***
Июнь восемьдесят пятого. От Нью-Йорка до Флориды не так уж и далеко, как может показаться. Расчёт был на три дня пути, включая ночные остановки, и спешить было некуда. Хельга с Куртом специально отправились заранее, чтобы исключить все случайности и иметь несколько дней в запасе. Можно было ехать не торопясь. В конце концов, они оба ждали этого лета очень долго и заслуживали полноценного отдыха. Приглашение на выпускной Лиры было, конечно, вполне ожидаемым, но то, что сестра попросит приехать и Курта тоже – нет. Хельга, разумеется, была только рада. Ей нравилось, что его в её маленькой семье считают своим. Семья, разумеется, была достаточно разрозненной – Эрик к Лире с тётей никакого отношения не имел. Он по-прежнему жил в Мачайасе, но виделись они, можно сказать, часто, минимум раз в месяц. Иногда Хельга приезжала к нему на каникулы, и это времяпрепровождение мало отличалось от самой первой её поездки два года назад. Просто им с Эриком было неплохо вместе, пусть даже они мало разговаривали и за образцовых отца с дочерью они никогда бы не сошли. - Надень что-нибудь красное, - просила Лира по телефону. – Я пойду в сиреневом, мы будем хорошо смотреться вместе. Хельга вспомнила про красное платье, подаренное ей Рэйвен, но оставленное в Институте. Уезжая, она не стала его забирать, да и всё равно не смогла бы его надеть – она набрала, наверное, килограмм десять. Ей определённо пошло на пользу, однако в половину старых вещей она попросту больше не влезала. Предстояло искать что-то новое. Она предпочла сделать это в Балтиморе, не ручаясь за ассортимент магазинов Южного Побережья. Красного не нашла, нашла нежно-голубое. Перед покупкой долго сомневалась, но Курт уговорил – у неё действительно не было никаких вещей для вечернего выхода. У него подходящий костюм был, но, само собой, не времён Института. Роста он с тех пор прибавил всего пару дюймов, однако набрал мышц и стал шире в плечах. Они проезжают Вашингтон. Капитолий, ради которого они делают небольшой круг, их не впечатлил, а пицца в местном ресторанчике – даже очень. Избегая навязчивого внимания, они берут еду с собой в машину или заходят куда-либо только поздно вечером. Остановки в мотелях бессмысленны, ведь спать можно или на заднем, правда, потеснившись, или прямо в открытом кузове. Этот автомобиль был их первой и крайне долгожданной покупкой. Он был, конечно, подержанным, но в отличном состоянии и не слишком дорогим в содержании. Впервые сев за руль, Хельга испытала такой прилив неестественной эйфории, что поехала не сразу – сидела и глупо улыбалась, пока к ней не вернулась способность соображать трезво. На выезде из Вашингтона их остановит инспектор. Внимательным (и слегка напуганным) взглядом окинет их обоих, потом попросит документы. Открывая нужную страницу в паспорте, Хельга снова отметит в голове дату своего рождения. Шутки о приближающейся старости её не слишком беспокоили, просто странно было осознавать, что в этом году тебе исполнится двадцать. Время летело с чудовищной скоростью – может, это оттого что последние два года выдались счастливыми? О предыдущих сказать такое было сложнее. Лето было жарким. По мере приближения к Югу погода становилась всё теплее, и наличие тонированных стёкол не могло не радовать. У них с Куртом не было «нормального» распорядка дня – то они ехали всю ночь и потом отсыпались до заката, то и вовсе проводили в дороге целые сутки. Хельгу пьянил юношеский максимализм и независимость, полученная ей впервые. Курт, конечно, ничего подобного не испытывал, да и не мог, он ведь всю жизнь был сам по себе. Ему оставалось только тактично не замечать того, как Хельга удивляется совершенно обычным вещам и спрашивает различные глупости. Для неё это было первое большое путешествие, а он успел объездить всю Европу и даже Азию с Африкой зацепить. Слушая его рассказы – как правило, не слишком многословные – Хельга представляла всё как наяву и строила планы о том, как они всё это увидят. А что им теперь мешает? До Уэствилла остаётся всего ничего, завтра они будут на месте. Они останавливаются на безлюдном пляже – кругом только скалы и песок. Золотой солнечный диск медленно катится к горизонту, шум волн накладывается на крики чаек. Океан неспокоен, как и всегда, и всё же это не та зимняя пропасть из воспоминаний Хельги, и даже самые высокие волны кажутся ласковыми. Песок тёплый. Максимофф загребает его ладонью и ссыпает обратно, её это успокаивает – странные ощущения, она ведь не нервничает. Во всяком случае, не сейчас. Курт открывает вино. Ему пить бесполезно, слишком быстрый метаболизм – всё равно не опьянеть. Он, можно сказать, составляет Хельге компанию. В ней от человека больше, чем от мутанта. Ни тебе иммунитета, ни повышенных сил. Разве что похмелья не бывает, но это, быть может, просто магия юности. Курт делает глоток, передаёт ей. Немного с кислинкой, приятное. Они целуются. Ни дать ни взять сцена из фильма. Вино, закат, влюблённая пара, всё как положено, только в реальности. - Если я по возвращении устроюсь на работу, к зиме сможем съехаться, - говорит он, поворачивая к ней лицо. Хельга качает головой. У них этот разговор возникает не впервые. – Я присмотрел пару мест. - Так раздражают соседи по общежитию? Не загоняй себя, как будто мы куда-то опаздываем, - фыркает она, но внутри вдруг что-то нехорошо сжимается. Чтобы Курт не заметил перемены в настроении, она делает вид, что любуется закатом. Ей снова стало страшно. Дыхание перехватило. Вдох. - Раздражают. Они редко моются и их кусать нельзя. Выдох, стало лучше. Курт шутливо прикусывает ей ухо, и Хельга вертится, вырываясь и едва не расплескав всё вино. Ощущение беды улетучивается. Да что же, чёрт бы побрал, это всё-таки такое… - Вампир он и в Германии вампир, - бормочет она, устраивая голову у него на плече. Сознание молчит, не отвечая на вопрос, чего стоит опасаться. Но, как Хельга уже успела понять, в ближайшее время всё будет хорошо – значит, до Уэствилла они доберутся без приключений. Если, конечно, секс на пляже за приключение не считать. - Я дома уже три года не был. Так скоро и язык забуду. Хельга улыбнулась, вспомнив, как он коверкал английский. Три четверти его речи понять было абсолютно невозможно, и её это раздражало и немного пугало. Эта мысль наталкивает её на разговор о прошлом – как ни странно, они крайне редко обсуждали жизнь в Институте. Как будто в этих воспоминаниях было что-то постыдное. Если вдуматься, то именно на тот короткий год Хельге выпали худшие события её недолгой жизни – убийство Питера, арест Джессы, смерть Хэнка. Ей удалось с этим примириться, но отпустить – нет. - Скажи, - вдруг говорит она, подумав, что хотела спросить это очень давно. – А почему ты в меня влюбился? В принципе. И когда? Там, на Хэллоуине? Курт удивлённо смотрит на неё своими невозможно-яркими глазами. Солнце пронзает их насквозь, зрачок сужен до крохотной чёрной точки, всё остальное – причудливые переплетения сосудов, создающих этот уникальный желтоватый цвет. На свету – чистый янтарь. Хельга любит эти глаза. Любит его. - С самой первой встречи, - он улыбается, и она понимает, что он не просто привирает ради красивых слов. – Мы всё ехали, ехали, а я не мог перестать думать о том, как бы тебе понравиться. Я ведь таким неуклюжим был. Скажу тебе что-то – ты хмуришься, сквозь зубы что-то бросаешь и всё, разговор окончен. И так снова и снова. А я не мог успокоиться. - Я думала, что ты просто вежливый. То есть, ты ведь со всеми так общался: тут помогу, здесь сделаю. Не знала, что ты делал для меня исключение. - Конечно. Тебя от меня воротило. - Перестань, - Хельга поморщилась, вспоминая, какие глупости говорила и как себя вела. Она считала себя крутой и дерзкой, а в сущности была просто дурочкой. На месте Курта она бы точно в такую не влюбилась… но как всё-таки хорошо, что она не на его месте. - Ну, тебя можно понять… - его смех, низкий и хриплый, завораживал. Хельга валит Курта на песок (вернее, просто тянет вниз, выражая своё намерение – попробуйте повалить девяносто килограммов хвостатого мутанта). Небо над ними нежно-голубое, перистые облака тянутся к солнцу. Удивительно просто и красиво. «Я не хочу, чтобы это заканчивалось», - думает Хельга, даже не понимая толком, что конкретно она имеет в виду: закат, этот вечер, ощущение счастья. Может, всё и сразу. Она не думает об оставленном Институте, не думает о трагедии, скрытой в его стенах. Она знает, что ничем не может помочь, что череда событий, распустивших трещины в фундаменте, казалось бы, незыблемой организации, практически полностью её уничтожила. Она знает, что ничего нельзя изменить. И пока что просто живёт дальше. Уэствилл – город небольшой. Расположен недалеко от Таллахасси, довольно тихий, чистый и немноголюдный. Хельга ведёт не слишком внимательно, то и дело отвлекаясь на проплывающие мимо пейзажи, однако встречных машин почти нет, а те, что есть, еле-еле ползут. Здесь, скорее всего, царили типично южные нравы, например, послеобеденный сон и в целом неспешный ритм жизни. Такое Хельге точно не подошло бы, да и климат в южных штатах был своеобразный. Она никогда не любила жару. Вряд ли, наверное, она смогла бы жить в таком месте… как будто её кто-то зовёт. Нет, в смысле, её звали. У тёти получилось снять отличный дом, в котором и Лира, и Хельга, и она сама могли бы жить, совершенно друг друга не стесняя. Было бы хорошо держаться вместе, особенно после всего пережитого. Этого не захотела сама Хельга. Она знала, что ей предстоит какой-то иной путь, и он точно не начинался в Уэствилле, просто делал через него маленький крюк. Однако об этих мыслях она ни с сестрой, ни с Линдой не делилась, при этом всё равно сказала им правду – в подобном переезде просто не было смысла. Хельга училась на другом конце страны, и рано или поздно они с Куртом хотели сменить прокуренные комнаты общежития на совместное жильё. Эти планы ещё не осуществились, но они оба делали для этого всё возможное. - И всё равно, - неизменно вздыхала Линда почти при каждом телефонном разговоре. Казалось, что южное солнце сделало её в разы сентиментальнее. – Мне было бы спокойно, будь ты здесь, рядом. - Я смогу за себя постоять, - смеялась Хельга в ответ, иногда перекатывая между пальцев серебряную искорку. Тётя не знала, а говорить ей этого, конечно же, и не следовало, но продвигаться по колдовскому пути самостоятельно оказалось тем ещё испытанием. Процесс, разумеется, замедлился, однако сказать, что результата совсем не было, было бы неправильно. В конце концов, Профессор всё ещё оказывал Хельге посильную помощь. – И меня есть кому защитить. Курту в этом плане было проще. Собственные навыки он развивал ежедневными тренировками. Ещё в Институте он выяснил, что отсутствие регулярной физической нагрузки плохо сказывается на его состоянии. Живущая в нём сила требовала выхода – хорошо, что выпускать пар можно было не только через боксёрские груши. Хельга прекрасно знала об особенностях его сексуального темперамента. Коротко говоря, на отсутствие половой жизни они не жаловались. Времени – десять утра. По воздуху, влажному и пропитанному морской солью, чувствуется, что день будет жарким. На дороге Хельга не выдерживает, останавливает машину, чтобы посмотреть на утренний океан. Яркая солнечная полоса светит глаза, волны равномерно расстилаются по длинному, уходящему в горизонт пляжу. Ничего общего с тем воющим чудовищем, чуть не погубившем её в Мачайасе. Хельга непреднамеренно ищет в красивом виде какое-то предзнаменование, знак судьбы, и её это раздражает. Садясь обратно в салон, она излишне сильно хлопает дверью – Курт покосился, но промолчал. Он давно уже понял, что в такие моменты Хельгу бессмысленно о чём-либо спрашивать, потому что она всё равно не ответит. Да и нечего было отвечать. Тётя высылала Хельге фотографию дома, и опознать его было несложно. Он стоял на отшибе, рядом с ним других домов не было. Семья Максимофф всегда старалась жить обособленно от всех, а с годами привычки не меняются. - Вас издалека видно! – кричит Лира, прямо-таки вылетая им навстречу. За ней, громко лая, бежит маленький пятнистый пёс, Фредди, заведённый ими ещё год назад. Лира высокая, красивая и взрослая, волосы доходят до поясницы, глаза горят бирюзово-синим. Когда Хельга оказывается в её объятиях, она понимает, что Лира стала выше неё как минимум на полголовы. Как-то это… незаметно произошло. – Наконец-то вы здесь! Вагнер картинно покружил Лиру над головой, справедливо рассудив, что такие вещи нравятся большинству девушек. Они друг друга почти не знали, но отношения у них были хорошие – и Линда, и Лира единогласно считали Курта полноправным членом семьи. Хельга опасалась, как бы тётя не стала припирать его к стене, сурово спрашивая, когда они с любимой племянницей планируют жениться – тётя-то могла бы и пошутить, а вот Курт воспринял бы всё всерьёз. - Пошли скорее, покажу дом, - Лира потащила их внутрь. Как оказалось, у тёти что-то подгорало на плите, и оторваться она не могла, поэтому первые «я так скучала» были произнесены над сковородой с огромным омлетом. Хельга огляделась. В доме было много окон, основной интерьер был выдержан в бело-голубых тонах, мебель, как на Гавайях, плетёная, пахнет чистотой и лимонной водой. Контраст с тем жутким домом, в котором хоронили Питера, невероятный. Лире здесь, должно быть, нравится. Комната, отведённая Хельге и Курту, располагалась равномерно далеко от остальных. Едва только войдя туда, Хельга тут же наколдовала слуховые заглушки, чтобы не забыть об этом ночью. Как-то ночью к ним спустилась соседка сверху со страшными криками про то, что мерзкие мутанты развращают похабными воплями её ребёнка. С тех пор Хельга уже не забывала про заклинание, а соседка с ними до сих пор не здоровалась. За окном шумит океан, пёс лает в ответ на каждый скрип половицы. Хельге здесь нравится. Лира пребывала в радостном возбуждении, и Хельге, кажется, удавалось скрыть от неё свои странные подозрения, которые она сама ни к чему не могла приписать. А вот более проницательная Линда сразу заподозрила что-то неладное, и от разговора было уже не отвертеться. - Ты ему понравился, - говорит тётя, когда добродушный пёсик не без труда запрыгнул Курту на колени. Судя по всему, Фредди нравились вообще все, но Курта всегда обожали животные – Хельга не помнила, чтобы на него нарычала хоть одна, даже самая агрессивная, собака. – Не хотите с ним пройтись? У нас есть фрисби и мячики. - Кхонешно, - отвечает Курт с сильным акцентом, исключительно ради смеха. Он не избавился от акцента до конца (и Хельга надеялась, что этого не случится), но слова, разумеется, больше не коверкал. Лира радостно заулыбалась: - Я с вами. - А я чуть позже присоединюсь. Помогу убрать тарелки, - Хельга собрала со стола чашки и отнесла их к раковине. Это был по большей части предлог для того, чтобы без лишних ушей поговорить с Линдой, но и бросать на тётю всё хозяйство тоже не хотелось. – Не ждите меня, я скоро приду. Шум волн был слышен и здесь, на кухне, даже несмотря на дребезжание тарелок. Линда невзначай сказала, что обед можно будет накрыть в саду, смахнула со стола крошки, намылила сразу несколько вилок и обернулась к Хельге, сжимая их покрытыми пеной руками. - Я вижу, что с тобой что-то не так, - сразу начала она, тревожно щурясь. – У вас всё хорошо? Он тебя не бьёт?.. Ты мне только скажи, я его… - Линда! Хельга представила, как Линда, предварительно встав на табуретку, охаживает Курта по шее жгутом из полотенца, и не удержалась от смешка. - Он мне очень нравится, но обижать тебя я никому не позволю. - Я тоже себя обижать не позволю, знаешь ли. Дело не в этом, просто… - Максимофф закусила губу, понимая, что не знает, как хотя бы примерно описать ситуацию и всё, что её беспокоит. Притворяться смысла не было, тётя всё равно её уже раскусила, но ведь и описать условные «симптомы» было тяжело. Помолчав с минуту и подыскав нужные слова, Хельга, то и дело прерываясь, начала. - …это не совсем похоже на мою обычную интуицию, - когда суть была кое-как изложена, можно было перейти к деталям. – И в то же время что-то общее есть. Иногда это приходит как приступ паники, но гораздо более осязаемой, чем нормальная паника может быть. Мне постоянно снятся сны, чересчур реалистичные, со мной такого не было раньше. И ещё… Они, ну, эти сны… они как будто сбываются. Я вижу какое-то событие, образ, а уже через несколько дней его можно «отгадать», в них много аллегорий, но настолько явных, что я просто не верю в такие совпадения, и это всё, кажется, сводит меня с ума, потому что я не знаю, чёрт возьми, что делать! – Хельга выкрикнула последнее предложение на одном дыхании, и, не выдержав, закашлялась. Линда смотрела на неё огромными глазами, а с рук у неё, прямо на пол, капала мыльная пена. Почему-то Хельга не могла перестать смотреть на это, ей мерещился стук капель, отскакивающий прямо от барабанных перепонок. Хельга поморщилась, когда тётя небрежно свалила вилки в раковину – звук был громкий и неприятный. Линда кое-как сполоснула руки и опустилась на стул, приглашая её сесть рядом. - Мне надо было давно кое-что обсудить с тобой, - услышав это, Хельга ещё больше занервничала и впилась ногтями в бедро. – Джесса, она… Я недавно ездила к ней. Не говорила ни Лире, ни тебе, не хотела вас расстраивать или пугать. - Зачем? – вырвалось у Хельги. Эмоции были смешанные, и всё же недоумение преобладало. Линда и Джесса не были особо близки, отношения у них всегда были сложными, и Хельга точно знала, что её тётя не питала к сестре какой-либо любви. - Хотела задать ей пару вопросов, Джесса Максимофф, наверное, изменилась. Может, отрезала волосы, наверняка похудела, осунулась. Совсем скоро до окончания срока её заключения останется столько, сколько она уже отсидела – три года. Она выйдет на свободу и будет жить, как жила. Хельга надеялась, что мама догадается не искать встречи ни с ней, ни с Лирой. - Помнишь бабушку Маргарет? – Хельга утвердительно кивнула. Разумеется, она помнила. – У неё под конец жизни… начали проявляться симптомы некоторых заболеваний. Психических. Грубо говоря, она начала сходить с ума, - добавила Линда, понимая, что размытыми категориями здесь не обойтись. – Я плохо помню тот период, да и рядом меня не было, поэтому я решила съездить к Джессе… Запросила визит, и… - Линда, - по лицу тёти явно было видно, что она по-прежнему что-то недоговаривает. – Только за этим? Почему вдруг тебя начала беспокоить смерть бабушки? Лицо бабушки Маргарет в памяти Хельги, когда-то отчётливое, сейчас становилось всё более размытым. Женщина доживала последние дни в доме престарелых, Хельга, тогда сидевшая под своеобразным домашним арестом, даже не была на её похоронах. Питер сказал, что бабушка отзывалась только на «настоящую» версию своего имени. Её ведь звали Маргаритой, Маргарет она стала после эмиграции в Америку. - Потому что я тоже начала находить у себя кое-какие симптомы, - в тёмных глазах тёти мелькнула печаль, которую Хельга раньше никогда не видела. У кого угодно, но только не у неё. Линда была сильной, несгибаемой, у неё была непростая жизнь, но были вещи, перед лицом которых и она была бессильна. – Мне надо было убедиться, что я не ошибаюсь. - И… и как она? – вопрос звучит странно. Что «Джесса», что «мама» одинаково резали язык. - Едва меня узнала. На совсем ненормальную она не тянет, нет… Но это, как мне кажется, вопрос времени. Хельга была не в силах выдержать взгляд тёти. Мысли вьются вокруг её слов. Джесса Максимофф сошла с ума? Насколько? Что послужило этому причиной – только наследственность, или её преступления тоже сыграли свою роль? Думала ли она о Питере, о Лире, Хельге? Раскаялась ли хоть на минутку?.. - Я думаю, это началось довольно давно, - осторожно продолжила Линда. Её руки нервно перебирали лежащие на плечах пряди волос, слишком непривычные для Хельги. Тётя всегда носила короткую стрижку, длинные волосы её не портили, но делали не похожей на саму себя. – Не может ведь психически здоровый человек убить своего ребёнка? - Судебный психиатр признал её вменяемой. И она во всём призналась. Может, если бы её признали недееспособной, она сидела бы в больнице, но ты ведь сама прекрасно помнишь, как всё это происходило, чёрт возьми! – от волнения Хельга едва не перешла на крик. События трёхлетней давности мельтешили перед глазами, обещая вернуться сегодняшней ночью в виде пугающих кошмаров. - Помню. Я была на всех заседаниях. Хельга не была ни на одном, за показаниями следователи ездили в Институт. Она была и свидетелем, и жертвой, и в других обстоятельствах с ней не стали бы церемониться, однако по неизвестным причинам они пошли на уступку. Дело было запутанным. Быть может, всё было нарочно сфабриковано именно так, чтобы потом подтасовать факты и выставить их в нужном свете. Нужном, но кому? Как-то не верилось в то, что у Джессы мог бы найтись влиятельный покровитель, да и её ведь всё равно посадили, просто попытку отравления дочери не внесли в материалы. Откуда, в конце концов, простая женщина могла взять сильнодействующий яд, блокирующий действие гена Х и, соответственно, все способности?.. Хельга не раз уже задавалась вопросом, зачем всё было сделано именно так, и не была уверена, хочет ли она знать на него ответ. Она проводит ладонью по поверхности стола, натыкается на что-то липкое – наверное, кто-то пролил сок. Наличие этого пятна начинает страшно нервировать. Хочется вскочить и торопливо его вытереть, а потом отполировать стол до блеска. Подобные «приступы» часто нападали на Хельгу в последнее время, после них сразу становилось легче. - Я не хотела тебя пугать, - мягко добавляет Линда. – Просто рассказала то, что знаю. - «Распоряжайтесь этой информацией по своему усмотрению», - процитировала Хельга нарочито низким голосом, и Линда хихикнула, пусть её лицо и оставалось испуганным. Сейчас они в любом случае ничего не могли изменить, стоило заняться этим вопросом по возвращении в Балтимор, а пока что… Хельге, пожалуй, надо было обдумать это наедине с самой собой. И уж точно не портить праздник Лире своими размышлениями и подозрениями. Сестру и Курта она находит невдалеке от дома. Лира носилась по берегу босиком, кидая фрисби, а Фредди за ним прыгал – было странно видеть, как настолько маленькая и коротконогая собака способна на столь высокие прыжки. Хельга сощурилась, прикрыла глаза рукой. Потом, всё потом, а сейчас только океан, фрисби и смеющаяся сестра. - Всё в порядке, - отвечает Хельга на вопросительный взгляд Курта. – У Линды кое-какие проблемы, ничего серьёзного или требующего помощи. - Точно? - Точно, - она улыбнулась. – Лира, а здесь купаться можно? - Ты хочешь купаться? Океан холодный, но если тебя это не пугает, то недалеко отсюда есть симпатичная бухта. Пойдём? - Только забежим за полотенцами. Хельга отвыкла от времяпровождения с Лирой, если когда-то и привыкала к нему, однако даже сейчас, когда они жили на расстоянии тысяч миль, они были гораздо дружнее, чем несколько лет назад. Между ними больше не стояло Джессы, регулировавшей все отношения внутри семьи. Джесса точно не позволила бы Хельге приехать на выпускной сестры, будь она на свободе. Она сделала бы всё, чтобы они практически не общались между собой, как это и было до её ареста. Хоть что-то менялось к лучшему, но цена этим изменениям была слишком высокой. Идти и впрямь оказалось недолго. Бухта была крохотной, но живописной – отвесные скалы сделали её уютным и чистым местом, не доступным первым встречным. Как объяснила Лира, про неё знали только жители Уэствилла, и в их интересах было не допускать сюда туристов. - Дно тут безопасное, не бойтесь! – кричала Лира, и ветер разносил её слова по скалам. Сестра раздевалась торопливо, ни на секунду не переставая улыбаться. Купальник у неё был на тонких бретельках, ярко-голубого цвета – она до сих пор обожала голубой, совсем как в детстве. У Хельги он был тёмно-зелёным, самого простого кроя. Когда она встала перед проблемой необходимости этой покупки, она была шокирована тем, что существовало столько различных моделей всех цветов и фасонов. Особенно выделялись миниатюрные бикини, которые вошли в моду совсем недавно. Миниатюрные настолько, насколько это вообще было возможно. Фредди лаял на берегу, очевидно, опасаясь забегать в воду. Хельга стояла рядом с ним, с наслаждением вдыхая свежесть морского воздуха. В этой бухте было место только спокойной радости, все проблемы ненадолго остались позади – ей хотелось в это верить. Набегающие волны коснулись пальцев ног. Хельге казалось, будто океан что-то ей говорил. Вода была холодной, но не ледяной. Хельга нагло запрыгивает Курту на спину и прячется каждый раз, когда набегает сильная волна. Океан синий настолько, что смотреть вдаль почти больно – глаза начинает резать. Курт резко садится, и Хельга, не ожидавшая этого, визжит и окатывает его тучей брызг. - Ах ты!.. – кричит она, накрывая его волной, отбитой магией. – Я тебе сейчас покажу… - А можешь сначала меня подкинуть? – Лира выныривает рядом, и Хельга понятия не имела, как под водой она умудрилась расслышать последние слова. – Помнишь, как раньше? Раньше – сто лет назад. Они были совсем детьми, наверное, Хельге было не больше семи или восьми, нет, даже меньше. Она создавала под ногами Лиры и Питера отталкивающие трамплины, подбрасывающие их вверх, и они с хохотом летели в воду. Делать это приходилось тайком от Джессы, а когда она всё-таки узнала, наказала их всех и запретила подобные развлечения. Быть может, боялась, что это увидит кто-нибудь посторонний. Хельга кладёт руки на поверхность воды, и от пальцев разбегается гладкая серебряная дымка – она проверяла дно на наличие камней. Рядом с ними скал не было, и глубина позволяла довольно высокий прыжок. Улыбнувшись, она скомандовала Лире сгруппироваться и слегка напряглась: - Впе-е-ерёд! Сестра вырвалась из воды точно нереида, окружённая мерцающим сиянием и с поэтично развевающимися волосами. Хельга ни на секунду не ослабила поддержки и смягчила удар о воду - со времён детских игр её навыки в этой области значительно возросли. Лира быстро вынырнула и попросила второго прыжка. Было приятно понимать, что она не боится магии Хельги, что доверяет ей, хотя когда-то опасалась. - Helga, а ты полетать не хочешь? – Курт обжёг ей ухо своим шёпотом. Если бы здесь не было сестры, Хельга бы точно подумала, что он предлагает что-то непристойное. Пару раз, к слову, её посещали мысли о возможности секса где-нибудь под потолком, но здравый смысл побеждал. Курт мог довольно долго и безвредно просидеть вниз головой, в отличие от неё, а от длительной левитации Хельга быстро уставала и на прочие подвиги её бы точно не хватило. - Хочу, - без лишних слов она обхватывает его шею и готовится к телепортации. Курт, оттачивающий их, теперь мог переносить других без дискомфорта, как когда-то, и Хельге эти прыжки в пространстве даже начали нравиться. Курт проделывает то же самое, что она проделала с Лирой, только с телепортацией – переносится в воздух и исчезает, напоследок сказав что-то на немецком. Уже в воде Хельга несколько раз кувыркнулась, получила воду в ухо и всё равно не могла избавиться от приступа безудержного хохота, хотя даже не понимала, что именно её смешит. - Никто не будет возражать, если я без верха поплаваю? – спросила она, потянувшись к завязкам на спине. Лира приподняла брови, то ли с иронией, то ли с удивлением. – Не переживай, Курт меня голой уже видел… и не раз, и не два, и не… - Хельга!!! По пути к берегу – не плавать же с лифчиком в руках – Максимофф припоминает, что хоть и спать вместе они с Куртом начали довольно поспешно, как раз-таки полностью голыми они друг друга не видели ещё долго. Хельга безумно себя стеснялась, а он не настаивал. Другими словами, заниматься с ним сексом она не смущалась, но вот переодеваться при нём отказывалась. Как всё прошло, сейчас она уже не могла сказать, однако таких проблем не было уже давно. И смотреть на её переодевания Курт обожал. Окунуться – и тишина. Невнятный, глушащий шум блокирует все звуки. Из носа с клокочущим бульканьем вырываются пузырьки, набег очередной волны чувствуется лишь головой. Ноги обжигает холодным течением, Хельга отталкивается от песчаного дна и делает глубокий вдох, запрокинув голову. Здесь неправдоподобно хорошо. Потом они сидели на берегу, расстелив полотенца и играя с Фредди. Лира рассказывала Курту, как тётя нашла щенка у дороги и немедленно поехала с ним в ветеринарную клинику, как на его спасение от всех возможных болезней ушла чуть ли не вся её зарплата, и как они вместе кормили его через пипетку, и что Лире даже пришлось прогуливать занятия, чтобы ухаживать за ним. У пса были шрамы на животе, а один глаз не видел – Хельга не сразу рассмотрела мутное пятно на месте зрачка и радужки. Однако несчастливым Фредди точно не был. Лира всегда любила собак, но Джесса, само собой, заводить их не разрешала. Легче было вспомнить, что она вообще разрешала. Вернулись они уставшие, но довольные. По крайней мере, Лира и Хельга точно устали, а по Курту этого сказать нельзя было. Линда сделала ужин (а вот когда с ней жила Хельга, они обе питались сэндвичами и печеньем), и всё это казалось ненастоящим, слишком идеальным. Конечно, если не вспоминать о сегодняшнем разговоре. Хельга и не вспоминала. - Пойдём, посидим у меня? – предлагает Лира, убирая со стола. Мысли о похожем диалоге двухлетней давности Хельга гонит прочь, и, разумеется, соглашается. Они заваривают какао, правда, без классических для такого случая маршмеллоу, и уходят наверх. Вместо плюшевой пижамы Лира носила огромную синюю футболку с названием какой-то металл-группы и миниатюрные шорты, едва заметные под краями этой самой футболки. Однако в её комнате всё ещё было множество мягких игрушек, на стенах, конечно же, висели плакаты из подростковых журналов, повсюду валялись книги. В принципе, ничего необычного, просто Хельга как-то не осознавала, как быстро выросла её сестра, да и она сама тоже. - А помнишь, как… - начала Лира, и их было уже не остановить. Они как-то умудрялись обходить все «плохие» темы, обсуждая всё на свете: и учёбу, и парней (перечисление всех потенциальных ухажёров Лиры едва не вызвало у Хельги головную боль, а цинизм, с которым сестра их перебирала, вызывал почти восхищение), и политику Рональда Рейгана, и даже переменчивость погоды. Какао кончился задолго до того, как все сразу пришедшие на ум темы были исчерпаны, и Лира побежала за новым. Два с половиной часа пролетели незаметно. Когда Хельга решила сходить вниз за какими-нибудь снэками, она обнаружила на кухне тётю и Курта, играющих в покер. В граммофоне (по возрасту он был куда старше даже Линды) играла пластинка Энрико Карузо, свет был включён – Хельга отыскивала в окружающей обстановке детали, которые тут же сопоставляла с устройством жизни в предыдущих домах её семьи. После ужина всегда шёл почти армейский отбой, что уж говорить про музыку и игры. Хельга не может отпустить желание постоянно сравнивать «до» и «после», возможно, это уйдёт только со временем. Во всяком случае, она на это надеялась. - Курт познакомился с Линдой раньше, чем ты сама с ним познакомилась, - смеётся Лира, когда Хельга возвращается и рассказывает ей про увиденное. – А ещё она уже снарядила его завтра полки прибивать. - Я рада, что… всё так, - неловко отвечает Хельга, потому что ей трудно описать свои чувства и объяснить, чему именно она рада. Лира ставит принесённую ею тарелку с чипсами на тумбочку, и Хельга ложится головой к ней на колени. - А я рада, что ты здесь. Задержитесь на подольше? Сестра мягко поглаживает её волосы, заплетает маленькие пряди в крохотные косички. От её руки пахнет увлажняющим кремом со вкусом лимона, а другой рукой она ест чипсы, и несколько крошек падает Хельге на лицо. Она фыркает, обе снова начинают смеяться. - Конечно. Мы никуда не торопимся. Испытать прочность звукового барьера сегодняшней ночью не вышло. Хельга так и уснула у Лиры на коленях, а когда сестра сама легла спать, то просто переложила её голову на подушку. Утром Лира расскажет, что Хельга разбудила её и в полусне спрашивала, куда она дела хвост. Сама Хельга помнила только, что снилось ей что-то тревожное и неприятное, и она была очень рада пробуждению и возможности об этом не думать.***
Хэнк был прав. Всегда и во всём. И в тот раз, сказав ей, что с его смертью её жизнь не закончится, он тоже оказался прав. Она не закончилась, она шла дальше, и шла в самом что ни на есть обычном темпе. Рэйвен читала книги, смотрела фильмы. Она вела занятия, делала уборку, готовила еду. Она ходила на ночные пробежки, делала макияж, красила ногти, играла с Кортесом, слушала музыку – всё было как раньше, просто ни в чём этом не было совершенно никакого смысла. Просыпаясь каждое утро, она думала о том, что не против сделать этот день последним в своей жизни. Она не будет отбегать от проезжающего автомобиля или прятаться от грозы, она будет надеяться умереть до заката, чтобы, ложась спать, не проживать те страшные дни заново. Но время шло, и всё повторялось. Ночь за ночью, день за днём. Рэйвен убрала фотографию Хэнка с комода и никогда больше не заходила в его кабинет. Она постаралась спрятать все его подарки, убрать с глаз все вещи, которые могли бы прямо или косвенно о нём напомнить. Она сделала всё, что от неё требовалось. А боль не проходила и даже не ослабевала – со временем Рэйвен к ней адаптировалась, научилась справляться с приступами отчаяния. По крайней мере, ей хотелось верить в это. Модель принятия горя, модель Кюблер-Росс. Отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Рэйвен долго думала, в какой именно стадии она находится. Гнева она не испытывала. Иногда казалось, что она сразу перешла в стадию принятия, иногда – что застряла в самой первой. Ей не с кем было об этом поговорить, а самоанализ раз за разом заводил её в тупик. Два раза, по настоянию Чарльза, она сходила к психологу. Это был (во всяком случае, согласно отзывам) первоклассный специалист, который кого угодно мог спасти от уничижительных мыслей, однако Даркхолм, сидя напротив него, чувствовала себя как никогда плохо. Обычный человек, будь у него хоть сто образований и миллион лет опыта. Как он может вникнуть в тонкости её прошлого, хоть примерно понять то, что Хэнк значил для них всех, для неё? Как она может рассказывать ему, постороннему, о сокровенных деталях своей жизни, о чувствах, когда-то поддерживающих её существование?.. Рэйвен не была готова говорить о Хэнке, а Чарльз больше не поднимал этого вопроса. За столько лет он, должно быть, наконец-то понял, что переубеждать её бесполезно. - Ты хочешь съездить куда-нибудь? – спросил он у неё однажды, кажется, месяц спустя похорон. Этот вопрос наглухо отпечатался в её памяти. Куда-нибудь, куда-нибудь. Это значило «ты хочешь уехать?». Уехала однажды, значит, может уехать снова. Новая – очередная – страница в лишённой смысла жизни. Есть, спать, дышать. Рыдать в подушку каждую грёбаную ночь. Она мотает головой. Может, и хочет, но она не пойдет на такой шаг – у неё нет сил что-то решать, что-то делать. Она ничего, на самом-то деле, не хочет. Окружающий мир холодный и пустой, из него надо вырваться, но за его пределами всё та же ледяная пустота. Рядом и внутри. И ничего, ничего не изменится. Ничего. Через год, сидя на его могиле – майская ночь была сухой и бездушной, воздух пах хвоей – Рэйвен вспомнила, что Хэнк просил её не хоронить себя вместе с ним, он ведь хотел, чтобы она нашла своё счастье. Когда подобное говорили в фильмах, она морщилась, а когда ей сказали это на самом деле, она вздрогнула и до крови прикусила язык. Он потребовал с неё обещание, и она его дала, зная, что исполнить не сможет. Одна мысль о том, чтобы попробовать кого-то найти, сходить на свидание, или, на худой конец, выйти в город в мини-юбке, вызывала стыд и отвращение. Целовать кого-то, ложиться в кровать, или, быть может, даже родить детей… Нет, это просто абсурдно. Рэйвен покрутила в руках простое серебряное кольцо, которое как-то раз купила в Берлине за копейки – ей почему-то понравилась незамысловатая гравировка в виде знака бесконечности. Она носила его на среднем пальце, иногда на большом. Кольцо легко скользнуло на левый безымянный, слишком тонкий для него – оно спадало. На фоне могильного камня гравировка выглядела почти иронично. Он не предлагал ей быть его женой. Рэйвен удивилась бы, если бы это произошло. Нет, наверное, спустя какое-то время он предложил бы – это ведь был старомодный Хэнк, для которого подобные жесты и события имели большое значение. И, быть может, они бы даже сыграли свадьбу, здесь, в Институте. Кто-нибудь из мальчиков подрался бы за должность свадебной девочки и, может, даже в платье, с дурацкой улыбкой разбрасывал бы цветы, прежде чем за ним прошла бы Рэйвен с мрачным лицом. Наверное, её сопровождал бы Чарльз в кресле – смотреть на такую процессию без хохота не смог бы никто. Слова клятвы они бы напутали, Хэнк уронил бы кольца, Джин своим смехом обрушила бы свадебную арку… Потом они все могли бы долго танцевать, и Рэйвен, конечно, кинула бы букет, от которого девушки должны были с визгом разбегаться. И всюду были бы белые цветы – Даркхолм одинаково не переносит любые, но какая же свадьба без цветов… Какие восхитительно красивые мечты. С любовью возводились, с любовью и умерли. Через пару лет ей исполнится пятьдесят. Рэйвен редко думала о своём возрасте, никогда не испытывала ничего вроде экзистенциального кризиса, да и вряд ли это возможно, если ты сохраняешь своё лицо таким же молодым, как и тридцать лет назад. Время не оставляло на ней отметин, она выбрала одну внешность и слилась с ней, и у неё не было нужды пририсовывать себе морщины или мешки под глазами. Ей вечно «слегка за двадцать», и никто не сказал бы, что у неё есть взрослый сын, и уж тем более никто не догадался бы о числе, обозначающем в паспорте год её рождения. Она и сейчас легко могла сойти за студентку, но зачем и перед кем? В чём вообще смысл того, что природа, помимо таланта к перевоплощениям, «подарила» ей эту генетическую юлу, зачем Рэйвен знать, что она может жить ещё очень и очень долго? Будет ли у этого всего свой, логический конец – например, рак молочных желёз, инсульт, болезнь Альцгеймера?.. Она ведь никогда и ничем не болела. Может, с ней сработает то же, что уже сработало с Хэнком? «Пусть всё закончится», - фраза из её дневника, двадцать страниц подряд. Рэйвен писала, пока чернила в ручке не кончились. Мысли мучили её, но она не знала, как выразить их на бумаге. Пусть всё закончится. - А что «всё»? – спрашивает она у своего отражения. Другого собеседника в половине четвёртого утра она не нашла. Спросила и тут же подумала: просто… всё. Пусть ничего не будет. «Я хочу умереть? Это несложно устроить», - это Рэйвен говорит уже про себя. Умереть ведь и правда очень легко. Если действительно захочешь, не промахнёшься. Однако Рэйвен хотела не умереть, она хотела… хотела, чтобы её никогда не существовало. Её смерть принесла бы боль Чарльзу, боль, с которой он мог и не справиться. Он этого не заслужил. А больше ей не о ком было беспокоиться. У учеников не было оснований испытывать к ней что-то вроде любви – как ни странно, но из всех них самые близкие отношения у Рэйвен были выстроены с Хельгой. Если, конечно, под близкими отношениями можно понимать несколько странных диалогов. Хельга была на неё, Рэйвен, похожа. Поэтому, наверное, у них и возникло в какой-то момент подобие неприязни, переросшей в обыкновенное любопытство. Ещё бы – мать твоего парня, по совместительству бывшая отца и преподаватель боевых искусств в качестве бонуса. Забавно. Школа чахла. Младшие ученики подрастали, а новых так и не прибавилось. Чарльз как-то невзначай сказал, что в текущем году мутантов родилось гораздо меньше, чем в прошлом, и он не впервые отмечал эту закономерность. Рэйвен ничего ему не ответила. Их и так было слишком много, никому не нужных недо-людей. Не всё ли равно, сколько их родилось? Никакой пользы, одни только распри в и без того безумном обществе… Год и месяц спустя смерти Хэнка (Рэйвен не могла перестать отмерять время таким способом) Чарльз и Эмилия Лидвелл разошлись. Ещё один удар для него и ещё один безразличный факт для Рэйвен. Чарльз не захотел об этом говорить, и Даркхолм так и не узнала причин этого расставания. Однако Эмилия не ушла из школы и всё так же продолжала вести уроки. Ей было некуда идти. - Мне кажется, что кроме Института больше ничего не существует, - как-то сказала Рэйвен Чарльзу. – Что другой мир, он… - Я понимаю. Я давно живу с этими мыслями, - он криво усмехается, запускает руку в совершенно седые и редкие волосы, вернее, их остатки. Он таял, угасал, как угасают немощные старики в больницах, утыканные сотнями капельниц. Это был не её Чарльз, лишь кто-то на него сильно похожий. Рэйвен думает о том, как незаметно и необратимо она увязла в своём горе. Если раньше для неё что-то и имело значение, сейчас смысла не было ни в чём. Её не интересовал остальной мир, ей ничего больше не хотелось. Она всегда считала себя борцом, но сдалась так поразительно быстро. И что ей делать дальше? И зачем? За свою жизнь Рэйвен прочла бесчисленное количество книг. Читала что под руку попадётся, беспорядочно, запоем. С книгами она забывала обо всём, и в её голове жили миллионы романтических сюжетов, и, разумеется, среди них преобладали те, что заканчивались трагически. Быть возлюбленными в книге опасно – вас разберёт не чума, так туберкулёз, кого-нибудь собьёт машина или укусит змея, кто-нибудь упадёт с обрыва или будет застрелен в драке… Люди плакали над такими романами, писали в газеты пространные отзывы о том, как эта история «затронула их душу», ритуально примеряли роль красавицы-героини на себя. Только вот когда выдумка внезапно становится реальностью, с неё спадает весь флёр романтичности. Скорбь о любимом человеке, выраженная траурной вуалью, поэтической бледностью и обещанием вечно его помнить, выглядела почти красиво. Правда была уродлива. Рэйвен хотела поверить в чудо, а его быть просто не могло. Ей стоило с этим смириться… и довольно давно. С течением дней Хэнк перестал ей сниться. Воспоминания о нём не померкли, и всё же стали чуть менее болезненными – ежедневные слёзы заменились еженедельными. Рэйвен по-прежнему не знала, что ей делать со своей жизнью и зачем, собственно, она ей нужна, но теперь ей стало легче. Её эмоциональный диапазон будто бы сократился. Думая о Хэнке, она удивлялась – как это она могла испытывать нечто подобное? Теперь это казалось невозможным. Окружающий мир был холодным и пресным, его можно было бы сравнить с несолёной рисовой кашей, липкой, вязкой. Всё, что могло быть, уже было. А другое… Уже и неважно. Реальность слегка преломилась с наступлением сразу двух событий, удивительным образом совпавших по времени. Первое – в Институт приехали Курт и Хельга. Второе – Рэйвен решила из него уехать. Их визит был первым за текущий год. Они оба не смогли навестить дом на Рождество, поэтому преподавательский состав успел изрядно по ним соскучиться. Когда выпускники разъехались кто куда, странным образом сложилось так, что в Штатах их уехавших остались только они двое. Джин с Реми жили во Франции, Сиро внезапно решил вернуться в Японию… Дети присылали открытки, писали письма, изредка звонили, и всё же у них теперь была своя жизнь. Рэйвен узнала об их приезде от Чарльза в тот же вечер, когда зашла сообщить ему о своём окончательном решении. Он её не отговаривал – как и всегда, знал всё заранее. Телепатам слова не нужны. Быть может, Рэйвен стоило сделать это раньше? Уехать сразу после похорон, не травить себя ежедневным созерцанием картин счастливого прошлого? Запертый кабинет, Кортес, даже любимая чашка Хэнка, всё, абсолютно всё… Однако если на свете и существует какое-либо понятие судьбы, оно точно не приемлет сомнений. Всё происходит так, как должно. Рэйвен прижалась лбом ко лбу Чарльза. Страшно подумать, какая пропасть лежит между этим мгновением и их первой встречей. Сколько событий, сколько смертей… Жизнь пронеслась так незаметно, мелькнула перед глазами и тут же растворилась, превратилась в пепел из сожалений и воспоминаний. Рэйвен никогда не ценила того, что у неё было, привыкла смотреть в будущее – «у меня всё получится», «у меня всё ещё будет». А сейчас она понимает, что у неё ничего не осталось. Ошибки исправлять поздно, переживать о них глупо. Она просто попробует жить. - Ты знаешь, что я буду тебя ждать, - сказал ей Чарльз, целуя в подбородок, совсем так, как в детстве. Рэйвен улыбается, глаза на мокром месте. Они ведь ещё не прощаются. Это могло бы быть прощанием, если бы не новость о Курте с Хельгой. Рэйвен долго собираться не надо, всю жизнь она странствовала налегке. Рюкзак на плечи и полный вперёд. «А ты знаешь, что я буду рада вернуться… однажды», - отвечает она ему и выходит из кабинета. Долгие разговоры никогда не были её коньком. Много эмоций, много слёз. Рэйвен не любит плакать, да она вообще мало чего любит. Можно было подумать, что это чувство всегда росло в ней ополовиненным, приклеенным будто в шутку. Один-единственный раз чувство вспыхнуло, разгорелось, обожгло – а потом угасло и усохло. Рэйвен сомневалась, что у этого хотя бы в теории мог бы быть условный второй шанс. Видеть в Институте тех, кто так давно в нём не появлялся, было странно. Словно кто-то взял бумажные фигурки и неловко прилепил их к привычным декорациям. И всё же Рэйвен была рада, и пусть даже от этой искалеченной радости не была ни следа от предыдущей, которую она уже разучилась испытывать, это было лучше, чем повседневная серость. Наверное, всё казалось другим, потому что она собиралась уезжать и воспринимала окружающую действительность «не так». Формулировать мысли было сложно. Если бы Рэйвен попросили описать её эмоции, она не смогла бы этого сделать, лишь промямлила бы что-то приблизительное. Странно, что она никогда не любила рефлексировать, но при этом постоянно это делала. Странно и глупо. Хельга похорошела, Курт возмужал. Они оба выглядели старше своих лет, и они были очень красивой парой. Юношеский максимализм мало кого красил, как и чёрные тени на всё веко. Курт, вытянувшийся чуть ли не до семи футов, возвышался над всеми как неприступная скала. Ему, должно быть, было непросто подбирать одежду, с таким-то телосложением. Рэйвен подмечала каждую деталь в его внешности, одновременно вспоминая то, каким он был два года назад, каким поступил в Институт и каким из него уехал. Забитый испуганный мальчик тогда, сильный молодой мужчина сейчас. Он был молодцом. Справился со всем, несмотря ни на что. Рэйвен… гордилась им. Наверное, не как мать, а как педагог. Ей не хотелось вести с ним долгих разговоров, потому что им не о чем было говорить. Курт и так знал, как у неё дела, ни к чему было просто так сотрясать воздух. Рэйвен должна была попрощаться, пожелать им удачи. Рядом с Хельгой Курт выглядел счастливым, они сохранили то, что началось здесь, в Институте, и они не найдут никого вроде друг друга, это ведь попросту невозможно. Мутант человеку не пара, а мутантов мало. Они должны друг друга беречь, не повторять чужих ошибок. Рэйвен хотелось верить, что они и сами это понимают. У неё была возможность задержаться на подольше, но она сознательно решила уехать (если не сказать «сбежать») сразу после их приезда. Во-первых, так Чарльзу будет легче пережить этот момент. Во-вторых, удастся избежать шумных проводов. Рэйвен со всеми прощалась отдельно, она не хотела никаких процессий, прощальных вечеринок и тому подобного. Лучше было обставить всё так, будто она ненадолго отъехала по делам… пусть и не собираясь больше возвращаться. Совсем как в викторианском романе. Кажется, что-то подобное было в «Джейн Эйр». Рюкзак собран. Внутри фальшивые документы, маленькая книжка, большая бутылка воды, складной нож, салфетки – чем меньше вещей, тем лучше. Что-то было, разумеется, и в багажнике машины. Почти все вещи Рэйвен так и оставила в шкафах комнаты. Пусть их носят девочки, они ей больше не пригодятся. Рэйвен не станет запирать дверь, но, быть может, это сделает Чарльз – с воспоминаниями надо обращаться бережно. Обернувшись, Даркхолм в последний раз оглянула комнату, в которой провела столько бессонных ночей. Пожалуй, эти стены видели больше слёз, чем кто-либо в жизни Рэйвен. Дверь захлопнулась. До машины Рэйвен провожал Кортес. Кошки всё чувствуют и всё понимают. Никогда не бывший к ней ласковым, сейчас он тревожно урчал, вертясь в ногах, будто спрашивая, куда же решила сбежать его хозяйка и почему она не берёт его с собой. С ним Рэйвен было расставаться не легче, чем с Чарльзом. Кортес – это самая первая их с Хэнком ночь, жадные поцелуи, это перевязанные кошачьи лапки, бесконечная нежность. Однако кошки привязываются к месту, а Рэйвен не готова была путешествовать с животным. Пусть лучше всё остаётся на своих местах. Кортеса здесь любят, а у неё будет новая жизнь, и нельзя пускать в неё болезненные осколки прошлого. Любая рана начнёт гнить, если её раз за разом открывать. - Ну что, - она берёт его на руки. Кортес этого не терпел, но сейчас сидел смирно. – Будешь по мне скучать? Кот, обычно шумный, почему-то молчал. В его самых обычных зеленоватых глазах Рэйвен вдруг увидела какой-то намёк на понимание. Как будто он действительно знал мотивы всех её поступков, как будто он всё помнил. Это ведь невозможно, так? Зачем она думает об этом? Рэйвен притянула Кортеса к себе, поцеловала в мокрый нос. За это он обычно награждал царапинами и возмущённым мявканьем, а сейчас отчего-то стерпел. Она поставила его на землю, почесала за ухом, понимая, что делает это в последний раз. Двое, когда-то спасшие его в холодную зимнюю ночь, исчезли – один спрятался в могиле, другая спрячется где-нибудь на краю земли. Оставалось ещё одно дело. Она надеялась, что Хельга с Куртом никуда не ушли – не хотелось бегать и искать их по всему лесу. Они были единственными, с кем Рэйвен не попрощалась. Хельгу она встречает в коридоре второго этажа, недалеко от комнаты, где та жила раньше. Иронично, что с тех пор в комнату никого не заселили, и она так и стояла пустой, дожидаясь прежней хозяйки. Рэйвен не могла понять, почему ей казалось это ироничным. Хельга взглянула на неё своими пугающими ледяными глазами. С годами она стала похожа на Эрика, чего нельзя было сказать раньше. Рэйвен думает, чуть ли не впервые за всё время, что Хельга ей никогда не нравилась. В ней всегда было что-то жуткое и отталкивающее. Сейчас девочка (уже девушка – ей ведь было, кажется, двадцать или даже больше) немного изменилась, но взгляд у неё остался таким же пронзительно-настороженным, и под ним Рэйвен всё так же чувствовала себя неуютно. - Уезжаешь? – спрашивает Хельга. То ли кто-то сказал, то ли сама поняла. Чёрт их разберёшь, этих телепатов. - Уезжаю, - Рэйвен подходит немного ближе. Она, по правде, не знает, что сказать. «Передавай Эрику привет»? Глупость какая. Хельга разрешает эту дилемму самостоятельно: - Хорошей дороги, куда бы она тебя не привела. Думаешь, увидимся снова? - Не знаю, - она рада возможности ответить честно. – Спасибо, Хельга. Береги себя. Кивок, Хельга кладёт руку ей на плечо и пару секунд просто стоит на месте. Может, она что-то вспоминала. Им, на самом-то деле, было, о чём поговорить. У Рэйвен были к ней вопросы, но срок их давности истёк. Прощание завершено. Курта Рэйвен находит на кухне. Он резал фрукты – не совсем ясно, правда, зачем и для кого. Доска была залита красноватым соком, пахло так же, как и всегда пахло на этой кухне, то есть чем-то жареным, а ещё луком и специями. Своеобразное сочетание. - Привет, - говорит она, опираясь на дверной косяк. Курт поднимает голову, кладёт нож на доску – он всё так же безупречно вежлив. Кем бы ни были растившие его люди (цыгане, кажется), они, несмотря ни на что, вырастили в нём настоящего, пусть и слегка старомодного, джентльмена. Кто угодно на его месте просто продолжил бы своё занятие. Хорошо, наверное, что Рэйвен не участвовала в его воспитании… - Я… хотела бы попрощаться. Он кивает ей в ответ. Может, он тоже чувствовал какую-то неловкость, но, если и так, то у него мастерски получалось это скрывать. - Жалеешь, что уезжаешь? - Нет, - отвечает она, чуть поджимая губы. Курт смотрит на неё со спокойствием матёрого хирурга, взгляд у него прямо-таки стальной, острый и жёсткий. Рэйвен знает, что он не жалеет о несбывшемся. Она тоже больше не жалеет, её жалость ни к чему не привела. Пустая история без начала и конца. Построить семью из пепельных ошмётков не получилось, впрочем, никто и не пытался. – Я просто хочу начать всё заново. Снова. - Который это будет раз? – спрашивает он без упрёка, скорее с любопытством. Рэйвен хочет усмехнуться. И правда, который?.. А кто его вспомнит. Это будет «очередной» или «новый». У неё ведь нет лимита. Есть выбор – и свой она сделала. Ошибка или нет, но теперь это часть прошлого. Часть жизни. «Всё могло бы сложиться иначе». Или не могло бы? - Надеюсь, у вас с Хельгой всё будет хорошо, - говорит Рэйвен, рассчитывая, что интонация передаёт искренность намерений. Курт чуть приподнимает уголок рта – наверное, это можно считать за улыбку. В отличие от большинства людей и мутантов, лицо Курта практически всегда сохраняло непроницаемую маску отчуждения, и прочитать или хотя бы угадать его эмоции было сложно. Однако сейчас в его глазах она видит нечто вроде понимания. Или ей кажется. С другой стороны, у него нет причин её ненавидеть, презирать или ещё что-то в таком духе. Рэйвен – просто факт его биографии, не более. - Ты всегда сможешь узнать об этом лично, - отвечает он. - Спасибо. Ей этого достаточно. Она ненавидит гадать, что стоит произнести – «прощай» или «до свидания». Что-то внутри подсказывает, что эта встреча вполне может быть последней, только вот Рэйвен не о чем беспокоиться. Если её роль в жизни Курта и Хельги и была, то теперь она завершена. Рэйвен касается его руки – ей кажется, что обнимать его будет как-то странно. Курт едва наклоняет подбородок в полузаметном кивке. Он не держал на неё зла. Это успокаивало. «Удачи», - думает Рэйвен, отходя от него. Она вспоминает, как переживала о нём, как мечтала о воссоединении, об исправлении своих ошибок, и понимает, что ни одной из поставленных целей так и не смогла достичь. Наверное, ей стоит поставить для себя новые, не связанные ни с кем из её прошлого. Начать что-то, построить с нуля, в другой стране и других декорациях. Курт прав – ей не впервой.***
Летом прошлого года их путешествие в Институт было безоговорочно радостным событием, пусть и с оттенком ностальгической печали. Поездка летом восемьдесят шестого не вызывала у Хельги ни единой положительной эмоции. Несколько последних недель были для неё сущим кошмаром. Она привыкла к ним во сне, только вот теперь они всё прочнее обосновывались в реальности, и, что главное, пришли оттуда, откуда их никто не ждал. Краткая сводка событий: Джин Грей исчезла. Хельга и Курт ехали к Профессору ради призрачного шанса через него и машину «Церебро» её отыскать. Хельга и Джин продолжали писать друг другу письма и звонить раз в две-три недели, тратя на эти разговоры огромные суммы. Они всё ещё были лучшими подругами, и какие-то там несколько тысяч миль не могли на это повлиять. Несмотря на это, многих подробностей их с Реми жизни Хельга не знала, вернее, Джин ими не делилась. Реми поступил на юридический факультет, как и хотел, по вечерам подрабатывая частными уроками, а Джин устроилась работать в магазин одежды. Она отложила собственное поступление, хотела освоиться в стране и перебрать все варианты. И в письмах, и в звонках неизменно сквозила некая недосказанность – Хельга чувствовала, что Джин что-то утаивает, однако её попытки выяснить это не увенчались успехом. А потом был февральский разговор Реми и Курта, ставший своеобразной точкой отсчёта. - Мы расстались, - голос из трубки был сухим и безжизненным. Хельга даже представить не могла, насколько болезненным событием это могло стать для Реми, она знала, как сильно он любил Джин. – Она уехала из квартиры. Куда – не знаю. Само собой, Реми пытался найти её. С его слов – хотя бы убедиться в её безопасности. Джин не из тех, кто давал себя в обиду, и всё же Марсель был не самым благополучным городом. Она словно испарилась, исчезла отовсюду. С работы уволилась, телефон, может, сменила, а может и просто выбросила. Реми стоило невероятных усилий раздобыть единственную, но значимую информацию о том, что две недели спустя их разрыва она купила билет на поезд до Лиона, и там её следы снова терялись. Что с ней было на протяжении этих двух недель, могла сказать только она сама. Несколько дней спустя Джин позвонила Хельге – та, разнервничавшись, накричала на неё и обозвала всеми возможными словами. Грей выслушала это со спокойствием буддийского монаха. Невосприимчивость к чужим эмоциям, вызванных её поступками, была в ней всегда, и всё же Хельгу обидело её беспристрастное равнодушие. Она заставила себя сдержаться, конфликт сошёл на нет, но осадок остался и, разумеется, влиял на дальнейшее общение. Джин скупилась на информацию, то ли опасаясь чего-то, то ли не доверяя Хельге так, как прежде. О её новой жизни Максимофф знала крайне мало. В Лионе Джин сняла какую-то комнату за бесплатно, без зазрений совести применив глубокий гипноз к арендодателю, и устроилась секретаршей в мелкую маркетинговую фирму. Хельга была сбита с толку, терзалась вопросами, но подругу она знала слишком хорошо и понимала, что если Джин решила что-то скрыть, то она доведёт дело до конца. Они продолжили общаться, правда, чуть реже обычного. Ни Джин, ни Реми так и не поделились с друзьями причинами своего расставания, захотев оставить это между собой. Лион нравился Джин, она откладывала сумму для переезда в Италию, она ведь мечтала об этом всю свою жизнь. А потом она пропала. Просто перестала выходить на связь. Спустя какое-то время Хельга, наплевав на всё, попросила Реми съездить на её адрес, и он поехал, чтобы обнаружить пустую комнату и хозяина квартиры, который ничего ни о какой Джин Грей не знал, потому что «жильцов не было уже полгода». Джин тоже владела фокусом со стиранием памяти. Хельга подумала сначала, что всё повторится, и что через неделю-другую Джин снова объявится. Однако прошло два месяца, и ничего не изменилось. Реми подал в полицию заявление, и Джин считали без вести пропавшей. Искали ли её по-настоящему, было вопросом. Если мутант, обладающий столь колоссальными возможностями, не хочет быть найденным, его и не найдут. Заниматься расследованием из Штатов было неэффективно. Вместо игры в детективов Хельга предложила попробовать задействовать Профессора, и это, конечно, было вполне разумное предложение, если бы не одно «но» - его болезнь. В романах девятнадцатого века авторы любили приём со смертью героя, убитого горем и тоской. Хельга, читая их в тринадцать-четырнадцать лет, разумеется, не могла понять, как такое возможно, что человек ничем не болеет, ест, спит, но всё равно чахнет и в конце концов умирает. Она попросту не догадывалась, что люди пишут не о невозможных вещах, не выдумывают события, а просто излагают их в другом свете. Можно было не верить и дальше, только вот когда такое происходит с близким тебе человеком, твоё неверие бессмысленно. Чарльз был сломлен. На него обрушилось слишком много ударов, и, быть может, он был в состоянии выдержать хотя бы половину, однако он всю жизнь пропускал чужие проблемы через себя. Он не старел, он… изнашивался. Беда его ученика была его бедой. Для каждого он находил ласковое слово, каждого стремился утешить, он, чёрт возьми, был святее Иисуса Христа. Правительство давило мутантов как букашек, давило Институт, давило Чарльза. Он мучился, начал часто болеть, и всё это можно было бы пережить, всё, кроме смерти лучшего друга. От таких ударов не оправляются. Хельга видела ужасающие изменения ещё в прошлом году, и всё же то, что описывала Эмилия Лидвелл, когда они с Куртом сообщили о намерении приехать, повергало в отчаяние. Происходящее с Профессором было сродни деменции, или, быть может, и было ею – доктора не знали, как и чем лечить мутанта. Эмилия надеялась, что визит старых учеников хоть как-то улучшит состояние Чарльза, и основания для надежды у неё были, однако это была последняя надежда, и Хельга это понимала. Ехать оставалось недолго. Дурное предчувствие усиливалось с каждой милей, Хельга отгоняла его, желая сохранить трезвый разум. И без него всё было ясно. Она закрывает глаза, откинула голову. Вертящиеся в голове воспоминания казались безболезненными, требовали, чтобы о них подумали – что ж, раз им так угодно… - Мне его жаль. Правда, - Эрик повернулся к ней, выражение его лица казалось убедительным. Хельга не думала, что он стал бы ей врать. Он знал, что в таком случае потеряет всякое её уважение. – Страшная смерть, ещё и в таком возрасте. Могила была ухоженной, ухоженной настолько, что выглядела почти декоративным элементом. Воспринимать её в таком ключе было проще. Эрик не стал дотрагиваться до могильного камня, как ни разу не дотронулась и Хельга. Камень на то и камень, что выполняет исключительно символическую функцию. Бессонная ночь заставляла голову кружиться, а язык – заплетаться. Максимофф глупо и бессознательно этому радовалась. Чем осознаннее расставание, тем больше в нём печали. Она не просто уезжала из Института, она сбегала с него, сбегала с позором и ненавидела себя за это. Ей было страшно. Чем скорее уедешь – тем скорее вернёшься… Нет, нет, нет, это так не работало. Вечер накануне был по-весёлому даже нервным. Остатки вещей надо было уложить в чемодан, комнату – привести в нормальный вид, вспомнить всё, что можно было здесь оставить, а что надо было непременно взять с собой. Хельга укладывала это, подсознательно чувствуя, что отъезд этот совсем не временный. Магия безошибочно подсказывала ей ответы на самые злые вопросы. Следующий этап жизни – университет, а после него Школе не было места. Раз это решает судьба, значит, так оно должно быть. Только вот верность выбора не отменяет чувства вины за его совершение. С этим надо будет жить дальше. Институт не держался на плечах старшеклассников. Он поблёк, но не умер. В нём по-прежнему оставались преподаватели, полный состав младших, несколько старших и, разумеется, Чарльз. Больно, но не смертельно, рана зарубцуется. Ворошить её – заносить грязь и заставлять гнить. Хельга ведь хочет стать медсестрой… Ей надо осознать, что не все решения можно назвать однозначно правильными, иногда других вариантов не существует. Хельга показала отцу свою комнату. Скорее из вежливости, конечно, однако Эрик отчего-то подошёл к этому серьёзно. Ходил, смотрел на вещи, которые она здесь оставляла «до лучших времён», вышел на балкон, задумчиво огладил руками перила. Каждый квадратный сантиметр был пропитан какими-то чувствами, мыслями, воспоминаниями – может, у него была способность к восприятию подобных вещей? Хельга не стала об этом думать. Тоска, казавшаяся лёгкой и светлой, поглощала её безысходной чёрной дырой. Руки до и дело занимала нервная дрожь, хотелось спрятаться, исчезнуть, а в следующую секунду всё снова становилось «нормально». Эрик был слишком наблюдательным, чтобы этого не заметить. Он позвал её на кухню, предложил что-нибудь съесть. - А как же еда строго по расписанию? – шутит она, но идёт к двери торопливым, размашистым шагом, едва-едва вписавшись в проём. Эрик оставляет этот выпад без внимания. Подобное было вполне в его характере. Таким же образом он периодически игнорировал заданные ему вопросы, если ему не нравилось содержание. Иногда Хельге по-детски хотелось пару раз провернуть то же самое, но Эрик, скупой на общение в принципе, спрашивал только то, на что невозможно было не ответить. Кухня встретила их гробовой тишиной. Максимофф всё казалось, что из-за угла вот-вот выглянет Джин, ей всё ещё мерещился голос Хэнка – и во сне, и наяву – и она охотно признавала, что с отцом ей спокойнее. С каждым днём находиться в поместье становилось всё сложнее, отчаяние травило, выдавливало из тела способность к дыханию. Отъезд пугал, но был необходим. Необходим как ампутация заражённой конечности. Курт кинематографично появляется из темноты, сверкнув глазами. С Эриком он здоровается по-английски, и они жмут друг другу руки. Хельге это почему-то нравится, нравится, что отец «одобрят» Курта. Разумеется, если бы он его не принимал, новых Монтекки и Капулетти не случилось бы. Просто в этом было что-то успокаивающее, можно даже сказать – уютное. От этого веяло… теплом? Да, теплом. Повсюду был холод, жаркий июльский мороз, окутанные могильным инеем родные стены грозились расколоть голову в любой момент, а здесь было спокойно. Это походило на то, что можно было бы назвать семьёй. У этого слова в жизни Хельги было неприятное звучание – почему-то то, что этим было или становилось, закономерно превращалось в щепки. Хронология событий. Сначала было «мама, Питер, Хельга, Лира, тётя Линда, бабушка Маргарет». Потом – уже без бабушки. Потом – без уехавшей в Грейтаун тёти. Потом – «мама, Лира, Питер» и «Хельга, тётя Линда». Институт. Хэнк, Чарльз, Курт, Джин. «Лира, мама». Питер и мама выбывают из игры. На арене появляется Эрик. Можно ли записывать это как «Эрик, Хельга»? Минус несколько частей, уравнение продырявлено. И как это будет теперь? «Курт, Эрик, Хельга»? Или же… - Хэй, - от прикосновения к плечу она вздрагивает. Кажется, её звали уже несколько минут. Рукоять кухонного ножа в ладони стала неприятно-влажной и скользила. Хельга доделала сэндвич наскоро. Ей хотелось поскорее помыть руки. Эрик не казался эмпатом, но, по-видимому, обладал неким чутьём – он не пытался втянуть Хельгу в разговор, позволяя ей вставлять лишь безэмоциональные «ага». Впрочем, ей всё равно было нечего сказать о Германии, как и о любой другой европейской (и не европейской) стране. Хотелось надеяться, что однажды у неё появится шанс там побывать, только это всё будет когда-нибудь потом. Время напоминало затвердевающую карамель, увязнуть легко, потерять ориентацию – ещё легче. Надо мыслить более конкретными категориями. Час, два, завтра. Завтра, то есть, уже сегодня. Несколько часов. Почему отрезок жизни здесь ощущается как целая жизнь?.. - Уснула, - тихая констатация факта. Максимофф слышит это сквозь дремотный туман. Лоб щекочет невесомое прикосновение, только понять, чья эта рука, она почему-то не может. Какой-то шёпот, то стихающий, то нарастающий… И сон. Душная волна удавливающего наваждения, всего несколько минут, достаточных для того, чтобы покрыться испариной и мелко затрястись. Что это?.. Что случилось?.. Открыть глаза. Она на кровати, лихорадочно шарит руками по покрывалу и тут же натыкается на Курта, мягко удерживающего её руки. - Плохой сон? – он ждёт, пока она поднимет на него глаза. Хельга с трудом кивает, движения скованные, мышцы затекли. – Очень… быстро. В комнате всё еще горит свет. Натыкаясь взглядом на часы, Максимофф понимает, что в столовую они ушли полчаса назад. Не слишком ли… короткий кошмар? И был ли это кошмар?.. - Что тебе снилось? - Не помню, - говорит она вслух. Мир за стенами век поражает её своей яркостью, она щурится, водит языком по пересохшему нёбу. – Не помню. - Не помнишь что? – Курт на секунду отрывает взгляд от дороги. Закатывающееся солнце схематично отмечает переплетения шрамов на его левой щеке. - Я спала? – она игнорирует его вопрос, кое-как приподнимается на сиденье. Рука затекла и начинает неприятно зудеть. – Сколько времени? - Ещё немного. Спи дальше, твоя смена нескоро. Курту нужно было гораздо меньше сна, чем ей, и концентрацию он сохранял дольше. У Хэнка было начато исследование о том, как вариативность Х-гена сказывается на способностях – помнится, он выдвигал предположения о том, что рождённый от двух мутантов ребёнок имеет некое «преимущество» перед тем, у кого мутантов был только один из родителей. Хельга, впрочем, не хотела об этом задумываться, по крайней мере не сейчас. Она настояла на посменном графике вождения скорее из принципов и старалась по мере сил его соблюдать. Наверное, ей просто нравилось ощущение езды и прохладная кожа руля под ладонями. Они подъезжали к знакомым аллеям. Хельга снова закрывает глаза, зная, что спать уже не будет. Обратно, заново о том, что может причинить только боль – мазохизм чистой воды. Мысли о школьном выпускном, как и все прочие о том периоде, отдавали меланхоличной тоской. Ещё будучи живым, Хэнк настаивал на том, чтобы дети не губили свой праздник и отметили его как следует – но, должно быть, он и сам понимал, что просит о невозможном. Въевшееся в полы и стены горе напитало всех болью, унесло из когда-то прекрасного места и радость, и смех, и всё же расставаться на такой ноте никто не хотел. Для многих эти дни стали последними днями вместе – стоило отметить их чем-то хорошим. Реми и Джин уже давно были во Франции, и некому было ругать Сиро за неровно висящие гирлянды, а Хельгу – за растрёпанную причёску. За крайним дефицитом девушек Хельге, Карле и Эмилии Лидвелл приходилось танцевать по три круга. На последнем к ним присоединилась Рэйвен. Один вальс с Сэмом Гатри, в течение которого он раз пятнадцать наступил ей на ногу, и она даже рассмеялась – искренне, надломленным и сухим голосом. Сэм уехал первым, Сиро днём позже, Хельга с Куртом поехали три дня спустя. Хельга помнит, как в последний перед отъездом вечер долго гуляла по ставшим родным местам и плакала, обещая себе вернуться как можно скорее. Она возвращается, но дом уже разрушен и поеден термитами, это не тот Институт, что был раньше, это место кажется пустым и неродным. Очередной дом был утерян – какой это по счёту? Ни комната в общежитии, ни крохотная съёмная квартирка не могли стать следующим. Хельге хотелось вернуться в прошлое. Странно, что год смерти её брата она вспоминает с таким счастливым лицом. Может, она всё-таки сумасшедшая? Хорошо, что Хельга однажды побывала на счастливом выпускном. И она, и Лира, и тётя – все были в красивых платьях, и танцевали без устали, и смеялись, и поехали встречать рассвет на обрыв с живописным видом на океан... Вздохнув, Хельга открывает глаза и возвращается в реальность. Снаружи Институт никак не изменился, может, даже стал чуточку ухоженнее. Старинная усадьба могла бы стать настоящей достопримечательностью штата, будь у неё другая судьба – Хельга вздрагивает, испугавшись хода своих мыслей. Нет, само собой, она просто рада возможности побыть дома. Пусть даже цель визита настолько безрадостна. Их встречает Эмилия Лидвелл, обнимает по очереди – Курту приходится сильно согнуться. Эмилия знает, зачем они приехали, и улыбка в её глазах сумрачна и уныла. Однако прежде всего она, всегда вежливая и спокойная, ведёт их на кухню и вручает каждому по чашке чая. Ни Хельга, ни Курт не хотели есть, им не терпелось приступить к делу. Хельга едва выдерживает первые минуты разговора ни о чём, прежде чем становится ясно, что смысла оттягивать неприятную беседу больше нет. Курт достаёт из рюкзака распечатку телефонных звонков. Двадцать восьмого апреля восемьдесят шестого года, два месяца назад, они в последний раз связывались с Джин. Это был самый обычный разговор, Джни не подавала никаких сигналов о помощи, ничего в её словах не могло насторожить, но шли дни, а нового звонка так и не последовало. Подобное молчание не могло не насторожить. Хельга проверяла и больницы, и даже морги, но имя Джин нигде не числилось – казалось, будто она провалилась сквозь землю. Ехать во Францию и искать её вживую возможности, даже хотя бы финансовой, не было. Если кто и мог помочь им здесь и сейчас, так это Профессор. - Я рада, что вы здесь, - говорит Эмилия. На безымянном пальце её левой руки больше нет кольца. – Но я не уверена, что… - Мы должны попытаться, - отвечает Хельга после длительной паузы. – Хотя бы один раз. - Разумеется. Просто не хочу обнадёживать. Эмилия раньше не была столь прямолинейна. Эта перемена в ней не то что бы не нравится Хельге, но несколько затрудняет их общение – Максимофф приходится тщательнее обдумывать слова, а с этим у неё всегда были сложности. Курт смотрит в окно кухни, вспоминая, быть может, как постоянно отмывал его от копоти и жира – оно упиралось в потолок, и далеко не каждый ученик мог до него достать. Уборку комнат, коридоров и классов ученики всегда выполняли сами. Хельге это всегда очень нравилось. Они ведь целые соревнования устраивали, как с использованием сил, так и без них, делились на команды и убирались на скорость, и никто не жаловался, не считал это нудным занятием. Хэнк иногда присоединялся к ним, и бывало, что прямо над ведром с водой и со шваброй в руках разъяснял кому-то непонятный материал или просто делился сводками из новостей мира науки. А сейчас в Институте, кажется, трудились приглашённые уборщицы. Хельга видела пару женщин в строгой рабочей форме. На её приветствие ни одна, ни другая ничего не ответила. - Пойдём? – спрашивает Курт, кивая на дверь. Они идут к Профессору, и плохое предчувствие, тревожащее разум, начинает нарастать. В кабинете свежо, окна распахнуты, пахнет цветами – на столе стоит большой букет чего-то воздушного и белого. Стол пустой, на нём нет, как раньше, огромной кучи книг и бумаг, только одна чашка без подставки и с кофейными подтёками на боку. Разрисованные горшки стоят каждый в своём углу. Феникс, когда-то нарисованный Джин, померк, краска на нём облупилась. Почему-то Хельга не может смотреть на него без чувства смутного страха. Человек в инвалидном кресле медленно отрывает голову от груди. На этой голове нет ни единого волоска, кожа на ней местами сморщилась, потемнела. У человека были белёсые и явно подслеповатые глаза, но он не щурился, а наоборот, широко распахивал их и часто моргал. Одна из его рук задрожала над ручкой кресла, но тут же безвольно опустилась. Это был пятидесятичетырёхлетний Чарльз, которого не пощадило ни время, ни судьба. Когда в октябре восемьдесят третьего Хельга приехала в Институт, он был молодым мальчишкой, студентом в теле взрослого мужчины. Прошло всего-навсего четыре года… "Связано ли это с твоим появлением?", - зашептал голос внутри. – "Все проблемы в Институте начались после того, как в него пришла ты". «Кевин и Мария погибли за полгода до этого, всё началось раньше!», - запротестовала Хельга, но её собственный голос мерк по сравнению с тем, сильным, язвительным. Она не могла его победить, и она уже не впервые ему уступала. - Профессор, - Курт осторожно подходит к нему, точно боясь напугать неосторожным движением. Чарльз слепо переводит взгляд на него, его лицо озаряется детской улыбкой. - Курт, - говорит он, и Хельга не сдерживает радостного вздоха. Узнал. Он узнал его, а значит, всё не так плохо, как могло бы быть. – Курт, ты вернулся? Вагнер встаёт перед креслом на колени, прижимается лбом к подрагивающей руке Профессора. Это донельзя напоминает картину «Возвращение блудного сына», аллюзия столь очевидная, сколь и пугающая. Хельга приближается следом, садится по другую сторону кресла. Она вытирает глаза рукой, надеясь, что её слёз никто не увидит. - Хельга, - звучит надломленный голос, похожий на звук дребезжащей посуды. Максимофф наклоняет голову, пряча лицо в волосах, давит всхлип и ругает себя за малодушие. Почему она не может быть такой же спокойной, как Курт? - Да, Профессор, - находится он, - это мы. Безымянный палец левой руки Чарльза пуст. Вряд ли этот вопрос когда-либо решится для Хельги – она не задаст этого вопроса Эмилии, у неё нет права вызнавать подобное. А Профессор… Нет, об этом даже думать не хотелось. Руки у него холодные, безжизненные. Он слаб, он болен. Он больше не могущественный мутант, а лишь человек, который нуждается в помощи и уходе. Справляются ли с этим уходом Карла и Эмилия?.. Окончив университет, Хельга станет медсестрой. Почему бы ей не вернуться сюда и не осуществлять непосредственные обязанности здесь, рядом с Чарльзом?.. Наверное, сейчас в Институте работал какой-то другой доктор (раньше им был Хэнк, а с новым Хельга не успела познакомиться), но ведь и медсестра была нужна не меньше. Это, конечно, шло вразрез со всеми их с Куртом общими планами, однако любовь к Профессору и желание ему помочь были важнее. Они оба были обязаны ему практически всем, обоим он заменял отца – как они могли пренебречь этим?.. Хельга не сомневалась в Курте. Всё же они покидали Институт не из желания сбежать оттуда, а ради учёбы, а учёба не будет продолжаться вечно. Хельга твёрдо решила обсудить это с Куртом сегодня же. Тишина длилась несколько минут. Эмилия меряла комнату шагами – Хельга не сразу заметила, что взгляд Чарльза прикован к ней. Его глаза двигались медленнее, чем раньше, и всё же двигались. Помнил ли он причины их с Эмилией разрыва? Помнил ли он её? Их роман в Школе воспринимали как данность, о них не сплетничали (а вот о Хэнке с Рэйвен – постоянно, подмечая то какое-нибудь высказывание, то мимолётный взгляд), но Хельга почему-то всегда знала, что Эмилия и Чарльз друг друга любят. Она не могла знать, осталось ли что-нибудь от их чувств, но ей хотелось в это верить. Она не могла забыть свою искреннюю радость, когда на пальцах у обоих появились эти кольца. - Профессор, - первым тишину нарушил Курт. – Джин, она… вы её помните? Обрыв. Хельга гладит Профессора по руке, он поворачивается, смотрит ей в лицо, но не в глаза, а куда-то в нос. Его взгляд одновременно и умный, и бесконечно потерянный. В этом полузнакомом человеке всё ещё слишком много Чарльза Ксавьера, но зародившаяся в нём тень постепенно отвоёвывает его тело и душу. Хельга могла бы ему помочь. После её отравления, после того, как Курт перенёс её в Институт, Джин и Чарльз буквально выдирали её из лап смерти. Их действия не имели отношения к обычной медицине, «особый» яд можно было побороть лишь особыми способностями, и они это сделали. Хельга… должна хотя бы попытаться отплатить Профессору. Никто не может гарантировать результата, однако надо ли сразу отчаиваться, когда шансы ещё были? - Джин, - повторяет она, ненадолго возвращаясь в реальность. – Нам её не найти. Я пробовала, но… Я не чувствую её, и я хочу верить, что всему виной расстояние, правда… Профессор, пожалуйста. У вас хватит сил воспользоваться «Церебро»? - Джин. Где она? – его голос звучит чётко, и это вселяет в Хельгу новую крупицу надежды. - Мы не знаем. И Реми тоже не знает. За спиной Профессора громко хлопает оконная рама. Это будто становится для него каким-то сигналом, обрубившим разговор – вздрогнув, Чарльз отвернулся и от Хельги, и от Курта, и больше уже ни на что не реагировал. Казалось, будто в его голове щёлкнул невидимый рупор, отключив его восприятие реальности. Тишина становится оглушительной. Несколько минут спустя Хельга бесшумно поднимается, перед глазами у неё всё плывёт. Схватив Курта за руку, она почти вытаскивает его из кабинета, растерянная, напуганная, но пытающаяся хоть как-то это скрыть. - Чарльз такой не всегда, - говорит Эмилия, когда дверь закрывается за её спиной и они оказываются в коридоре. Идут занятия, больше здесь никого нет. – Иногда он совсем такой, как прежде… относительно. - В каком смысле? – смотря на дверь кабинета, Хельга не может не думать о том, сколько раз она заходила в него, ища помощи, и сколько раз она эту помощь получала. Человек, который привык исключительно отдавать, теперь мог только брать, и брать так, как берут милостыню юродивые у входа в церковь. Отвратительно. Страшно. - Он путает даты, имена и события. Мне кажется, что в его голове как будто всё перемешалось и что-то исчезло вовсе. Чарльз может не понимать, где он находится, спрашивает, например, что это за место или… или кто я такая, - Эмилия устало трёт глаза руками. Она никогда так раньше не делала, потому что на глазах у неё обязательно были тени и тушь, а сейчас нет ничего. У неё светлые ресницы, а веки воспалённые и опухшие. – В последнее время стал звать Хэнка. Не кричать, а просто звать и пытаться разговаривать с ним, словно он сидит возле него. Сидеть подле когда-то любимого (и, скорее всего, любимого до сих пор) человека, держать его за руку и слушать, как он рассказывает что-то мертвецу. Хельгу пробрала ледяная дрожь. Не зная, зачем, она обернулась – сзади расстилался уходящий в темноту коридор, казавшийся бесконечным. - Мы попробуем ещё, - тихо сказала Максимофф. – Будем сидеть у него каждый день, так или иначе. Нам надо найти Джин, но… вдруг наше присутствие как-то изменит ситуацию в лучшую сторону? Этот вопрос остаётся без ответа. Мрачная тоска на лице Эмилии говорила всё за неё. Остаток дня Хельга захотела провести в одиночестве – ей надо кое-что обдумать. Накинув на плечи кофту и коротко сказав Курту, что к ужину её можно не ждать, она ушла, захватив с собой бутылку воды (хотелось взять бренди, но, начав, она бы уже не остановилась – слишком опасное состояние), стараясь ни с кем не пересекаться. Впрочем, было и не с кем. Школа, их дом – единственное место, которое Хельга могла так называть – наполнилась чужими, незнакомыми людьми. Новые преподаватели, какой-то персонал, всё как в больнице. Хельге чувствовала себя как искусствовед, на глазах которого ножом полосуют «Мона Лизу». Откуда у неё эти нелепые сравнения?.. Она бродит по аллеям, исхоженным ею десятки раз, и сражается с мыслями, предлагающими ей возможные выходы. Почему… почему бы ей не рискнуть и попытаться залезть в голову Профессора? Это, конечно, аморально, но вопросы нравственности были уже третьестепенным делом. Даже если это не поможет, в конечном итоге, отыскать Джин, это могло бы помочь самому Чарльзу. Хельга уже не ребёнок, в любой непонятной ситуации швыряющийся пульсарами, она умеет рассчитывать силу и брать её под контроль. Что ей мешает? «А если я сделаю только хуже?», - мучается она, понимая, что подобный страх не иррационален. И всё же желание спасти Профессора пересиливало. Силу можно дозировать, продвигаясь медленно, и при малейшем ухудшении Хельга сразу же остановится. Это шанс, а шансов у них практически нет. Волнение нарастало. Внезапно всё вокруг начало пугать и раздражать, за каждым знакомым деревом виднелись мрачные, дрожащие тени. Не выдержав, Хельга развернулась и изо всех сил побежала к Институту. Идея, возникшая в голове, срочно требовала чьего-нибудь мнения. Максимофф не понимала, хотела ли она, чтобы её отговорили, или, напротив, убедили – просто она не могла принять такое решение в одиночку. Крохотный совет, состоящий из её самой, Курта, Эмилии и Карлы, выслушал её с одинаковой сумрачностью на каждом из лиц. Карла с Эмилией неуверенно переглянулись, Вагнер продолжал смотреть на Хельгу. Она взяла бы его за руку, если бы они сидели рядом, она знала, что даже если ему не понравится это предложение, он никогда не пойдёт против неё и ни в чём не будет обвинять. - Хельга, - наконец, произнесла Эмилия после томительного молчания. – Это… достаточно смелая идея, но насколько она безопасна? - Не знаю, - прямо ответила Максимофф. – Опыт в таких манипуляциях был у Джин, не у меня. Но… но я могла бы попробовать. - Это опасно. У нас, разумеется, небольшой выбор, и всё же я не стала бы так рисковать, - за весь разговор это была самая длинная из произнесённых Карлой фраз. Она больше слушала, внимательно следя за выражением лица каждого из присутствующих. - От этого зависит, сможем ли помочь Джин или нет. Для Хельги этот аргумент был решающим. Озвученный Куртом, он казался ещё более весомым, только вот сомнений на лице Карлы и Эмилии не убавилось. Вряд ли стоило ожидать другого, да и, в конце концов, Хельга сама вовсе не была уверена, стоит ли идти на такой шаг. Джин Грей, её лучшая подруга. Она может прятаться где-то по своему желанию, а может быть в серьёзной опасности, потому что все они находятся в опасности сейчас, в это жуткое, изменчивое время. Неужели никто ничего не сможет сделать? Неужели они просто бросят это на самотёк?.. Хельга посмотрела на Курта. На его скулах ходили желваки, он о чём-то напряжённо думал, верно истолковав молчание после его слов. - Мы можем задействовать «Церебро» сами? – наконец, спросил он. - Сами? То есть… - Эмилия перевела взгляд на Хельгу. Предложение, пусть и имело свою логику, всё же нельзя было назвать отличным и безопасным решением. Хельга задумчиво оперлась о кухонную тумбу. Конечно, попробовать было можно, тем более что других вариантов у них всё равно нет, однако выйдет ли из этого хоть какой-нибудь толк? Хельга присутствовала при работе «Церебро», Чарльз даже кое-что ей про него (или неё?) рассказывал, но это было давно, и она не пыталась запомнить слова Профессора во всех подробностях. Машина была сконструирована для Чарльза, чьи телепатические способности не требовали никакой подпитки. Хельга не умела вламываться в чужие мысли просто так. Но… но как иначе? Страшно, немного опасно, однако на кону стоит достаточно, чтобы рискнуть. - А ты уверена, что это безопасно хотя бы для тебя самой? – мисс Лидвелл несколько скептически приподняла бровь. - Без понятия. Но вы правы, и напрямую влезать в сознание Профессора я всё же не стану. Я не нейрохирург. А здесь… я буду предельно точной. Если что-то пойдёт не так, сразу же остановлюсь, - Хельга даже не заметила, что сразу начала убеждать остальных решиться на это, хотя сама ещё сомневалась. Курт после слов Эмилии помрачнел, может, подумав, что подавать такую идею всё же не стоило. Дискуссия продолжается ещё несколько минут и состоит из одинаковых, но перефразированных вопросов и таких же одинаковых ответов. Слово «опасность» было произнесено восемь раз, Хельга посчитала. Она прислушивалась к ощущениям, просчитывала вероятность провала, и результаты этих исследований были неутешительны. Интуиция не пожелала дать ей подсказку – это можно было трактовать как скорее добрый знак. На плохие предзнаменования она реагировала яснее. - Мы будем рядом, следить за тем, чтобы всё прошло хорошо, - Эмилия по-солдатски выпрямилась. – Когда ты будешь готова, Хельга? - Я уже готова. Пойдём немедленно, мы и так потеряли достаточно времени. Курт был бы не Куртом, если бы не попытался лишний раз уточнить у неё, уверена ли она в том, что делает. Они говорили телепатически – Хельга делала это, чтобы заодно немного «размять» способности, подготовиться к грядущему. Она отвечает ему, что не простит себе бездействия. Всё равно что смотреть на то, как твой близкий человек тонет, и даже не пытаться хоть чем-нибудь ему помочь. «Я тоже волнуюсь за Джин, но за тебя больше», - передаёт он ей, придержав дверь. – «Как только я почувствую или увижу, что что-то идёт не так, я отсоединю тебя от этой машины». Если он сделает это, то второй попытки у Хельги точно не будет. Надо сделать так, чтобы первая была удачной. Сложно сказать, что такое «Церебро» для того, кто ни разу её не видел. Это устройство заключалось во всей огромной сферической комнате, облицованной неизвестным Хельге голубым материалом и выглядящим донельзя лаконично. Жутковатый шлем, утыканный прозрачными трубками, как-то считывал данные из головы и помогал распространять их на дальние расстояния, усиливая природные способности телепата, пользующегося машиной. Во всяком случае, такова была концепция. Никто, кроме Чарльза, никогда не пользовался «Церебро». Хельга подошла к шлему. Сзади её плотным кольцом окружали Карла, Эмилия и Курт, и их взгляды ощущались почти физически. Как ни странно, но в это мгновение Хельга вдруг перестала нервничать. Окружающий их холод блокировал эмоции и помогал концентрироваться – разрозненные мысли понемногу собирались в единое целое. Хельга глубоко вздохнула. Непривычно было осознавать, что происходящее зависит исключительно от тебя. «Церебро» давно не использовалась, однако никакой пыли на шлеме не было. Максимофф осторожно берёт шлем в руки, скользит пальцами по гладкой поверхности, словно здороваясь. Она – ну и глупости – боится, что машина не признает в ней «достойную», что отвергнет её попытки повторить алгоритм действий законного хозяина. Выдохнув, Хельга надевает шлем на голову и он, как ни странно, сидит как влитой, плотно облепляя голову. Она остаётся одна, отрезанная от спутников, слышит только неясный шум циркуляции крови в собственной голове. Она готова. Телепатия работает от эмоций и ощущений. Передавая мысль человеку, проникая в его голову, его необходимо не видеть или слышать, а чувствовать. И Хельга чувствует Джин так же ясно, как если бы та стояла перед ней, втягивает носом запах её излюбленных духов и неосознанно вытягивает руку, пытаясь дотронуться до её ладони. Воздух медленно электризуется. За закрытыми веками видны переливы голубоватого свечения. «Церебро» начала работу. - Джин, - зовёт её Хельга, не разжимая губ. Она по-прежнему стоит на ногах, но тело становится невесомым, она словно плавает, обитает в невесомости. Лицо обдувает странная прохлада, мышцы сводит покалыванием. – Джин, ты меня слышишь? Напряжение нарастает. Пальцы сводит судорогой, по ним вьются вертлявые серебристые потоки, сила, посланная в непривычное для неё русло, не желает подчиняться. Дышать становится тяжело. Хельга натыкается на непробиваемую стену яростного сопротивления, не здесь – там, где-то вдалеке, на границах энергетических полей, кто-то не хочет пропустить её за предел. - Джин, помоги мне! Отчаянный вопль тонет в волне невидимых стихий. Руки обжигает точно пламенем. Ощущение полёта срывается – Хельга упала, её подбросила вверх как воздушным потоком, а затем резко швырнуло об пол. Кто-то кричал, по лицу струилось что-то невыносимо-горячее, голову раскалывала страшная боль. Вздох дался путём предельных усилий. - Уходи! - Господи Боже, Чарльз! Хельга не поняла, кто это крикнул, голоса окружали её со всех сторон. Она соображала трезво, отчётливо понимая, что происходит, но не могла сделать абсолютно ничего. Несколько долгих, мучительных секунд Хельге казалось, что её голова вот-вот взорвётся от притока крови. Когда темнота перед глазами начала расступаться, она увидела перед собой лицо Курта, держащего её на руках. Рубашка у него была перепачкана в крови. - Что… случилось? – прошептала Хельга, пытаясь посмотреть ему в глаза. Горло словно разодрали когтями, говорить было больно. - Сбой в работе машины. Что-то пошло не так, - Курт тревожно осматривал её лицо. Хельга приподняла едва слушающуюся руку и аккуратно упёрлась ею в пол, пытаясь стабилизировать положение. – Волна… энергии, она… Пол в радиусе метра от них был сплошь усеян медленно разрастающимися тёмными пятнами. Кожу шеи и груди неприятно стягивало – кровь, пролившаяся из носа, начинала засыхать. Хельга с трудом обернулась. Дверь в лабораторию была открыта, ни Карлы, ни Эмилии здесь уже не было. Сколько времени она провела в своеобразном телепатическом трансе? Ей казалось, что всего ничего, не больше минуты, но, если судить по вещественным уликам в виде грязного пола, могло пройти около пяти и даже больше. - Карла бегала к Профессору, её позвали – у него был припадок, - тихо добавил Курт. Хельга глухо простонала. Осознание того, что она натворила, приходило с убийственной неторопливостью. Скоротечность произошедшего влияла на его восприятие - всё случилось слишком быстро... Уходи. Наполненный яростью голос напоминал голос Джин весьма отдалённо, но кто это мог быть, кроме неё? Почему она выгнала Хельгу из телепатической сферы, что, в конце концов, происходит?.. - Я в порядке, - опираясь на Курта, Хельга встаёт на ноги. Голова ещё кружится, но это пройдёт. – Идём к нему, быстро. Курт переносит их прямо в кабинет. Едва только чёрный телепортационный дым рассеивается, Хельга видит кресло Чарльза и окружающих его людей – человека в белом халате, какую-то девушку и Эмилию в перепачканной кровью блузке. На всех лицах застыло испуганное выражение, все три резко оборачиваются на громкий звук, девушка не удержавшись, отпрянула в сторону. - Professor, - выдыхает Курт, двинувшись к нему, но врач вскидывает руку в предупреждающем жесте. Хельга смотрит на всё как в замедленной съёмке. Замечает Карлу, сидящую на диване и стискивающую голову руками, замечает всю ту же треклятую кровь, льющуюся у Чарльза из носа. В воздухе витает страх. Никто ничего не понимает, но всем ясно, что произошло что-то непоправимое. Хельга и Курт стоят в отдалении ото всех, и Максимофф видит в этом – в очередной раз – плохой знак. И она точно знает, что в этот раз чутьё её не обманывает. На негнущихся ногах Хельга подходит к дивану и садится рядом с Карлой. Хилл тихо всхлипывает, её плечи дрожат. Хельге нечем утешить её, нечем ей помочь. Кому она вообще может помочь… теперь? Сквозь пелену усталости информацию воспринимать не получается. Хельга знает, что допустила какую-то ошибку, выполняла действия в неверной последовательности, что привело к катастрофическим последствиям. Она затронула сферу телепатического восприятия Профессора, вторглась в неё, нанесла удар – можно называть как угодно. Хельга понимала это только потому, что ей рассказывал о таком сам Профессор. А врач, специализирующийся на заболеваниях человеческого мозга, говорил об ухудшении состояния, пережитом шоке и так далее. - Всем посторонним стоит покинуть помещение! – сказал он грозным голосом. И они, посторонние, ушли, волоча ноги и опустив головы, чтобы скрыть пылающие от унижения щёки. Стены комнаты поглощают все звуки. Отчаянного хрипа никто не услышит. - Я… я не справилась, - бормочет Хельга, стискивая кулаки. Её боль – пьяная, несдержанная – грозит вылиться в истерику. – Я виновата в том, что Чарльз… И… И теперь Эмилия, и… - Раз на то пошло, это было моим предложением, - ледяное спокойствие Курта не могло успокоить и её тоже, но, во всяком случае, помогало держать эмоции под контролем. – Если захотят играть в судей, пусть винят нас обоих. Хельга вытирает щёки тыльной стороной ладони. Она даже не сразу сообразила, что плачет, как будто в её организме автоматически включился процесс подачи слёз. Темнота действует на нервы – резко взмахнув рукой, Хельга маленьким пульсаром бьёт по выключателю, и под потолком загорается люстра. Окружающий интерьер выглядит неродным, что-то изменилось в этой привычной обстановке, хотя всё было на месте и здесь никто не жил с момента её отъезда. Неуютно, страшно, холодно. - Давай уедем отсюда, - просит она, выждав, пока слёзы освободят горло. – Хоть сейчас. Курт медленно качает головой. - Мы не преступники, чтобы сбегать посреди ночи. И никто нас не выгоняет. - Думаешь, после такого нам рады? - Рады или нет, но и Карла, и Эмилия согласились на наше предложение. Если рассуждать таким образом, виноваты в этом все, и они не меньше, - холодно отчеканил он, и Хельга поняла, что возражать ему в очередной раз у неё не было сил. Курт был прав. – Тебе стоит отдохнуть. Если хочешь, уедем с утра, но я бы не стал этого делать. - Почему? – она безвольно опускается на кровать. Переживания отняли у неё последние силы, сейчас Хельга даже до ванной дойти не смогла бы. - Потому что так ты дашь всем понять, что считаешь себя виноватой. «Но я и так…», - подумала она, тут же обрывая собственную мысль. Потом, не сейчас, голова идёт кругом. Не раздеваясь, Хельга падает на подушку, оставив разговор незавершённым. То ли сон, то ли глухое отчаяние накрывает её чем-то вроде одеяла – а скорее всего, это был Курт, который, как и всегда, ни в какой ситуации не терял способности размышлять трезво. Чарльз вставал рано – в пять-шесть утра. Хельга проснулась в четыре. Её по-прежнему мутило, одна только мысль о еде вызывала отвращение, поэтому она глотнула воды, и, даже не переодеваясь, выскользнула из комнаты. Глаза болели, кажется, во сне она плакала. На часах была половина пятого, солнце ещё не взошло. Хельга не могла прекратить оборачиваться, ей всё мерещилось, что за ней кто-то следит. Странно было осознавать, что Институт, в который она так мечтала вернуться, стал местом, из которого она¸ наоборот, хотела вырваться. Правда Курта не желала соприкасаться с её собственными ощущениями. Хельга чувствовала враждебность, источаемую стенами, инстинктивно понимала, что здесь ей больше не найти друзей. Цена пары фраз и трёх движений. Одной ошибки. Она знала, что застанет Чарльза бодрствующим, и всё равно боялась этой встречи. Он не повернул головы ей навстречу, не дёрнулся, когда она позвала его по имени. Самый тёплый день для него был холоден, он не почувствовал бы ни лёгкого дуновения ветра, ни яростного урагана – пустой сосуд, лишённый эмоций и воспоминаний. Усугубила ли Хельга начатое или породила в его голове новую болезнь, но прежний Чарльз, которого они знали, сейчас был потерян. Хельга садится на диван, вспоминая, как сидела на нём же и изучала все его загадочные приспособления, направленные на разработку её магических талантов, как перелистывала страницы силой мысли, как рассматривала шкатулки… Профессор не научил её проникать в чужие головы, она умела это и без него, но он превратил это в оружие, поразившее, в конце концов, его самого. - Профессор, - зовёт она его, зная, что не получит ответа. Сердце сжимается и вот-вот разорвётся на куски. «Простите меня», - Хельга жмурится, прикладывает пальцы к вискам. Чарльз должен был её услышать. Даже если он ничего и никогда больше ей не скажет, она хотела, чтобы он знал, что она раскаивается. Сжав его руку на прощание, Хельга бросается прочь. Они не помогли Джин, но сделали хуже Профессору. Теперь в вопросе поиска подруги можно было рассчитывать исключительно на самих себя – Хельга думала так ещё около недели, ровно до того момента, когда Грей с ней связалась. А за семь дней до этого звонка они с Куртом взяли вещи, которые так и не успели разложить по полкам, попрощались со всеми ещё знакомыми людьми – в глазах Эмилии и Карлы виднелось сочувствие, но от этого становилось только хуже – сходили на могилу к Хэнку и уехали, без единого обсуждения решив больше никогда об этом не вспоминать. Звонок от Джин раздался в половину первого ночи. Хельга, бежав к телефону, споткнулась и ударилась коленкой, а в телефонную трубку вцепилась так, что та едва не разломалась под натиском её пальцев. Джин поздоровалась, и по голосу Хельга слышала, что та не улыбается. Она просто сказала, что с ней всё хорошо («я в порядке» ровным, сухим голосом), а потом – эта страшная фраза, «не ищи меня больше». Гудки. Равномерные, частые. Трубка клацает, возвращаясь в выемку на аппарате. Хельга идёт на кухню, вытаскивает из ящика нож и вонзает его в плечо. Неглубоко, но кровь течёт, струйками скатываясь к ладони. Хельга тянет ручку вверх, прочерчивая небольшую полосу, и вытаскивает лезвие из раны. Сначала она моет нож, вытирая его насухо лежащим у раковины полотенцем, и, убрав его обратно, подставляет под струю воды руку. Пластыря в аптечке не находится, Хельга опять забыла его купить. Она прижимает к порезу полотенце и ложится в кровать. Курт вот-вот должен был прийти домой.***
Война, роды и налоговые чеки – все эти вещи всегда появляются в жизни не вовремя. Это была цитата из какой-то книги, кажется, из «Унесённых ветром». Хельга добавила бы в этот список месячные, боль в зубах и ломающиеся ногти. И, разумеется, Клайва Уайатта. С их последней встречи прошло, кажется, года три-четыре. Он приезжал в Школу, чтобы заявить, что Хельга напилась и навыдумывала невесть чего, а Чарльз и прочие отчаянно её покрывали. Ещё он успел унизить всех и каждого, десять раз потереть усы и сто десять раз посмотреть в декольте Джин. У Хельги не было повода его вспоминать, наоборот, она очень хотела навсегда о нём забыть. Судьба решила над ней поглумиться. - Рад вас видеть, - оглушает её знакомый голос. Хельга неторопливо шла домой, наслаждаясь прохладой весеннего утра и отсутствием занятий. Дома ждала кипа работы, но об этом совсем не хотелось думать, когда над головой было такое потрясающе-прозрачное небо, а в руке – пончик с клубничным джемом. Она так и не отучила себя от вредной привычки есть на ходу. – Надеюсь, что это взаимно. Хельга поднимает голову со спокойствием, удивившем её саму. У неё было хорошее настроение, чего с ней давно уже не случалось, и она не собиралась позволить кому бы то ни было его испортить. Привет из недалёкого прошлого, прибывший без приглашения, точно не был этого достоин. Она знала, что внешне довольно сильно изменилась за эти годы, но Уайатт остался таким же, и эмоции вызывал прежние. Близко посаженные глазки смотрят одновременно и расслабленно, и пристально, борода изящно подстрижена, волосы расчёсаны и уложены с неправдоподобной педантичностью. Морщин разве что прибавилось. Одет Уайатт был, в отличие от нескольких предыдущих раз, попроще – рубашка, свитер, светлые брюки. Ветер донёс до Хельги запах дорогого парфюма. - Подозреваю, что это нельзя назвать счастливой случайностью, - она решила обойтись без вступительных изречений. Уайатт вряд ли затеял мирную прогулку в оздоровительных целях, и раз Хельга на него натолкнулась, он явно этого хотел. Интересно, он и правда её поджидал? Выходит, изучал расписание, отслеживал обычный маршрут от университета до кампуса… Эти мысли вызывали раздражение, но не панический страх. Максимофф не строила иллюзий относительно свободы слова и анонимности. Найти человека не составило бы труда любому, у кого есть хорошие мозги и компьютер, что уж говорить о ком-то из правительства. - Нельзя, - согласился он. Присущие ему невыразительно-издевательские интонации оставались при нём, но, кажется, пустая болтовня в его планы не входила. – Мне надо с вами поговорить. Хельга не сдержала усталого вдоха. Опять. Эти твари никогда не оставят их в покое, им всё мало крови и слёз. Что на этот раз? Распишитесь здесь, если не хотите провести остаток дней в психушке? - Я не хочу с вами разговаривать, - довольно резко ответила она вместо уже вертящегося на языке стандартного «нам не о чем говорить». К чёрту расшаркивания, Уайатт этого не заслуживает. – Оставьте меня в покое. - Не торопитесь с ругательствами, мисс… Максимофф, - эти его выступления с коверканием её фамилии даже перестали быть увлекательными. Сейчас Хельгу это не злило. Ей нравилась фамилия отца, но брать её себе было как минимум небезопасно. Имя Эрика Леншерра было широко известно на весь мир (после освобождения он жил под другим именем, но немногочисленный приближенный круг продолжал пользоваться настоящим), имя же Хельги Максимофф практически никому ни о чём не говорило. Желания в порыве мести избавиться от материнской фамилии у Хельги тоже не было – короче, ни одной причины для карусели с бумажной волокитой. Уайатт мог звать её, как ему угодно, лишь бы отстал поскорее. – Опрометчивые решения, как правило, влекут за собой неприятные последствия. - Вы мне угрожаете? - Всего лишь озвучиваю очевидные вещи. Многословие Уайатта было наверняка отточено годами заседания в правительственных верхушках. Да он самого Сатану мог бы заболтать так, что тот взмолился бы о пощаде. - Темы, о которых пойдёт речь, не пристало обсуждать на тротуаре, - добавил он, глядя на неё поверх очков в прямоугольной оправе. Хельга готова была поклясться, что они стоили целое состояние. – Быть может, мы пройдём ко мне в машину? Настал её черёд посылать выразительные взгляды. Ситуация начинала принимать юмористические обороты. Хельга не думала, что таким нехитрым образом Уайатт собирался устроить её похищение, но, если это было правдой, это было уже попросту смешно. Ни дать ни взять педофил из плохого телесериала. Хельга даже почувствовала какой-то интерес, хотя, само собой, лезть к этому придурку в машину не собиралась. - Я невежлив, - он верно растолковал её молчание как отказ. – Прошу прощения. Тогда позвольте пригласить вас на ужин сегодня вечером. Я знаю, что планов у вас нет. В девятнадцать часов. Вас устроит? - Послушайте, - пусть с трудом, но Хельга нашла в себе силы говорить нормальным голосом, не срываясь на крик. – В своё время вы уже доставили мне достаточно неприятностей. Что бы вы мне ни предложили, меня это не интересует. Я не хочу иметь с вами ничего общего. Я достаточно понятно выразилась? - Более чем. Однако я настаиваю, - лицо Уайатта стало серьёзнее. Наверное, её категорический отказ повлёк бы за собой какие-либо проблемы для него. Хельга была бы не против, разумеется, их устроить, просто уже поняла, что разговор так или иначе состоится, вопрос лишь в том, в каких обстоятельствах. – Это не интересует вас сейчас, но, уверяю, заинтересует чуть позже. И вы в любом случае ничего не потеряете. На этот раз её молчание он принял за согласие. Удивительно популярное заблуждение. - Я заеду за вами в шесть тридцать. - Я не сяду к вам в машину. - Ваше право. Тогда буду ждать вас в девятнадцать часов на Уиллер-стрит, третий дом. Ресторан… - название было труднопроизносимым, и, кажется, итальянским. Хельга не захотела переспрашивать, решила, что как-нибудь разберётся. – До встречи. Уайатт развернулся и пошёл в сторону располагающейся неподалёку парковки. Хельга завернула пончик в обёртку и убрала в сумку – весь аппетит у неё улетучился вместе с хорошим настроением. Особенно её злил факт того, что ей придётся соврать Курту, потому что внятно объяснить своё решение сходить на этот чёртов ужин она вряд ли могла. Они начали бы спорить, может, поссорились бы – и всё из-за её глупого любопытства. Пусть лучше это останется тайной. У Курта сегодня была практика в соседнем городе, вернётся он часам к двум ночи, а ужин точно не займёт столько времени. Несмотря на эти размышления, собираясь, Хельга чувствовала себя погано. Она не привыкла врать Курту, они друг другу доверяли, и ей было стыдно перед самой собой. Раз десять она думала наплевать на всё и остаться дома – что ей, в конце концов, мешало?.. Но в итоге она подкрасила глаза и губы, надела свободные чёрные брюки с белой блузкой, собрала сумку и, проклиная всё на свете, вышла из дома. Ей не хотелось признавать, что ресторан произвёл на неё хорошее впечатление. В нём не было никакой дутой роскоши, всё выглядело просто, но при этом дорого. У Хельги, правда, опыт посещения ресторанов был довольно скудным, поэтому она руководствовалась исключительно внутренним чутьём. Оно же подсказывало, что цены здесь ошеломляюще дорогие, поэтому рассчитывать приходится разве что на чашку чая. На всякий случай Хельга решила не позволить Уайатту заплатить за себя, хотя, может, это в его планы и не входило. Легче полагаться на свои (весьма ограниченные) средства. - И снова здравствуйте, - дежурным голосом поприветствовал её Уайатт и даже встал из-за стола, чтобы, какая прелесть, отодвинуть ей стул. Хельга не снизошла до улыбки, просто сказала «спасибо». Она хотела, конечно, отодвинуть стул самостоятельно, чтобы Клайв оказался в глупом положении, но подобная выходка только выставила бы её дурочкой. При общении с раздражающими людьми Хельга моментально превращалась в злобного подростка, огрызающегося на каждом шагу. Сдерживать себя стоило ей колоссальных усилий. – Прекрасно выглядите. Это была лесть, причём достаточно топорная. Голос у Уайатта был в высшей степени равнодушный, словно он докладывал врачу о симптомах простуды – насморк, кашель, прекрасно выглядите, температура и потливость. Впрочем, его склизкий взгляд уже почти дежурно скользнул в зону её декольте. - Надеюсь, вы голодны, - невозмутимо продолжал он, даром что Хельга пока не сказала ни слова. – Разрешите сделать заказ за вас? В ответ она пожала плечами. Конечно, ей не доводилось есть в подобных местах, и можно было бы коварно воспользоваться таким шансом, но она не собиралась задерживаться надолго. - Может, перейдем сразу к делу? - Как вам угодно, - Уайатт, наверное, решил, что если он будет и дальше оттягивать разговор, Хельга может разозлиться и уйти. Она, разумеется, собиралась сделать это, просто чуть-чуть попозже. – Я хотел предложить вам сотрудничество, Хельга. Как вы смотрите на возможность работать на правительство? От возмущения Хельга даже пропустила мимо ушей наглое обращение по имени. Этот индюк, кажется, совсем из ума выжил. Работать на правительство? Да это даже звучит смешно. - Подождите отказываться, для начала выслушайте меня, - продолжил он, едва она открыла рот. – Думаю, стоит сразу сказать, что выгодно это в первую очередь вам. Нам есть, что вам предложить, уверяю вас. - Нет-нет, я хотела спросить о другом, - Хельга не выдерживает и улыбается, сама не зная, чему. Происходящее её забавляло, слишком уж это всё напоминало дешёвую комедию. – Почему именно я? Или вы каждого мутанта ведёте в ресторан? Она представила, как расфуфыренный Клайв изо дня в день ужинает с кем-то из её одноклассников, и едва смогла подавить нервный смешок. Если вообразить на её месте кого-то из парней, например, шокированного Сиро Ёсиду, всё становилось ещё абсурднее. - Я ждал этого вопроса, - Клайв зачем-то кивнул ей. – Видите ли, здесь много причин. Многие из ваших друзей уехали из Штатов и оказались вне зоны нашей досягаемости, а среди оставшихся достаточно граждан других стран. Вы родились здесь, и это, смею заметить, немаловажный фактор. Нам было бы… проще наладить контакт. - И всё? Для вас имеет значение лишь патриотизм? - Для нас имеет значение то, на что вы способны, и то, как это может быть применено. К ним подошёл официант. Хельга, сама не зная зачем, опустила глаза в тарелку. Вопрос про ресторан Клайв проигнорировал, а она решила про него не напоминать – и так уже было ясно, что слушать его придётся долго, поэтому намеренно растягивать это время ей не хотелось. «То, на что вы способны». Он, наверное, снова напомнит ей про пару весёлых случаев из прошлого – хорошо, что Хельга может вспоминать это без содрогания и угрызений совести. Мысленно она перебрала своих одноклассников по именам, раздумывая, кому ещё Клайв мог предложить взаимовыгодное сотрудничество. Реми, как подданный Франции, отпадал сразу, Сиро тоже уехал из США. Джон и Сэм точно попадали в группу риска. Карла… возможно, но Хельга сомневалась – её способности, несмотря ни на что, очень плохо контролировались. Она в принципе старалась ими практически не пользоваться. Курт недавно получил американское гражданство, но, быть может, правительство понимало, что для подобной работы (собственно, Хельга не представляла, что это может быть за работа, но в её воображении рисовались картины исключительно из шпионских боевиков) нужен мутант с менее приметной внешностью. Ещё оставалась, конечно, Элисон Блэр – тоже вполне подходящая кандидатура. Маленьких детей, наверное, в расчёт не брали. - Вы готовы слушать дальше? – спросил её Уайатт и тут же продолжил, не дожидаясь ответа. – Понимаю, мы с вами не с того начали. Но, уверяю вас, в деле вашей семьи… Встреча обещала затянуться надолго. Пространные рассуждения Клайва относительно работы судебной системы штатов Хельга предпочла прослушать. Она снова напрягла слух лишь тогда, когда речь, наконец, зашла про непосредственные условия предложения. - Мутант с вашими талантами оказал бы неоценимую помощь правительству, - сказал он таким тоном, будто это должно было стать решающим аргументом в вопросе. Хельга безразлично пожала плечами. Ей не было никакого дела до правительства, изо дня в день пытавшегося прижать мутантов посильнее. – Вижу, для вас этот фактор ничего не значит? - Не значит, - спокойно подтвердила она. Неужели Уайатт всерьёз рассчитывал застыдить таким примитивным образом? Даже звучит абсурдно, однако вздох, который он издал, выглядел достаточно правдоподобно. То ли Хельга научилась распознавать откровенно наглую ложь, то ли Клайв просто был плохим актёром. - Раз вопрос личной выгоды для вас превыше всего, то вас должна заинтересовать возможность наблюдаться у профессиональных психиатров. Сказанное было настолько неожиданным, что Максимофф с большим трудом удалось сохранить самообладание. Голову затуманило волной удушающей паники, однако уже привыкшая к этому Хельга быстро смогла её обуздать. Откуда… откуда Уайатт знал об этом? Подкупил её доктора или взломал базы данных? Вряд ли это так уж сложно, учитывая место его работы – к слову, Хельга понятия не имела, какую именно должность он занимал, и не горела желанием узнать этого. Он так уверенно об этом сказал, выходит, это было не просто догадкой… Грязный ублюдок, как же хотелось прямо сейчас приложить его об стол… - Какая гадость, - процедила она. – И вы даже не стесняетесь такого открытого вмешательства в мою жизнь и нарушения законов? Вы… - Не торопитесь с оскорблениями. Если бы вы поддерживали контакт с вашей матерью, то знали бы о её проблемах, и, соответственно, были бы предупреждены. Миссис Максимофф уже давно переведена из тюрьмы в специальную психиатрическую лечебницу. Её заболевание… наследственное. - Кажется, у вас нет права на разглашение такой информации. «И никакая она не миссис, она ведь не замужем, придурок», - думает Хельга, чувствуя, как спину покрывает холодный пот. – «Сволочь… идиот, мразь…». Список оскорблений можно продолжать бесконечно, но сейчас у неё есть мысль поважнее – бежать, бежать, бежать. Уайатт протягивает руку к её руке, лежащей на столе, и Хельга отдёргивает её так резко, что едва не сбивает расставленные и всё ещё пустые бокалы. Точно по волшебству из ниоткуда вновь вырастает официант, и оба бокала заполняются красным вином. Клайв приподнимает свой, Хельга не шевелится. Он пьёт в одиночестве. На них наверняка косятся, если есть кому коситься. От напряжения Максимофф даже голову повернуть не может. - Мисс Леншерр, - впервые за весь вечер в голосе Клайва не слышно ироничной насмешки, - на вашем месте я бы подумал трижды. Пытливый взгляд Уайатта жжёт насквозь. Хельгу едва ли не трясёт. - Мистер Уайатт, - вкрадчиво говорит она, титаническими усилиями не выдавая дрожь в голосе, - на вашем месте я бы не разговаривала со мной в таком тоне. Диалог плохих злодеев из низкобюджетного ужастика. Хельга не может ему угрожать, ей нечем ему угрожать, и они оба это понимают. Он играет с ней. Зачем? Чего он хочет? - Я наслышан о ваших особых талантах. Вам невыгодно быть моим врагом, - улыбка обнажила верхний ряд идеально-ровных зубов. Уайатт пугал её. – Но как союзники… Неудобные туфли жестоко впиваются в кожу. Этот взгляд, ещё более липкий, чем два года назад, вот-вот проделает в ней дыру. Хельга готова была поклясться, что никого не ненавидела так сильно, как Уайатта, никто ещё не раздражал её так сильно. За маской отточенных манер и безупречной вежливости прятался насквозь гнилой человек, преследующий свои, ему одному известные цели. Что-то правдивое он, конечно, сказал. Ему (и всем тем, кого он представляет) подобное сотрудничество действительно выгодно. Иначе бы он его и не предлагал. А ей и прочим мутантам… Да это ведь даже звучит смешно. - … не торопитесь с ответом, Хельга, - резкий переход на поимённое обращение едва не заставил её вздрогнуть. Максимофф сощурилась, словно пытаясь разгадать, что же Уайатт прячет на глубине своих спокойных, как у удава, глаз. – Не стоит поступать на эмоциях. Быть может, чуть позже… вы поймёте, что это не то предложение, от которого стоит отказываться. В конце концов, вам и самой бы наверняка хотелось кое-что узнать о себе, верно? Например, о том, как сейчас живёт ваша подруга, мисс Грей?.. Вы ведь не общались уже почти год. Или о том, какую роль вы и ваша… кхм, магия сыграли в смерти мистера Хэнка Маккоя… Повисает тишина. Несколько минут они сидели молча. Хельга не могла оторвать глаз от скатерти. Если с предыдущими словами она ещё могла справиться, то последние фразы стали решающими – казалось, ещё чуть-чуть, и из глаз польются слёзы. Шок сменялся гневом и отчаянием. Она уговаривала себя не верить, не поддаваться на уловки этого ублюдка, но было уже слишком поздно. Клайв Уайатт продолжал смотреть на неё, ни на секунду не отводя взгляда, и Хельга чувствовала, что не может выдержать прямой схватки, ни зрительной, ни словесной. Она смотрела в тарелку, в пол, на люстру – куда угодно. Ей, кажется, удавалось сохранять видимое спокойствие. «Как он смеет произносить его имя», - думает она, кусая губу. – «Урод, я могла бы расплющить его голову прямо здесь, да тебя убить недостаточно…». - Думаю, этот разговор стоит завершить, - произнёс Уайатт, и Хельга неохотно подняла на него глаза. – Быть может, поговорим о чём-нибудь другом? Я знаю, что вы учитесь на медсестру. Не расскажете, почему именно это направление? - Вы звали меня на деловой ужин. Раз дела мы уже обсудили, я больше не вижу причин здесь задерживаться, - холодно произнесла она. На его лице промелькнуло подобие досады. Может, Уайатт понял, что не является настолько хорошим дипломатом, насколько привык себя считать? Хельга осталась бы, если бы Уайатт сказал что-либо ещё про Хэнка или Джин. Была ли эти слова банальной приманкой, чтобы удержать её внимание, или за ними всё же хоть что-нибудь стояло?.. Максимофф не была идиоткой, она понимала, что расспрашивать сейчас бесполезно. На прямые вопросы ей все равно не ответят. - Понимаю, вас ждут. И всё же, уделите мне хотя бы ещё полчаса. «Вы заготовили ещё парочку оскорблений?» - подумала она, мысленно кривясь. Воспоминания о предыдущих встречах были слишком яркими, чтобы не проецировать их на происходящее сейчас. Внешне Уайатт не изменился. Может, в его и без того двухцветной причёске прибавилось седины, но не более. Он по-прежнему выглядел ухоженным, хоть и некрасивым, мужчиной, и от него пахло всё тем же одеколоном, но весь этот напускной лоск Хельгу обмануть не мог. Каждое его слово наглухо отпечаталось в памяти. Он не желал добра ни ей, ни кому-либо из мутантов в принципе. Быть может, он находил их забавными. Может, боялся или презирал – не всё ли равно? - Боюсь, если я просижу рядом с вами ещё хотя бы минуту, меня стошнит, - отрезает она, резко поднимаясь. Уайатт не успевает ничего не это ответить. Развернувшись на каблуках, Хельга едва ли не выбегает из ресторана, надеясь, что Клайв не заметил её ужаса. Он знал слишком много. Наверное, он знал всё. Может ли он теперь начать её преследовать?.. Страх давит на горло. До дома Хельга бежит, не оборачиваясь. Ей кажется, что Уайатт вот-вот её догонит, и, обхватив шею руками, медленно и с наслаждением задушит.***
Курт не любил такого рода вечеринки. Слишком много народу, слишком громкая музыка, слишком много алкоголя и так далее. Он пришёл сюда скорее из необходимости, зная, что на факультете его считают странным и желая хотя бы попробовать с кем-нибудь подружиться. Хельга, пошутив, что в такие места молодых людей не отпускают в одиночестве, пошла с ним – хоть что-то во всём этом было хорошее. В последнее время она была сама не своя, всё реже улыбалась, всё чаще нервничала. Может, небольшой отдых пойдёт на пользу им обоим. Повод – начало лета. В общем-то, студентам никогда не нужен повод для того, чтобы напиться, но когда он появляется, масштабы гуляний резко возрастают. Устраивал всё однокурсник Курта, Джеймс. Друзьями они не были – у Курта вообще не получилось близко подружиться ни с кем из своего нового окружения – но общались неплохо. Вечеринки Джеймс закатывал постоянно, но как-то так сложилось, что впервые Курт попал на неё на третьем году обучения. - Ого, - сказала Хельга, поморщившись. Они подошли к нужному дому и были заранее оглушены орущей музыкой. Происходящее напоминало какой-то фильм, слишком уж типичная была картинка: и танцующие полуголые девушки, и красные бумажные стаканчики с алкоголем, и громыхающая стереосистема, занимающая чуть ли не половину целой комнаты. Не то, чтобы Курту здесь нравилось, но надо же сделать хоть одну попытку влиться в коллектив. По взгляду Хельги (лицо она сохраняет приветливым, но Курт слишком хорошо её знает) он догадывается, что она полностью разделяет его эмоции. - Не ожидал тебя здесь увидеть! – кричит Курту в ухо невесть откуда взявшийся Джеймс, явно уже пьяный. Вечеринка началась часа три назад, набраться наверняка успели все. Джеймс перевёл расфокусированный взгляд на Хельгу. – Познакомишь? Я тебя, кажется, уже где-то видел. - Хельга, - она не стала протягивать руку, ограничившись кивком. – Мог увидеть на территории кампуса, но вообще я учусь в другом университете. - Понял, - кажется, он ничего не понял, зато его взгляд надолго задержался на лице Хельги. – Линзы отпад. - Придурок, - пробормотала Хельга, когда Джеймс отошёл. Курт только рассмеялся в ответ. Они вместе обошли дом, осматриваясь (и пытаясь понять, чем они могут здесь заняться). Курт ожидал увидеть на заднем дворе бассейн, просто потому что бассейны были стандартным дополнением к домам такого плана, однако вместо этого там оказался только небольшой сад, точно так же заполненный людьми. Здесь было тише, чем в доме. Как ни странно, но сильно пьяных здесь не было – все казались только в меру выпившими. - Ладно, если я буду трезвой, то не смогу пробыть здесь даже часа, - Хельга издала нечто вроде смешка и не без труда отыскала на выставленном на траву столике пустой и чистый стаканчик. – Тебе налить? - Да. Воды, - чтобы хоть немного напиться, ему потребовалась бы целая бутылка чего-нибудь очень крепкого, а такой цели перед Куртом не стояла. У Хельги не было проблем с опьянением, но были проблемы с лекарствами – почти никакие таблетки на неё толком не действовали. Организм у неё работал очень избирательно. Воду здесь оказалось найти ещё сложнее. Себе Хельга налила белый ром, ничем не разбавляя – так пить, по её мнению, было проще, чем заливать алкоголь сиропами и газировкой. Она выпила, даже не жмурясь, и потом коротко констатировала, что на алкоголе хозяин вечеринки безбожно сэкономил. - Чем вообще занимаются на таких вечеринках? – спросила его Хельга, рассчитывая, что опыт у него более обширным. Курт пожал плечами: - Тем же, что ты и видишь. Пьют, курят, играют во что-нибудь… - …трахаются под кустами, - дополнила она, хмыкнув. – И стоило ради этого приезжать? Кусты и у нас во дворе есть. - Как и скрытые камеры. - Тебя они не засекают, а я могу сказать, что напилась и… К ним подошёл какой-то парень, и Хельга оборвалась на полуслове. - Привет! – он выглядел довольно трезвым и улыбнулся вполне дружелюбно. Курт ответил ему тем же, Хельга сдержанно кивнула. – Мы тут компанию собираем для игры в "правду или действие". Хотите с нами? - Э-э-э, наверное, да, - нерешительно ответила Хельга. Кажется, она была удивлена. - Супер! Через пять минут собираемся вон там, - парень махнул рукой на отдалённую часть сада, где возле забора валялась куча миниатюрных сидушек, как от табуреток. – Зовите ещё людей, я пока в дом схожу. - Это так и происходит? – спрашивает Хельга, едва парень от них отошёл. – Ты его знаешь? - Впервые вижу. - И он вот так просто зовёт нас в игру?.. Но мы ведь незнакомы! - В этом и смысл. Пока играешь, так или иначе со всеми познакомишься, - Курт пожал плечами. Хельга неопределённо хмыкнула, но больше ничего говорить не стала, просто налила себе ещё рома. Компания собралась небольшая, человек на двенадцать (а всего на участке, судя по шуму, было не меньше сорока). Наверное, большинство ещё не располагало к относительно тихим играм. Из них четверо были однокурсниками Курта, ещё человек пять выглядели отдалённо знакомыми, остальных же он не знал. В Институте они тоже играли в «правду или действие», и тоже с алкоголем, но там у них была совершенно другая компания. Никаких обидных вопросов или заданий, даже целоваться почти никого не заставляли, у них были возможности гораздо интереснее. Каждую такую игру неминуемо разгоняла разъярённая Рэйвен, которая часто становилась жертвой «действий». Хэнк над ней подтрунивал, но, когда надо было включать серьёзного преподавателя, как мог строго всех отчитывал. - Я к вам! – в круг плюхнулся Джеймс с бутылкой воды. Он, как ни странно, был явно трезвее, чем десять минут назад. – С кого начнём? Как и предполагал Курт, ни «правда», ни «действие» вариативностью не отличались. На первом кругу вопросов задали всего два, из них первым был «ты девственница?», а вторым – «ты гей?». Одну девушки заставили (или попросили, тут как посмотреть) снять юбку и закинуть её на крышу дома, но запущенная в другом направлении юбка улетела к соседям через забор, вызвав взрывы хохота. Когда очередь дошла до Хельги, заказчик задания явно растерялся, и, не дожидаясь, пока она выберет категорию, спросил очень невинный по меркам ситуации вопрос – как долго они с Куртом встречаются. - Долго. Больше пяти лет. - То есть, с подросткового возраста? – удивлённо спросила девушка без юбки. Её качало из стороны в сторону, и соседка слева любезно предоставила ей кофту, которой она прикрыла бёдра. – Тебе же явно не больше двадцати. - Двадцать один. Да, с подросткового. - А-а-а… И как вы познакомились? Курт, ты же, наверное, из той… ик… школы? – несколько человек, до того о чём-то перешёптывающихся, замолчали и начали внимательнее прислушиваться к беседе. – Не помню… Как-то она там называлась… Подле девушки сидел Джеймс. Начатый разговор его явно насторожил, но он постарался не подать виду. Курт оглядел круг и заметил на каждом из лиц неподдельное, неприятное любопытство. Кажется, свернуть с этой темы будет непросто, но можно было попробовать. - Ты же мутант, - глубокомысленно заключила девушка. Курт не знал её имени, она была именно из той, незнакомой ему категории. – Ну, то есть… ик… это видно. Хельга, а тебе, ну, не страшно? Встречаться с мутантом? Соседка «незаметно» толкнула ораторшу локтем, но та сделала вид, что не обратила внимания. Очевидно, подобным вопросом она задавалась не впервые, просто раньше не выпадало случая узнать на них ответы. Остальные в кругу казались одновременно и напуганными, и заинтригованными. Курт мысленно скривился и решил сам положить всему этому конец, но Хельга оказалась быстрее: - До безумия. Видишь, я аж поседела от ужаса. Реплика была встречена одобрительным хохотом, однако вопрошающую ответ не удовлетворил. - Давайте дальше, Хельга уже ответила, - попыталась вмешаться её соседка. - Нет-нет, погоди, я же серьёзно! – точно не слыша никого вокруг, сказала девушка, которую Хельга шёпотом окрестила «дурой в трусах». - Не поймите меня неправильно, - извиняющимся тоном продолжила она. С каждым словом её язык заплетался всё сильней, она была сильно пьяна. – Но ведь ген этот, это же как иметь при себе… ик… оружие. Если я буду ходить по улице с огромным топором, меня ведь а-арестуют? Так почему… - Ло, угомонись, - негромко сказал какой-то парень с другого конца круга. Курт пригляделся и узнал в нём Йена, другого своего однокурсника. Отношения у них были прохладными. Йен скорее не хотел разжигать на вечеринке бессмысленный спор (который имел все шансы закончиться руганью), чем чувствовал неловкость перед Куртом. Однако девушка и не думала униматься, к тому же, в кругу у неё явно были единомышленники. Наряду с расовыми распрями вопрос мутантов по-прежнему волновал людей по всему миру, и каждый, разумеется, считал своё мнение наиболее правильным. Курт посмотрел на Хельгу, мысленно предложил ей уйти, пока в их сторону не посыпались оскорбления (он не сомневался, что до этого обязательно дойдёт). «Это забавно», - ответила ему Хельга, криво улыбнувшись. У них, конечно, нечасто выпадала возможность послушать подобные размышления, и Хельга не хотела её упускать. Курт её стремлений не разделял, но от лишних пяти минут вряд ли что-то изменится. - Не затыкай мне рот! – агрессивно выкрикнула Ло, бывшая, скорее всего, Шарлоттой или чем-то вроде этого. – Я ведь никого обидеть не хочу, да? Что такого в моём предложении контролировать мутантов, если они могут быть опасны? Девушка даже немного протрезвела. Её горящий взгляд оббегал всех сидящих, и на лице многих из них читалось согласие с её мыслями, просто их языки не были развязаны алкоголем. Все эти «я не ненавижу их, но…» - какое же лицемерие, лучше уж прямо говорить, что боишься или презираешь кого-то. - А как ты хочешь их контролировать? – поинтересовалась Хельга непринуждённым тоном, покрепче сжав руку Курта. Пока остальные не знали наверняка о том, что она мутант, она могла поиграть в двойного агента. – Вживлять чипы в голову? На поводок сажать? - Некоторых, может, и стоит, - невозмутимо ответила Ло, вызвав волну смешков и аханий. – А всех остальных… вообще, да, чипы – это неплохая идея. Вот бы изобрели такие, чтобы они могли считывать мысли того, кому их… вставляют. И когда появлялась бы какая-нибудь опасная мысль… - Чип детонировал бы, - с весёлой улыбкой закончила Хельга. – Идеальный план, можно сказать, блестящий. Уже представляю себе эти улицы с кучей безголовых трупов. - Ну нет, не так же, - возразила какая-то девушка недалеко от Ло. – И потом, мутантов так мало… никакой кучи бы не образовалось… Курт заметил, что на него то и дело косятся большинство сидящих в кругу – видимо, ждут, когда он наконец выскажется или хоть как-нибудь отреагирует на столь явные выпады в его сторону. Однако просто слушать было куда интереснее. У него не получилось бы быть обиженным на этих людей. На ум пришла одна из самых знаменитых в Библии фраз – «Отче, прости им, ибо не знают, что делают». Что они, в конце концов, могли знать о мутантах? Они наверняка видели на телевидении интервью Профессора, наблюдали за процессом над Эриком Леншерром, слышали про Мистик, и, наверное, на этом всё. О нём самом как о мутанте они тоже вряд ли могли много знать. За время учёбы Курт ни разу не демонстрировал ни телепортации, ни суперсилы. Удивить студентов он мог разве что быстрым метаболизмом, и, как следствие, огромным аппетитом. - А среди людей опасных не встречается? – иронично поинтересовалась Хельга. Руки она спрятала в карманах кофты, замёрзла, наверное. Курт аккуратно приобнял её за спину. – Помните того ненормального, который убил тринадцать человек? Ричард Рамирес. Его в прошлом году поймали. Не читали, что он вытворял со своими жертвами? Может, раз на то пошло, чипы надо бы вживить вообще всем на планете? Ло нахмурилась. Беседа с самого начала выходила за границы дружеской перепалки, а сейчас атмосфера накалялась с каждой секундой. - Но степень риска в… таком случае выше! – глубокомысленно заключила она. Соседка попыталась ухватить её за локоть, но Ло её оттолкнула, подстёгиваемая, видимо, не только алкоголем, но и какими-то личными страхами или интересами. – Если бы мутантов, то есть… ик… их рождаемость можно было бы контролировать искусственно… - Ты что-нибудь слышала о евгенике, Ло? – впервые за весь разговор Курт подал голос, и на него резко обернулся весь круг. – Твои рассуждения очень похожи на основные тезисы этой науки. Полвека назад наш мир уже видел одного такого теоретика, и эта история закончилась плохо. - Конечно, господин из Германии. Кому как не тебе рассуждать о нацистах? Кто-то слева шумно поперхнулся напитком. «Интересно, они думают, что я сейчас прыгну и перегрызу ей горло?», - подумал Курт, заметив, с какой опаской на него косятся. Один парень, ему незнакомый, даже поднял ладони в успокаивающем жесте, как будто пытаясь утихомирить бешеную собаку. - Кхм. Может, сыграем во что-нибудь? – в гробовой тишине произнёс мужской голос. Не хватало только звука сверчков. В следующую секунду Ло резко согнулась пополам и её вырвало на колени к соседке. Громко ругаясь и беспрерывно визжа, все вскочили и забегали с таким видом, будто произошло как минимум землетрясение. Может, они были и рады такой внезапной перемене обстановки. Ло не переставало тошнить, только теперь уже на четвереньках, и Курт, сам не зная почему, заподозрил неладное. Переведя взгляд на Хельгу, он увидел, как в кармане кофты аккуратно шевелятся её пальцы. Свечение перекрывалось плотной тканью. - Не надо, перестань, - шепнул он, и Хельга, скривившись, замерла. Ло болезненно закряхтела и, судя по звуку, рухнула в траву. – Поехали отсюда. Их уход заметил только Джеймс – он подошёл, чтобы извиниться «за всё это». Курт ответил что-то нейтральное, ему не терпелось скорее оказаться дома. Замечательная вышла вечеринка, лучше не придумаешь. Хельга равнодушно забирается на пассажирское сидение, не пристёгиваясь. Ехать всё равно недолго, ночью дороги будут пустыми. Курт осторожно подбирал слова, но, прежде чем что-то сказать, подождал, пока эмоции не улягутся. Он не злился на Хельгу, и всё же предпочёл бы, чтобы она не делала ничего подобного. - Ты могла ей навредить, - сказал он, стоило им отъехать от дома. Нога сама по себе вжала педаль газа, хотелось уехать от этого неприятного места поскорее. Кажется, они не пробыли там и получаса. - Ничего с ней не случится, - раздражённо отмахнулась Хельга. – Может, я спасла её от алкогольной интоксикации. - Ты будешь так «спасать» каждого, кто скажет про тебя что-то плохое? - Про меня?! А может, всё-таки, про нас всех? Почему ты тоже это начинаешь?! – неожиданно громко выкрикнула она, и Курт, нахмурившись, сбавил скорость. - Тоже? В каком смысле? На перекрёстке загорелся красный, и Курт использовал эту возможность, чтобы повернуться к Хельге и поймать её взгляд. Она неотрывно смотрела на дорогу, но выражение её лица заставило его насторожиться. - Хельга?.. – Курт попытался накрыть её руку своей, но Хельга резко дёрнулась в сторону, так, будто пыталась выпрыгнуть из машины. – Что происходит? Он уже трижды проклял затею сходить на эту дурацкую вечеринку, однако в то же время Вагнер не понял, а скорее почувствовал, что Хельга что-то от него скрывала. Злое чувство жгло обидой, но высказать недовольство он всегда успеет. Курт не мог похвастаться безупречной интуицией, и всё же Хельгу он знал отлично, разбираясь во всех её эмоциях. Может, именно это и беспокоило её в последнее время?.. - Зелёный, - отрешённо процедила она. – Поехали. Машина стремительнее, чем следовало, сорвалась с места. Их обоих подбросило, а затем вдавило в спинки кресел. Хельга не издавала ни звука, до дома они ехали молча. - Объяснишь, что происходит? – едва они переступают через порог, Курт берёт её за руку. Он ожидал, что Хельга снова вырвется, однако она просто застыла и с какой-то обречённостью подняла голову. Она была напугана. – Хельга. Пожалуйста. - …прости, что не рассказала сразу, - её губы дрожат, и локти тоже. – Мне стоило… Нет, нет, то есть… В кухонном серванте задребезжали чашки. Хельга нервничала, и её страх опасными волнами разносился по дому. - …Уайатт, - выдавила она, тут же опустив глаза в пол. Курт коротко выдохнул. Теперь всё встало на свои места. Первой его мыслью был логичный вопрос – «почему ты не сказала сразу?». Он вертелся на языке, но Курт сдержался, и это было верным решением. Вопрос звучал как категоричное обвинение и, скорее всего, усугубил бы ситуацию. Хельга вцепилась в его руку мёртвой хваткой, ждала каких-то слов, а Вагнер их осторожно подбирал, пользуясь немой паузой. Перед глазами всплыл образ Уайатта. Откуда он здесь взялся, чего хотел? Специально подождал момента, когда Хельга оказалась одна?.. - Месяц назад, - она дала ответ, не дождавшись вопроса. – Уайатт… Предлагал мне сотрудничать с властями. - И что бы входило в это сотрудничество? - Я убежала от него раньше, чем выяснила, - на её лице мелькнуло что-то вроде улыбки, но тут же угасло. – Он сказал, что я… что я имею какое-то отношение к тому, что Хэнк… Хельга прервалась на полуслове. Воздух потяжелел, Курт почувствовал лёгкое головокружение, усиливающееся с каждой секундой. Ему показалось, что у него вот-вот пойдёт кровь из носа, и он даже инстинктивно поднял руку, чтобы его зажать, но вместо этого положил её Хельге на плечо. Несколько мучительных мгновений он боролся с болезненным ощущением, распирающим голову – тягучее давление нарастало, и ощущалось всё так, словно что-то внутри придавливает мозг к стенкам черепной коробки. Курт стиснул зубы. Он видел, что Хельга не понимает причин его странного молчания. Слабость во всём теле подкашивала ноги. Если бы Хельга, отстранившись, не начала выполнять дыхательные упражнения, которым в течение года её обучал Профессор, Курт уже сполз бы по стенке вниз. Вместе с её успокоением боль в его теле постепенно ослабевала, пока совсем не исчезла. Курт задышал свободнее. В голове пронеслась мысль – раньше эмоции Хельги, конечно, оказывали влияние на окружающий мир, но никогда прежде они не затрагивали живых существ. - Пойдём, - не без труда он берёт под контроль голосовые связки, и они идут в гостиную. Лучше было обсудить всё спокойно. Курт надеялся, что клокотавшие в нём эмоции не видны снаружи – ярость жгла изнутри, кровь носилась по венам в тысячу раз быстрее. Новости о Уайатте «удачно» совпали с недавним разговором про то, как хорошо было бы держать мутантов на цепи и время от времени очищать от блох. Холодный реализм Курта сейчас грозился превратиться в разрушительную злость. Рассказ Хельги оказался коротким, уместившись в несколько предложений. В какой-то момент она вскочила и побежала на кухню, сделать чай или что-то ещё. Она часто так делала, когда чрезмерно волновалась, то есть пыталась как-то переключить внимание. Стены дома уже не дрожали – это был однозначно хороший знак, если во всей этой ситуации вообще можно было найти хоть что-то хорошее. С кухни послышался звон разлетевшийся об пол чашки. Курт направился туда и столкнулся с Хельгой в дверях. Она вручила ему другую чашку, кипяток перелился через край и обжёг ему край ладони. Больно, но терпимо. - Послушай, - тихо сказал он, когда они оба, наконец, оказались на диване. Хельга поджала под себя ноги и уставилась куда-то в пол. – Раз этот индюк хотел заманить тебя туда, он мог использовать любые методы и не сказать ни слова правды. - Но он знал всё про Джессу, - пробормотала Хельга. - В его положении добыть такую информацию несложно. - Как и про Хэнка. Откуда мне знать, что он не солгал? – её глаза лихорадочно заблестели. – Я ведь… я ведь и сама почти ничего не знаю про эти силы. И было уже достаточно случаев, когда… - Два раза – это просто случайности. Твой одноклассник не умер от того, что ты сломала ему руку, - Курт не был уверен в точности травм, но точно помнил, что серьёзных увечий никто не получил. – Тем более, это было много лет назад, всё изменилось… - Изменилось, да, - Хельга резко меняется в лице. – Всё могло бы измениться, если бы я училась контролировать магию с теми, кто в ней хоть что-то понимал! А так… Сами мы ничего не знаем, и помочь некому, и… я устала. От всего этого. Она подсаживается ближе, и Хельга прижимается к нему, цепляясь за края его футболки как за последнюю надежду. Её отчаяние было заразительно, было сложно ему не поддаться. Курт гладит Хельгу по плечам, мысленно прокручивает в голове их диалог с самого начала, ища, за что бы можно уцепиться, что заслуживает пристального внимания. За страхами Хельги стояло что-то кроме Уайатта и его попыток вогнать её в такое состояние. Возможно, справиться с этим чем-то у них получится и самостоятельно. Опустить руки, во всяком случае, они всегда успеют. И всё же Курт чувствовал, что Хельга уже на грани. Будущее, о котором они так мечтали, из близкого и осязаемого вдруг превратилось в хрупкую груду вероятностей.***
В рамках нормы для ненормальных их жизнь можно было бы назвать обычной. Бесконечные учебные будни, походы в супермаркет, тихие вечера вдвоём, на двоих же поделенные ночные кошмары и расползающееся ощущение надвигающейся беды. Хельга слабела, Курту нужно было быть сильным для обоих. Ему не впервой было полагаться только на себя. Просто… слишком резко, слишком внезапно команда Людей Икс сократилась до их пары. Разбросанные по всему миру, отчаявшиеся или мёртвые… Помощи просить было не у кого. Они и не просили, ни он, ни Хельга. Пытались просто жить. Её мучили кошмары. Бессвязные, сумасшедшие, превращающие сон в пытку. Общая боль пробуждала Курта каждую ночь – казалось, будто в череп пытаются вогнать десяток гвоздей. По комнате скакали предметы, стены дрожали, но нигде не было видно ни единого всполоха магии. От его прикосновений Хельга успокаивалась, хоть и ненадолго, Утром, как правило, она ничего не помнила из этих снов, да и вспоминать не пыталась. Со временем они перестали это обсуждать. Иногда всё было «как раньше», то есть до того, как неизвестная болезнь начала набирать обороты. Они всё так же смотрели вместе фильмы, готовили что-то бесхитростное, убирали дом, по вечерам выбирались в кино или на какую-нибудь выставку. Курт всё так же её любил, и знал, что это взаимно. Кажется, это была единственная вещь, выдержавшая безумие прошедших лет. Хельга не изменилась как человек, это всё ещё была она, просто что-то, что она долго скрывала от него, вышло наружу. Курт уже не был уверен в том, что лекарство существует. Может, оно помогло бы, если бы речь шла об обычном человеке, но как быть с абсолютно не изученными наукой мутантами?.. «Человеческие» диагнозы – параноидальное расстройство личности, большое депрессивное расстройство, тревожное расстройство – были хотя бы понятны. Хельга ходила и ходит к психиатру, ей назначали таблетки, сначала одни, потом другие, третьи, четвёртые… Анализы показали, что её организм их попросту не усваивал. Всё равно что пить аптечные витамины. Ей предлагали лечь в больницу, но она небезосновательно отказалась – случись что, защищать их будет некому. Гарантии того, что Хельгу потом из этой больницы выпустят, не было, да вообще никаких гарантий не было в принципе. Они продолжали искать решение проблемы, только вот время шло, а ничего не менялось. Хельга своеобразно радовалась, если ей долго не становилось хуже. По-настоящему она уже давно не радовалась, может, и вовсе разучилась это делать. Смотря ей в глаза, Курт видел тоску и пустоту. - Перестань так возиться со мной, я не ребёнок! – злилась она, и Курт старался сделать всё, чтобы его забота была ненавязчивой. Он понимал Хельгу, никто бы не хотел ощущать себя беспомощным… и в какой-то степени всесильным. Её магические способности росли, можно сказать, становились мощнее. Однажды Хельга прямо сказала – она боится совсем потерять над ними контроль, покалечить ещё кого-нибудь. Будь Профессор хоть сколько-нибудь в состоянии им помочь… Только ему и самому нужна была помощь, которую точно так же никто не мог оказать. В последний их визит Профессор едва их узнал – прозрение длилось не больше пяти минут. Это было страшно. Курт смотрел на одного из самых сильных людей на планете, заточённого в больном теле немощного старика. Тот, прежний Чарльз, кажется, давно уже был мёртв – может, с момента смерти Хэнка? Ничего уже нельзя было изменить. На церемонии вручения диплома из Института были только Карла, согласившаяся ненадолго оставить Профессора, и Сэм Гатри. С ним ни Курт, ни Хельга никогда не были близки, его присутствие казалось чем-то вроде попытки уцепиться за прошлое. Сэм вырос, отрастил бороду и мало походил на себя в семнадцать лет. Он сделал Хельге комплимент про её красоту и был искренен, и Курт был с ним, разумеется, согласен, только всё равно между ними всеми чувствовалась какая-то напряжённость. Они задавались вопросами – а что было бы, если бы несколько лет назад они не стали бы покидать Институт, а остались бы командой? Удалось бы Людям Икс вернуть себе былую славу, или их ненавидели бы по-прежнему? Если бы они не разъехались, был бы здоров Профессор? Хельга? - Вы будете жить в Нью-Йорке? – спрашивает Карла. Она выглядела нездоровой и казалась гораздо старше своих лет. Хельга пожала плечами. Они уедут отсюда и очень скоро, просто пока ещё не решили, куда именно. Учёба окончена, их здесь ничего не держит, кроме возможности периодически заезжать в Институт, в котором их почти никто не помнит. Курт был бы рад покинуть страну и даже отказаться от её гражданства, выбитого путём невероятных усилий, однако стоило всё хорошо обдумать, прежде чем принимать столь радикальные решения. Пока можно было ограничиться каким-нибудь далёким маленьким городом, в котором их никто не будет знать. - Я хочу переехать, - сказала Хельга, когда они вернулись домой. Курт согласился. На следующий же день они собрали вещи, ещё через день выплатили остаток аренды и попрощались со всеми заведёнными здесь немногочисленными друзьями и знакомыми. Несмотря на вполне счастливые студенческие годы, уезжая, Курт не чувствовал никакой тоски. Ему хотелось верить в то, что с переездом всё наладится, что хоть малая доля их проблем наконец-то уйдёт. В Истпорте, самом малонаселённом городке штата Мэн, живёт чуть больше тысячи человек. В нём очень чистые улицы, много бездомных, но сытых и здоровых кошек, красивые пляжи с грудами разноцветной гальки. Хельга заранее разузнала о вакансиях в местной больнице, и, на счастье, там был катастрофический недостаток медсестёр. Для Курта в Истпорте ничего не нашлось, зато нашлось в соседнем городе покрупнее, а расстояния между ними небольшие. Туда же, в этот самый город, будет ездить Хельга на сеансы у психиатра. Здесь, конечно, не Балтимор, но они оба любят тихие места, а мелкие неудобства можно было преодолеть. Всё наладится, всё будет хорошо. Лето здесь было холодным, похожим скорее на осень. Дожди шли почти каждый день, с океана дули сильные ветра – это не то место, в которое стремятся переехать, ища Рай на земле. Курт и Хельга снимают маленький дом на берегу, один из многих, стоявших там, и не видевший жильцов уже несколько лет. В Истпорте не было никаких счастливых для туристов сезонов, в нём было мало молодёжи и много стариков, к которым иногда приезжали внуки. Хельге это понравилось. Она сказала, что так чувствует себя спокойнее. Курт не хотел показывать, что его почти пугала её одержимость безопасностью. На всех окнах Хельга поставила надёжные замки, на дверь, разумеется, тоже. Ночью, перед тем как заснуть, она ставила на периметр некое защитное заклинание, изматывающее её не меньше кошмарных видений. Когда они гуляли вместе, Хельга постоянно оборачивалась, и на лице у неё чаще всего было одно и то же тревожное выражение ожидания беды. Курт думал, что это временно, но теперь не знал, закончится ли это когда-нибудь. И он не знал, что делать. Это было страшнее всего. С момента их переезда прошло два месяца. Пришедший сентябрь отметился цифрой в календаре и усилившимся с утра дождём. Курт вернулся домой к восьми, немного задержавшись – заезжал в пекарню за шоколадными кексами. Хельга, у которой сегодня был выходной, ждала его дома. Он застал её за мытьём оконной рамы, она улыбнулась, аккуратно разведя руки в стороны, чтобы не испачкать его каким-то химическим составом на перчатках. - Устал? – спросила Хельга, сдувая с лица выпавшую из косы прядь. Он кивнул. В последнее время работа стала для Курта куда более утомительной, чем была раньше. Видимо, сказывалась перемена климата. Хельга разогревает ужин, он пока заваривает им чай. У них была своеобразная договорённость не садиться за стол по отдельности, только вместе. Вечер только наступил, а спать хочется нестерпимо. Курт подходит к Хельге сзади, обхватывает её за талию и прижимается щекой к щеке. В этом продуваемом всеми ветрами городишке есть только одно место, где можно было согреться – возле неё. Курт ест механически, аппетита почти нет. Он специально положил себе крохотную порцию, решив, что возьмёт недоеденное завтра с собой на обед. Глаза слипаются сами собой. Отложив вилку, он встаёт и протягивает Хельге руку. - Пойдём спать. - Только посуду помою. - Я помою с утра. Идём. Ему кажется, что он выпил какое-то снотворное. Кровать кажется самым желанным местом на свете. Курт почти падает в неё, не расслабляясь, пока Хельга не ложится на него и не кладёт голову ему на грудь, так, как она всегда делала. Её дыхание не громче шума дождя за окном. - Ты стал сильнее уставать, - тихо говорит она, поглаживая его по руке. Курт молча соглашается с ней, но не разделяет беспокойства в её голосе. Причин может быть много, это ещё не повод волноваться. - Всё было бы так же, не будь рядом меня?.. Эти слова ужасают его, он хочет вскочить, сжать Хельге плечи, спросить её, что, чёрт побери, она такое говорит, но засыпает так неожиданно, что попросту не успевает среагировать. Это погружение в сон кажется почти искусственным. Уже во сне Курт чувствует, что Хельга аккуратно встаёт с постели, и сразу становится холодно. А потом приходит утро. На столе нет тарелок, всё вымыто и расставлено по ящикам. Курт спрашивает у неё, что она сказала ему перед сном – она пожимает плечами, ответив, что просто сходила в ванную. А он… не помнит её слов. Помнит, что они были, но не помнит их смысла. Что его так встревожило? Что… что происходило с ним, с ней, с ними? - Тебе не из-за чего переживать, - говорит Хельга, отвернувшись. – Всё в порядке.***
Исчезните, исчезните… - Проснись. Убирайтесь, вон, прочь, прочь… - Просыпайся. Нет, нет, нет… - Хельга. Она открыла глаза, спокойно протёрла их, села на кровати. Желудок скрутило. Она перевешивается через край и её рвёт на пол. Раз, другой. Кровать скрипнула, рука Курта обеспокоенно сжимает плечо, большой палец на трапециевидной мышце, в голове у Хельги пролистывается картинка из анатомического атласа. В нос ударяет резкий запах рвоты. Интересно, сколько сейчас времени?.. - Я уберу, - говорит она каким-то чужим голосом, отрешённо разминая пальцы. Руку она не чувствует из-за онемения, наколдовать ничего не получается. Расплывшийся по воздуху туман освещает лужу на полу. – Давай выйдем? Не дожидаясь ответа, она соскакивает с противоположной стороны кровати, с трудом удерживаясь на ногах. Море бросается на неё разъярённым монстром. Темнота безлунной ночи засасывает, это слишком похоже на духоту снов, в которые Хельга проваливается каждую ночь. Раньше ночь ей нравилась, сейчас она вызывает панику. Панику и ощущение того, что выхода нет нигде. Курт выходит на террасу, Хельга слышит его дыхание между порывами бросающегося на волны ветра. Она то ли понимает, то ли чувствует его состояние. Он устал, измотан. Реже улыбается, меньше рисует. И – ни слова жалоб. Закостенелая привычка всё держать в себе с годами превратилась в черту характера. С этим было бесполезно бороться, можно было лишь подстраиваться, адаптироваться… или пытаться как-то изменить всё вокруг, создать обстановку, в которой таких проблем бы не возникало. Хельга пыталась. Кажется, у неё не выходило. - Извини, - негромко говорит она, цепляясь за рукав кофты изнутри. Курту завтра на работу, ему надо выспаться, а не возиться с очередным приступом её кошмаров. – Я сейчас приду, ложись. - Всё равно ведь не уснёшь. - Не усну. - Можем пройтись, если хочешь. Хельга обернулась. Тьма отозвалась грохотом прилива. В памяти моментально воскресли картинки того долгого страшного вечера, когда она пыталась добраться до дома в разбушевавшийся шторм. Новый порыв ветра прогнал по ногам стайку мурашек – температура обещала вскоре перевалить за минус. Хочется остаться дома, она говорит об этом, они возвращаются. Вместе убирают спальню, открывают окно, чтобы въедливый рвотный запах рассеялся, потом идут в гостиную, заваривают чай. Дверь спальни сотрясается от сквозняка – единственный звук в окутавшей их излюбленной тишине. Хельге больше ничего не надо, и она знает, что так быть не должно, потому что так сказал доктор, потому что из-за этого она ходит на терапию и пьёт таблетки, но… Что плохого в том, когда тебе не хочется строить великие планы и пытаться стать кем-то особенным? Нельзя, наверное, ставить смыслом жизни другого человека. А кто всё-таки это сказал?.. - Эй, - она протягивает руку, треплет Курта по волосам. Они сидят на диване в любимой позе, её макушка под его подбородком, его сердце стучит о её ребра. Хорошо, тепло. – Засыпай. - Подожду тебя. «Всё равно ведь не усну», - молча повторяет она. Курт откидывает голову на спинку дивана. Хельга вспоминает, как убаюкивала его серебряными видениями, и моментально покрывается липкой испариной. Сколько… сколько раз это повторялось? Сколько раз она воздействовала на него? На других? На его футболке – пятна крови. Он старался скрывать это, но Хельга замечала их не впервые. У него шла кровь из носа, когда она просыпалась вот так, и наутро – она видела это, чёрт возьми – ему было плохо, у него болела голова, он мучился. Хэнк страдал от кошмаров и головной боли. Хельга ему помогала. Курт засыпает. У него чуткий сон, он проснётся от любого шороха. Хельга закрывает глаза и просто сидит, вслушиваясь в отдалённый рёв океана и тиканье настенных часов. До звонка будильника час, может, чуть больше. Пусть Курт хоть немного отдохнёт. В последнее время это получается нечасто. Всё было бы хорошо, если бы не ты. Исчезните, исчезните… Новый приступ приходит следующей ночью. - А что… А что, если и Хэнк, и… и он тоже из-за… - дыхание перехватило прежде, чем Хельга успела закончить мысль. Волна едкой паники медленно закупоривала горло. Буквы вязли на языке, превращаясь в неловкое мычание, казалось, вот-вот и захлебнёшься… - Подожди. Посмотри на меня, - она ухватывается за эти слова как за спасительную удочку и изо всех сил фокусирует взгляд на лице напротив. Интуитивная память подсказывает, что это поможет справиться с приступом, а больше сейчас надеяться и не на что. – Вот так, да. - Ты… ты счита-а-аешь, что… - кое-как выдавливает Хельга, проглатывая и пережёвывая слова в невнятную кашу. Курт мотает головой: - Неважно, что я считаю, мы обсудим это позже. Тёплые, надёжные руки. Хельга держит ладони поверх них – вернее, впивается изо всех сил – и кончиками пальцев очерчивает шрамированные руны. Она помнит их наизусть, это должно помочь прийти в себя. Один круг, второй, третий. Курт прижимается своим лбом к её, аккуратно целует пробор, его выдох щекочет корни волос. Сердце продолжает болезненно колотиться, но страх понемногу начинает отступать. Навязчивая мысль стягивает сознание в узелок. Хельга хочет оттолкнуть её. Пусть ненадолго… Хотя бы на чуть-чуть. Успокоиться и подумать об этом на трезвую голову. Лицо Хэнка, щекочущий нос трупный запах – всё идёт рябью и с явной неохотой рассеивается. - Ты не можешь решать за меня, - говорит он, поглаживая её плечи. – Понимаю, что хочешь. Но так ты сделаешь только хуже. Для всех хуже. Мы что-нибудь придумаем, я обещаю. «Придумаем что?!» - кричит она самой себе, кусает губы, не даёт своему отчаянию выплеснуться наружу. Что, чёрт возьми, они могут придумать поперёк судьбы? Есть ли на свете кто-то, обладающий подобным могуществом, а если и есть, то как его найти, о чём спросить? Если бы Джин не исчезла, не оставила их в погоне за очередной мечтой… Если бы Хельга не убила сознание Профессора… Но ведь это уже случилось, и поздно что-либо менять в прошлом. А будущее… зависит только от них. Хельга не впервые задумывается над этим. Сначала – вскользь, случайно. Потом – серьёзно, с бесконечными отговорками вроде «на всякий случай», «я хочу быть готовой ко всему» и так далее. А сейчас, вдавливая себя в тело того, кого она любила больше жизни, она осознавала, что это совсем, совсем не крайний вариант, и что других у неё нет. Она плакала. Курт её успокаивал. Догадывался ли он, сколь страшное решение принимала она в эту минуту?.. Он был заперт в этой дыре, зарабатывая гроши, сидя возле неё, Хельги, как собака на привязи. Он всеми силами пытался ей помочь, но она перестала верить в то, что это мог сделать хоть кто-то. Вскоре они собирались пожениться, на пальце у неё блестел тоненький ободок обручального кольца. Только с ней у Курта никогда не будет будущего. Хельга губит себя и погубит его. Разве он не заслуживал нормальной, счастливой жизни? Разве не этого она сама хотела для него?.. Исчезните, исчезните… Хельга жмётся к нему и плачет, плачет… Я сделаю то, что вы хотите, только дайте нам побыть вместе… ещё немного, ещё чуть-чуть…***
Решение, принятое однажды, нельзя откладывать бесконечно. Хельга знала, на что шла, знала, почему. Последние несколько дней прошли в диком оцепенении человека, лишённого эмоций, человека, отказавшегося от них добровольно. Всё вокруг потеряло смысл. Хельга не чувствовала даже отчаяния – только страх. Она действительно собиралась это сделать?.. - Другого выхода нет, - шепчет она себе, кусая губы. – Нет. Она не может оставить всё так, как было, потому что знает исход. Злой сон приходил к ней так часто, что стал почти что частью реальной жизни, Хельга запомнила каждую его деталь. До сих пор ни один из них не вызывал осечек, может ли она рисковать жизнью Курта в этот раз?.. Нет. Никогда. Каждый день мог стать последним, должен был им стать. Хельга хотела насладиться последними моментами вместе, почувствовать хоть малую долю того, что они могли бы испытать, не сложись всё именно так… За что? Почему судьба решила отыгрываться на ней, почему дала ей такое поручение, почему Хельга вынуждена уничтожить память любимого человека, стереть из его головы воспоминания о себе?.. Бесконечность вопросов только сильнее рвёт душу. Конечность не отрезают по кусочкам, её отрубают одним махом, и Хельге предстояло это сделать, и она знала, как. Всего один шаг. Всего один. А после… Её не волнует, что будет после. Курт будет спасён, а с собой она как-нибудь разберётся. Она ведь не ребёнок, умеет заботиться о себе сама. Она больше не хочет жить, но и об этом, разумеется, можно подумать потом. Какая, в конце концов, разница?.. Последний вечер. - Если мы начнём откладывать сейчас, летом сможем поехать, - сказал Курт, а глаза у него были напряжёнными. Он чувствовал что-то странное, подмечал какие-то ему одному заметные мелочи, изменения в поведении Хельги, но пока не задавал прямых вопросов. Всё равно ведь знал, что прямого ответа получить не сможет. Они обсуждали летнюю поездку в Юго-Восточную Азию. Такой маршрут был выбран случайно, методом, показанным в каком-то фильме – Курт хвостом закрутил глобус, а Хельга ткнула в него пальцем, «оказавшимся» в Таиланде. Во время этой игры она уже знала, что ей предстоит, просто не до конца это осознавала и ещё хотела хоть немного пожить в красивой иллюзии. Сейчас это всё звучало как насмешка. Обсуждать пробежку с безногим, говорить о верёвке в доме висельника. Хельга не позволяет себе испортить эти минуты – она улыбается, отвечает, шутит, глотает ком в горле и, кажется, готова уже просто схватить со стола кухонный нож и распороть им шею от уха до уха, чтобы почувствовать долгожданный покой, чтобы забыть о неминуемо приближающемся моменте. Может, ещё хотя бы одна неделя?.. Или сутки, или одна ночь… Нет, она никогда не решится на это, если не сделает сейчас. Как же. Больно. Хельга не помнит, чем они закончили разговор. Голову заволакивал беспросветный туман. Сегодня она пропустила приём таблеток, но причина была не в этом. Она показалась самой себе наркозависимой – наверное, такие ощущения они и испытывают, получая новую дозу веществ. Хельга чувствовала это, говоря с Куртом, смотря на него, вдыхая его запах, слишком родной, морочащий сознание. Не верилось, что это их последние часы вместе, что она больше никогда не сможет просто быть с ним рядом, вот так, держа за руку или сидя на коленях, целуя его, шепча на ухо какую-то ерунду… Она думала, что сейчас в её памяти будут всплывать проведённые вместе моменты, однако она ощущала только реальность, воспринимала в каком-то гиперболизированном варианте каждое прикосновение, каждую улыбку. Заученные пальцами линии шрамов, клыки, прикусывающие кожу на её шее, хвост, игриво обвивающийся вокруг ноги. Наслаждение отравляет кровь. Разве сможет Хельга когда-либо почувствовать хотя бы отдалённо напоминающее это? Есть ли на Земле средство, которое может быть заменой любви, может заштопать дыру на месте вырванного из сердца куска?.. Господи, лучше бы я просто умерла. - Что с тобой сегодня? – он не выдержал. Приподнялся на локте, посмотрел внимательно, так, как только он и умел. Рассеивающий свет лампы падал на оголённый торс, обрисовывал каждую мышцу, точно высеченную из камня. – Хельга? В её голове затикали часы, отсчитывающие по секунде оставшегося времени. Смысла врать больше нет. В шкафу стоит сложенный рюкзак с документами и вещами первой необходимости. Один короткий удар – и всё позади. На шее ещё теплятся следы его поцелуев. Курт понимает всё моментально. Он надеется, что исход может быть хорошим, но тело реагирует быстрее разума. Знакомый звук, холостой удар хлыста, на этот раз ничем не оборачивается – Курт морщится от резкой боли, рычит, вскакивая с кровати. Ему ли не знать, что Хельга давно уже научилась блокировать его телепортации. Сложно, болезненно, но не невозможно. Руки сводит дрожью, натягивает невидимой нитью, будто она пытается удержать на привязи разъярённого зверя. После двух-трёх секунд она неизменно сдавалась, но сейчас что-то ей помогает. - Хельга, не делай этого, - выкрикивает он, и на его лице всё больше проявляется пугающее её отчаяние. – Прошу. Я понимаю, что ты задумала, и… - У меня нет другого выхода! – сухой, надтреснутый голос вырывается из горла с грубым скрипом. – Мы говорили об этом, мы… У меня нет выхода, только так, пойми… - Мы что-нибудь придумаем, - снова повторяет он, дёргая охваченными магией руками. Светло-серебристые энергетические потоки, до того сияющие, как лунный свет, цветом напоминали старую золу. Грязно-серые, шипящие, они уродливыми тенями бегали по комнате, кольцами, как кобра, закручивались вокруг Курта. Колдовство давно уже утомляло Хельгу, но в эти страшные мгновения всё было иначе. Не она управляла магией, а магия – ей. – Обратимся к Профессору, или к… - Ты ведь знаешь, что уже ничего не исправить, - слёзы застилают глаза, лицо моментально становится мокрым. Вот он, перед ней. Любовь всей её жизни. Она уничтожает его, уродует, просто хочет, чтобы у него всё было хорошо, даже если без неё. – Только так, Курт… Только так ты сможешь жить нормально. - Но я не хочу без тебя. И я не хочу. Не хочу. Не хочу. Чернеющие потоки поднимают в комнате ураган. Хлопают обложками книги, с полок падают статуэтки, трескаются стеклянные фоторамки… Посреди ночи вдруг становится светло как днём. Яростное шипение застилает уши, на коже взрываются фантомные укусы. Хельга не знает, что происходит, не хочет верить, что эти носящиеся под потолком змеевидные твари – её творение. Кончики пальцев немеют, как на морозе. А сквозь безумную какофонию звуков раз за разом пробивается главный. Щелчок хлыста. Сдерживать Курта сложнее, чем готовиться к «ритуалу». Надо ускориться, чтобы у неё хватило сил. - Не делай этого, - шепчет он начинающим угасать голосом. Попытка к телепортации выглядит донельзя пугающе – пронзающий его со всех сторон тёмно-синий всполох, точно попытка расщепиться на атомы, и искажённое агонией лицо. Крепко сцепленные клыки, краснеющие глаза… Самая главная, самая яростная их битва из бесчисленных шуточных. Хельга дважды предательница. Пока он играл с ней, пытался помочь ей стать сильнее, она… тренировалась на нём. Подло обернула его помощь против него самого. Мерзкая, гадкая… - Не надо, Хельга… Не надо, не надо, не надо… Она подходит вплотную, чувствуя, что момент настал. Курт ослаблен и больше не может сопротивляться. Всего несколько минут – и это закончится. Она вот-вот разрыдается. Хельга прикасается к нему. Кладёт руку на лоб не потому, что это необходимо, а потому что должна ещё хоть раз оказаться с ним рядом, впитать в себя этот момент, получить хоть что-то взамен. Холодная, неживая кожа. Знакомое пересечение узоров. Поцелуй. В лоб целуют только покойников… Его воспоминания обрушиваются на неё полыхающей лавиной. Одно за другим, сотни, тысячи. Миллионы секунд, чувств и эмоций. Надежды на то, чего они уже никогда не смогут испытать. Хельга видит себя со стороны, кружится в многогранном калейдоскопе, завораживающем, отравляющем её, и дробит каждую из граней на части. Осколки подхватит чёрный туман, разъест их, унесёт с собой… Её не было. Не было в его жизни. Курт Вагнер приехал в Школу, спасённый Рэйвен Даркхолм. Он сразу приступил к учёбе. Он отлично учился, помогал преподавателям и одноклассникам. Он ни в кого не влюбился и ни с кем не завёл отношений. Год спустя он поступил в университет. У него успешная, полная перспектив жизнь. Он никогда не знал никого по имени Хельга Максимофф. - Меня никогда здесь не существовало, - говорит она то ли ему, то ли сама себе. Голова кружится всё больше, каждая уничтоженная деталь бьёт её точно плетью. Она продолжает смотреть в его пустеющие глаза, видит, как собственный образ в них размывается, как очень скоро от него не останется ничего. Он забудет о ней и об их любви. И, конечно, не будет об этом жалеть – как можно жалеть о том, чего и не было?.. Они смотрят друг на друга. Самое время попрощаться. - Хельга… - её имя становится чужим на его языке. – Не забывай. Что именно? – спрашивает она в мыслях, не в силах произнести хоть слова. Она была бы не против, если бы возможность говорить у неё отняли навсегда. - Я тебя люблю, - просто говорит он, растягивая истрескавшиеся губы в улыбке. Я тебя люблю. Её крик смешивается с самым громким, раскалывающим пространство визгом раскалённой материи. Энергия схлопнулась, утаскивая за собой всё, что было ей подарено, и оставила свою жертву в покое. Хельга падает на колени, опустошённая, похороненная заживо. Рядом с ней лежит Курт. Когда он проснётся, то, наверное, подумает, что видел самый жуткий сон в своей жизни. Её к этому моменту здесь уже не будет.