mamma mia

Роджер мычит в собственную руку, пытается унять самого себя, старается заставить себя молчать, не издавать ни звука, просто взять и притихнуть. Но Фредди где-то за спиной, крепко держится за бёдра, то с силой вдавливая их в грязные простыни, то требовательно выдергивая вверх, заставляя Тэйлора кусать свои же ладони или захлебываться собственным стоном. Почему «но»? Потому что у Роджера откровенно хреново получается сохранять тишину.       — Блять... Блять, Фред... — Он сам не может разобрать слов, которые вылетают то горячим шепотом, то сдавленным стоном из его рта, теряясь в закрывающей рот ладони. — Полегче, господи... Блять!.. Роджеру казалось, что он сейчас просто взорвется от этого всего. Ему не впервой трахаться в отеле, ему не впервой трахаться с Фредди, ему не впервой сквозь стиснутые зубы рычать его имя, все это не впервой. Ему не впервой даже косячить на репетициях, ему не впервой истерить и капризничать — Фредди ли не знать.       — Не. Слышу, — в такт толчкам шипит Меркьюри, перехватывая длинные спутанные волосы Роджера на затылке. — Твоего скулежа, щенок, я не слышу. Ударник не может контролировать собственные глаза: они закатываются в беспамятстве, пока Роджер отчаянно мычит в ладонь и выгибается в спине, подаваясь навстречу ритмично двигающемуся телу.       — Полегче, блять!.. О, черт, Фредди! — Тэйлор не может держать трясущуюся руку у собственного рта, потому что она дико трясётся и вообще только духоту наводит. Меркьюри лишь довольно шипит, нещадно вколачиваясь в податливое тело. Он ведь знает, как Роджеру нравится, как не нравится, как слишком сильно нравится, Фредди все знает, все успел выучить. Знал каждую чувствительную точку, знал, куда надавить, чтобы Роджер забился в экстазе, но не ушёл в него с головой, знал, за что потянуть, чтобы растянуть сладкую пытку. Вот только почему-то никак не мог запомнить, что «этот сучонок» умеет не только призывно выгибаться, но и знатно выносить мозг. Фредди не отличался злопамятством или излишней вспыльчивостью, последнее уж точно было не его главной чертой, а Роджера, который припадочно упирается обеими руками в спинку кровати и жалобно скулит, не в силах даже напрягать голосовые связки, настолько он теряется в ощущениях. Но сегодня Фредди целый день мечтает удушить к хренам наглеца.       — Что-что? Полегче? — Фредди тянет осветлённые патлы выше, заставляя поднять дрожащий корпус и встать на колени, хрипло рычит на ухо, когда чужая голова безвольно падает ему на плечо, а спина прижимается к горячей груди. — А ты сегодня истерить не хотел полегче, а? Обнаглевшая сучья морда, — вокалист все ещё рычит, стараясь входить в разгоряченное тело как можно резче и жёстче, сжимая руками чужие тазовые косточки, чтобы полностью контролировать весь процесс. Роджер не может сфокусировать собственный взгляд. Он держится руками за грубые, но такие желанные руки Меркьюри, подаётся навстречу движениям внутри, не может даже поднять голову с крепкого плеча, потому что он просто готов умереть от того, как ему горячо, сладко и так приятно и больно разом. Фредди называет его то щенком, то сучкой, то дрянью, а Роджер просто не может даже ухватиться за какую-нибудь одну мысль в собственной голове.       — Я не... Я не могу... Сука, — Роджер хнычет и строит жалобное лицо, шипит сквозь зубы, тут же охает и тихо стонет, но ничего не может сделать, потому что ему слишком хорошо. И Фредди так нравится такой Роджер. Безвольный, бессильный, такой потерянный, но такой горячий и возбужденный, что сносит крышу любому, кто видит его. Меркьюри хочет съесть его всего, царапает его бёдра, пока тот из последних сил сдерживает всю свою громкость, чтобы просто не привлечь внимание с соседних этажей, потому что соседние номера они абсолютно точно беспокоят; Фредди жадно кусает дрожащую шею, оставляет больной засос, ежесекундно выбивая из блондина глубокие стоны, пока тот судорожно цепляется за его руки.       — Будешь ещё так себя вести? — Вокалист чувствует, что близок к самой горячей разрядке в своей жизни, требовательно разворачивает безвольную голову к себе, встряхивает и заставляет посмотреть себе точно в глаза. — Будешь, я спрашиваю? Роджер выглядит пьяным, но Фредди знает, что он не брал в рот ни капли — по крайней мере, ни капли алкоголя. Глубоко внутри чувствует собственную гордость, но мгновенно забывает про неё, потому что Тэйлор снова жалобно поднимает брови, кусает губы и поочередно и медленно моргает.       — Ты, что, тащишься? Сучка, — парс усмехается в искусанные губы, но не даёт прикоснуться к своим, оттягивая за волосы раскрасневшееся лицо от своего. — Так будешь ещё злить меня, а? Роджер хочет получить своё, хочет уже кончить, хочет только одного, но от него требуют ответа, а он больше не может терпеть. Из последних сил дотрагивается до бритой смуглой щеки, вновь тянется к пухлым губам и стонет прямо в них, потому что толчки становятся до невозможного резкими и глубокими:       — Не буду... Пожалуйста... Пожалуйста... Фредди... Роджер знает, что нравится Фредди, как ему нравится, как не нравится, как нравится слишком сильно. А потому зовёт его по имени ещё раз, просяще лижет чужие выпирающие зубы, которые кусают эти желанные пухлые губы, прижимается спиной к крепкому смуглому торсу ещё теснее и беспомощно гладит острую скулу. Меркьюри щурится, спускает одну руку к чужому члену и притягивает за эти многострадальные волосы бесстыдное лицо к своему, чтобы зашипеть в ответ в эти мягкие губы:       — Вот ведь дрянь ты, Тэйлор. Тэйлор же окончательно закрывает глаза, развязно целуя в губы, судорожно толкаясь в смуглую горячую ладонь, тут же подаваясь назад, насаживаясь на чужой член. Ему хватает нескольких движений, чтобы застонать прямо в поцелуй и кончить, Фредди — этого вызывающего стона и сжимающихся вокруг его члена мышц. Вокалист вжимается носом в бледную шею, пока не приходит в себя от кряхтения сорванного голоса Роджера:       — Фред... Эй, Фред? Фредди не хочется шевелиться, не хочется даже просто лечь, выйти, наконец, из Роджера, но он только прижимает его к себе, обхватив низ напряженного живота, дышит запахом волос, укрывающих его шею, и старается не закрывать глаз.       — Да, сладкий? — Голос запыхавшийся и уставший, но такой чертовски довольный.       — Я чуть не сдох, — блондин не поднимает головы с широкого плеча, только обвивает крепкие смуглые руки своими все ещё трясущимися. Фредди посмеивается ему в шею, быстро целует это место и валит расслабленное тело вниз, поджимая под себя.       — Да, да, не за что, наглая морда. Тэйлор только довольно улыбается и осипло смеётся, удобнее укладываясь под тяжёлым жарким телом. «Если Фред такой только тогда, когда злится, надо бы где-нибудь ещё накосячить».