Second half

      Каким должно быть начало дня, а точнее, его завершение? Уже вечер. Джисон снова провалился в сон, сразу после их с Джемином занятия любовью, и до сих пор спит как убитый, в то время как старший возится на кухне, готовя что-то вроде романтического ужина — вкусная еда (само собой), соджу, а ещё ароматизированные свечи с запахом ванили, и лепестки цветов повсюду — просто, банально и отчасти с пафосом, но зато очень атмосферно, главное, чтобы мама не появилась так рано, о чём Джемин уже успел похлопотать, отправив ей сообщение с просьбой задержаться, потому что к её вечно скрытному ребёнку наконец в гости наведался хороший друг, а такое случается весьма редко (всего лишь во второй раз — первой в свой дом Джемин привёл ту самую девочку, которая не ответила ему взаимностью), так что женщина с радостью и без проблем согласилась остаться в рабочем офисе дольше обычного.       Когда младший проснётся, Джемин будет обязан вручить ему приглашение на свой последний звонок — тянуть дальше смысла нет, вот только какая-то тревога всё грызёт изнутри, поселившись, кажется, не столько в мыслях, сколько в сердце. Они ведь с Джисоном встречаются и любят друг друга, у них всё хорошо, тогда почему возникает такое ощущение, что что-то не так? Откуда берётся неуверенность в этом шаге и сбивчивость дыхания? И чего, собственно, Джемин боится больше — того, что не справится и покажет себя не с лучшей стороны во время своего выступления, и Джисон не оценит этого, или же того, что будет потом, после последнего звонка и после выпуска из школы? Будет ли это концом? Всё изменится – и это очевидно, только как именно? И можно ли сделать эти изменения менее ощутимыми и болезненными? Где можно найти ответы на все свои вопросы?       Тревога и страх — естественные составляющие любых изменений, и переживать — это нормально, вот только почему они должны сталкиваться с этим? Есть ли способы избежать это?        Как он должен оставлять Джисона одного, как будет дышать без него в крупном незнакомом городе? Каково это — не ощущать его под боком? Что же делать, когда Джисона не будет рядом?       Джемин нервно накладывает кимпабы в тарелку и отходит, чтобы поставить её на стол. На кухне горит лишь встроенный в кухонный гарнитур светильник, который приглушённо освещает комнату, а в душе скребутся кошки из-за навалившихся вкупе неприятных мыслей, но старший ненадолго отвлекается, зажигая свечи на столе, а затем поворачивается к окну, где виднеется насыщенно-розовое закатное небо. Солнце почти зашло за горизонт, день подходит к концу, а это означает, что выпуск из школы становится на день ближе. Чёрт, как же перестать думать об этом? Было бы неплохо, если бы люди научились избавляться от гложущих мыслей одномоментно, тут же выкидывая из головы и напрочь забывая о проблемах, тогда жизнь бы стала чуточку проще, правда, исчезновение проблемы не решает саму проблему, но зато человеку так хотя бы немного становилось бы спокойнее.       Водрузив на стол ещё одну тарелку, только уже с излюбленными младшим ттокпокки, Джемин достаёт из кармана домашних штанов приглашение на последний звонок и вертит бумажку в руках, словно стоя на грани сам не понимая чего — выбора, но какого? Остаться или уехать? Очевидно, что он не сможет остаться. Жизнь идёт своим чередом и не жалеет никого. Каждый человек хоть раз в жизни испытывал то самое чувство, когда прощаешься с дорогим сердцу человеком, но не можешь с этим ничего сделать, словно скованы все конечности, и ты молча наблюдаешь, как этот человек отдаляется, уходит от тебя, потому что так нужно, потому что того требуют обстоятельства, перед которыми ты бессилен. Это так больно и печально, но это необходимо пережить и двигаться дальше, поскольку ты бессилен и ничего не можешь с этим сделать, как бы ни старался.       Джемин в отчаянии срывается с места, быстро направляясь в сторону своей комнаты. Ему необходимо увидеть Джисона прямо сейчас, необходимо убедиться в том, что он всё ещё рядом и что у них по-прежнему всё хорошо.       Младший лежит, полностью укутанный одеялом и уткнувшись лицом в подушку. В комнате слышно лишь редкое негромкое сопение, и старший заметно успокаивается, ложась на кровать, и осторожно, чтобы не разбудить, устраивая руку на спину Джисона и утыкаясь носом в его затылок. Становится уютно, Джемин расслабляется, ощущая всем телом тепло младшего, и все мысли отходят на второй план, когда он слышит сонное мычание, тихое и слегка недовольное. Джисон поворачивает голову и начинает ёрзать, меняя позу, и старший довольно усмехается, перехватывая чужую ладонь и прижимая её к своим губам. Джисон милый абсолютно всегда. Даже когда ворчит что-то себе под нос невразумительно, отворачивается и почти возмущённо тянет одеяло на себя, не желая просыпаться. Очень милый. — Джисон~и, вставай, — старший мурлычет прямо под ухо, щекоча кожу своим дыханием, и младший лениво морщится, чувствуя мурашки по всему телу. — Моя мама может скоро вернуться, а мы ещё даже не поели.       И этой фразы достаточно, чтобы нажать на пусковой крючок. Джисон трёт кулаками глаза и сонно потягивается, обводит взглядом комнату, чувствует на себе чужие руки, и только сейчас до него доходит, что вообще происходит. Он сейчас проснулся в квартире Джемина, в его кровати. Так, отлично. Под одеялом одежды на нём нет, а это значит, что ему не приснилось и они действительно переспали, а потом он уснул. Вроде бы ничего необычного? Ага, конечно. Совсем ничего необычного. — Как себя чувствуешь? — словно прочитав мысли, спрашивает старший, не отрывая взгляда. Он невольно улыбается, замечая, как Джисон кривится, медленно поднимаясь с кровати: зад ноет так, будто он всю ночь держал там огромную пробку неизвестно с какой целью. — Лучше помоги мне с одеждой.       Джисон с лицом страдальца усаживается обратно на кровать, наблюдая, как Джемин собирает по комнате их разбросанные вещи, а потом поднимается и подбегает со спины, цепляясь за бока, утыкается губами в лопатки. Что-то есть интимное в этом жесте, и мурашки старшего тому подтверждение. — Что ты делаешь, Джисон~и?       Чмокнув через ткань выпирающую косточку, младший наощупь ищет ухо, мимолётно прикусывает мочку, тут же зализывая, и, натянув на лицо самый невозмутимый вид, отвечает, надувная губы: — Хочу нежности.       Джемин усмехается, маскируя шумный выдох, а Джисон готов поклясться, что уловил искру смущения в глазах старшего. Видеть на его лице целый спектр чувств, на самом деле, такое счастье. Джемин становится живым всякий раз, когда на его лице играют совершенно разные, но одинаково яркие, эмоции, и наблюдать их — словно видеть радугу после сильного дождя — очень притягательно. — Да? Хочешь нежности? Будет тебе нежность. Сам попросил.       Старший резко разворачивается лицом к Джисону и обхватывает его лицо ладонями, притягивая ближе к своему. Сердце пропускает удар, когда его взгляд на мгновение останавливается на джисоновых губах, а в груди всё начинает трепетать, потому что Джемин медленно подаётся вперёд, всё ещё не отводя взгляда. Младший невольно облизывает пересохшие губы, а спустя секунду его заволакивает в глубину чувств и чрезмерного наслаждения оттого, насколько поцелуй мягкий и тягучий, а руки под футболкой с осторожностью ласкают участки разгорячённой кожи. Губы Джемина приторно сладкие, с ноткой горячи из-за кофе, но оттого не менее желанные, а Джисон всё не может насытиться, ему мало и хочется ещё, вот только лёгкие начинают беспорядочно работать и интенсивно сжиматься, вынуждая отстраниться и глубоко и шумно дышать, чтобы восполнить недостатки.       Младший довольно улыбается, подмигивая — его план по непринуждённому соблазнению сработал, Джемин безбожно купился, такой наивный хён. — Идём, кое-что покажу.       Старший, не дожидаясь кивка, хватает Джисона за руку, и, приобнимая его за талию, уводит на кухню, где стол уже накрыт и ждёт своих гостей. Зажжённые недавно свечи приветственно и с домашним уютом встречают их ещё на пороге комнаты, а лепестки цветов везде хаотично разбросаны, беря своё начало также на пороге комнаты.       Джисон удивлённо прикрывает рот рукой и пытается сдержать писк, прикусывая тыльную сторону ладони, а затем поворачивается к старшему и одаривает самым нежным, до жути влюблённым взглядом, отражая на лице все эмоции и чувства. Джисон в данный момент открыт перед самым любимым и драгоценным человеком в его жизни, совершенно не скрывая этого, обнажая всю свою любовь и все переживания перед ним. Он молча передаёт все свои мысли, а Джемин не может отвести взгляд, заворожённо читая всё по чужим глазам, и, кажется, их любовь сейчас достигла как минимум высоты небоскрёба, потому что стоять вот так, напротив друг друга, и общаться молча, глазами, — это ли не высший уровень доверия и близости безнадёжно любящих людей? Если нет, то как ещё тогда можно доказать существование любви, той самой тонкой связи? — Ты сделал всё это, пока я спал?       Старший кивает, смущённо улыбаясь, а Джисон не может сдержать порыва податься вперёд, вкладывая в поцелуй все свои чувства и страсть, заставляя Джемина тонуть в них. Никто и никогда не проявлял к нему таких заботы и внимания, никто и никогда не переживал за него так сильно и не пытался с такой отдачей посвящать себя Джисону, поэтому очень хочется отплатить старшему, дать что-то взамен, вот только что? Быть рядом — это то, что нужно необходимо им обоим, и это меньшее, чем Джисон сможет отплатить.       Они усаживаются напротив друг друга, невольно сталкиваясь коленями из-за небольших размеров обеденного стола. Джисон шумно сглатывает, блуждая взглядом по всей комнате, а остановившись на тёплой улыбке старшего, откидывается на спинку стула и принимается за еду. — Соджу? — Джемин вопросительно вскидывает брови, незаметно для младшего потянувшись к карману. — Здесь всего тринадцать градусов, сознание не потеряешь — слабое.       Младший неуверенно кивает, наблюдая, как старший достаёт две тёмно-зелёные бутылочки из холодильника, а затем тянется за небольшими стопками, и, прихватив «Спрайт», возвращается обратно. Они снова сталкиваются коленками, а Джисон, скорее инстинктивно, отводит взгляд, сосредоточившись на пережёвывании кимпаба. Ему немного неловко, потому что испробует алкоголь на вкус сегодня впервые, однако, если Джемин сказал, что соджу некрепкое — значит, Джисону нечего бояться, тем более что пить они будут вместе.       Джемин мастерски разводит алкоголь газировкой, добавляет туда несколько кубиков льда, смешивает всё в шейкере (с ума сойти, насколько же много он знает хитростей в этой сфере) и разливает по стопкам. — Так удивлённо смотришь, будто я тебя по Луне прогуляться позвал. — Джемин, откуда у тебя такие познания в этом? — ну не может младший не разевать рот, наблюдая за такой отточенностью движений и мастерством, это кажется невозможным. Такой старший кажется невозможным. — Как-то раз я ездил в соседний город на конкурс молодых поваров. Нас там делили по группам, и у каждой команды был свой наставник, в основном, им становился местный шеф-повар из какого-нибудь популярного ресторана. Так получилось, что нам достался добродушный мужичок лет сорока, который повёл нас на свою кухню, чтобы показать несколько секретных способов приготовления гочудзян*, а так как эта паста готовится довольно трудоёмко, мы задержались до позднего вечера, и наш наставник предложил переночевать у него. Вот тогда-то он и показал нам «детский» способ выпивки.       Остаётся только поражаться, ведь Джемин — из его же рассказов — довольно замкнутый и необщительный, однако совсем не домосед, как может показаться, и не тихий самоучка, какими обычно представляют интровертов. — Ты, наверное, во многих местах бывал?       Джемин отвлекается на глоток соблазнительного напитка, а потом сталкивается глазами с младшим, поясняя: — Да нет. В принципе, мне больше нечего и вспомнить. Кроме этой поездки, я посещал также фабрику тортов — ну и, пожалуй, всё, больше нигде не был. Не могу оставлять маму одну надолго, а брать её с собой не представляется возможным. — Расскажи про фабрику, — Джисон откладывает столовые приборы в сторону и отодвигает тарелку с остатками еды подальше, давая понять, что слушает. Джемин улыбается, также отодвигая от себя тарелку. — Мне было пятнадцать, когда я всерьёз зациклился на том, что выпечка — моё призвание. Мне очень нравилось печь всевозможные кексы, эклеры, сладкие пироги и не очень сложные торты. Рецепты я высматривал в европейских кулинарных шоу, а потом пробовал делать подобное сам. А когда я шёл со школы домой пешком, то возле кондитерской заметил объявление. Там предлагали экскурсию на местную фабрику тортов, и я подумал «Почему бы не попробовать?», тем более, что мне было очень интересно, каким образом люди создают многоэтажные величественные торты, многие из которых имеют ещё и безупречный внешний вид, не говоря уже об идеальном сочетании ингредиентов, тщательном подборе цветовых характеристик и выборе безопасных пищевых красителей. В общем, я несколько дней умолял маму отпустить меня на эту экскурсию — она всё боялась меня отпускать туда из-за опасности производства — ну, знаешь, там, а вдруг что-то не очень хорошее со мной случится и я поранюсь — на самом деле, причин было много, но эта основная. Так вот, на фабрике было очень много людей, конвейерных технологий, а ещё были отдельные секции, где производили и собирали торты из собственноручно приготовленных коржей, всевозможных пропиток, начинок, глазурей, и были отдельные секции для украшения тортов. Также, нам провели небольшой мастер-класс по изготовлению бананового торта, так что домой я вернулся тогда не с пустыми руками, а вдобавок ко всему прочему ещё и с огромным желанием стать кондитером. — А сейчас не хочешь? — Нет. Знаешь, некоторые вещи со временем могут приедаться. И кроме того, моё мировоззрение и мнение тогда только формировались, я сам менялся. Со временем я нашёл то, чем по-настоящему хочу заниматься, что пробуждает во мне счастье и восторг, а готовка отошла на второй план, — Джемин на миг замолкает, делая глоток воды, а младший понимающе кивает, устраивая руку на чужой ладони. Уютно, трепетно и спокойно. — Моей страстью стали музыка и танцы. Я понял это, когда начал ходить с другом в специализированную секцию, но быстро забросил, поскольку там мне не хватало свободы. Мы заучивали песни, а затем танцы к ним, и никто не осмеливался отойти от графика, составленного нашим преподавателем — за соблюдением нами учебного плана строго следили, а уклоняющихся от правил или просто не способных выполнять требуемую планом норму, отсеивали. Каждый раз, приходя на тренировку, я чувствовал давление, и это бесило, потому что нас считали машинами для танцев, а не людьми. Я бросил секцию, поскольку сил терпеть это больше не было, и начал заниматься самостоятельно — приходил в домик на дереве и пробовал, старался до тех пор, пока не получалось довести дело до мастерства и отточенности, и мне очень нравилось — я чувствовал что-то наподобие окрылённости, а когда меня попросили выйти на сцену на репетиции последнего звонка — я был как рыба в воде, словно нашёл, наконец, свою стихию, своё истинное призвание. Кстати о последнем звонке, — старший пододвигает приглашение к Джисону, заглядывая в самые глаза, прямо в этот момент кажущиеся блестящими. — Ты придёшь?       Джисон берёт бумажку в руки, вчитывается в текст, а Джемин наблюдает на его лице удивление, сменяющееся восторгом и тёплой улыбкой. — Смеёшься, хён? Как я могу такое пропустить?       Благодарность — вот именно то, что старший сейчас пытается передать взглядом и мягкими поглаживаниями запястья младшего. Возможно ли описать словами всё, что он чувствует в данный момент? Это бури фейерверков, зажигающиеся огоньки внутри, расплёскивающиеся волны, ураганы и пульс, ощущающийся в висках.       Джисон улыбается, несильно сжимая джеминову руку в ответ, а старший готов закричать от явного избытка эмоций и чувств, нахлынувших от одного только согласия любимого человека. Джисон невероятен — он меняет старшего и меняется сам, а вместе они испытывают столько всего нового, когда-то незнакомого, но потрясающего. Они дополняют друг друга как пазлы, не могут друг без друга и становятся цельной картинкой только когда вместе. А возможно ли по-другому для них? Нет, потому что первая любовь — самая искренняя и всепоглощающая, закрывающая и перекрывающая собой весь окружающий мир — Джисон абсолютно уверен в этом.

***

      Сколько времени нужно человеку, чтобы измениться? Месяца достаточно? Или два? А если человек сам не меняется, но изменяется какая-то его небольшая часть? Например, привычки или манера поведения? Что, если психолог помогает не с внутренними переживаниями, а только лишь с внешними? Изменяется ли тогда сама сущность этого человека, который самостоятельно пришёл за помощью к профессионалу, ну, или его принудили к приходу? Что, если Донхёк не изменился? Что, если его побуждения остались прежними? Как же тогда довериться ему и поговорить?       Джисон до побеления костяшек сжимает в пальцах карандаш, смотря на настенные часы. Через пять минут закончится урок, а он до сих пор не может взять себя в руки и перестать накручивать. Айщ, вот что за напасть такая? Это всего лишь Донхёк, с которым он когда-то общался, что случится, если они поболтают пару минут? В конце концов, никто ведь не принуждает Джисона с ним дружить, они могут разойтись как в море корабли, если Донхёк остался таким же придурком, каким был в начале учебного года.       Звенит звонок, Джисон на дрожащих ногах пытается выйти из класса и подойти к месту их встречи. Нужно было встретиться с Джемином и рассказать ему обо всей этой ситуации, но младший почему-то не решался. Ну, раз не решался, так пусть мучается теперь в одиночестве, хотя старший вполне бы мог успокоить его крепким объятием или расслабляющей фразой, да даже поцелуем, что уж греха таить. И всё ограничивается одним лишь «а если бы», но Джисон просто не может решиться, что-то необъяснимое давит, затуманивая собой здравый рассудок. Страх? Да, есть такое, вот только страх чего? Того, что Донхёк может сделать что-то плохое или того, что Джемину может не понравится, что его бойфренд видится с бывшим другом-придурком из школы, и они поссорятся и потеряют драгоценное время? Эта только начавшаяся неделя — их последняя возможность провести время вместе, потом старший уедет, а Джисон останется, ни о каких ссорах и речи быть не должно. Только вот в таких ситуациях всегда есть хотя бы одно «но», и эта — не исключение. Джисон не хочет ничего скрывать от любимого человека. Не хочет и не сможет — совесть съест живьём, да и вообще, каково утаивать что-то от самого дорого в жизни человека? Не хочется даже думать о таком.       Школьный стадион, нижние трибуны. Джисон присаживается на скамейку, нервно теребя подол белой блузки с манжетами. Настал момент «X»? Да, определённо, поскольку уже совсем скоро он узнает, что происходит и почему Донхёку вдруг внезапно захотелось встретиться. Возможно, это странно, но ему даже становится немного интересно, зачем же его позвали и что на уме у Донхёка, который, кстати, уже подходит ко входу на площадку, такой уверенный, с лёгкой походкой — кажется, он совсем не волнуется, окидывая взглядом скамейки и не сразу замечая младшего. Джисон нервно сглатывает и вытирает вспотевшие ладони о чёрные зауженные брюки, мысленно борясь с желанием отвести взгляд в сторону. Донхёк улыбается и подмигивает, останавливаясь напротив младшего. Почему он такой спокойный и так расслабленно улыбается? Джисон вот еле держит себя в руках, чтобы не сорваться и не сбежать, позорно сдавшись. — Привет! Я рад, что мы всё же встретились, — Донхёк присаживается рядом, смотря с какой-то… теплотой? Джисона это как-то выбивает из колеи, ведь старший никогда не относился к нему как к настоящему другу, как, в общем-то и все ребята из компании Чэнлэ. Да и к тому же, они расстались не в очень хороших отношениях после того случая с поджогом школьного туалета. — Ближе к делу, Донхёк. — Куда ты всё время торопишься? Я хочу общаться и проводить время вместе с тобой, а ты отталкиваешь. Можем ли мы быть друзьями?       Как-то всё очень странно получается. Столько времени они старались игнорировать друг друга, а тут старший сам бежит к нему, просит встречи, да ещё о дружбе что-то спрашивает. Неужели снова Чэнлэ что-то задумал и пытается сблизиться с Джисоном? — Давай ты просто скажешь, что тебе нужно? У меня нет никакого желания разгадывать ваши с Чэнлэ ребусы, поэтому давай не будем затягивать с этим разговором.       Донхёк недоумённо вскидывает брови и опускает взгляд на свои ладони. Джисон осекается, наблюдая за реакцией старшего, и снова в его голову закрадываются мысли, что что-то не так. Возможно, он просто надумывает, а Донхёк и правда пришёл к нему с чистыми намерениями? Что, если люди всё же меняются? — Я ведь сказал, что хочу общаться с тобой, при чём здесь Чэнлэ? Слушай, я знаю, что несколько месяцев назад наша компания очень плохо поступила с тобой, но поверь, мы все очень изменились за это время. — Поверить? И это он просит Джисона ему поверить после всего, что тогда произошло? — Мы изменились благодаря тебе, благодаря тому, что ты предложил помощь. Чэнлэ стал лучшим в классе по рейтингу успеваемости, а Ренджун записался в кружок современного искусства. Они оба стали другими людьми за это время, и очень рады тому, что ходили и до сих пор ходят к психологу. Если ты хочешь, чтобы я попросил прощение за наше тогдашнее поведение, я сделаю это, только, пожалуйста, не отталкивай меня.       Джисон ошарашенно смотрит на старшего, не в силах отвести взгляд, отчаянно стараясь понять, почему чувствует, что сердце щемит, нещадно колет чем-то острым, изнутри. — Что?.. Что ты сейчас сказал? Ты правда думаешь, что можешь вот так заявиться и просить меня о дружбе? Знаешь, я очень рад и счастлив, что у вас всё хорошо сложилось, но зачем вы снова лезите ко мне? Почему просто не можете оставить в покое?       Донхёк не отвечает, всё так же не решаясь поднять взгляд. Сейчас он не кажется таким спокойным, как прежде, ну, а чего он хотел? Джисону тоже не легко, да и не было — он до сих пор помнит тот момент, когда они морально растоптали его и оставили одного, разбивая последние надежды на сохранение дружбы. Они покалечили его психику, а потом со спокойной душой ушли. Когда Джисон решился и предложил им помощь — обсмеяли, подчистую заткнув его совесть. Есть ли гарантии, что такого больше не повторится? И зачем вдруг Донхёку захотелось общения именно с ним? — Прости за всё, что случилось тогда. Мне правда жаль.       Да он издевается что ли? — Ладно, хорошо. Допустим, я подумал и принял решение. Но как мне верить тебе? Как общаться с тобой, помня о том, что случилось между нами? Ты сможешь убедить меня в том, что больше не причинишь мне боль? Сможешь показать себя с лучшей стороны? — Я могу пообещать тебе, что буду очень усердно стараться, чтобы стать настоящим другом, с которым тебе не будет сложно.       Донхёк сейчас выглядит таким уязвимым, беспорядочно сжимая края белой футболки. В уголках его глаз блестят едва заметные слёзы, а руки дрожат — это заметно невооружённым взглядом. У Джисона разрывается сердце от такой картины, он готов обнять и утешить, вот только перед глазами снова момент, когда его бросили, грязная одежда и обувь, слёзы, льющиеся рекой, а ещё сильная режущая боль, раздерающая грудную клетку, и Джисон не может сдвинуться с места, слушая тихие всхлипы старшего. Почему эти воспоминания нахлынули так внезапно и почему до сих пор ему так больно? Джисон совсем не злопамятный, и ему до отчаяния хочется простить Донхёка и поверить ему, ведь все люди совершают ошибки, от них никто не застрахован, и никто не может догадаться, когда именно совершит эту ошибку. Всем когда-то нужен второй шанс, главное — чтобы он не оказался лишним.       В какой-то момент Джисон чувствует, что тело возвращается под его контроль, а в голове словно лампочка щёлкает. Стоит сначала попробовать, а потом уже решать, как быть дальше, если ничего из этого не выйдет. Всем нужен второй шанс. — Ладно, давай я пообещаю, что подумаю над нашим разговором, а ты перестанешь так переживать, идёт?       Донхёк вытирает руками покрасневшее лицо и осторожно поднимает глаза, в которых сияют огоньки надежды, а потом начинает энергично кивать головой, соглашаясь с предложением.       Спектр человеческих эмоций и скорость смены одной эмоции на другую — просто фантастика, заставляющая поражаться: всего пару минут назад Донхёк улыбался и чувствовал себя уверенно, а уже сейчас смахивает с лица слёзы, прося прощения. Поразительно.       Джисон поднимается с места, кивая: — Ещё увидимся.       Ему срочно нужно увидеть Джемина и крепко прижаться к нему, не отпускать никогда, потому что Джемин — весь мир младшего, его успокоение и лучик солнца, его безграничное счастье и самый дорогой человек.       Старший находится возле репетиционной — как всегда в последнее время, улыбается, переговариваясь с каким-то парнем, а Джисон подбегает к нему и отчаянно тянет за локоть к себе, тащит на склад, после чего, не замечая удивлённого вида старшего, вжимается в него всеми своими силами и позволяет эмоциям выйти наружу. Рубашка на плече старшего стремительно сыреет, а Джемин всё больше застывает в недоумении и полном отсутствии понимания ситуации. Понятно в данной ситуации только одно – Джисону нужна поддержка.