***
Холодные пальцы поднимались вверх по голым плечам, бежали мимо ключиц, едва ощутимо задевая алеющие пятна на коже, а голубые глаза поймали отражение в зеркале. Мерзость. Бэкхен с отвращением смотрел на человека напротив, отказывался верить, что бледное существо перед ним ― он сам. Тонкая кожа с рисунком зеленых вен, опухшее лицо, пустой взгляд. Даже нельзя сравнить с призраком, ведь последний ― осколок былой души, а от Бёна осталась лишь оболочка. Попытка улыбнуться провалилась, в отражении показался кривой оскал. Такой жалкий. Ожог снова начал ныть, напоминая о себе, и парень содрогнулся от неприятных ощущений. Четвертый не видел его ни разу с той ночи. Никак не мог собраться с духом, чтобы взглянуть в глаза страху и принять правду. Он упорно отгонял от себя горькие воспоминания, отвлекаясь на любую мелочь, ведь так намного легче. В груди плескалось отчаяние. Бён умирал внутри от желания забыть обо всем, что произошло, забыть обо всех, с кем познакомился здесь. Не было предательства, не было липовой дружбы, не было боли. О любви невозможно заикнуться даже в мыслях. Бэкхен с силой оттянул волосы, всей душой протестуя против реальности. Четвертый был счастлив однажды, но даже это он не смог сохранить. Однако дальше бегать от себя нельзя. Четвертый громко выдохнул, оборачиваясь к зеркалу спиной. Нужно лишь повернуть голову и оценить масштаб бедствий. Бэкхен медлил несколько секунд, цепляясь за них, как за что-то спасительное. Страшно. Он стоит у бездны — пути назад нет. Взгляд уверенно пал на отражение, и вдруг стало трудно дышать. По позвоночнику вспышкой пронеслось электричество, а Бён неловко переступил с ноги на ногу, чтобы не упасть. За несколько дней ожог успел немного зажить и уже не выглядел жутко. Однако тот буквально кричал о своем создателе. Алые ладони, словно два крыла, развернулись на бледной коже поверх лопаток. Бэкхен никогда в жизни не смог бы представить его так, но Чанель и здесь отличился. Внутри все болезненно сжалось. Чанель. В холодных глазах застыла соленая влага. Быть честным, Бён скучал так же безумно, как и не мог поверить, не мог простить. Этот ожог ― напоминание о пустых словах. Он не сможет стереть его как с кожи, так и из воспоминаний даже самой жесткой губкой. Предательство сломало его. В груди вместо сердца тлели угли, а тусклые искры напоминали о гаснувшей любви. Ведь некому раздуть огонь, чтобы она загорелась с новой силой, и этому чувству не было места более. Четвертый честно пытался ненавидеть Пака, пытался злиться. Но просто не смог. Перед глазами всплывало растерянное лицо и тихое: «Бэкхен». И из головы вылетали все мысли. Злость давно ушла и брови разгладились. Она сменилась обидой, однако и та исчезла, оставив после себя пустоту, глухую и черную, из которой невозможно выбраться. Но несмотря на все терзания, Бён знал точно одно ― он бы хотел вырезать ту ночь из своей жизни навсегда. ― Бэкхен? ― за Минсоком хлопнула дверь. Четвертый вздрогнул, начав нервно разглядывать пол в поисках одеяла, что было отброшено по пути. Захотелось прикрыться, словно его застали за чем-то постыдным. ― Решил посмотреть? Я говорил еще тогда, что останется шрам. Нужно было все-таки идти в лазарет и не слушать тебя. ― Ким поднял из-под ног мятую ткань и подошел к Четвертому. ― Ты как? ― Нормально… думаю, ― Бён забрал из его рук одеяло, тут же накидывая на плечи. ― Может не будешь лишний раз задевать рану? ― Оставь, ― Бэкхен дернулся, уходя от чужих прикосновений. Четвертый вернулся к тому, чем занимался последние несколько дней: лег на постель, в попытках абстрагироваться от всего происходящего. Он даже не смотрел на соседа, ведь по большому счету ему было все равно, чем занят Минсок. Его больше волновала мерзкая серая стена перед глазами. Парень застрял в жалости и отвращении к себе, как в вязкой патоке, и она засасывала его глубже с каждой минутой. ― Ты же не собираешься валяться в кровати до старости, верно? Серьезно, Бэкхен, жизнь на этом не заканчивается, люди живут с куда более серьезными увечьями. ― Я не хочу ничего слышать, Мин, ― холодно отрезал Четвертый. ― Ты не понимаешь и никогда не поймешь. ― Можешь не слушать, но сейчас время обработать ожог. Не отстану, пока не закончим. Тихие шаги оповестили о приближении соседа, и молчание нарушил едва слышный щелчок открывающейся мази. Мурашки побежали по коже от резкого холода, обдавшего тело ― Ким сдернул одеяло. ― Запрещаю тебе накрывать рану, Бэк, можешь занести заразу ― это не смешно. ― Я мерзну. Забыл, что благодаря тебе я живу в морозильной камере? ― пытался защититься Четвертый, но прекрасно знал, что это не сработает. ― А умереть от заражения тебе не страшно? ― хмыкнул Минсок, зачерпывая щедрую порцию лекарства. ― Сейчас будет еще холоднее. Бэкхен молчал, чувствуя, как чужие пальцы легко касаются спины и бегут между лопаток. Парень привычно морщился от смешения щекотки и тянущей боли, что сопровождали каждый «сеанс» лечения. Голова была пустой, за исключением единственной мысли, что появлялась вновь и вновь. Безумно хотелось задать вопрос, мучивший его последнее время: ― Зачем ты это делаешь? ― тихо спросил Бён. ― Делаю что? ― Помогаешь мне, лечишь, пытаешься растормошить. Для чего ты возишься со мной? ― Что за вопросы, Бэкхен? Ты мой друг, конечно я буду делать все это, ― Минсок нахмурился. ― Я тебе не верю, здесь ни у кого нет друзей, ― Бён бросил на него прищуренный взгляд. ― Твоя вера не изменит моих действий, ― слабая улыбка раскрасила лицо Девяносто Девятого, и мужчина, повинуясь внезапному порыву, коснулся открытой щеки соседа. Липкая мазь, согретая чужими руками, оставляла рисунок вслед за движением пальцев. ― Ты особенный, Бэк, я не могу иначе. «Какая чушь», ― думал Бэкхен. ― «Какой, к черту, особенный?» Перед глазами плыли лица былых друзей. Ему казалось, что каждый из них держал его за идиота и пользовался тем, что Четвертому отшибло память. Ни единого счастливого воспоминания с этими людьми, лишь косые взгляды и недомолвки, отчего голова шла кругом. Глаза Минсока блестели, словно иней на солнце. Забота соседа была чересчур навязчивой и душной. Парень даже не мог заставить себя почувствовать благодарность к нему, внутри что-то отчаянно сопротивлялось. Закрыв глаза, Четвертый тихо терпел все привычные манипуляции Кима и ждал, когда это наконец закончится. Бэкхен чувствовал себя обнаженным перед каждым в бункере. Легкое касание, и он лопнет как мыльный пузырь. Так одиноко и страшно ему еще не было никогда. Как бы не хотелось это признавать, но Бён самый настоящий трус. Чанель был его силой. На защитников хочется полагаться, и от этого он стал невероятным слабаком. Скорее всего дело в нем, и именно его психика не способна к выживанию здесь. Он единственный, кто не смог смириться с новой реальностью. Силы, тренировки, задания ― все это ощущалось настолько абсурдным и неправильным. Какие, к черту, сражения? Это шутка? Почему ему нельзя просто уйти? Бэкхена окружали одни психи, а может все намного проще, и психом окажется он сам. Тяжелое дыхание бежало между губ, и пульс казался таким низким, будто его сердце вот-вот остановится. Мечта о глотке свежего воздуха снаружи, пожалуй, ― единственное, что не давало окончательно сойти с ума. Но так больше нельзя, ему необходимо поговорить с кем-то об этом. Осталось найди среди толпы того, кто сможет посмотреть на ситуацию его глазами. ― Расслабься, у тебя очень напряжены мышцы. ― Я устал, Минсок. Мы закончили? ― спросил Бён, не открывая глаз. ― Почти, мазь должна немного впитаться, и я хочу проконтролировать, чтобы ты снова не накрылся одеялом. Четвертый что-то невнятно промычал, понимая, что сейчас уйти от нежеланного общения невозможно. Парень вытянул руки под подушку, и в ладонь ткнулось что-то острое. Бэкхен нахмурился и сильнее сжал предмет. Он абсолютно точно знал, что сейчас держит, ведь под пальцами гладкое стекло, едва отдающее теплом. Тот амулет в виде пламени, который создал Чанель специально для него. Трепет скрутил живот, словно тонкие крылья бабочек щекотали Бёна изнутри. Тяжело избавиться от чувств, что до сих преследуют его, как бы он не хотел. Этот амулет ― осколок счастливых воспоминаний, и Четвертый хранил свой небольшой подарок как самую большую драгоценность. ― Кстати, Минсок, откуда у тебя эта мазь? ― тишина между двумя стала слишком давящей. ― Мой ответ тебе не понравится, ― протянул Ким. ― В каком смысле? Ну же, мне интересно. ― Я не знаю, ― выдохнул Девяносто Девятый. ― Точнее, не так. Кто-то с той ночи каждый день оставляет лекарство у нас под дверью. Я ни разу не видел кто. ― Подожди, ты хочешь сказать, что мажешь меня все это время неизвестной дрянью? А если это отрава? ― от возмущения Четвертый даже приподнялся, но рука Кима вернула его на место. ― Ты издеваешься надо мной? ― Прежде чем обвинять, сначала дослушай. Конечно я бы не стал использовать что попало. Я отдал первую баночку Исину, он её проверил, и оказалось, что такими же пользуются в медицинском отсеке. Это просто мазь от ожогов не более. ― Я очень надеюсь, что это правда, хотя у меня нет никаких причин доверять мнению Исина. ― Твое право. Бэкхен, я бы хотел поговорить кое-о-чем, ― произнес Минсок. ― Возможно, ты не захочешь обсуждать это со мной, но я хочу попытаться. ― О чем? ― непринужденно спросил Бён, пытаясь сделать вид, что его не насторожили слова соседа. ― Скорее о ком, о Чанеле. ― Ни за что! ― Бэкхен, послушай, мы должны поговорить о том, что произошло. ― Я ничего тебе не должен, ― ощетинился Четвертый, до боли стискивая амулет в руках. ― Но я прекрасно понимаю, что сам ты не справишься и просто сгрызешь себя изнутри. Я уже вижу это по твоему состоянию. Что случилось тогда и почему у тебя ожог? ― по голосу Минсока было слышно, что тот волнуется и подбирает слова. ― Сначала все было хорошо, настолько хорошо, что мне казалось так не бывает, ― тихо произнес Бён, захлебываясь горечью. ― А дальше пелена… Я помню только боль. Ким видел, как тяжело Бэкхену дается откровение. Однако он не мог остановиться на середине пути. ― Чанель нестабилен, ты это и без меня знаешь, ― Минсок медлил. ― Однажды мы разговаривали с ним. Четвертый притих. Он не помнил, чтобы эти находились поблизости, не то, что обсуждали что-то. ― Пак признался мне, что вообще не способен контролировать огонь, когда его переполняют эмоции. Мы не можем знать, как влияют силы на организм каждого из нас. Все это ― нечто новое, с чем не сталкивались прежде. И мне казалось, ты понимаешь его лучше всех. Возможно, это еще одно доказательство, что от него стоит держаться подальше, но я не уверен, справишься ли ты с этим. А самое главное ― нужно ли это тебе. Я прекрасно понимаю, что нам с ним не по пути, но ты должен решить это сам. Я видел, как блестят твои глаза при взгляде на него. Что тебя сломало? Четвертого словно ударили по голове. Вот так просто? «Что тебя сломало?» ― Я боюсь боли. Он обещал мне, что такого никогда не случится. Он обещал, глядя в глаза. Но ты сам видел, к чему это привело. У меня нет больше доверия к этому человеку. ― Что говорит тебе сердце? ― Все еще люблю, ― еще минута, и он прикусит щеку уже до крови. Как бы он хотел избавиться от этого чувства, но Чанель выжег свое имя у него в сердце. ― А разум? ― Забудь о нем. ― Так к кому ты прислушаешься? Бён молчал. У него до сих пор не было ответа. ― Ты должен поговорить с ним. ― Я не знаю Минсок, мне нечего ему сказать. Мне нужно время. ― Ни у кого из нас его нет. Этот разговор слишком внезапный и слишком тяжелый. В висках стучало от напряжения, Бэкхен был не готов услышать даже самые рациональные мысли соседа. Конечно, он прав. Отрицать это было бы высшей степенью глупости. Но раны еще свежие, и даже разумные аргументы на него не действовали. «Мне нужен воздух», ― набатом било в голове. Бён подскочил с постели, параллельно хватая с пола мятую футболку. Серая ткань липла к телу ― мазь впиталась не до конца. Кажется, он даже надел ее наизнанку, но это была такая мелочь, по сравнению с вихрем внутри. ― Ты куда? ― Минсок озадаченно смотрел ему в спину. ― Хочу прогуляться, ты говорил это полезно, ― бросил Четвертый, запихивая ногу в кроссовок. ― Не сейчас же, подожди! ― Ким шел за ним следом. ― Я ухожу, Мин. Хлопнула дверь. Не успел Бён сделать нормального шага, как на всей скорости влетел во что-то. Точнее в кого-то. Где-то вдалеке слышался звон разбившегося стекла. Еще не придя в себя, Бэкхен почувствовал его ― запах свечей. Он в бешенном темпе заполнял легкие и впитывался даже через кожу. В груди заныло. Ему даже не нужно угадывать — парень знает, кто перед ним. ― Бэкхен, ― шептал родной голос. ― Так это был ты? ― Четвертый подхватил осколок, то, что осталось от знакомой баночки. ― Ты приносил сюда мазь от ожогов, ― уверенность не оставляет вопросов. «Как иронично», ― думал Бён. Сам изувечил, а теперь пытался лечить. Бэкхен небрежно выкинул кусок стекла, и оно разлетелось в мелкую пыль. ― Как ты? ― чужие пальцы обжигали запястье. ― Отпусти меня, Чанель. ― Посмотри на меня, ― Пак сжал его руку крепче, но не причиняя боли. Шестьдесят Первый держал, боясь отпустить, боясь больше не увидеть. Взгляд ловит отчаянные глаза напротив. И напускная уверенность растаяла, как снег, пригретый солнцем. Парень слишком соскучился по этому лицу. Чанель смотрел так, словно увидел перед собой божество. Бэкхен был не в состоянии это выдержать больше, ведь тремор с бушующей силой одолевал все тело. Он должен уйти. ― Чанель, отпусти прошу, ― Четвертый безрезультатно дергал рукой. ― Дай мне уйти. ― Я не могу, не могу без тебя, ― голос Шестьдесят Первого пропитан горечью. Бён тяжело дышал. Ему казалось, что невидимая рука сейчас толкнет его в объятия Пака, и он утонет в нем окончательно. Нельзя, иначе все начнется сначала. Хотелось кричать. ― Мне так жаль, дай мне помочь тебе. ― Зачем тебе это, Чанель? «Зачем тебе это, Бэкхен?» ― вертелась в голове зеркальная мысль. ― Я все еще люблю тебя. «Люблю» ― билось в груди в унисон с собственным сердцем. ― Я не знаю, кого ты любишь, но того Бэкхена больше нет. Парень попытался высвободить запястье в последний раз, и внезапно ощутил такую свободу, что готов был упасть. Чанель больше не держал его. Он снова один. Быстрый разворот, и Бён уже несся вглубь коридора. Впору перейти на бег, но тогда бы он стал окончательно жалким. Бэкхена трясло. Пак пытался помочь и защитить все это время. Он был его крепостью даже тогда, когда весь дом Четвертого разрушился.***
Чонин грузно поднялся из-за стола и медленно направился к выходу. За спиной полупустая тарелка с едой и мятые салфетки. Это был первый ужин, который он провел в одиночестве. Оно и к лучшему: можно было спокойно поесть и не чувствовать ком в горле из-за тревожного взгляда Кенсу. У него были причины беспокоиться, и самая главная сейчас одета на нем. Все так изменилось. В один момент все карты спутались, и тузы накрыли шестерки. Теперь в строю на тренировках он стоял в числе первых. Кто-то смотрел на него с восхищением и толикой зависти, а кто-то, из самых догадливых, с нескрываемой жалостью. Если раньше Чонин боялся того, что может произойти, то теперь его поглотило равнодушие. «Как же плевать», ― с этой мыслью он поднимался с постели каждое утро. Красная футболка душила, и создавалось ощущение, что она пропитана ядом. Хотелось сбросить с себя эту мерзость и быть в душе так долго, пока верхний слой кожи не смоется в слив вместе с водой. Парень принял свою участь, ведь прекрасно понимал, что не выберется живым. И сейчас все его мысли обратились лишь к Кенсу. Он желал лишь одного ― чтобы тот смог расшифровать чертежи, чтобы тот смог выбраться из этого чертового места. И Чонин сделает все, чтобы помочь ему, пока не наступит его очередь. Как надоела эта бесконечная игра в кошки-мышки. Казалось, что уже каждый смог раскусить их план и лишь позволял верить в мнимое чудо, но мышеловка все равно раздавит их в самый последний момент. Невозможно, чтобы все было так просто, иначе кто-то бы уже попытался. Он не мог рассказать о своих догадках никому, чтобы не сбивать общий настрой. Но избавиться от навязчивых мыслей не получалось. Обмороки участились. Организм сопротивлялся телепортации, и Восемьдесят Восьмой все чаще падал без сил от истощения. Парень не мог понять, почему его сила не поддается и работает против него. Будто перемещение было не даром, а наоборот чем-то противоестественным. И тогда ломалась вся система и вообще смысл суперсил. Чонин тяжело выдохнул, понимая, что буквально все идет не по плану. У них практически все готово, оставалось найти правильный чертеж нужного этажа, чтобы паззл сложился. Он не имеет и малейшего понятия, где его искать. Им нужна неделя, но он чувствовал, что осталось не больше пары дней. Слабость обволакивала тело. В ушах словно взрывались бомбы ― подступала следующая волна обморока. Парень привалился к ближайшей стене и пытался дышать на счет. Вдох. Выдох. «Возьми себя в руки!» До комнаты осталось пройти совсем чуть-чуть, однако он не сможет крикнуть о помощи, даже если очень сильно постарается. Вдох. Выдох. Ледяная стена не отрезвляла. Словно из-под воды он услышал звук приближающихся шагов. ― Кадет Восемьдесят Восьмой? Нужно телепортироваться. Нельзя, в таком состоянии его расщепит в секунды. Чонин собрал последние силы и кое-как встал прямо. Он впервые видел этого человека. «Чхве Хенщик». Вот оно ― имя его смерти, поблескивающее на металлической табличке. ― Так точно. Сердце зашлось бешеным ритмом. У них не было даже двух дней. ― Я вынужден попросить вас пройти со мной. Наступила ваша очередь. Его очередь. Это все. Прости, Кенсу. ― Хенщик? ― раздался чужой голос из-за спины. ― Что ты здесь делаешь? Твои рабочие часы закончились, уже время отбоя. ― Работаю, в отличие от вас, Лухан, ― Чхве кривился, будто увидел назойливое насекомое перед собой. ― Я вижу, а вот ты не замечаешь главного ― он сейчас отключится. Посмотри, парень белый как мел. ― Меня это не интересует, я получил задачу от руководства и сейчас ее выполняю. Я забираю его с собой. ― Нет, так не пойдет, ― Хань покачал головой. ― Прямо сейчас я веду его в мед.отсек. Там он недельку приходит в себя, а потом берите куда хотите. ― Ты осознаешь, что несешь сейчас? Чонин начал медленно скатываться по стене, и Лухан рефлекторно подхватил его. Парень тяжелый, и он напрягался всем телом, чтобы не упасть вместе с ним. ― Вот о чем я и говорил, ― пыхтел Хань, из последних сил удерживая свою ношу. ― Не стой, ну же, помоги мне. Хенщик демонстративно закатил глаза, но тем не менее перебросил одну руку Восемьдесят Восьмого через свое плечо. ― Кадет полностью истощен, смысла проводить эксперимент абсолютно нет. ― Прекращай вмешиваться в мои дела! ― прошипел Чхве сквозь зубы. ― Да плевать я хотел на твои дела, он в любом случае свалился бы тебе под ноги через пару шагов. Я взываю к твоему разуму, как врача, и пониманию к нему, как к пациенту. ― Не строй из себя идиота, я все равно заберу его через три дня. ― Неделю! ― Три дня, не больше! ― Ну конечно, вам же плевать на исход вакцинации, вы и так знаете, чем все закончится, ― язвил Лухан. ― Перестань строить из себя благородного, пока мы сидим в одной лодке. У нас одна цель, иначе мы бы не выхаживали такое количество народа. Ты знаешь все сам. Три дня — я все сказал. ― В любом случае, сейчас это не важно, ― Хань удобнее перехватил кадета в руках. ― Неси его к лифту.