почти скрылась из виду, лишь бы больше не стоять рядом с опасными особами.       И так почти везде день.       Всю неделю. Или чуть больше?       Рука Хлои так и осталась протянутой в сторону рыжей, однако через минуту опустилась. Маринетт и Алья переглянулись и обменялись ухмылками. Да, они неплохая команда. Их веселило гонять вот так Сабрину. Ренкомпри та ещё трусиха. Даже Хлоя так позорно не бегала, пусть порою и чувствовала, что скоро будет втоптана в грязь. Несмотря на всю свою мягкость, блондинка была смелой. — Оставь её, — фыркнула Сезер, отбивая дежурный текст пальцами на экране смартфона. — Пускай твоя подруга освещает нам путь своими сверкающими пятками.       Буржуа достала из сумки газировку и страдальчески выдала: — Я же купила…       Газировка в одну секунду ловко была выхвачена из рук Альей, которая придирчиво стала осматривать этикетку. Хлоя хотела среагировать, выхватить то, что у неё так бесцеремонно забрали, но осеклась и не решилась делать этого. — Чернично-молочно газированный напиток, — Сезер улыбнулась Маринетт. — Ты ведь больше любишь клубнику?       Дюпен-Чен ничего не ответила Алье и обратилась к Хлое: — И всё же, я удивленна, что ты помнишь, какая музыка мне нравится.       Буржуа смутилась. — Просто наши вкусы зачастую были противоположные. Я схожу сума по року, ты вовсю слушала скрипку. Это было забавно. Только Джаггед нам обеим и нравился, — Хлоя услышала смешок шатенки на свои слова. — У него обычная поп-музыка, что вы все в нём находите? — непонимающе развела руки Алья, всё ещё держа чужую баночку. — Таких, как он в наше время, полно!       «Нет, не-а, не полно», — промямлили девушки в ответ задумчиво и виновато улыбнулись. Сезер шутливо рыкнула, небрежно возвращая напиток в руки блондинки. — Ох, как скажите, — безнадёжно добавила она. — Ладно, это была очень… "музыкальная" беседа, но скоро звонок, так что настоятельно рекомендую отправиться в класс.       Хлоя неловко кивнула, как снова (серьёзно?) несчастная газировка была выхвачена уже Дюпен-Чен. Синеволосая остановилась чуть подальше от блондинки, придирчиво осматривая банку. Сезер посмотрела на неё одним глазком и беззаботно продолжила идти в класс. — Прости, Овечка. Алья права, мне больше нравится клубника, но когда хочешь пить, и черника сойдёт, — послышался щёлчок и звук шипящий воды. Хлоя досадливо посмотрела на Маринетт, которая принялась пить напиток купленный за чужие деньги. — У тебя всего три минуты, чтобы купить Сабрине что-то ещё, — довольно мурлыкнула девушка и цокая каблуком, ушла в сторону класса.       Хлое оставалось только печально улыбнуться. У блондинки не было в карманах денег. На газировку она потратила последние копейки. Сабрина свои сбережения бережёт и заставляет подругу тратить свои денежные накопления. Маринетт это знала. Маринетт незатейливо пытается преподнести будничный урок светловолосому недоразумению, смысл которого Буржуа непонятен.

***

— И всё же мне она напоминает сладкую вату, — равнодушно сказала Сезер, направляясь к выходу из лицея вместе с Маринетт.       Синеволосая приподняла бровь. Алья поспешила договорить: — Ну, знаешь, вся такая «розовая», мягкая, быстро тает во рту и до тошноты сладкая.       Маринетт ухмыльнулась. Прекрасное описание для дочки мэра.       Несмотря на подобное заявление, Маринетт показалось, что Алья неплохо отнеслась к Хлое. Возможно, она просто увидела в ней себя. В конце концов, что Алья, что Хлоя, были как персональные зверушки для своих лучших подруг. Ну, обе были, пока у Маринетт что-то не щёлкнуло в мозгу. Сезер, абсолютно в любом случае, была не против этого «щелчка».       Впрочем, все эти доводы и размышления принадлежали Дюпен-Чен, а не кому-то либо ещё.       Синеволосая не заметила пристального взгляда со стороны подруги, что быстро поспешили убрать, когда эти гляделки затянулись и пара холодных омутов снова не устремились посмотреть на неё. — Если сравнивать людей со сладостями, то тогда ты печенье, — загадочно улыбнулась Мари. — Пе… печенье? — Алья слегка покраснела, то ли от смущения, то ли от обиды. — Почему это я печенье?       Маринетт остановилась, скрещивая свои руки за спиной, принимая задумчивый вид. — На вид ты устойчивая и имеешь форму, — Дюпен-Чен резко перевела взгляд обратно на подругу, излучая некую… угрозу? — Но если захотеть, тебя легко можно превратить в сладкую крошку.       Холодок пробежал по телу. Давно Маринетт не смотрела на неё, как на личную собственность. Или она опять её идеализирует? Это же Дюпен-Чен. Она не может без своих закидонов, даже когда пытается быть хорошим другом, который не даёт пощёчины и не принижает свою «девочку на побегушках». Тем более с таким взглядом.       Маринетт подошла чуть поближе к девушке и заговорчески прошептала: — Не бойся, Сезер. Я не дам другим тебя раскрошить на части, — синеволосая сделала паузу. — Вот только боюсь, что ты можешь сама позволить другим сломать себя.       Маринетт отстранилась. На лице уже было другое выражение, которому Алья не дала объяснений. Это выражение было не свойственно холодной Дюпен-Чен. Кажется, на её лице читалось некое беспокойство. — Думаешь, что я такая слабая? — старалась спросить шатенка, не придавая своему виду удивления. — Меня боятся так же, как и тебя… — С моей подачи, — перебила её Дюпен-Чен. — И ты это знаешь. Если бы не я, ты была бы на подобии Алекс, только без этого милосердного пафоса, что и гроши не стоит на деле. Незаметная и безразличная ко всему. Признай, это я тебе дала возможность быть той Альей, какой ты была всё это время. Ты почти моё лицо. Моя правая рука. Лучший протеже, называй это, как хочешь.       Алья хмыкнула. — Лучшая верная шавка? — прибавила к вариантам Сезер. — Признаю, не без этого.       Увиденная грустная улыбка заставила синеволусую прикусить губу. — Ну, хоть лучшая, — посмеялась Алья.       Маринетт права. Без неё, Алья не могла и представить, что было бы с ней на сегодняшний день. Несмотря на это жестокое отношение к Сезер, так называемая всеми «холодная стерва», действительно заботилась о ней. Немного необычно, по своему, но забота явно была. И, судя по выражению лица холодной девушки, ещё более дружеская, чем Алья предполагала. Мари ценила её. Искренне, без лжи, в которой тонул мир всё больше и больше.       Сезер умела красиво лгать.       Маринетт изначально была относительно… хорошей. Наверное, просто все люди такие. Относительно хорошие. Правда, не понятно, откуда тогда такая тьма со стороны Дюпен-Чен? Это ведь всё из-за матери? Пускай так, но что ещё развевало эту пугающую ауру вокруг одной из самых популярных учениц лицея? Что не выпускает её из своих цепких рук? И почему у этого «что» ослабела хватка? Её подруга явно против кого-то бунтует.       Против себя? — Тогда ты горький шоколад, — Алья не больно прикусила большой палец и кокетливо посмотрела на подругу. — Горькая, но всё равно по идее считаешься сладостью. Знаешь, я очень люблю горький шоколад.       Маринетт хмыкнула, но через секунду ответила лёгкой полуулыбкой. — Звучит так, будто я отбила тебя у Ляифа, — пошутила она, скрещивая руки под грудью. — Прости, печенюшечка моя, но если я не гетеросексуальна, то тогда асексуальна. Другого мне не дано.       Алья обиженно надула губки, словно сказанные слова в серьёз задели сердечко ленивой журналистки. — Но ты же меня любишь? — шатенка проследила за васильковыми глазами, которые стали смотреть куда-то вправо. — И любишь больше всяких «розовых ват»?       Молчание Маринетт огорчило Сезер. Маринетт же не знала, как можно точно сформулировать свою мысль. И Хлоя и Алья… Они обе были ей по-особенному дороги. Девушка последовала к выходу из лицея, галантно придерживая дверь, пропуская Алью вперёд. — Скажем так, печенье мне привычней, чем сладкая вата, но порою, хочется чего-нибудь приторно-сладкого, — Дюпен-Чен посмотрела на стоящего возле ступенек Нино, который вроде бы ждал свою девушку. — Можешь не волноваться. Хлоя не ты. И некоторых вещей ей никогда в жизни не понять. Собственно, поэтому рядом со мною ты, а не она.       Сезер тяжело вздохнула. — Ладно, сделаю вид, что ответ меня удовлетворил, — Алья поспешила в сторону парня, бросив напоследок Дюпен-Чен дерзкое: — Но, малыш, я всё ещё тебя ревную, — и не дожидаясь ответа, поспешила в объятия Нино Ляифа, толком не попрощавшись с подругой.       Голубки взялись за руки и пошли в известное только им направление (дом Альи точно был не в том направлении). Как бы то не было, это не дело Дюпен-Чен, что так и осталась стоять на том же месте.       «Всё же она ревнует», — разочарованно подумала девушка, провожая Сезер взглядом, — «Ненавижу ревность».       Само слово ревность приводило в бешенство, заставляя скрипеть зубами от злости. Какое глупое всё-таки чувство. Ревность — это незаконные верёвки, которыми хотят тебя связать, лишь бы ты не «лез» к другим. Она сама принимает решение к кому лезть. Животные ревнуют хозяев. Люди любят принимать животные качества? Неосознанно? Не знают, что точно человеческое, а что животное? Люди не умеет быть людьми. Люди становятся людьми неосознанно. Это всё человеческие противоречия, которые гонятся хвостом за человеком.       Ревность приносит проблемы, и одна из этих проблем вышла из лицея, встречаясь глазами с Маринетт.       О чём можно говорить с Агрестом, когда они стоят почти близко, и на них никто заинтересовано не глядит? Адриану было ясно как. Маринетт же нашла выход в молчании, если только напарник сам не начнёт разговор. До дури ехидный и омерзительный.       Коту Нуару нравится смотреть вот так на ЛедиБаг.       Ему скучно.       Ей плохо.       Но сам смысл этих фраз переворачивается с ног на голову, совершенно не имея ничего общего со «скучно» и «плохо» из прошлого. Это другие их грани. Адриан видит в этих гранях их противостояние. Это пугает парня. Это путает его так же, как и Его Леди. — Что случится, когда ЛедиБаг потеряет свою личность? — очень медленно протянул Агрест. — Разве ЛедиБаг — это не маска? — в такой же манере парировала синеволосая.       Блондин склабится и подходит впритык. — Тогда не снимай её, — сладко-приторно советует он.       Самодовольство не трогает холодную девушку, как и совет. — Я же говорила, что ненавижу, когда мне приказывают, да?       Адриан игнорирует последние слова и отходит от синеволосой. — Твоя вчерашняя выходка могла принести много проблем, — неожиданно стал серьёзным блондин. — Не позорь ЛедиБаг. Я сделаю вид, что ничего не видел, но во второй раз сей щедрости не обещаю.       Девушка не изменилась в лице и замерла на месте. Маринетт посмотрела на удаляющегося Адриана, только тогда, когда парень отошёл на приличное расстояние. Блондин стал быстро что-то печатать в смартфоне, пока садился в машину. Дорогой транспорт быстро умчал его вместе с её дурацким чувством вины перед ним, как бы парадоксально это не звучало.       Через минуту приходит сообщение от Нуара с улыбающимся котиком. «Кстати, ЛедиЖук, помнишь, чья следующая очередь? Ты же знаешь, я не переношу твои проявления эмпатии. Не разочаровывай меня». — Не обещаю, — слышится её возмущение.       Ей. Срочно. Нужен. Бунт.

***

      Маринетт угрюмится и смотрит на подбадривающую квами в сумочке. Синеволосая пытается выглядеть твёрдо. В отражении на неё смотрит девушка с безупречным макияжем без смоки-айса (красную помаду убирать было жалко), одетая в узкие тёмно-серые джинсы с подворотом. На ней так же надет тёмно-серый пиджак с закатанными рукавами, с белой прокладкой, что накинут на белую рубашку с принтом чёрных листьев, который был размещён чуть ниже воротника. Каблуки дали лишнюю высоту невысокой Дюпен-Чен.       Одежда сидит безупречно.       На ней всё сидит безупречно.       Эскиз, который она когда-то показала Тикки, был наконец воплощён в реальность. И сейчас, с несвойственной ей неуверенностью, она изучала одежду на себе. Весь образ дополняли два милых хвостика на голове, которые она позволяла представлять на себе исключительно мысленно. С ними так комфортно и одновременно с этим — нет. — Как шут, — комментирует Маринетт. — Ага, месье Джокер, — вылетела из сумки квами, хихикая. — А вообще, не говори ерунды. Ты очень-приочень миленькая. Эдакая невинная соблазнительница. — А до этого? — Вполне себе не невинная, — махнула лапкой волшебное существо, говоря очевидные вещи. — Но ты не думай об этом. Это же бунт. Не забыла? Можно будет кому-нибудь, опять же, невинно улыбнуться. Придурок Агрест сломает челюсть со злости!       Мари окатила холодным взглядом Тикки. — Ой, перестань, я знаю, что ты любишь это делать, — ответила на красноречивое молчание квами.       Не то чтобы любит. Позлить Адриана для неё с родни мести. Агрест частенько её злит, просто хочется ответить той же монетой.       Дюпен-Чен схватила Тикки за маленькое тельце, обратно помещая протестующую квами в сумку. — Не вылезай лишний раз, — синеволосая пальцем стукнула в лоб возмущённой Божьей Коровке. — Над милой улыбкой я подумаю.       Тикки быстро сменила недовольство на хищный оскал, услышав последние предложение.       Дюпен-Чен в сомнениях пришла на учёбу, не выражая при этом и капельки настоящих чувств. В лицее все были в лёгком шоке. В лицее никто не мог понять новый образ Маринетт Дюпен-Чен. Алья сыпала наитупейшими вопросами. Хлоя чуть не получила по лицу, когда сказала, что эти два хвостика напомнили ей их детство. Кто-то расстроился, не приметив коротенькую юбочку, а кто-то оценил шикарные брюки с большим достоинством. Ученики и учителя не сводили глаза, а Адриан и вправду скрипел зубами, когда видел фальшивую милую улыбку, которая не сглаживала холод синеволосой девушки.       Улыбка не ему, а он хочет улыбку в свой адрес. Хотя бы фальшивую.       Блондин понимает, что все её выходки неправильны. Аморальны для их морали, но…       Как же ей идут эти два хвостика!