Я медленно сходил с ума У двери той, которой жажду. Весенний день сменяла тьма И только разжигала жажду. Я плакал, страстью утомясь, И стоны заглушал угрюмо. Уже двоилась, шевелясь, Безумная, больная дума. (Александр Блок)
— Сумасшествие — лучшее, что могло с тобой случиться… — прошипел юноше высокий молодой мужчина с внушительной фигурой и сверхгордой осанкой. Вэй Ин, по просьбе коллеги, обходил пациентов и этот момент запомнил очень хорошо. Бледный, хрупкий юноша на кровати и склонившийся над ним мужчина. Мужчина напоминал собой воина из рассказов бабушки — совершенная фигура, прямой взгляд, волевые черты лица. Небеса, он был мечтой любой девушки, но похоже, что с последними у него не ладилось совсем. В его движениях угадывалась какая-то резкость, несдержанность, если бы Вэй Ина спросили как профессионала, он бы сказал, что мужчине надо расслабиться, ну, или чтобы его выслушали. Ему не хватало обычного человеческого участия. Но разве его кто-нибудь спрашивал? В коридоре никого не было, и Вэй Ин присел на стул, решив дать мужчине время. Наверняка, этому господину не понравится, если Вэй Ин застанет их за подобным разговором — иногда лучше выпустить пар. Вскоре мужчина покинул палату. — Вы доктор? — похоже, что мужчина обратился непосредственно к нему. — Да, Вэй У Сянь, — приветливо улыбнулся Вэй Ин. — Мне не интересно твоё имя! Всё, что от тебя требуется — следить за этим психом! Понял? — Да, но позвольте узнать, кем вы приходитесь этому… пациенту? — Я его брат. Не родной. Не Мин Цзюэ. — Очень приятно. — А мне — нет. Всё, что от вас требуется, дорогой доктор — проследить, чтобы это исчадие ада не сбежало. Похоже, нового знакомого не интересовало, что ответит доктор, потому, что через минуту в коридоре остался один Вэй Ин.***
Пациент был тихим. Во всяком случае, при Вэй Ине он вёл себя замечательно. Порой даже просил Вэй Ина расчесать ему волосы или почитать, спеть. И ходить на прогулки соглашался он только с ним. Вэй Ин воспринимал это как привязанность, но всё чаще и чаще ловил на себе взгляд, значение которого объяснить не мог. Сам он воспринимал Цзинь Гуан Яо, как душевнобольного, относился к нему бережно и с особой осторожностью. Он чем-то напоминал пион. Такой же красивый и хрупкий. Однажды Вэй Ин нарисовал его, пока тот спал. Рисунок остался в палате, и на следующий день доктор понял, какую совершил ошибку. Мэн Яо был необычно возбуждён. Его глаза бегали по комнате, а рот кривился в судорожной улыбке. Увидев Вэй Ина, он рванулся к нему и заключил в объятия. — Я знал, что мы созданы друг для друга! Ты ангел, дарованный мне небесами! Ты принадлежишь только мне! Мой! — на лицо Вэй Ина сыпались беспорядочные поцелуи, держали его крепко, и вырваться возможности не было — какое там вырваться, он дышал через раз. Спасло его то, что навестить брата пришёл Не Мин Цзюэ, он вызвал врачей, которые быстро вкололи Мэн Яо препарат и увели в другую палату. — Я предупреждал тебя, недоумок! — прошипел Не Мин Цзюэ, поднимая за шиворот несчастного доктора, но, заметив состояние последнего, плюнул и вылетел из помещения, хлопнув дверью. Похоже, пережитое как-то повлияло на Вэй Ина. Он заснул. Заснул прямо на дежурном месте. Напарник, вроде, пошёл делать обход, и Вэй Ин задремал. Разбудило его пение. Он ещё не сориентировался, но резкий запах крови заставил открыть глаза и вскочить с места. Голос пропал. На загривке дыбом встали волосы. Прямо на столе, поджав под себя ноги, сидел Мэн Яо и напевал, убаюкивая чью-то отрезанную кисть. Заметив, что доктор проснулся, Мэн Яо хищно улыбнулся и положил окровавленный трофей на стол. Когда руки с ещё невысохшими алыми каплями обвили его шею, Вэй Ин судорожно сглотнул, а когда губы, почему-то со вкусом крови, крепко прижались к его губам, всё вокруг накрыло тьмой. Последнее, что он слышал, был сладкий голос сумасшедшего: — Мы теперь вместе, мой ангел…