Нараспашку

Конечно, я знал, что Альбус тут будет. Я вовсе не удивлён. Я решил, что было бы дальновидно принять это первое приглашение из лагеря Уизли, даже несмотря на то, что оно претило мне так, как и помыслить нельзя. Но это ради Скорпиуса. Такие связи могли бы ему пригодиться. Поэтому я приложил усилия, да-да, даже заказал пару новых мантий и пообещал себе, что не стану иронизировать над вкусами хозяев дома или уклоняться от разговоров о пустяках с их заурядными гостями. Я знал, что они там будут, Поттеры. Я знал, что там будет Альбус. Чего я не ожидал — что он будет так выглядеть. Не знаю, на какой помойке обычно одевают его и других отпрысков Поттеров; возможно, у них есть доступ к магазину обносков с домашних эльфов. Так вот, весьма удивительно видеть Альбуса в чёрной как смоль мантии, ультратрадиционной и, судя по всему, хорошо скроенной. Меня даже оторопь берёт, всего на секунду. Поразительно, как одежда, открывающая взору так мало, в то же время так эффектно преподносит скрываемое ею тело. Интересно, он хотя бы слегка догадывается, какое впечатление производит? Я вижу ряды мелких серебряных пуговиц, идущих до самого воротника-стойки, а над ним — его серьёзное личико, выглядывающее из-под чёлки. Такое идеальное. Такое простое. Такое невинное, но это легко исправить. Мне удаётся всего секунду насладиться этой грязной мыслишкой, и тут меня прерывает Уизли. — Малфой, — говорит он преувеличенно дружеским тоном. От него несёт каким-то спиртным, предположительно отвратного вида пойлом, которое плещется в стакане у него в руках. Я жму протянутую руку. Полагаю, что должен испытывать благодарность за то, что его семья готова распространить своё гостеприимство и на таких, как я, но не испытываю. Всё, о чём я могу думать, — как ужасно он себя распустил и как мантия, которая, вероятно, была ему впору лет десять назад, натянута у него на животе. — Я слышал, твой сын хорошо учится? Он же на зельях с нашей Роузи, нет? — Да, у Скорпиуса талант к зельям, — я смотрю мимо мясистой груди Уизли и вижу, как в толпе движется светлая голова Скорпиуса, а Альбус идёт следом. Это к лучшему. У меня нет абсолютно никаких намерений в дальнейшем иметь дело с этим мальчиком. Это был бы невероятно глупый шаг. Просто при виде его меня настигла пара воспоминаний. Вот, например… его лицо, изумлённое и благоговеющее, когда я проводил его пальцами по своему подбородку. Как он трогал себя, с милой, возбуждающей, развратной невинностью 17-летнего. Как он весь кончался, извиваясь на моём члене. Мерлин. Против него почти невозможно устоять. Почти. Но я устою. У меня нет насущного желания и далее развлекаться конкретно с этой игрушкой. Хотя это и было упоительно. У Уизли заканчиваются темы для светской беседы, и он испытывает облегчение, когда подходит его сестра и что-то тихо говорит ему на ухо. — А, еда готова, — он делает извиняющийся жест. — Мне, наверное, надо сходить… Он умолкает и машет рукой. Я киваю. — Безусловно. Он снова жмёт мне руку и уходит. Джиневра Уизли пристально смотрит на меня, не сказать чтобы недружелюбно, но без улыбки. Я слегка ухмыляюсь тому, что, по-видимому, является довольно слабой попыткой вывести меня из равновесия, а затем до меня вдруг доходит, что это его мать. Эта женщина дала жизнь мальчику, чью задницу я трахал с превеликим удовольствием не так уж много недель назад. Всего на секунду я бледнею. Думаю, что могу просто сделать круг по комнате, покивать всем, кем бы они там ни были, — судя по всему, это разношёрстная компания ископаемых Уизли и гриффиндорцев, и затем откланяться. Всё, что требуется в таких местах, — посветить лицом. Можно оставить Скорпиуса развлекаться заполночь и налаживать свежезаведённые им связи. В груди у меня вспыхивает огонёк гордости при мысли о сыне, принятом, любимом, уважаемом; я иду поговорить со Скорпиусом перед уходом. Я обнаруживаю его с той стороны зала, где играют музыканты, он наблюдает за группой девушек, которые содрогаются под музыку. Она несколько немелодична на мой вкус, но низкий мерный звук барабанов и приглушенное освещение напоминают мне клуб, куда я хожу искать компаньонов для постели, и мой пульс учащается, как бывает всегда, стоит мне переступить порог клуба. Альбус подпирает стену рядом со Скорпиусом, у него в волосах мелькают разноцветные отражения огней со сцены. Выражение его лица нечитаемо, он засунул руки глубоко в карманы, отчего его прекрасная мантия сидит косо. Он глядит без улыбки на музыкантов. — Папа! — похоже, Скорпиус искренне рад меня видеть, хотя если он полагает, что я не заметил бутылку, которую он прячет за спиной, то глубоко ошибается. — Я и подумать не мог, что ты придёшь! Я быстро целую его в лоб и улыбаюсь, тихо говоря ему на ухо: — Ну и скучные тут люди, но быть с ними учтивым не помешает. Альбус поворачивает голову и заметно вздрагивает, увидев меня рядом. — Добрый вечер, Альбус, — я повышаю голос, чтобы заглушить музыку. Басы проникают в меня через подошвы и поднимаются выше, отчего под мантией просыпается член, и я вижу, как очаровательное Альбусово адамово яблоко показывается над воротником мантии. Мерлин, больше всего я бы хотел медленно расстёгивать эти пуговицы, одну за другой, чтобы обнажить бледную, как мраморная колонна, шею. — Мистер Малфой, — говорит он, и, хотя здесь темно, могу поклясться, что он краснеет. До чего же лестно. Скорпиус снова отвлекается на девушек. Я продолжаю наблюдать за Альбусом во время разговора. У него такие полные, мягкие, роскошные губы, что моё внимание снова и снова приковывается к ним. Я помню, как плавно они скользили, обхватывая мой член. — Ты сегодня не танцуешь, Скорпиус? Скорпиус пожимает плечами. — Нет, не хотел оставлять Альбуса одного, — он поворачивается ко мне с ухмылкой. — Он танцует ужасно. Лицо Альбуса принимает сердитый вид, я поднимаю бровь: — Неужели? — это действительно меня удивляет. Он был таким раскованным, очаровательно непринуждённым. Не могу сдержать усмешку: — Значит, ты пошёл в отца, Альбус. Он сейчас гораздо больше похож на своего отца, каким я его помню, с сердитым лицом и выпяченным подбородком, но мягкие ресницы и густой румянец, взбирающийся по шее, чувственный приоткрытый рот — это стопроцентный Альбус. Он поднимает на меня взгляд, отчасти стыдливый, отчасти просительный, и мне приходится чуть ли не держать руки по швам, чтобы не наброситься на него прямо здесь и сейчас. Сила желания накрывает меня, выводит из равновесия. Он уже созрел, чтобы им овладели. Я вижу это по его зажатым плечам, напряжённым и уныло опущенным, по каждому его стремительному изголодавшемуся взгляду. По томлению его тела, лихорадочному волнению груди, чётко различимой под строгой мантией. Я хочу его растрепать, спутать пальцами волосы, рвануть на сторону застёжку, добраться губами до шеи, а потом выставить в таком виде напоказ перед всеми его родственниками и друзьями. Сладостный, лакомый Альбус. Меченый. Смущённый. Мой. — Папа! Перестань дразнить Ала. Иди общайся со старичками, ладно? Мерлин. Мой сын. Мой непочтительный сын. У меня руки чешутся, чтобы влепить ему пощёчину. Конечно, я никогда и пальцем его не трону, но это не значит, что я порой об этом не мечтаю. Вместо пощёчины я улыбаюсь, тонко, едва заметно. — Прекрасно. Развлекайся. Полагаю, тебе можно выпить ещё одно пиво. У него расширяются глаза. — Всего одно. Я узнаю. Я смотрю на Альбуса. Какая жалость. Но я не настолько глуп, чтобы снова так рисковать, даже ради этого прелестного ротика. Этих влажных глаз. Этого упругого тела, его неиспорченной гладкости. А, ладно, уверен, у него останутся хорошие воспоминания обо мне. Ему порядком повезло с первым партнёром. — Доброй ночи, Альбус. Скорпиус. Я отхожу, чувствуя себя великодушным. Это новое ощущение. Подходит официант с подносом напитков, и я делаю выбор в пользу бокала огневиски, на удивление хорошего для Уизли. Пряное тепло опускается в желудок, и я с улыбкой обвожу взглядом комнату. Возможно, в следующем году, когда Альбус окончит Хогвартс. Ему будет восемнадцать. Возможно, мы могли бы… по старой памяти. Никому не повредит немного пошалить. Я фланирую сквозь скопление гостей, задаваясь вопросом, потерпеть ли ещё десять минут или просто забрать верхнюю мантию и уйти. И тут я слышу: — Под свою крышу я бы точно его не пустил, и не важно, с кем дружит его сын. Можно и не смотреть. Это Джордж Уизли. И он пьян. — Джордж, всё это давно в прошлом. У детей нет этих предубеждений, и нам пора уже забыть старое, перестать… — Это Грейнждер. Или Гермиона Уизли, или как там её теперь. Такая же ханжа, как всегда. Я пытаюсь просто идти куда шёл, но тут раздаётся голос самого главы аврората. Пресвятого Гарри, мать его, Поттера. — Не буду врать, в чём-то я с тобой согласен, Джордж. Я, честно говоря, тоже не горю желанием иметь с ним дело. Но для детей всё иначе. Гермиона права. Мы должны идти вперёд. Я оглядываюсь, и в тот же миг Поттер бросает взгляд через плечо и видит, что я стою рядом. Полагаю, что выгляжу я не слишком довольным. Он замечает меня, и очевидно же, что я всё слышал. И этот конченный Поттер кривит свою рожу в мой адрес, будто ему, блять, меня жалко. Будто — будто мне не посрать, что этот мудила Джордж Уизли обо мне думает. Будто мне хоть на полйоты есть дело до того, чтО Поттер знает (или думает, что знает) обо мне и моём семействе. О делах таких замшелых дней, что о них уже пишут в учебниках истории. Он смотрит на меня с сожалением. С сожалением, смешанным с презрением. Всё, нафиг, хватит с меня этих людей. Я выскальзываю в коридор, руки трясутся. У двери стоит слуга в форме, и я холодно требую свою мантию. Но, пока я жду, болезненное оцепенение в груди сменяется жаром ярости, и тут… я обнаруживаю, что у меня есть новый план. В бальном зале жарко и влажно, а толчки басов всё так же дурманят. — Скорпиус, у меня есть идея. — Отец? — Потанцуй, если хочешь. Я составлю Альбусу компанию. Понятия не имею, как Альбус вообще выживает в школе. У него ведь на лице всё написано. Меня разорвали бы на клочки на первом же курсе, если бы я давал волю всем своим эмоциям так, как он. — Не волнуйся, папа. У нас всё норм, — кивает Скорпиус, но его глаза жадно льнут к девушке в бирюзовой мантии со смелым вырезом на спине, с телом, выгибающимся под музыку. — Ступай. Альбус может представить меня паре гостей. Я здесь почти никого не знаю, но уверен, что он безусловно в курсе, кто есть кто. — Я наклоняюсь к уху Скорпиуса. — Для меня это будет полезно, понимаешь? Теперь ступай. Та юная леди достойна приличного партнёра. Он всё ещё колеблется. Не знаю, с каких пор мой сын стал таким верным другом. — Ты не против, Альбус? У Альбуса такой вид, будто ему только что вручили неожиданный подарок. Подарок, который предположительно может его укусить. Он молча кивает. — Тогда ладно, — Скорпиус усмехается, отлипает от стены и уверенно шагает на танцпол. Назад он не оглядывается. Я делаю шаг к Альбусу, кожу покалывает от предвкушения. Должно быть, нет смысла тянуть кота за хвост; я почти что чую исходящее от него влечение, глаза у него тёмные, изголодавшиеся, широко открытые от изумления. Я наблюдаю за его лицом, произнося: — Пять минут, и выходи в сад. У него отвисает челюсть. Боги, я хочу зацеловать его прямо здесь. Прямо под носом у его сраных родителей. Тут темно и людно, и, вероятно, никто не заметит… Хочу провести пальцем по его нижней губе, ощутить ее мягкость, придвинуться ближе и раскрыть его рот языком. Распробовать его на вкус, заставить стонать мне в губы, и тереться о него, и чувствовать, как каждая пуговка впивается мне в грудь и как его член набухает рядом с моим. Я весь, блин, пылаю от него, виски и желание сплетаются в огненный ком у меня в животе, и мне начинает казаться, что, возможно, я не так хорошо контролирую ситуацию, как того желал бы. Он уставился и смотрит так, будто само солнце и все сраные звёзды во вселенной упали с небес прямо ему в руки. Сын Гарри Поттера, которого я так жажду, который так неровно дышит ко мне, а скоро станет неровно дышать подо мной, — не могу сдержать смеха, который пузырится во мне, когда я ухожу.