В любви все трудности покорны.

После рассказанного, у Цинцю в голове представлялась четкая картина, и на некоторые вопросы наконец-то появились ответы. «Мобэй это здорово придумал, раз наврал своему новому советчику про то, что я якобы не имел в своих целях безопасность Цинхуа. И этот молодец, доверился с первых же минут. Его лишь использовали в своих целях, из него сделали человека, который был способен одним своим взглядом или словом заставлять людей страшиться его и их императора. Но за все это время в нем выросла преданность к Мобэю, которая еще и в любовь переросла. Так теперь у них двух будет полноценная семья, и третий член вскоре появится из утробы Цинхуа. Да уж, и зачем я ему был нужен, раз он так здесь весело проводил время?», раздумывал Цинцю, глядя в одну точку. Он считал себя виноватым в том, что так вышло. Если бы тогда он схватил его за руку, если бы остановил и заставил бы скрыться вместе во дворце. «Почему же я этого не сделал? Теперь твой самый первый друг считает тебя пустым местом. Молодец, Шэнь Цинцю. Ни родного дома, ни родной семьи. Никчемный ты император, жаль видишь это только сейчас.»  — Чего задумался? — послышался голос Цинхуа, который уже давно стоял возле него, — Решил переосмыслить свои поступки?  — Да. Ты должен знать всю правду, вот мое решение, — вставая с кровати и глядя ему в глаза произнес Цинцю. Пусть они не будут теми друзьями какими были давно, но Цинхуа пора бы открыть глаза, — Ты прежде доверял Мобэю, теперь будешь доверять мне. С момента твоей смерти уже все смирились с тем, что ни ты, ни твои родители не вернутся. Прошел месяц, два. Год, в концу концов. Но я не верил этому. Я не бросал попытки отыскать тебя, от начала дня и до его конца. Да даже больше-я ночами не спал, обыскивая всю нашу территорию и заходя за ее границы. Меня насильно вели обратно во дворец, но я вырывался и не сдавался. Да, мой отец после нападения Востока послал людей искать выживших, и в тот же день даже не стал пытаться отыскать пропавших, а помимо тебя пропало много. Я говорил отцу, что он не прав, но он меня не слушал.  — И к чему такие красноречия? Мне нужно тебе верить? — хмыкнул молодой человек, поправляя челку.  — Эти красноречия к тому, чтобы ты понимал, что я никогда бы тебя не забыл. И если ты думаешь, что я здесь якобы выступаю в роли разведчика с Запада, то ошибаешься. Я, возможно, привел за собой хвост, но я все равно чувствую свою вину, и я готов приложить свои усилия чтобы это остановить. Важно лишь то, чтобы ты тоже захотел.  — А где ты был в прошлом, когда твой Лю Цингэ с всей армией Запада напал на нас? Ты бездействовал! Больше всего я ненавижу таких людей как ты, которые просто наблюдают со стороны и ничего не предпринимают! У Цинцю постепенно раскалывалась чаша терпения. Если он настроил себя терпеливо, то сейчас это выходило за рамки. Особенно его раздражало то, что Цинхуа пропустил все мимо ушей. Однако, все равно Цинхуа был прав, но и на это у Цинцю есть свои слова.  — Мои попытки внушить отца были тщетны. В свой же день рождения я пытался отговорить его от того, чтобы он посылал на смерть наших людей. Меня не послушали. Я пытался образумить всю армию, и после уходил с позором, осмеиваемый всеми. Даже Лю Цингэ, и то сказал мне, что юному императору лучше слушать людей более опытных. Да, опыт у них был. Правда никаких выдающихся умов.  — Неудивительно, вы ведь все змеи. Лживые и жалкие. Хорошо, что я не стал таким, как ты. С одним только мог согласиться Цинцю: он змея, и по существу человек, носящий облик этой рептилии. Но жалким он себя никогда не чувствовал, ни тогда, когда несмотря на все трудности искал Цинхуа, ни тогда, когда умерла его мать и его держали взаперти пять лет, ни тогда, когда он надеялся лишь на себя и старался отговорить всех будущих смертных от таких поступков, ни сейчас, когда он стоял перед Цинхуа и доказывал настоящую правду. Цинцю никогда никому не лгал, всегда был честным. А Цинхуа, если быть честным, ничем не лучше его. Скорее, таким же и остался, любую просьбу исполнит, и все будет идеально. Цинхуа желал стать лучше, сбросить змеиную шкуру и облачиться в драконью. И получился, дракон без чести. Но сейчас, это была последняя капля терпения Цинцю. Руками он резко хватает Цинхуа за ворот его одежд и подняв над землей сильно прижал его к стене, так, что Цинхуа даже головой ударился. Но никаких эмоций не было на его худом круглом лице.  — Да, я змея, но не та змея, о которых ты наслышан уже долгое время! Я был жалким в глазах других все это время, но я всегда считал, что благодаря этому я поднимаюсь выше, ведь никогда не чувствовал себя жалким, потому что шел по правильному пути! Я не лгал никому! Да, я притворялся, и люди узнали обман, но даже несмотря на это я не продолжил лгать, а оставил людей с той горькой правдой, которую они заслуживали! Я стал тем, кем стою перед тобой сейчас, и нас отличает друг от друга лишь то, что ты живешь своей счастливой жизнью, которая в моих глазах таковой не является! Тебя просто обманули, заставили смотреть на мир глазами того, кто готов все исполнить ради того, чтобы все было идеально! Да, возможно ты уже к этому привык, но так нельзя жить, Цинхуа. Тебе бы никто этого не сказал, кроме меня, если бы я не стал тем монстром, о котором ты мне рассказал. Лицо Цинхуа стало приобретать заметные краски: удивленные глаза, открытый рот, в который могла бы залететь муха, и такое выражение, будто бы он и не это ожидал услышать вовсе. Да, он мог бы продолжить стоять на своем, и утверждать, что Мобэй был прав в том, что он сделал. Но не стал, а значит, что в его голове что-то все-таки повернулось, а уши прекрасно слышали сказанные слова Цинцю.  — Но я не стал им, — отпуская Цинцю на землю, — Я выбрал путь правды. Она нужна всем, и моя правда в том, что всю жизнь я верил в себя, не сдавался, несмотря на все трудности, которые были на моем пути. Ты же нашел лучшее в своей новой жизни, и это прекрасно. Но… все же это неправильно, жить так. Молодой человек потупил свой взгляд, не решаясь взглянуть на Цинцю, на того человека, который открыл ему глаза и который одерживал победу в этот раз. Цинхуа чувствовал стыд перед ним за все, что он про него думал. На деле же все было совсем не так, и Цинцю смог это доказать. Себе и ему. Молодой человек поплелся к кровати и сев на край, закрыл лицо руками. Было слышно, как он тяжело дышал. На него многое навалилось, и Цинцю его понимал в этот момент.  — Прости, — как только Цинцю сел рядом, Цинхуа открыл свое лицо и посмотрел на него, — Я… я сомневался в тебе, думал, что ты уже не вспомнишь обо мне.  — Ты ни в чем не виноват, Цинхуа. Ты потерял все и вынужден был искать других людей для своей одинокой души. Но… я все время вспоминал тебя.  — А я пытался забыть тебя, дурак. Но все те, кого мы пытаемся забыть остаются в памяти навсегда. Дурак я, каких свет видел. Это, конечно, хорошо, жить ради кого-то, кто тебе помог и делать все для него. Но, хочу заметить, что я не чувствую себя рабом. Я чувствую себя любимым здесь. И я любим Мобэем, а он любим мною.  — А это точно так? — переспросил Цинцю.  — А мой ребенок в моем животе тебе ни о чем не говорит? Точнее, наш с Мобэем ребёнок. И это не просто будущий наследник, этот ребёнок наша с ним семья. За все это время я смог почувствовать к нему сильное чувство любви.  — Так значит это правда? — вновь переспросил удивленный Цинцю.  — Да, истинная правда. После той ночи я чувствовал себя невероятно, и Мобэй, несмотря на то, что он бережно растер и вымыл меня утром, сразу же после этого я почувствовал сильную слабость, у меня закружилась голова. Лекарей Мобэй позвал после того, как меня несколько раз стошнило, причём с примесью крови. По их словам я понял, что мой организм начал меняться, как у женщины во время беременности. А с помощью магических песков и жидкостей, мой живот рассмотрели лучше, и в нем обнаружили развивающийся зародыш. Видел бы ты, как Мобэй радовался такому событию. Я очень рад, что мой организм способен к вынашиванию детей, иначе у нас бы с ним не было семьи. Выслушивая Цинхуа, у Цинцю все волнения постепенно начинали отпадать. Цинхуа абсолютно уверен в своей любви к императору, который для него в первую очередь близкий по душе человек, и ребенок, который у него в животе, будет любим и станет законным правителем Востока в будущем. Да, жизнь Цинхуа прожил другую, не ту, на которую был предназначен еще в самом детстве. Цицю был прав, жизнь советника это в первую очередь должность, занимающая ключевую роль рядом с императором, но это никак не должно развивать в человеке зависимость. В Цинхуа это четко виделось, он был зависим от безопасности своего императора и своего дома, Востока. Он готов был замочить каждого, кто косой взгляд на Мобэя бросит. А Мобэй им пользовался, как верной собачкой. Но, как утверждает Цинхуа, Мобэй помог ему стать другим человеком. Цинцю все же не верил Мобэю, и будет очень печально для Цинхуа, что все догадки о том, что все это Мобэй задумал с самого начала, окажутся правдой.  — А я так понимаю, ты вновь восстановил свои связи с Бинхэ? — вывел вопрос Цинхуа из мыслей молодого человека из Запада.  — Он пришел ко мне первый, точнее, он лишь ждал, чтобы это я сделал первый шаг к нему навстречу. По-началу, у нас лишь был союз и цель дойти до Востока и заключить мир. Но, чем больше я с ним виделся и общался, тем чаще вспоминал свое прошлое с ним, до момента, как его выгнали с позором. Я всю жизнь жил воспоминаниями о людях, с которыми мне было хорошо: ты, он, мама, папа. Я с каждой потерей становился пустым и одиноким, и его потеря была первой в моей жизни. Но, когда я увидел его впервые за долгое время, то не сразу признал себе, что это он. Лишь тогда, когда я встретил его на нашем озере, то вспомнил его настоящего. Он был чистым, откровенным, таким я его запомнил на всю жизнь. Когда это все закончится, то я даю себе слово, мы с ним сбежим куда-нибудь, где нас и наших птиц никто не найдет.  — Мать честная, да ты влюблен в него по уши! — легонько тыкнул его в плечо Цинхуа.  — Да. Сильно влюблен. И ради нашей любви я готов остановить войну.  — А вдруг Бинхэ просто искал место безопасное, чтобы отдалиться от проблем? Об этом ты не задумывался? Вдруг ему без разницы на твои цели, и он просто хочет, чтобы ты остался с ним тут?  — К чему ты это спрашиваешь? Я бы не стал идти вместе с ним сюда, если бы поймал его на лжи. У Ло Бинхэ честное сердце, и он хочет исправить свои ошибки прошлого, хоть никто так о нем не думает, кроме меня, — взглянув Цинхуа в глаза серьезным взглядом сказал Цинцю.  — Отлично, проверку на правду ты прошел. Раз уж я рассказал тебе правду о Мобэе, то и решил, что тебе лучше бы тоже рассказать как о себе, так и о Бинхэ.  — Теперь мы квиты? — спросил Цинцю, глядя на уходящего к двери Цинхуа.  — Конечно, но перед тем как оставить тебя наедине с самим собой и твоей красивой птицей, я скажу вот что: раз уж ты собираешься быть на нашей стороне, то научись доверять людям. Не только Ло Бинхэ и мне, но и Мобэю тоже. То, что ты явился к нам без армии не говорит о том, что ты безответственный, у тебя большая добродушность к своим людям. Но делая все в одиночку ты начинаешь отстраняться от общества, не доверять никому. Научись доверять людям, и они откроются тебе. На этом речь Цинхуа подошла к концу, и закрыв со скрипом за собой дверь, молодой человек оставил Цинцю. Это был первый раз, когда Цинцю говорил с человеком по душам, не считая его отца и мать. Когда же они ушли из жизни, Цинцю стал замкнутым, и вообще не рассчитывал на общение с обществом. Но иногда от одного разговора может стать легче на душе. Для Цинцю было невероятной радостью знать то, что два близких ему человека, Цинхуа и Бинхэ не отвернулись от него за все это время их разлуки. Цинхуа, конечно, боялся того, что Цинцю не вспомнит их былую дружбу и вообще забудет о его существовании, потому и был настроен враждебно. Точно так же встретил Цинцю и Бинхэ, ведь в глубине души Цинцю понимал, что за такой длинный промежуток времени мужчина мог измениться в отношении к нему. Время меняет все, но достаточно лишь одного разговора, и все встанет на свои места. Время шло к длинной ночи, и сняв верхние одежды и оставшись в рубахе и штанах, молодой человек снял свои бархатные сережки и положил их на рядом стоявший столик. Перед тем как окончательно впасть в ночное путешествие, Цинцю почувствовал, как к нему прижался небольшой перьевой комочек. Обычно, Сюэ никогда не спала рядом со своим хозяином, предпочитая одиночество. До побега, а точнее когда Цинцю жил во дворце, он не приносил с собой птицу. Он давал ей жить на воле, навещая ее каждый день. Но сейчас Цинцю чувствовал, что он не одинок, каким был всю жизнь. И почти засыпая, Цинцю мысленно благодарил Бинхэ за то, что привел его в то место, в котором он чувствует себя спокойно, будто бы все его переживания испарились, и на душе кошки больше не скреблись.