Фрески

— Кто-нибудь, встаньте на картошку! — Простите, какой соус? Чесночного нет! — Серё-ё-ёж, нужен размен! Антон взял ведро и швабру и пошёл в зал. Люди толклись у кассы, пытаясь наперебой сделать заказ. Всюду на полу оставались коричневато-серые разводы — талый снег пополам с вечной питерской пылью. Мимо прошёл Арсений и, как обычно, вжался всем корпусом в Антона. Это было что-то среднее между мягким, явно контролируемым столкновением и объятиями. Тут многие так делали, и Шастун понемногу привык. Странно, конечно, но выбиваться из коллектива совсем не хотелось. К тому же ему разрешили работать по вечерам, когда он был свободен от пар. Поскольку учёба была ненапряжная, а общага бесплатная, всё заработанное уходило на пиво, сигареты и новые цацки. Мимо прошла какая-то девушка в яркой шапке и резко остановилась, пропуская ребёнка. Как в кино, когда врубают слоумоушен во время слезовыжимательной сцены или дохера крутого момента, как в "Матрице", время замедлилось. Шаст видел, как по инерции по пластику подноса чуть поехала картошка, как сдвинулась коробка с Биг-маком и как, мать твою перемать, покачнулся огромный стакан с фантой. Вот это было уже не остановить. Время пошло как обычно: бумажный бок встретился с бортом подноса, крышка отлетела куда-то в счастливые ебеня — и оранжевая жидкость, способная свести ржавчину, выплеснулась на пол. Антон даже бровью не повёл. Он просто сдвинул тряпку и принялся затирать то, что получилось. — Твою мать! — тихо выдохнули рядом. Перекуры были делом не таким частым, но безусловно приятным. Даже сейчас, на пороге марта, на заднем дворе было прохладно. Курить тут не стоило, но оборудованную курилку им никто не предоставил, так что дымили прямо у выхода. Дым шёл вверх, но не к окнам — он уносился вглубь двора и рассеивался в сероватом небе. Шастун поглубже закутался в безразмерный пуховик, нахохлился и зло затянулся. Работать оставалось ещё пару часов. Итого — никаких перерывов до конца смены. Да что б это всё. *** Он закинул на поднос пустую коробку от картошки, кинул сверху стаканчик от макфлури и уже собирался двинуть к мусорке, когда задницу кто-то погладил. Антон выпрямился так резко, что аж в глазах на секунду потемнело. Глянул и как-то поутих — это был всего-то Арсений. Чёртов фрик, ну да хрен с ним, задел, наверное. Шаст потянул поднос к себе, успокаиваясь и отчётливо ощущая, как в крови гуляет адреналин. Он выбросил мусор, сложил поднос в стопку и потащил их все на кухню — мыть. Находясь на самой нижней ступени карьерной лестницы, он мыл полы, протирал столы и выносил мусор. Ничего особо впечатляющего, но и накосячить невозможно. Один из менеджеров — Серёга — был совсем дикий. Маленький, на вид представитель горного какого-то народа (недаром же его гномом звали за глаза), а орал так, что, казалось, сейчас лопнет. Он вообще любил прикрикнуть, не в пример Диме. Тот, спокойный как танк, смотрел на проблему, думал недолго, а потом решал её. Он и увольнял сотрудников, и менял смены так, чтобы не сходились совсем не выносящие друг друга, и как-то умудрялся гасить Матвиенко, когда тот грозился выпрыгнуть из штанов. Но вечно счастье, сомнительное, конечно, однако счастье, длиться не могло, и его всё-таки поставили на картошку. Антон успел постричься перед сменой, и теперь короткие волоски, попавшие, когда он переодевался, на ворот форменной футболки, щекотали шею, делая его самым дёрганым сотрудником месяца. Шаст загружал картошку, жарил картошку, наталкивал её в бумажные пакетики, загружал картошку, жарил картошку… Ненавидел картошку. Подошёл Арсений, сияя своей этой невозможной улыбкой, — ему бы на глянец сниматься, а не тут торчать, и, погладив мягко по руке, забрал горяченную порцию прямо из пальцев. Антон сглотнул вхолостую и забыл нахуй, что хотел сделать. Справа запищала фритюрница, сигнализируя, что очередная порция говна очередному говну готова. А Шастун стоял, ничего не слыша. *** Он устал как чёрт. Смена заканчивалась в одиннадцать, а на электронных часах цифра двадцать два сорок восемь никак не хотела меняться на двадцать два сорок девять. Антон стоял около фритюрницы, вяло раздумывая о том, что в его жизни всё не так ужасно, как может показаться. Пашка, сосед по комнате, вполне сносный чувак. Даром, что учится совсем в другом вузе. На учителя литературы. Как этот дрищ будет рассуждать о судьбе Татьяны или о смысле раскаяния Раскольникова, Шаст представлял себе смутно. А вот как они выпьют пивка и посмотрят вместе "Капитана Америку" — более чем ясно. Главное, чтобы Добровольский не проебался и купил пива, как обещал. Чипсы уже лежали у Антона в рюкзаке, так что шансы провести ночь отлично были очень даже велики. Шастун даже не понял, когда задумался настолько, что опустил руку в масло. Просто стоял себе спокойно, а через секунду мизинец и безымянный обожгло болью. Он тут же отдёрнул ладонь и, шипя, сунул в рот. Обожгло ещё и язык. Чувствуя себя кандидатом на премию Дарвина, Антон кивнул Арсению на картошку и ретировался в подсобку — посмотреть на то, во что превратилась рука. И надо же было именно сейчас Матвиенко зажать Машку. Она стояла с задранной до груди форменной футболкой. Козырёк валялся в ногах, а светлая коса чуть растрепалась. Гном, когда зашёл Шаст, как раз мял её отсутствующие сиськи. Впрочем, он не осуждал Сергея — найти девчонку ниже, чем он, — это надо было ещё постараться. Машка была именно такой: низенькая, худенькая и миловидная. Заметив Антона, она отпихнула Казанову и, умудрившись одной рукой одёрнуть футболку, а второй подобрать козырёк, вылетела из подсобки, оставляя раненого Шаста с озверевшим Матвиенко наедине. — Ты чё припёрся, длинный? А? У тебя разве перерыв? Ты какого хрена сюда влез? — даже вот такой, раскрасневшийся сначала от возбуждения, а теперь от озверения Матвиенко внушал ужас. Меньше Антона почти вполовину, с галстуком, отброшенным за плечо, он напирал, смотрел исподлобья и всё задавал вопросы, не давая и слова вставить. Шастун пятился, уже забыв о боли и желая только свалить к чёрту, когда прямо по спине прилетело дверью — в подсобку просунулся Дима. — Эй, вы чё тут устроили? Слышно даже в зале. — Да длинный отлынивает! — Сергей навёл на него Осуждающий Перст. — А орёшь ты так, будто он как минимум убил кого-то. Иди в зал, я разберусь. Дима поправил галстук Матвиенко и вытолкал его из тесной комнатушки. Осмотрел Антона и, подойдя ближе, кивнул: — Покажи, чё там у тебя? Попов сказал, что ты обжегся. Антон протянул руку. На мизинце надулся огромный волдырь, непривлекательно выпуклый, белёсый. — Неплохо ты. Больно? Наконец обретя дар речи, Шастун хмыкнул. — Да не, жить буду. Курить только придётся левой. — Ну это ничё. До свадьбы заживёт, да? Они вышли покурить вдвоём. Дима помог надеть куртку и достать сигареты. И даже прикурил, прикрывая огонёк рукой. Затянулся сам, глядя куда-то вдаль. — Хороший ты парень, Антон. Молодой и хороший. — Ты тоже ничего, — издалека начал прощупывать почву Шаст, всерьёз не понимая, к чему клонит Поз. — Да. Точно. Больше они не разговаривали. А как зашли, внутри уже был Арсений. Он поднялся с диванчика, на котором можно было отдохнуть в перерыв. В руках у него была аптечка. Дима, улыбаясь, вышел из подсобки. — Антон, давай помогу с рукой. Я проходил курсы оказания первой помощи. — Пострадавшим от картошки? — решил отшутиться Шастун. — Пострадавшим от долбоебизма, — улыбнулся Арс. С такой улыбкой и работать в макдаке. Безумие. Но это совсем другая история.