Once in a blue moon

Холодно как в Преисподней, пробирает до самых костей. Хельга дрожит, и в мёртвой тишине засыпающего леса стук её зубов слышен очень отчётливо. Клац-клац-клац. Клац-клац-клац. Короткий вдох, глубокий выдох и облако клубящегося пара, вылетающего изо рта. Кажется, что её тело, не привыкшее к настолько низким температурам, начинает постепенно конденсироваться и растворяться в воздухе - ещё чуть-чуть, и мозги покроются инеем. Хельга выходит к обрыву над рекой, но не к тому, с которого прыгала ещё вчера — этот гораздо дальше от города. Река здесь шире и громче, и звук стучащих зубов почти не слышен. Это почему-то успокаивает. Она осторожно спускается к берегу, едва не сорвавшись с крутого склона. У реки ещё холоднее, но безопаснее, и по ней можно выйти к другому городку. Хельга, всё ещё дрожа, подходит к кромке воды и садится на колени. Острая галька неприятно впивается в колени, ну и чёрт с ними, в ближайшее время о комфорте всё равно придётся забыть. Зачерпывая пригоршню "лодочкой" из ладоней, она смывает с лица грязь и пыль. Царапины надо было промыть. Руки мгновенно онемели. Ледяную воду пить тяжело, но Хельга всё же делает несколько глотков. Еды у неё почти нет, так что вскоре, судя по всему, придётся научиться жарить жёлуди. Через полчаса ходьбы Максимофф находит более-менее пологий склон и возвращается «наверх», чтобы выспаться под ближайшей разлапистой елью. Было бы неплохо прямо здесь и не помереть — больно нелицеприятная могила получается. Хельга устраивается, с наслаждением вытягивает стёртые до крови ноги и открывает рюкзак. Надо хоть посмотреть, что она успела взять с собой (вернее, что подвернулось под руку). Перед тем как удрать в лес, Хельга решила заскочить домой. Решением это, пожалуй, сложно было назвать - она действовала инстинктивно, но бродяжничать с вещами лучше, чем без них. Бурей несясь по комнатам, она засовывала в рюкзак всё подряд, даже не особо смотря, что именно — слишком торопилась. Оставалось лишь надеяться, что чутьё её не подвело и сейчас она не вытащит оттуда карамель на палочке и кружевные трусы. Впрочем, уповать на том "Пособие по выживанию в лесу" тоже не стоило. Хельга раскладывает вещи вокруг себя. Из лекарств у неё ничего нет, только пара-тройка завалявшихся пластырей на самом дне. Она, конечно, не болеет, но предпочла бы иметь бинт или хотя бы перекись, чтобы в случае чего не клеить пластырь на открытый перелом. Зато раскладной нож и зажигалка были на месте, что уже неплохо. Костёр, если что, развести сможет, а с ножом и чувствуешь себя немного безопаснее. Одежды почти никакой — пара колготок да носки, а ещё длинный колючий шарф тёти Линды. Всё это Хельга немедленно надевает, натягивая колготки поверх двойного слоя носков и обматываясь шарфом. Страх погони заставил её забыть и об этих колготках, и о шарфе, правда, практической пользы от них всё равно было немного. Заморозки здесь были ранние и суровые. На улице Хельга долго не протянет. С едой дела обстояли ещё хуже. Консервов тётя Линда почти никогда не покупала, но Хельга откуда-то откопала банку с бобами - забавно, но сейчас она действительно не могла вспомнить, откуда. Ещё у неё была открытая пачка бекона, несколько штук шоколадных батончиков (она просто высыпала в сумку всю корзинку, в которой эти батончики лежали) и жвачка. Если очень сильно ужиматься, хватит на неделю, но скорее дней на пять, и то без излишеств. Шоколадок оказалось девять, а в пачке с беконом лежало всего несколько тоненьких кусков, и его надо было есть быстрее, пока не испортился. Прекрасно. Лучше не придумаешь. Помимо всего этого из рюкзака Хельга вытряхнула маленький несессер с косметикой (самая необходимая в походе вещь, само собой), остатки канцелярии, блокнот, тетрадь по химии и — слава всему святому! — сигареты. Всё это она аккуратно сложила обратно. Не бросать же здесь. Хельга сжалась на земле, довольно быстро оставив попытки улечься поудобнее. Тут уж как ни вертись, а перины под боком не появится. Удивительная она женщина, Фортуна. Раз за разом поворачивается к Хельге не тем местом, это уже перестало быть смешным. — Не думай, не думай, не думай… — бормочет Максимофф себе под нос простую мантру. Весь прошедший день она бежала, вздрагивая от каждого шороха и молясь о том, чтобы её не нашли, и времени поразмышлять над тем, что делать дальше, просто не было. Зато теперь, когда она, разумеется, не сможет уснуть, ей придётся решить, что и как. Хельга в задумчивости кусает губу, сдирая с неё кожицу. Выбор у неё, прямо скажем, не слишком обширный. Вернуться в Грейтаун? Нет, лучше уж сразу в реку и с камнем на шее. Кто бы что ни говорил, а мутантов недолюбливают по-прежнему, особенно когда они отличились не спасением президента, а разрушением провинциальной школы. Вернуться к маме и Питеру? Мэрилендская история немедленно всплывёт, если этого уже не произошло, а Хельга не хочет лишний раз подвергать их опасности. Пусть тёплых отношений между ними нет, но такое предательство всё же перебор. Значит… значит куда? Варианты закончились. Плакать она не любит, но сейчас сдерживаться нет сил. Она устала, она разбита, и в десятитысячный раз всё в её жизни пошло через задницу. Ситуация обездвижила её, превратила в маленькую девочку: Хельга не готова была вот так брать ответственность за свою жизнь, она чувствовала себя ребёнком, и, в общем-то, ребёнком и была. Просто... А что ещё делать? Или сдаваться, или взять себя в руки и начать что-то решать. Не хочется. Но надо. Она заставляет себя улыбнуться, несмотря на то, что отчаяние и обида никуда не исчезли. Чтобы как-то себя подбодрить, Хельга создаёт несколько бледных искорок, пуская их в пляс над головой. Они блестят точно звёзды, и под их мерцающим светом можно было почувствовать иллюзорную безопасность. — Спи, ведьма, — тихо шепчет она самой себе, проваливаясь в зыбкий туман нечётких снов. Утро близко, и впереди долгий день. Просыпается Хельга окоченевшей, злой и раздражённой. Всё тело ныло от спячки на твёрдой ледяной земле, от голода живот нещадно крутило, а замёрзшие руки и ноги отказывались подчиняться. Девушка встала с трудом, наскоро делая простую разминку. Каким-то чудом она умудрилась даже не застудить себе всё что только можно — почти достижение, учитывая обстоятельства. Или, быть может, просто рано было делать выводы... Вновь спустившись к реке, Хельга завтракает одним батончиком. Он, видимо, лежал в корзинке очень давно — шоколад имел неприятный, прогорклый вкус и совсем затвердел, так что она просто запихала его в себя, почти не жуя. Вода сковывает зубы, но приятно освежает рот, постепенно избавляя от мерзкого привкуса. Хельга медленно трёт онемевшие и покрасневшие пальцы, разгоняя кровь. Она не сможет вечно бегать по лесам и спать под ёлочками. Сегодня, кажется, было второе или третье октября, приближались настоящие морозы. Убежище надо найти в течение ближайшей недели, иначе ничем хорошим это всё не кончится. Девушка в задумчивости накручивает на палец локон и вдруг её осеняет. Волосы. У неё ведь длинные серебристые волосы. Это как надпись на весь лоб «здравствуйте, я тот мутант». Чёрт, чёрт, чёрт… И как она раньше этого не поняла? Были, конечно, дела и поважнее... Хорошо, что всё-таки вспомнила. Решение принять ещё не поздно. Блеснувшее лезвие ножа красиво смотрится на фоне осеннего неба и светло-серой водной глади. Хельга стаскивает с себя шапку, переводя грязные, спутанные волосы на левое плечо. Ей их совсем не жалко… ну почти. Когда захочет, она с лёгкостью их вернёт. Этому трюку она научилась давно. Максимофф с нетерпением захватывает пряди и почти рвёт их слегка затупившимся ножом, одну за другой. Голове становится непривычно легко. Хельга встаёт, отряхиваясь, и ногой спихивает обрезанные локонами в воду. Есть в этом всём, быть может, какая-то бессмысленная аллегория. Словно вместе с волосами Хельга распрощалась с предыдущей жизнью, обрубила мосты, ушла в никуда и так далее. Сколько ни подбирай красивых аналогий, смысла не изменишь. Она потеряла контроль над собой, за что едва не поплатилась статусом убийцы. Вот тебе и ничем не прикрытая правда. От неё как-то не легче. Если бы не зверский голод, Хельга могла бы искренне наслаждаться прогулкой по лесу. Осень только-только вступала в свою лучшую пору, и апатичная красота медленно умирающей природы смотрелась по-поэтичному изящно. Усыпанные опавшей листвой пологие берега казались золотыми, и мутноватое серое небо лишь усугубляло это впечатление. То и дело налетали ленивые порывы ветра, унося за собой разноцветные листики и заставлявшие их плясать причудливые воздушное танго. Но Максимофф не могла просто забыть обо всем и с чистым сердцем любоваться пенсильванской осенью, зная, сколько проблем свалилось ей на голову. И она просто шла, понурая, в ничем не нарушающейся тишине. Река выводит Хельгу к невысокому мосту, а он — к дороге. Максимофф радуется как ребёнок. Уж так она точно как-нибудь набредет на какой-нибудь мотель или, на худой конец, дайнер. Потом доберётся до ближайшего городка, ну а там… Чёрт его знает. Подправит документы, одурачит пару-тройку человек, подзаработает денег и постарается свалить из Штатов. Куда угодно, хоть на Северный полюс. Она будет не первым и не последним нелегалом, раз получалось у всех, значит, получится и у неё. Сейчас легче планировать что-то, исходя из ближайших потребностей. Хочется есть и нужно идти дальше - вот с этим надо разобраться сейчас. А дальше... а дальше понятнее станет. Максимофф идёт вдоль дороги, не высовываясь. Любая проезжая машина может заинтересоваться, что на таком глухом шоссе делает подросток, а уж если машина окажется полицейской… Хельга не хочет применять силу лишний раз, хотя ей всё равно придётся делать это постоянно, чтобы оставаться незаметной. К тому же, по глухим шоссе катаются не только хорошие люди, а с плохими знакомиться Хельга как-то не настроена. К середине дня, успев устать до полусмерти - хорошей физической формой она никогда не могла похвастаться - Хельга находит одиноко стоящую у дороги закусочную, совмещённую с магазинчиком. Рядом с ней был припаркован аляповато разрисованный фургон: узоры были явно ручные, местами неаккуратные и напоминающие детские каракули. — Если надо — пусть хватают, но живой не дамся, — злобно бурчит Хельга себе под нос. Она не привыкла к таким марш-броскам и сейчас была душу готова продать за горячий обед и возможность посидеть не на холодном камне. Натянув капюшон почти до самых глаз, Хельга снимает со штанин прилипшие листья и заходит внутрь. Дайнер оживлён смехом компании, которой, видимо, и принадлежал фургон. Хельга видит, что их четверо — два парня и две девушки — и все они явно относятся к недобитым хиппи или что-то вроде этого. Они раздражающе веселы и счастливы, много шутят и их стол прямо-таки ломится от еды. Хельга садится неподалёку и старается сделать вид, что она никого здесь не замечает. Максимофф утыкается в меню, старательно игнорируя не только эту компанию, но и жирные пятна на листах бумаги. Да, местечко это явно не из популярных, но оно и к лучшему. Интересно, чего там поназаказывали себе эти хиппи, учитывая, какой скудный здесь был выбор. Хельга диктует заказ флегматичной престарелой официантке: горячий сэндвич и кола. Женщина на неё даже не смотрит, сразу уходя куда-то в подсобку. — Хэй, chica, — Хельга не сразу понимает, что обращаются к ней, и неохотной поднимает глаза. У её столика стоит один из той компании, латиноамериканец с беглыми добрыми глазами. — Ты выглядишь грустной. Может, сядешь к нам? Только обдолбанных дауншифтеров ей не хватало для полной картины. Следом, видимо, сюда ворвётся толпа байкеров — чтоб жилось веселее. — Спасибо, воздержусь, — отвечает она, отвернувшись. Латиноса, однако, это не останавливает, и он садится напротив неё. — Мы тебя не обидим, — с улыбкой начал он, — и потом, ты здесь совсем одна. На чем ты сюда долетела, какими ветрами? — Послушайте, оставьте меня в покое, — раздражённо выплевывает Хельга, швыряя меню на стол. — Я же к вам не лезу, так? Мне ничего от вашей компании не надо. Я поем и уйду. Всё? Сначала приставучий Дин Уэстон, теперь вот нагловатый хиппи. Глупо будет, если из-за этого раздолбая она сорвётся второй раз, так что надо держать себя в руках. — Злая chica, — констатирует парень, качая головой. — А я же не со зла. Простые подсчёты: у тебя большой рюкзак, побитый вид (на этих словах Хельга кинула на латиноса уничижительный взгляд), кое-как обкорнанные волосы и никого рядом, да ещё и в такой глуши. Ты сбежала из дома, так? Максимофф сжимает зубы. Она давно не чувствовала себя такой идиоткой, как сейчас. Ну вот какая блоха её укусила, что она-таки припёрлась в этот сраный дайнер?! Шла бы себе дальше… пока от голода бы не откинулась… Чёрт с ним, надо валить. Но на её попытку встать и уйти парень примирительно поднимает ладони: — Не парься, все свои. Поехали с нами. Местечко в фургоне найдётся. Хельга вздыхает, про себя думая, что весомых причин послать всю эту компанию у неё, в общем-то, нет. Вряд ли хиппи, недолюбливающие полицейских, сдадут её в ближайший участок, а своим ходом она будет идти до города неделю, если не больше. Пожав плечами, девушка встаёт, прихватив рюкзак. — Вот и прекрасно, — латинос улыбается так широко, словно они приходятся друг другу хорошими знакомыми. — Me llamo Пабло. На секунду Хельга теряется, но затем отвечает на рукопожатие: — Эбби. Пабло буквально усаживает её за стол к своим. Все выглядят такими счастливыми, что Хельга задумывается, не употребляет ли эта компания чего-нибудь покруче пива. Внимательным взглядом она окидывает каждого, но подозрения не вызывает ни один. Что ж, раз так, то можно если не расслабиться полностью, то хотя бы немного снизить бдительность. Напротив Хельги сидит совсем молодая девчонка лет семнадцати на вид, рыжая и веснушчатая. Вся она сплошь увешена самодельными браслетиками, фенечками, кулонами и прочей хренью, а ещё у неё размазанный макияж и вычурно заплетенные косы. Она называется Дженис. Рядом с ней сидит вторая девушка, чуть постарше, коротко стриженная брюнетка с ярко накрашенными губами (из-за этого её улыбка выглядит довольно плотоядной). Её звали Бекки. Другого парня из компании, блондина с пронзительными голубыми глазами, Пабло представляет как Джайлса. С выводом про хиппи Максимофф поспешила, потому что это были даже не хиппи, а обычные маргиналы. По крайней мере, так можно было считать из-за обилия мяса на их столике, которое пацифисты-миролюбы, как правило, не ели. А ещё дружелюбие этой компании, как ни странно, только утомляло. Впрочем, Хельга никогда не отличалась человеколюбием, и собственная реакция её не удивила. — У тебя такой шикарный оттенок волос! — воскликнула Бекки, бесцеремонно потрепав Хельгу по выбившимся из-под капюшона локонам. Перегибаясь через весь стол, она едва не снесла часть тарелок. — Чем ты их красишь? Краска. Точно. Надо купить краску для волос. Такой цвет слишком примечателен. — Какая-то немецкая фирма, не помню названия, — Хельга неопределённо пожала плечами. — Я свои патлы сгубила всей такой дрянью, — Бекки удрученно вздохнула. Она разговаривала на канадском диалекте английского, что придавало её речи слегка необычное звучание. Интересная тут компания, разношёрстная. Джайлс имел слишком скандинавскую для таких мест внешность, Бекки, видимо, родилась в Канаде, родителями Пабло могли быть латиноамериканцы, а Дженис — вылитая еврейка. Ну и Хельга ещё. Она колдует понемногу. Официантка принесла, наконец, сэндвич и газировку. Пабло немедленно заказал ещё одну порцию панкейков, не слушая робких возражений Максимофф о том, что у неё мало денег. Что ж, люди они, наверное, странные, но добрые. Хельга почти не жуя разделалась со своим заказом, справедливо полагая, что этому сандвичу может быть больше пары недель, и сейчас его просто достали из холодильника и спешно подогрели. Уничтожая панкейки, она почувствовала себя Робинзоном Крузо, поймавшим чайку и грызущим её сырой. Тем более что когда она ела, за ней наблюдали с такими умильными мордами, словно они подкормили голодного щенка. Хельга даже заставила себя улыбнуться, напрочь забыв о своей неприязни к новым знакомым. Через час оживленной болтовни выяснилось, что мать Пабло — коренная испанка, Дженис никакого отношения к евреям не имеет, Бекки действительно жила какое-то время в Канаде, а вот Джайлс всю жизнь жил в Пенсильвании, как и вся его семья. Хельга справедливо подумала, что проницательность - тоже не её конёк. Перед уходом Хельга заходит в магазинчик, который делит с дайнером одну стену. Не без труда она разыскивает стенд с средствами для волос, и среди шампуней и лосьонов находит краски. Выбор довольно скудный и состоит из трёх оттенков: чёрного, ярко-рыжего и кислотно-блондинистого. Хельга берет себе чёрную, полагая, что она лучше всего замаскирует её природный оттенок. Пока ребята буквально сгребают с полок чипсы и шоколадки, она под шумок запихивает в рюкзак несколько банок с консервами и упаковку тампонов. Больше всего она стыдится того, что ей, вообще-то, нихрена на стыдно. Хельга краснеет и бредёт на кассу, чтобы заплатить хотя бы за краску. В этой компании Максимофф явно ощущала себя чужой. Из вежливости она улыбалась и вяло поддерживала беседу, но на уме у неё вертелись лишь тревожные, неприятные мысли. Она кивала в ответ на добродушные комплименты Пабло, но сама думала о тёте Линде, которая, наверное, с ума сходила от страха. И ведь если всё будет идти так, как задумала Хельга, они не увидятся ещё очень долго... А другого выхода нет, да и вряд ли он вообще появится. В фургоне, на котором путешествовали ребята, было довольно просторно. Вещей у них было немного: по рюкзаку на каждого и разнообразные музыкальные инструменты. Как Хельга успела выяснить, на жизнь они зарабатывали, в основном, выступлениями в дрянных клубах и попрошайничеством. Что ж, её, беглую школьницу, такой расклад вполне устраивал. Она ведь не вечность собиралась с ними колесить. Людей они не режут и то ладно. — У нас и на тебя будет местечко, — Бекки опускает полку в задней части фургона. — Не волнуйся, выдержит. Она только с виду такая хлипкая. — Выдержит... наверное, — Джайлс улыбается собственной шутке. — Чувствуй себя своей и устраивайся поудобнее. Максимофф садится на выделенную ей полку и позволяет атаковать себя бессмысленными вопросами. Даже Джайлс, который сел за руль, иногда что-то спрашивает. Кто такая, откуда, что делает в лесу одна и по списку. Хельга, время от времени забывающая о том, что для них она Эбби, виртуозно, но неуверенно врёт. Сочиняет глупую байку про отчима, который бил и приставал, про пьющую маму и сама же путается в своей лжи. Звучит это как полнейший бред, но ребята верят или делают вид. — Да, chica, не повезло тебе, — констатирует Пабло, открывая очередную банку пива. — И куда теперь пойдёшь? Хороший вопрос, чёрт тебя дери. — Не знаю. Буду путешествовать, — девушка старательно изображает на лице безмятежность, хотя на душе у неё кошки скребут. — Если подкинете меня до ближайшего городка, я буду вам очень благодарна. Дженис почему-то хохочет, вытирая глаза. Её тушь ещё больше осыпается, но у неё это выглядит почему-то забавно. Она бренчит своими бесчисленными браслетами, отнимает у Пабло банку и делает несколько больших глотков, почти не переставая одновременно смеяться и тараторить. Хельга думает, что невольно завидует ей, такой простой, открытой и яркой как неоновая лампочка. По сравнению с ней она, наверное, выглядит совсем мрачной и злобной. — Хочешь — выступай с нами, — Дженис, проглотив, наконец, пиво, делает свою речь хоть немного членораздельной. — У нас есть лишний бубен. Укурышам в клубе наплевать, под что трахаться в туалете. — Чаще всего она входит в число этих укурышей, — громким шёпотом сообщает Пабло, отчего Дженис незамедлительно лезет с ним в драку. Бекки тем временем в подробностях расписывает Хельге (правде, уже потише), как неделю назад Дженис после «концерта» заперлась в грязной кабинке с двумя азиатами. А Хельга сидит, хлопая ресницами, и думает, что, пожалуй, не бешеная ведьма здесь самый колоритный персонаж…

***

Близился вечер. Свернув в лес и проехав немного вглубь, фургон выезжает на укромную полянку, на которой можно остановиться. Узнав, что ребята хотят разводить огонь, Хельга немедленно отправляется собирать для него ветки, но не из миссионерских побуждений: ей просто хотелось побыть одной. От непрерывных перепалок Пабло и Дженис у неё голова шла кругом. — Только не потеряйся в этой agujero, — с авторитетным видом заявляет Пабло, которому явно нравилось изображать из себя главного по всем вопросам. Хельга уходит от разбитого лагеря быстрыми шагами. Громкая болтовня, пьяные песни и поток своеобразных секретов за несколько часов поездки едва ли не вывели её из себя. В фургоне пили все, кроме неё и Джайлса за рулем, и очень скоро Максимофф по-настоящему сожалела о том, что согласилась куда-то ехать с этой компанией. Особенно досаждал Пабло, который в конце концов почти полностью перешёл на испанский, и его полупьяные рассуждения окончательно потеряли всякий смысл. — Ладно, они меня всё равно покормили, — шепчет Максимофф сама себе. Нельзя быть такой уж стервой… ну, то есть можно… к чёрту. Всех к чёрту. Она просто уйдёт от них при первой же возможности, и надо быть благодарной за еду и какую-никакую крышу. Успокаивая себя этим, девушка набирает веток и бредёт обратно. На костре Джайлс, который из всех них смахивал на самого адекватного, готовит огромную яичницу с беконом. Сковородку он плюхают на камень, и несколько минут все сосредоточенно тыкают в неё пластиковыми вилками. Хельга роняет свой кусок бекона в траву и тут же, лишь подув, нетерпеливо рвёт его зубами. Даже думать не хотелось о том, как это всё выглядело со стороны. — Холодно, но ка-а-ак хорошо, — блаженно протягивает Бекки, растягиваясь на жухлой траве. Отблески костра красиво отражаются на её веках, измазанных фиолетовыми тенями. — Джайлс, чтоб мы без тебя делали… — Дженис, подползая к подруге, немедленно засыпает у неё на груди. Интересно, как можно было так напиться с двух банок некрепкого пива? Выглядит она пьяной вдрызг, но, разумеется, может и притворяться. Пабло громогласно объявил, что «эти cursi уже готовенькие» и удалился в фургон. Бекки, растолкав Дженис, тащит её туда же. Всё это происходит довольно быстро, и Хельга чувствует невероятное облегчение, когда и Джайлс уходит помогать им всем улечься, оставляя её одну. Хельга роется в карманах, достаёт сигарету и с наслаждением закуривает, понемногу расслабляясь. Дым окрашивает нависшее над елями ночное небо в мутный сероватый цвет, и это выглядит как волшебство, но немного другое. Лес, точно уставший, как и она, от шума и трёпа, глушит посторонние звуки и, кажется, сам готовится ко сну. Костёр постепенно затухает, поглощаемый ненасытной темнотой, и Хельга кидает в него окурок как какое-то подаяние. От земли тянет морозом. Ночь становится всё явнее, и последние полосы заката уходят за деревья. И ей, Хельге, надо уйти. И лучше бы не в фургон, а в лес. — Ты чего тут сидишь? Джайлс подходит, садится рядом, подтягивая шерстяной свитер повыше к горлу. Хельга думает о том, что у него красивое, но слишком уж отрешенное лицо. Так, быть может, выглядел бы апостол, спустившийся с небес на землю. От этих мыслей она нахмурилась: влюбиться в него, даже в шутку, в её планы не входит. Она поднимается на локте, пожимает плечами. Джайлс понимающе хмыкает. — Пабло то ещё трепло, особенно когда под пивком. Да и Джен не лучше. — Я тоже не сахар, — Максимофф снова пожимает плечами. Взгляд голубых глаз её собеседника вдруг становится немного пронзительнее. — Это видно. Не обижайся только, я тебя в этом не виню. Просто и на них злиться не стоит. — Я не злюсь, мне вообще всё равно, — Хельга решает в кои-то веки говорить откровенно. Её бесит покровительственный тон Джайлса, но тот лишь усмехается на этот выпад. — Забавно. Ты, сказать по правде, единственная девушка из всех что я встречал, которой идёт злоба. Она как-то меняет твоё лицо, но в хорошую сторону. Хельга криво усмехнулась, ничего не ответив. У неё не было настроения на душевные посиделки у костра, а попытки как-то расшевелить её вызывали раздражение... И в то же время Джайлс был ей по-своему интересен. Натянув капюшон повыше, она вновь падает на спину, любуясь силуэтами елей, словно прилипших к тёмным облакам. — Наверное, — говорит она, просто чтобы сгладить неловкое молчание. Джайлс лениво тыкает в костёр веткой, помешивая угли. С виду этот парень совсем непохож на остальную компанию. Да как он вообще может их терпеть? Он, за весь ужин едва ли обронивший с десяток слов? — Джайлс, — негромко зовёт его Хельга, и он вопросительно поднимает на неё глаза. — Почему ты с ними? Ты от них не устаёшь, не хочешь уйти? Он молчит. Максимофф, перевернувшись на бок, нагловато разглядывает его с лёгкой полуулыбкой. Он красивый, что уж там. Высокий, голубоглазый, светловолосый, и, к тому же, одет не как дауншифтер, а как обычный человек. Его замкнутость Хельгу не смущала — было приятно общаться с кем-то не столь восторженным, как шумная Дженис, успевшая за несколько часов довести всех до мигрени. Правда, стоило всё равно держать дистанцию. Тишина по-своему оглушает. Где-то вдали шумит река, из леса доносятся крики ночных птиц. Джайлс бросает ветку в гаснущие угли и наконец говорит: — Нет. Не устаю и не хочу. С Пабло мы дружим почти с пелёнок, и он мне как брат. Джен, может, и надоедливая, но добрее неё я вообще никого не знаю. Бекки может поднять настроение кому угодно, и она не раз вытаскивала меня из хандры. Да и потом, у меня нет никого, кроме них. Куда мне идти одному? — Я не это имела в виду, — Хельга смутилась, но не показала этого. — Я про... образ жизни, скажем так. Ты не создаёшь впечатления человека, который живет одним днём. Джайлс смеётся. Замирающий ночной воздух словно приглушает его смех, и совсем скоро от него не остаётся ничего. — Мне всего девятнадцать, маленькая ты зазнайка, — парень подмигивает Хельге, заговорщицки улыбаясь, — и я не тороплюсь жить. Я не хочу больше убегать, гоняться за чем-то или быть гонимым. Моё место там, где этот фургон, где Пабло бухает или где Бекки покупает себе карамель на палочке. Только это не жизнь одним днём, а обычная жизнь ради жизни. Однажды мы осядем в одном городе, снимем комнату, найдём работу и так далее. Просто зачем думать об этом сейчас? Хельга зачерпывает рукой горсть рассыпчатой земли, растирает её между пальцами. Она не может не признать, что в словах Джайлса всё же есть какая-то доля правды, просто это чужая правда. А ей самой сейчас не до вечных рассуждений о жизни и смерти. Она делает то, что должна, то, что ей приходится делать. Сейчас от неё мало что зависит. — Ты меня не поймёшь, да и не захочешь, — парень, вздохнув, начал засыпать угли землёй. — Да ты и не могла бы. Ты ведь из дома сбежала, а Бекки ушла из семьи полтора года назад, и когда мы её встретили, она была такой же, как и ты. Всё в порядке, не парься. Я знаю, что ты чувствуешь, эмоции-то у всех одинаковые. Верно? — Хельга кивает, думая о том, что молчать уже бессмысленно. — Мы могли бы тебе помочь, Эбби, если бы ты нас попросила. Тебе это не нужно, и мы понимаем. До ближайшего города ехать меньше часа. Высадим тебя там, или в следующем — где захочешь. Своих не бросаем... Усмехнувшись, Джайлс вскакивает и бредёт в сторону фургона. Тьма постепенно обволакивает Хельгу как коконом. Поёжившись, Максимофф встаёт. — А если не брать в расчёт всего того, что я только что сказал, — парень разворачивается на носках, и на его губах застывает насмешливая улыбка, — ты красивая. И когда злишься, и вообще. Поэтому я буду рад, если ты останешься. Жаль, что не хочешь.