Fanfiction

      – А вы точно уверены, что Смолов сможет выйти с первых минут? Он же не очень здоров, вы сами видите. Юрий Палыч, ну пусть посидит немного, придет в себя, – Тарасов пожал плечами, пытаясь разжалобить тренера, но играться с Палычем – дело бесполезное, поскольку все они для него дети, которых он знает, как облупленных. И Смолов, конечно, игрок сложный, неподходящий к Палычу, только тот его тоже любит, даже кривого и поломанного вдвойне. Такого, какой Смолов есть. Это, наверное, главная отличительная черта Палыча от остальных тренеров РПЛ, ведь если у других игрок не подходит, то он присаживается и сдаётся дай бог куда-нибудь, а Сёмин до последнего ищет подход к обессиленному Феде. Если Федя не верит в себя, то уж тренер натыкает ему за это. – Я не знаю, что из него получится. Он не сможет, против Спартака не сможет. Не знаю, кто там у них в защите такой мощный, кроме Джи, но Федя один не справится.       Юрий Палыч раздраженно покачал головой. Эта Санта-Барбара его откровенно достала. Будь он чуть дальше от своей команды, обязательно бы выставил Федю виновником всех их бед, жаль, что Смолов таким не являлся. Так гораздо легче действовать, выставить виноватым кого-то одного, а он ещё и пытается разобраться во всём этом. Ну почему именно в его команде подружившиеся, как казалось, Миранчуки и Смолов решили рассориться? Ни в сборной, ни в каком-нибудь Спартаке, куда их активно сватают? В Спартаке с их ссорами точно ждут.       – Брось, Тарасов, а лучше сплюнь, – протяжно, медленно, впрочем, в своей манере, проговорил Юрий Палыч. Он тоже понимал, на какой риск идёт. Ладно, Юрий Палыч осознанно шёл на этот риск в надежде, что таким образом даст Феде шанс бороться. Борьба, некомфортные обстоятельства, желание играть дальше – вот, что дает футболисту мотивацию продолжать, а не сразу место в старте или выгодные предложения, которыми добивал Смолова Геркус. – Брось, вот честное слово, прибить тебя мало. Он не девчонка какая-то, чтоб сопли растирать по тренировочной форме, а вы все бегаете ему эту форму стирать. Попробует поиграть, заслужит у Миранчуков больший авторитет, дружба снова заладится, а дальше уже сами разберутся. Не дружили, что ли, никогда ни с кем? Всё, разговор на этом окончен. Иди, восстанавливайся себе дальше, чтоб глаза мои тебя не видели. В марте Кубок, одна из первых игр, а ты со своими повреждениями ходишь за Смолова просить.       Влюблялись ли вы когда-нибудь в человека с надеждой найти в нём что-то, за что можно ухватиться? Точнее, влюблялись ли вы когда-нибудь в свет, исходящий от этого человека в вашу сторону, но получали в итоге тотальное непонимание в ваших отношениях? Вроде, они и не испортились, но и не стали лучше. Смолов вел себя уверенно на людях, пытался быть конкретным с Миранчуками и честно не хотел больше вспоминать про Смолончуков. Федя продолжал бегать от проблемы, делая вид, что её вовсе не существует. То ли он считал, что проблема исчезает, когда ты считаешь, что её больше нет, то ли забыл, что проблемы решаются словами, а не молчанием. Но Смолов определенно не понимал, что проблема не в нём одном, вовсе упуская из головы слова Тарасова о том, что с Миранчуками лучше поговорить, чтобы не мучить их.       Дело не продвигалось на ни грамм, если не усугублялось, потому что говорить словами слишком просто для обеих сторон, проще намекать. И если Смолов намекал, насколько ему плевать на Миранчуков, то Миранчуки намекали, насколько Смолов им не безразличен. Рифат с весельем глядел на то, как Федя прячется за Тарасова, как держится рядом с ним или вмешивается в их компанию. Молчит, правда, а все равно делает вид, что все нормально. Что не с Миранчуками ему сейчас место.       Возможно, их отношения смогли бы улучшиться, если бы Миранчуки рано или поздно смогли услышать хотя бы Тугарева, неожиданно рьяно пытающегося доказать им факт не действующей схемы «прощупываем почву, а затем думаем, как делать дальше». Схема перестала действовать на том моменте, когда они на самую каплю продвинулись вперёд, потому что тогда следовало уже идти более конкретно, опекая Смолова и уж тем более не давать ему поводов задумываться о чем-либо. С этой же, впрочем, схемой они сделали два шага назад. Возможно, Рома видел гораздо больше, чем говорил об этом, поскольку в его голове Смолончуки находились на тонкой границе между нейтралитетом и ссорой.       – Готов? – Антон подошёл незаметно, несправедливо со спины на полностью безоружного перед ним Федю, неуверенно спрятавшего за спиной руки, с некой нервозностью разминая пальцы. – Мы тоже не очень. Леша где-то потерялся к тому же.       Вопрос глупый. Конечно, полузащитнику казалось, что после сказанной глупости они смогут рассмеяться и продолжить разговор ни о чем. Как раньше, но так быть уже не могло, по-крайней мере, со стороны Смолова уж точно. Антон откровенно соскучился по их болтовне, поэтому не мог больше молчать и держаться поодаль.       – Он какой-то молчаливый в последнее время, – стараясь скрыть своё волнение, вновь оставшись без всякой защиты, – все стояли слишком далеко от него, а цепляться за Сабу не хотелось, все-таки у того тоже важный ритуал настроя перед матчем, – но уверенно действуя на выходе. – Да и ты чего-то не пишешь, не звонишь. Рассказывай?       На самом деле, обо всем, что случалось с Миранчуками, он узнавал от Тарасова, да и слушать проблемы человека, который тебе небезразличен – отвратительно, как отвратительно быть столь далеко от них.       Федору оставалось лишь подмигнуть, чтобы напрочь сломать Антона за пару минут до матча, и хоть Федя сдержался, парень не остался в долгу, выпалив очередную глупость, которую он не смог сдержать в своей голове:       – А ты сегодня красивый, – Миранчук прикусил язык, потому что они не разговаривали слишком долго, мотаясь где-то между «сокомандники – друзья», а нападающий должен оказаться совсем дураком, каким в глазах Антона он не был, если не поймёт это, поэтому Миранчук поспешил дополнить: – Я имею в виду, что ты... необычно выглядишь. Ну, не побрился, как будто тебя в лесу держат. Девочкам понравится, они такое любят. Без хуйни, ты понял.       – Да я понял, – Федя расслабленно пожал плечами. Комплименты всегда действовали на него положительно-пагубно, поскольку после них Смолов старался сделать лучше, быть лучшим, а если не получалось, тогда всегда начинается новая ветвь самокопания. Федя надеялся, что сегодня получится. – Без хуйни.       Фраза резала слух, разрезала буквально «до» и «после», и, злясь на себя самого, успевшего подумать, что между ними может что-то быть, Смолов отвернулся, буквально с ненавистью глядя на судью, отчего тот нервно пошатнулся. Многие игроки его ненавидели, многие пытались его ударить, но вряд ли кто-то пытался стереть его с места одним взглядом. Фёдор ни о чем уже не хотел задумываться, даже о простых рамках приличия. Просто устал, просто не хотел бороться, просто без хуйни. Без неё же? Перед глазами стояло лицо младшего Миранчука, поэтому, увидев старшего, Лешу, что поймал его взгляд и ободряюще улыбнулся, мужчина лишь с разочарованием покачал головой.       Без хуйни. То, что Миранчук мог иметь в виду что-то другое, мужчине в голову даже не пришло. «Без хуйни» – значит, автоматом без шипперства, без гейства, без Смолончуков.

« – Прошу тебя, просто дай мне шанс. Да, я сделал глупость, но готов её исправить. Готов стать лучше, готов хоть всю жизнь провести у тебя в ногах, – Антон умоляюще посмотрел ему в глаза, но взгляд Смолов отвел. Руку, которую Миранчук потянул, чтобы схватить за запястье, притянуть к себе поближе, он сам же спрятал за спину, откровенно побоявшись. Только не прикасаться. Парень почувствовал себя жалко при мысли, что Феде могут быть противны его прикосновения. Федя жутко тактильный, любящий прикосновения, взгляды, любящий заигрывать, но теперь, после случившегося, ему наверняка противно от того, что это делает Антон. Ему противно от самого Антона, и Миранчук не знал, сможет ли когда-нибудь заслужить другое отношение к себе. И скептический взгляд Феди пока что говорил об обратном. Сейчас он выглядел совсем плохо и сжался в холодильник на огромной кухне, увеличивая расстояние между ними до максимума. Парень не хотел думать об этом, только напряженная чужая спина, разом выпрямленные плечи и гордо поднятый подбородок буквально кричали ему о том, что Смолов его, блять, боится. По-своему, со своей напущенной зазря уверенностью и желанием всё спрятать, но боится. И этот страх, наверное, ставил точку, насколько сильно он противен Смолову. Ведь нет ничего в мире более противного, чем бояться и ненавидеть человека после его огромной ошибки. Нет ничего противнее этого человека. – Смол, ну правда, если бы ты был против, он бы ничего тебе не сделал, – Джикия смиренно поднял руки, когда взгляд Феди обратился уже к нему. Георгий выступал в их отношениях неким балансом между стороной провинившейся и стороной обиженной, только сторона обиженная забыла о всех своих курсах каратэ, поэтому сейчас отчаянно выделывалась, словно ей не понравилось. – Вон, Рифат с Барой живёт молча, а тебя просят просто помириться. Без хуйни. »

      Матч выдался если не отвратительным, то ужасным, с абсолютно нечестным счётом и убитыми моментами, как вышло с пенальти в прошлом матче с тем же Спартаком. Ногу жгло от поездки на ней по всему газону. Смолов даже не хотел смотреть вниз, лишь бы не видеть этот ужас. Он до последнего старался, но все его старания – ничто, а если добавить «жество», то можно уверенно представляться этим именем.       Кубок закончился для них, несмотря на то, что они считались главными претендентами на победу. Они начали ровно противоположно Спартаку – те еле-еле смогли вырвать победу у Ростова, пока в их команде воодушевились крупной победой над Зенитом. Закончили, впрочем, тоже противоположно.       Миранчуки всем пожали руки, всех поблагодарили за игру, даже успокоили Бару, что его пушка, о которой так часто спрашивали комментаторы с Матч ТВ во время пауз, ещё случится, только не в эти ворота. Саша Максименко – это не шутки, как показала жизнь, а Артем Ребров – не похороны.       – Вот штанги – это пиздец, Смолу с ними очень не везет, – попытался разрядить атмосферу Антон, одной рукой приобняв Бару, а второй щелкнув его по носу. – Это я ещё про офсайды молчу! Там вообще отдельная страсть, попади Смол в офсайд – можно заканчивать матч, мы сегодня не выиграем.       Смолов лишь зло косился на них. Они одновременно чего-то выжидали, хотя сами не понимали, чего здесь можно ждать. Чего ещё можно ждать, уточняя. Но Федя максимально тягуче стягивал с себя футболку, пока Леша таким же темпом пытался выползти из шорт. Антон до сих пор оставался в форме, кажется, абсолютно потеряв рассудок, распуская шутки налево и направо, благо, половина из них касалась их с Федей взаимодействия сегодня. Благо, Смолов не был злопамятным. Память хорошая, конечно, всё помнит, но злое старается отпускать.       Влюблялись ли вы когда-нибудь с полным непониманием, чего можно было найти в этом человеке? Разве этот человек отличается какой-то красотой, разве этот человек лучше остальных, разве этот человек может что-то эдакое, например, играть в футбол лучше Месси? Разве, разве, разве, но полный ноль у младшего Миранчука с его детским поведением. И все равно Федя осознавал, что он влюблен не в красивую модель, умеющую рисовать лошадей, или певицу, он влюблен в Антона Миранчука, умеющего портить впечатление о себе, и в его брата Лешу Миранчука, умеющего исправлять косяки за братом.       Разве любят людей за что-то? За хорошее отношения к себе или за глубокие карие глаза? Людей любят за то, что они есть рядом.       Предупреждая парней, что долго их никто ждать не будет, Юрий Палыч вышел из раздевалки. Внутри он понимал, что совершает фатальную ошибку, оставляя это трио, потрепавшее ему нервы, здесь одних. Даже без камер, которые пригодились бы, когда люди найдут три трупа. Только Юрий Палыч был уверен, что злость от результата может дать толчок. Тот толчок, про который он говорил Тарасову. Борьба, некомфортные обстоятельства, злость на себя – вот, что поможет им помириться.       – Что ты себе позволяешь, Антон? – хватаясь за чужую футболку, Смолов понимает, что дерни он сильнее – та пойдет по швам, и он со злостью дёргает на себя, бросает лоскуты на пол, хватаясь за плечи, и прижимается лбом ко лбу в надежде запугать, заставить подогнуться и проиграть. – Я тебя спрашиваю! Отвечай!       Если бы Юрий Палыч был здесь, он бы быстро сориентировался в своей же фатальной ошибке. Оттащил бы их, как детей в песочнице, отругал. Только его здесь не было, а Антон заходил в душ без задней мысли, пока больно не толкнули к стене. Федя оказался так рядом, так близко, что у Миранчука внутри что-то подогнулось, колени еле держали парня, особенно после такого матча, когда адреналин кипел в жилах, да и жилки ходили ходуном, а мужчина всё больше разжигал внутри. Горячие ладони теперь с полной уверенностью сжимали его плечи, а чужие глаза сочились злостью.       – Без хуйни, Антош? Нет, Тош, ты серьёзно думаешь, что после всего этого… – Федор неловко отстраняется, притупляет взгляд и прикусывает нижнюю губу, пока Миранчук думает, что ещё нужно немного, чтобы поцеловать мужчину. Без брата, даже если тот обидится на него. Плевать, когда Федя так близко. Плевать, когда Федя наконец-то приблизился к нему сам. Тем более плевать, что Федя приблизился с желанием ударить его. Миранчук несколько изголодался по общению со Смоловым, сам себя затянув в такие дебри, а теперь расхлебывай. – Как говорила Бузова: желаю, чтобы рядом с вами был защитник, а не полузащитник. Ну ты и гандон, Антон.       – Очень по-взрослому, Смолов, подобрать к моему имени матерную рифму, – котёнок решил показать клычки, ухмыляясь. Антон выглядел слишком самоуверенным для человека, которого за последние десять минут два раза приложили об стену, а сейчас – третий, выбивая всю дурь, как бы не обиду, что Миранчука от этой Смоловской беготни разъедала изнутри. – Чего ты сейчас от меня хочешь? Чтобы я извинился? Да ни черта, Смолов! Ты бегаешь от нас с братом, хотя я знаю, о чем ты думаешь! Все уже знают, Федя, и только ты думаешь, что сможешь бегать от этого дальше. Думаешь, ты нас старше на шесть лет, значит, умнее и лучше?! Значит, можешь решать за нас? Ты даже за себя правильно решить не можешь, присовывая то сюда, то туда, пока тебя не выпнут.       Смолов сделал два шага назад, отпуская Миранчука из своей железной хватки, и тот интенсивно растёр плечи. Полузащитник и правда выглядел котёнком, обиженным, что про него забыли. Обиженным, конечно, не только на это, но Федор не хотел даже думать об этом. Ему внезапно вспомнилось, что Юрий Палыч уже давно ждёт их, а Леша даже не заглянул посмотреть, почему они так долго возятся в душевой вдвоём.       Он снова сбегал молча, без полного обоснуя ситуации, только какой тут обоснуй, если полные Смолончуки? Какой обоснуй, если оба не смогли сказать чего-то конкретного, но и он, и Антон все поняли.       Антон, которого он снова оставил без объяснений. Антон, от которого он снова сбежал. Господи, да какой он взрослый, самостоятельный человек, если он сбегает от своих проблем постоянно? Федор глубоко вдохнул и выдохнул, не зная, как унять дрожь от воспоминаний, нахлынувших так отвратительно резко. Ведь он даже с пенальти на домашнем мундиале сбежал на гонки, где уверенно разъебал машину. И если он сейчас проколется с этими отношениями, с этими гребанными Смолончуками, не дающими ему спокойно спать, то разъебывать придётся уже самого себя.       Тарасов просил поговорить с ними, Федя поговорил и многое узнал. Например, это между ними взаимно. Между ними снова всё со взаимными претензиями.

« – Какая разница, что у нас было с Барой? – подал наконец голос Рифат, от неожиданности теряясь. Взгляд его потемнел, поэтому все, что сегодня он старался спрятать в себя, не давая Диме повода сомневаться, что с ним что-то не так, хотя весь этот вечер – сплошной триггер, а последние дни – болезненное напоминание. – Что было, то прошло. Живу этим и вам советую. Не лезть советую. – А что у них было с Барой? – наперекор дружественному совету, чуть не перебил его Леша с большой заинтересованностью на лице. Ему правда было жаль, что они так долго не общались, а теперь открывалось что-то трагичное и очень важное. – Я думал, вы всегда были такими женатиками. Ну, я имею в виду, раньше вас оторвать от друг друга за уши невозможно было. Рифат отвел взгляд, не желая ни на кого смотреть, пока Джикия, обязательно Джикия, не разболтает то, о чем в нормальном обществе следует молчать, но вся кухня буквально обклеена чертовыми фотографиями с успешной жизнью, в которой мог тогда оказаться он сам. Неприятные воспоминания обклеивали его собственную душу, и Жемалетдинов поспешил схватиться под столом за крепкую ладонь, с поддержкой сжавшую его собственную. От человека, который сломал ему жизнь, но отдал взамен всё, что только смог. – Просто Баринов от ревности избил Рифата, сломал ему все пробы, потому что бил Дима по лицу, а модель с синяками никому не нужна. Вы разве не видите, что у Рифы даже нос слегка искривлен? А раньше такая красотень была, правда? – Джикия почти что пропел последние слова, без желания втоптать в грязь или унизить, да и сам бы Жемалетдинов не стал обижаться, только с удовольствием бы сломал Джикии его орлиный, будь чуть посильнее. »