Фрески

— Боль, это боль, как её ты не назови, Это страх, там, где страх — места нет любви Я сказал — успокойся и рот закрой Вот и всё, до свидания, чёрт с тобой. Антон крутил огромный руль, немелодично напевая. Даже, скорее, подвывая. Душевно, старательно. На стекле покачивались выцветшие флаги разных стран. Лучше всех сохранились Германия и Бразилия — они висели в центре и на них почти не попадал солнечный свет. Хотя сейчас о свете солнца можно было только мечтать: чёртова зима погрузила мир во мрак, превратив трассу в настоящее испытание. Впрочем, нужно было перегнать фуру всего-то из гаража, находящегося в посёлке, на стоянку в город — ничего сложного. У него даже прицепа не было, только сама машина. За окном крупный снег валил так, будто всерьёз собирался похоронить не только редкий лесок, выживающий по обочинам, но и самого дальнобоя. Шастун мягко повернул баранку, и машина вошла в поворот. Но на обледенелой дороге её повело, и кабина начала заваливаться на бок. Будь у него груз или хотя бы прицеп, вероятность того, что его не занесёт совсем, была бы гораздо выше, но ехал Шастун совершенно пустой. Он открыл глаза. Во рту неприятно ощущалась медью кровь. Нос болел и отказывался дышать. Было холодно. Он кое-как отстегнул задубевшими пальцами ремень и, ухватившись за спинку сиденья, встал ногами на пассажирскую дверь. Вторую, свою, водительскую, он открыл и, кое-как подтянувшись, выбрался из фуры. Спустился с трудом и, спрыгнув в сугроб, едва не взвыл. Относительно тёплая ночь была тёмной и безлюдной. Из динамика слабо лилась песня: — Окончен бой, зачах огонь, и не осталось ничего А мы живём, а нам с тобою повезло назло. Собственная привычка слушать на повторе показалась нереально глупой. Но ничего не поделаешь. Страховка, конечно, покроет расходы по ремонту, но вот как фуру теперь перевернуть — тот ещё вопрос. Он залез рукой в карман спортивных штанов, которые были отличной идеей в тёплой кабине и отвратительной на ледяном ветру, и кое-как набрал 112. Когда к месту аварии наконец приехала машина, Антон задубел до состояния двухметровой ледяной статуи. Он спрятался от ветра и даже смог кое-как согреться, но беготня быстро его вымотала, и пришлось сесть, сжавшись в комок, и ждать помощи. Свет фонарика выхватил его следы и тут же ударил в лицо. Зрелище было, наверняка, то ещё: кровь размазана, нос белый, какого цвета уши, думать даже не хотелось. Он прищурился и прикрыл лицо рукой, понимая, что видит собственную кисть, но совсем не чувствует её. — Добрый вечер! — полицейский тут же стянул свою куртку и набросил её на плечи Антона, завернув его лицо в меховой воротник. — Встать можете? Шастун не мог. И всё, что ему удалось, — это кое-как покачать головой. — Арс! А-а-а-арс! Где ты, мать твою?! — раздался довольно близко басовитый голос. — Тут я, чё орёшь. Я его нашёл, — отозвался названный Арсом. — Он живой хоть? — рядом с рослым полицейским замер второй, почти вдвое ниже. — Ничего себе! Он же белый совсем. Антону было всё равно, по большому счёту, какого он там цвета. Морально уже готовый отдать концы, потому что в счастливое спасение как-то не верилось, он был невозможно рад увидеть полицейских. Вот только не мог ни сказать об этом, ни улыбнуться. Лицо превратилось в ледяную маску. Казалось, стоит выразить эмоцию — и разлетится на тысячу осколков. Однако упрямые мужики, не обременённые метафорами, заставили его распрямить длинные ноги и почти волоком дотащили до своей машины. Засунули самопровозглашённого Ледяного Короля на заднее сиденье. Рядом уселся Арс, накрыл его ноги пледом и, склонившись, принялся снимать с Антона дурацкие кроссовки, вымокшие насквозь и теперь абсолютно бесполезные. Говорил Дима, что в летних кроссах зимой только дебилы ходят, но кто ж его слушал. А теперь по всему выходило, что так и есть — дебил дебилом. И тут Антона начало трясти. Зуб на зуб не попадал, и стало как будто ещё холоднее. В это не верилось, но результат был налицо. — Как вас зовут? — голос у этого Арса — что за имя такое дурацкое! — был очень приятный. Если бы не обстоятельства, Антон бы прям с удовольствием заценил его звучание, но вот сейчас зубы стучали так, что он боялся получить сотрясение остатков мозгов. Тех, что не успел отморозить. — Ан-ан-ан… — он взял паузу, понимая, что получается откровенно хреново, но, здраво рассудив, что первую часть имени полицейский услышал, собрав все силы, выдал: — тон! — Приятно познакомиться, Антон. Меня зовут Арсений Сергеевич Попов, я старший лейтенант полиции. Как же вас, Антон, простите, отчества не знаю, угораздило? — он улыбнулся и, наклонившись, потрогал пальцы на ногах. Шастун про себя прям очень сильно обрадовался, что помыл их сегодня утром. Всё-таки будь он после недельного рейса, было бы куда более неловко. Удивительно, но замёрзшие пальцы ощутили тёплое прикосновение. Арсений Сергеевич сидел в форменной рубашке и какой-то куртке что ли. Или что там эти менты носят. Даже погоны имелись. Вон, с тремя звёздами. Трясти стало чуть меньше. Второй полицейский сунул ему в руку бумажный стаканчик с горячим чаем — и где только взял? — но Антон так дрожал, что ещё немного, и расплескал бы. Арсений забрал у него напиток и сам отпил немного, как будто проверяя, не обожжётся ли молодой дальнобойщик. Чуть прищурившись, он аккуратно поднёс стакан к губам парня и, придерживая его голову, помог сделать пару глотков. Антон безбожно тарабанил по стаканчику зубами, пытаясь не облиться. Блаженное тепло разлилось внутри, и его хорошо так передёрнуло. Арсений едва успел убрать руку. Но стало получше. Вскоре он уже мог сам держать свой стакан, то и дело прикладываясь к нему. Сергей Борисович, как назвался второй полицейский, наливал и наливал, снова и снова опрокидывая термос. Он улыбался в бороду, глядя на то, как Шастун отогревается. Машину медленно заметало. Дорога становилась всё хуже. Матвиенко налил ещё одну порцию чая, сунул Антону в руку и, открыв дверь, вышел в метель. Фуру нужно было сторожить теперь до самого утра. Чай кончился, они погасили фары и свет в салоне, оставив работать только печку. Матвиенко ходил где-то снаружи, укутанный по самые уши и надёжно защищённый от холода не только шапкой и курткой, но и южной кровью. Антон протянул стаканчик Арсению и, совершенно пьяный от тепла, осоловело огляделся. Ему было хорошо и удивительно спокойно. А ещё в сон клонило невероятно. Он моргнул. Раз, другой и, склонившись, ткнулся Арсению в шею носом. — Шастун моя фамилия, — сонным голосом пробормотал парень и отключился. Арсений, улыбнувшись, погладил его по голове и не стал мешать. Пусть поспит. А в участок они утром поедут, когда приедет эвакуатор. Антон не доехал до города всего-то пятьдесят километров.