Umbasa

Алексия не рассчитывает увидеть Охотника в ближайшее время - но, к ее немалому удивлению, тот объявляется через пару дней, насторожив посетителей лечебницы своей высокой фигурой, подпирающей стену под фонарем у ворот внутреннего двора. Заметив это непотребство, Йозефка с ворчанием отправляет свою ассистентку «развеяться» на час. - И потише там на своем беседуйте, - напоминает она девушке. - Вряд ли кто к вам прислушиваться будет, но все же… я только к помощи в работе привыкать начала, отвыкать не слишком хочется. - Да, госпожа. На вторую встречу Гаскойн чуть менее нелюдим: услышав вопрос о малолюдном месте, безопасном для разговора, он отводит ее на кладбище почти в самом центре Соборного Округа. Немного странное и явно давно не использующееся, но Алексии скорее нравится: статуи, прохлада могильных камней, раскидистые вязы… - Интересное место ты считаешь безопасным, святой отец, - замечает она, осторожно усаживаясь на потрескавшееся от времени надгробие. Охотник хмыкает в ответ: - Оно действительно безопасное. Чуть ли не самое тихое в Ярнаме, даже по ночам. Часовня – там дальше начинается потайной ход в нее – вся пропитана ладаном, отгоняющим зверей. Его запах доносится до могил, так что чудовища на кладбище не забредают. Люди тоже не слишком часто появляются. Несколько раз они беседуют там, в тенистой прохладе: иноземные слова смешиваются с неумолчным шелестом листвы. На то, чтобы окончить повесть о произошедшем в Болетарии, уходит четыре встречи – незаметно для себя Алексия втягивается в подробные истории каждого встреченного ею героя, демона, осколка страны. Гаскойн почти не спрашивает подробностей, лишь изредка бормоча что-то сквозь зубы. Он вообще немногословен, этот освоившийся в Ярнаме мужчина. Их разговоры крайне односторонние: пара-тройка его слов против ее монологов; на заданные вопросы святой отец почти всегда отмалчивается, изредка по-звериному встряхивая своей гривой. Жаль - несмотря на хриплость, его голос Алексии нравится. Глубокий, музыкальный, словно морской прибой его родных островов. Или звериный рык. Единственная тема, способная разговорить ее нелюдимого соотечественника - Охота. Про нее Гаскойн рассказывает долго, обстоятельно, с отголосками довольного ворчания в словах: видно, что это занятие ему по душе. В его историях обретают плоть фантасмагорические твари, быстрые и опасные, древние божества поднимаются из крови и праха, расправляя многоглазые крылья, и кровожадно скалятся оружия выходящих против них бойцов в залитых алым одеяниях - Охотников. Алексия узнает много нового об окружающем ее мире. Например, о том, что не все истребители чудовищ ходят под покровительством Церкви Исцеления, и что любой боец, способный взять в руки оружие, может присоединиться к Охоте. Узнает о Ночах Красной Луны, иногда длящихся несколько дней кряду и особо опасных для рассудка обитателей города. Об охотничьей Мастерской, создающей великолепные и страшные оружия, о существовании охотничьих группировок, называемых ковенантами... детали ночной, неизведанной жизни Ярнама - порой пугающие - сыпятся на голову девушке хрустким листопадом. И среди них - ни одной о самом Черном Охотнике, что продолжает посещать лечебницу с завидным постоянством, раз в неделю. Даже после того, как она оканчивает свой рассказ о Болетарии. Медсестра не понимает причину этих посещений, каждый раз со скрытой тревогой вглядывается в слепое лицо Гаскойна, ища ответ на безмолвный вопрос - зачем, почему ты пришел сюда? Один раз задает его Охотнику вслух, на что получает низкий смех и неопределенное «хочется». Непонимание этот ответ не смягчает. Йозефка не возражает против их общения, хоть и косится через плечо на святого отца каждый раз, когда его широкоплечая фигура появляется на пороге лечебницы. Видимо, не знает, как относиться к этим посещениям. Пару раз спрашивает у Алексии о ее душевном самочувствии, о панических атаках - и, получив отрицательный кивок, чуть успокаивается. А еще не сразу же выставляет их на улицу в следующее посещение Гаскойна, когда тот заходит в лечебницу почти под вечер - смеряет его строгим взглядом, отрываясь от работы. - Ну здравствуй, громила, - не слишком дружелюбно здоровается она, подбочениваясь и с прищуром смотря в слепое лицо Охотника. Тот осклабливается, но все же склоняется в поклоне перед маленькой строгой женщиной; со стороны выглядит это довольно забавно. - Чего-то давно я твоих товарищей не видела. Неужели ваши коллеги в белом все же научились раны латать? - Большей частью. А те, что нет, до лечебницы нести нет смысла, - отвечает Гаскойн, по-звериному встряхнувшись. - Ну, раньше, может, и не было - а вот теперь... подумай, - тонко и холодно улыбнувшись, как умеют только медики, Йозефка возвращается к прерванному сортированию научного оборудования. Мужчина непонимающе смотрит на нее несколько секунд, после чего встряхивается и распахивает входную дверь, пропуская Алексию. Правда, всю их последующую беседу он еще более молчалив, словно что-то обдумывает – девушка косится на него с некоторым подозрением, но вопросов не задает: боязно. Причина задумчивости раскрывается через несколько дней, посреди ночи. Убийца демонов, только что вернувшаяся из леса, даже не успевает переодеться после вылазки, когда в ее внимание вторгается грохот у входа. На тот раз дверь не просто вздрагивает от стука – ее буквально чуть не сносит с петель. Девушка так и прыгает в ее сторону, как была, в черной кожаной броне и мечом в руке, дергает на себя, готовясь встречать противника... ...и упирается носом в широкую грудь Гаскойна. - Сторонись, девчонка, у тебя тут работа, - рычит мужчина, окатывая ее знакомым запахом чудовищ - и крови, хоть раненым и не выглядит. Приглядевшись внимательнее, Алексия видит на его плече Охотника. Тоже в черном, молодого, почти юношу: рослый мужчина без труда удерживает его на весу. Тот безвольно висит в чужой хватке без сознания, но дышит. Рана, где рана... ага, правая рука неестественно вывернута, измочалена, над локтем торчит белесый скол кости, а ниже просто кусок плоти вперемешку с костяными осколками. - В Соборном отказались – сказали, что могут только отрезать, или пускай подыхает от гангрены. Жалко мальчишку. Молодой еще совсем, просто не повезло у Хемвика на тролля нарваться. Выслушав отрывистые пояснения и оценив ситуацию, девушка быстро кивает и сторонится, убирая оружие: - Заходи. В операционную не тащи – зря руку разбередишь, я и здесь управлюсь. Госпожа Йозефка, это ко мне, - отмахивается она, заметив выглянувшую сверху женщину. Та на удивление спокойно кивает и затворяет дверь обратно. Словно ожидала нечто подобное. С ранением, почти неисправимым для кровослужения, ее магия справляется за несколько минут. Пришедшего в себя паренька по имени Гилберт приходится успокаивать – тот отлично помнит, как еще совсем недавно выглядела его покалеченная конечность – но авторитетный рык Гаскойна «а ты думал, для чего Церковь лечебницу помимо наших соборных коновалов держит?!» быстро сводит его неверие в происходящее на нет. Попивающая настой для восстановления душевных сил Алексия с интересом следит за их общением, отмечая смесь пугливого восхищения, с которым молодой Охотник смотрит на мужчину. Даже по титулу «Отец» обращается, хоть это никак не может быть регламентировано Церковью Исцеления… «Видимо, его там крепко уважают» - заключает она про себя. Заверив Гилберта в его практически полном выздоровлении и оставив благодарного паренька отлеживаться под капельницей, оба выходца из Болетарии отходят чуть в сторону. - Так что, мне теперь каждую ночь быть готовой к таким вот сюрпризам? - в лоб спрашивает Гаскойна девушка, заставляя себя не отводить взгляд от его укрытых тканью глаз. Тот приподнимает верхнюю губу, показывая зубы: - У тебя есть какие-то другие планы помимо сна? - Нет, - помолчав, стушевывается девушка. Нельзя, нельзя говорить о своих вылазках даже ему - Охотник не знает о том, кто на самом деле стоит перед ним. Сколько поглощенных демонических душ клубятся под ее ребрами... но надо как-то обосновать причину своего недовольства - мужчина напротив так и ждет объяснений, сложив руки на широкой груди. Лишних подозрений ей не надо. - Не хочу привлекать внимания, - произносит Алексия чуть тише, отводя взгляд. - Твое излечение и так уже стало снежным комом, потянувшим за собой новые события... я опасаюсь, что в итоге они докатятся до Церкви Исцеления. Что со мной будет, если кто-то из принесенных тобой проболтается, сказав, что за раны ему залечили не за часы, дни, недели - несколько минут? Это разрушит мою жизнь здесь, Гаскойн. Охотник смотрит на нее долгим взглядом, не менее жгучим при отсутствующих глазах. А потом наклоняется, упираясь руками в стол, стоящий между ними – так, чтобы их лица оказались на одном уровне. - Этого не будет, - коротко и жестко обещает он - вкладывая в эти слова столько уверенности, что убийце демонов хочется ему верить. И, что самое удивительное, обещание свое сдерживает. По ночам к ней в лечебницу начинают приходить раненые Охотники - исключительно в черном, что любопытно. Поначалу их приводит только Гаскойн, но потом появляются и другие, ищущие помощи для себя или товарища. Блюдущая правила Йозефка все так же не пускает их в операционную, наглухо запирая дверь, но первый этаж остается в полном распоряжении Алексии, чем она и пользуется. Даже перетаскивает из своей комнаты самые необходимые вещи и делает некоторое подобие лежанки на одной из дальних коек, предпочитая проводить ночи на ней. И ни разу - ни разу! - никто из пациентов или их товарищей не спрашивает о том, что за теплый свет сращивает их кости и плоть, забирая боль. Просто принимают ее помощь с благодарностью и уходят прочь в ночную тьму, взяв с собой пузырек крови их особой перегонки. Слухи по Ярнаму тоже не ползут - словно в лечебнице не происходит ничего, кроме исследований и рутинного врачевания. А когда какие-то мародеры, попытавшиеся добыть сладкой крови у беззащитных врачей и получившие отпор, закидывают здание коктейлями Молотова (к счастью, неудачно, даже кровля толком не загорается), то наутро их находят где-то в окраинах, истерзанных до неузнаваемости. Услышав от дневных посетителей эту новость, Йозефка спокойно кивает, явно не удивляясь. «Должно быть, разжились кровью где-то еще, только вот чудовищ ею приманили по-неосторожности» - предполагает она. Слушатели немедленно подхватывают догадку женщины... Алексия же целый день хлопочет над больными, то хмурясь, то сдерживая легкую улыбку. Заглянувший под вечер Гаскойн получает от нее несколько листьев лунной травы, темной от новолунного сбора - часть самых ценных припасов убийцы демонов. Жизнь Алексии меняется, но идет своим чередом. Вечерние вылазки и ночные бдения становятся приятней - пьянящий весенний ветер, приносящий горьковатый запах лопнувших почек и сладкий аромат незнакомых цветов, кружит голову своей свежестью, заставляя дышать полной грудью. Вернувшись в лечебницу, девушка не устраивается на койке в ожидании полуночных гостей - садится на невысокую оградку вокруг каштана, растущего в их внутреннем дворе, и вслушивается в неясную ярнамитскую ночь, чувствуя, как ее сердце сжимается в сладкой тревоге. Словно не было никакого нашествия демонов. Словно ей снова семнадцать и завтра она улизнет из дома на встречу с пареньком-сокольничим, чью записку еще утром принес белый кречет... - Я надеялся, что найду тебя здесь, - замечает Гаскойн, объявившийся под утро одного их таких бдений. Кованые ворота жалобно взвизгивают под его широкой ладонью. - А если бы не нашел? - спрашивает Алексия у затворяющего дверь Охотника. Тот неопределенно пожимает плечами. - Ушел, не обратившись с просьбой... нужна твоя помощь. В Охоте. Девушка подбирается на своем седалище, словно готовясь прыгнуть на неведомого противника или взобраться кошкой на дерево за ее спиной. - Тебе или Церкви? - уточняющий вопрос звучит натянутей, чем хотелось бы, но мужчина не огрызается. Даже наоборот - успокаивающе поднимает руку, прежде чем подойти ближе. - Мне, - отвечает он. Садится рядом с Алексией, мазнув по плечу полой темного плаща, и та перестает нервничать, словно после глотка успокоительного. Просто косится на знакомого с молчаливым вопросом, ожидая продолжения. - Несколько дней назад у ворот Ярнама снова объявился Кровоглот. Пара моих знакомых, выбравшихся в лес, наткнулись на него у Цветущего Склона, но в схватку не вступили. Думаю, он обосновался где-то в заброшенной деревне или неподалеку... - Это тот монстр, после которого мне тебя латать пришлось? - уточняет девушка и, получив в ответ кивок, качает головой. - Хорошо, но я тут при чем? Вы же с Хенриком его тогда почти убили, если я правильно помню. - В прошлый раз с нами был Джура, - Гаскойн кривится от этого имени - а потом, почуяв удивление Алексии, поясняет. - Охотник из старых, по слухам с какими-то сверхъестественными лунными связями, в итоге выевшими ему мозг. Решил, что чудовища, бывшие людьми, все еще заслуживают сочувствия, вот и защищает их по мере сил... Тварь забралась к нему в Старый Ярнам в поисках пропитания и начала охоту за живущими там обратившимися. Вот он и помог нам шугануть ее из города. Но в лес за ней Джура не пойдет. И Хенрик тоже: сказал, что желание отомстить туманит мне разум и что с таким настроем идти на Кровоглота сродни самоубийству. «Твой напарник прав» - хочет сказать ему Алексия, но сдерживается, прикусывая щеку изнутри. Потому что вспоминает, с каким кровожадным удовольствием отрубала парализованному выстрелами баллист Богу Драконов защищающий его душу кристалл на морде, мстя за смерть в самом начале своего пути. - Значит, хочешь взять на охоту за этой тварью меня? - чуть скептично интересуется она, сцепляя пальцы в замысловатый замок. - Любопытного ты обо мне мнения... уверен, что справлюсь? - Храмовник за спиной никогда не помешает. К тому же в ночь, когда я приволок Гилберта, ты распахнула мне дверь в черной броне и с мечом в руке, преодолев путь от своей комнаты на втором этаже через операционную и лестницы за четыре секунды. Обузой точно не будешь. Обескураженная таким ответом, Алексия какое-то время молчит, теребя цепочку талисмана. «За» и «против» воюют внутри нее, жгуче окатывая душу. - У тебя есть еще кандидаты на эту вылазку? - спустя какое-то время интересуется она. Гаскойн коротко фыркает, показывая зубы: - Нет. - Если я откажусь, ты все равно пойдешь на эту тварь? - Да. - Переубедить тебя тоже не получится? - Именно. Девушка вздыхает. С этой чертой характера святого отца - невероятным упрямством, помноженным на непреклонную волю - она уже знакома. Конечно, ей стоит ответить «нет». Мало ли, что она владеет магией и чудесами - простой медсестре, пусть и родом из Болетарии, предложение отправиться в кишащую чудовищами ночь почти равносильно самоубийству. Но бросать собрата в беде, когда тот обратился за помощью... - Ладно, раз так - я с тобой. Когда отправляешься? - Завтра. Встретимся здесь спустя час после заката, - после небольшой заминки откликается мужчина - словно не ожидал услышать ее согласие. Медленно поднимается на ноги, встряхивается. - Только предупреди своих, чтобы не искали меня в лечебнице, - спохватившись, просит его Алексия. Получает в ответ сдержанный кивок: - Сделаю. Будь готова. Подумав, девушка решает ничего не говорить Йозефке: выбранное Гаскойном время встречи совпадает со временем ее вылазок, а выслушивать аргументы против совместной Охоты она не хочет. Отсыпается впрок днем, воспользовавшись удачным отсутствием пациентов, собирает припасы... подумав, вытаскивает с дальних стеллажей лунную траву и душистые флаконы пряностей: их нельзя восполнить, но предметам из Болетарии Алексия доверяет больше местной крови и изобретенным Йозефкой эликсирам, эффект которых до сих пор слишком слаб. А вот запас ярнамитского противоядия занимает свое место рядом с бутонами королевского лотоса - судя по рассказам Гаскойна чудовище, с которым им предстоит схватиться, крайне ядовито. Лучше перестраховаться. Дольше всего убийца демонов раздумывает над своим клинком. Ходит по комнатке, бросая взгляды на стоящие у шкафа ножны, нервно кусает губу и снова ходит... но потом все же пристегивает их к поясу. «Только чтобы Йозефка не догадалась, что я не в очередной раз в лес собралась» - успокаивает она себя. - Береги жизнь и рассудок, - летит в спину напутствие женщины, что-то увлеченно строчащей в своем исследовательском журнале. Алексия молча кивает в ответ и выскальзывает на улицу, тихо притворив за собой дверь. «Umbasa» - возносит она молитву свинцово-сумрачным небесам над головой. А потом запрыгивает на нижнюю ветвь каштана, почти без разбега преодолевая два с половиной метра высоты: его разлапистые листья уже распустились и способны скрыть ее от излишне любопытных глаз случайных прохожих. Гаскойн объявляется где-то спустя полчаса; не сразу обнаруживает ее, укрытую сумерками и кроной, ступает во внутреннюю часть двора... убийца демонов мягко спрыгивает на землю за ним, когда тот проходит мимо дерева - и замирает, как вкопанная. По очень понятной причине. Лезвие секиры застывает в полудюйме от ее горла. Напротив груди Охотника немедленно возникает низко гудящий талисман Зверя. Матово вспыхивает в вечерних сумерках, грозясь своей силой... Алексия вовремя одергивает себя, останавливая обжигающую волну, плеснувшуюся было внутри. Отступает первой - медленно, не отводя взгляда от устремленного на нее оружия. - Больше так не делай, - глухо предупреждает ее мужчина, медленно убирая секиру. Убийца демонов кивает и, переведя дух, в свою очередь опускает руку, разжимая побелевшие от напряжения пальцы, сомкнувшиеся вокруг талисмана. Чуть не убили друг друга, надо же. Остается только понадеяться, что дальше в их совместной Охоте будет больше взаимопонимания. - Как мы выберемся в лес? - спрашивает она, поплотнее запахиваясь в плащ. - Через Старый Ярнам. У старой церкви есть пролом в городской стене, через которую мы и выгнали зверя в прошлый раз. «Сколько я еще не знаю об этом городе...» Взявшись за решетку, Гаскойн оборачивается к последовавшей за ним девушке. - Держись сзади, - в ультимативной форме требует он - и эти два слова почти заставляют Алексию врезаться в чужую широкую спину, запнувшись на ровном месте. От удивления. «Держаться подальше»? Он серьезно? «Я могу позаботиться о себе» - хочет сказать убийца демонов, но удерживается от возражений; кивает молча. Раз мужчина загоняет ее себе за спину, значит, уверен в своих силах. Да и ей, ни разу не бродившей по городским районам ночью, куда выгодней будет понаблюдать со стороны, вступая в бой лишь при полной невозможности уклонения. Ночной Ярнам принимает их в свои извилистые, заляпанные фонарным светом улицы. Городская ночь не полнится рыком и воем, как ночь лесная - здесь достаточно тихо и что ли... волнующе? «Романтично» - вспоминает нужное слово Алексия, поторапливаясь за Гаскойном. Темный плащ Охотника, развевающийся от стремительной походки, похож на крылья штормовых чудовищ, секира за спиной покачивается в такт рваной ходьбе. Не слишком подходящий герой для подобного окружения. Романы, прочитанные девушкой в юности, рассказывали о юношах с горящим взором, пламенным сердцем и пылкой душой... такого девушка ни за что бы не пустила вперед себя - задвинула к себе за плечо от греха подальше. Чтобы не умер от переизбытка героизма; как того же Остраву, которого приходилось раз за разом вытаскивать из проблем. А вот с Гаскойном - широкоплечим и рослым, с кровожадной усмешкой, в пропахшей Зверем одежде - на редкость спокойно. Когда они сталкиваются со стаей зараженных псов, Алексия не думает хвататься за меч в тревоге за свою жизнь. Спокойно наблюдает за тем, как мужчина выступает навстречу серым теням, мечущимся в подворотне; те перестают кружить, пригибаются к земле, пытаясь обложить подходящего к ним человека. Фонарный свет рассекает сумрак, давая теням фактуру: узкие морды, широченные пасти, хвосты-веревки хлещут по ляжкам. Пена течет с клыков. Спустя полминуты, когда они продолжают путь, вместо псов за их спинами остается лишь кровавое месиво. В Соборном Округе девушка на всякий случай прячет серебряный обруч на волосах под капюшоном плаща и подбирается к Гаскойну почти вплотную, укрываясь в его тени – за что удостаивается взгляда из-за плеча. - Боишься? - Не хочу попасться на глаза твоим товарищам. - Можешь не бояться на этот счет, - замечает мужчина. - Большая часть Черных Охотников знает о тебе и лишнего не спросит, а белоформенным и Палачам плевать на такие мелочи. О тебе поинтересуется только один человек, которого мы неизбежно встретим на своем пути, но можешь быть спокойна – твое происхождение ему до Красной Луны. Алексия адресует ему вопросительный взгляд. - Почему же? - Его интересует только благополучие его подопечных, - со странным смешком замечает святой отец. - Ничего, скоро ты с ним познакомишься. Нам сюда, в ворота. Петли натужно скрипнули, сопротивляясь напору... рыкнув, Гаскойн окончательно раздвигает створки, жестом приказывает – «заходи!» Запах гари – старой, вперемешку с пылью и гнилью – шибает в нос, больно царапнув память. Тише, это не изгаженные драконьим пламенем руины Болетарии, это всего лишь заброшенная часть Ярнама, сгоревшая полтора десятка лет назад, ты об этой истории слышала. Ничего ее тут не ждет, кроме пары десятков монстров… пулевая очередь, прочастившая по брусчатке почти под ногами Алексии, немедленно доказывает обратное. - Да сколько ж вам объяснять, чтобы не совались сюда? Людям не место в Старом Ярнаме. Прочь, или заряжу вам порцию ртути в… - Свои, Джура! - перебивает чужой крик Гаскойн; лязг сомкнувшимся за ним ворот вторит его словам. - Хватит палить, пока твои подопечные на выстрелы не сбежались. - Прости, не опознал, - доносится из темноты откуда-то сверху; приглядевшись, девушка различает в ночи своеобразную возвышенность в окружении острых башенок, на которой замер неясный силуэт. - Что, все же решил попытать удачи с Кровоглотом в одиночку? Не советую, у тебя нет охотничьих снов в запасе. Тонкий серп луны вынырнул из свинцовых облаков, протянул вниз любопытный щуп луча, помогая разглядеть стоящего на крыше мужчину. У него в руках длинный предмет, отдаленно похожий на пику, и громоздкое стреляющее оружие; не слишком большое, но бьет дальше латрийского арбалетного механизма. Камзол незнакомого покроя, треуголка на голове… невысокий – наверное, на полголовы выше нее – но убийца демонов почти осязает мощь, разливающуюся вокруг его жилистой фигуры. - А, нет. Не один, - поправляется незнакомец, облокачиваясь на орудие в правой руке. - Значит, ведьмы Хемвика все же не забрали твой разум в довесок глазам… я тебя не видел раньше, девочка. Ручаешься за нее, Гаскойн? - Да, - глухо откликается Охотник, выступая вперед и словно заслоняя Алексию от стрелка на башне. - Она никого не тронет – мы просто пройдем до пролома и уберемся в лес. - Ну смотрите… «И кого мне нельзя трогать?» - задает вопрос девушка сама себе, неуверенно сжимая талисман под плащом. Оглядывается; сейчас, когда эхо выстрелов улеглось среди заброшенных домов, ночь вокруг наполняется рыком и урчанием, никогда не слышимыми ею до этого. Визг, вой. Жаль, ничего лучше ламп на освещение в этом мире не изобрели… - Может, нам лучше выйти через Соборный Округ? - шепотом спрашивает убийца демонов у мужчины. - Не сможем. В лес пускают лишь по паролю – старый уговор с Бюнгертвертом, будь он неладен. А здесь я уже не первый раз прохожу и Хенрика протаскиваю. Просто держись рядом и, что бы не происходило – не нападай. Словно в ответ на его слова на площадку перед воротами текуче выпрыгивает ликантроп. Принюхавшись, пригибается к земле, показывая зубы. Пена у рта, дыбом стоит гребень на черной спине, пятнистая шкура в лунном свете кажется залитой кровью – заметив пришельцев, зверь по-змеиному изворачивается, примериваясь к прыжку сбоку. Гаскойн шагает ему наперерез, почти так же по-звериному пригибается к земле и рычит в ответ, куда более громко и глухо. Алексия готова поклясться, что его и без того внушительная фигура становится еще больше, превращая пепельные волосы в настоящую вздыбленную гриву на холке и когтями скрючивая пальцы на руках… запугивание срабатывает: оборотень припадает на задние лапы и быстро ретируется обратно во мрак. Девушка закусывает губу, когда они спускаются в покрытые гарью закоулки. Неизвестных монстров, бродящих вокруг, и вправду не нужно бояться – помимо вервольфов тут еще есть ленивые обожравшиеся зараженной плоти вороны и действительно похожие на людей фигуры, закрывающие головы тканными полосами ветоши. Когда болетарцы проходят мимо, они провожают их поворотами невидимых голов, но подходить не решаются… один человекоподобный силуэт пытается было заслонить им дорогу, но потом, словно узнав идущего на него Гаскойна, прытко удирает прочь. Похоже на не в меру храброго падальщика, оказавшегося на пути хищного зверя. Зверя… «Что бы не происходило – не нападай» - вспоминает девушка, шагая рядом с пахнущим чудовищами соотечественником и ощущая болезненный жар его высокого тела. «Охотник оборачивается Кровью, а Кровь – Луной» - кажется, так говорится в одной из кровавых литургий Церкви Исцеления… странное ощущение: понимать, что рядом с ней может идти зараженный ликантропией человек, удерживающий растущего в груди Зверя на коротком поводке самоконтроля. Йозефка называла эту болезнь Пепельной Кровью, тихо ругаясь на ярнамитском при каждом ее упоминании. Неизлечимая, пусть и купируемая переливанием и таблетками, она в свое время оказалась необоримым противником для здешних лекарей – именно из-за ее эпидемии и была сожжена часть города, по которой они бредут сейчас. Отдельные случаи заражения случались до сих пор. - Не боишься? - спрашивает у нее Гаскойн, когда они вскарабкиваются на покосившиеся крыши зданий, стелящиеся прямиком до нужного им пролома. Алексия пожимает плечами: - Я была в местах и похуже, - замечает она. И, помолчав, добавляет. - Неудобно, конечно, что нельзя постоять за себя, если что, но... ты сказал, что не первый раз проходишь здесь в чужой компании. Не вижу причин не верить тебе. Говорить об истинных причинах своей тревоги она, как всегда, не собирается. А вот в лесу убийца демонов необъяснимым образом успокаивается. Отходит от восстанавливающего равновесие после прыжка с полуразрушенной стены Гаскойна, по-деловому оглядывается, принюхиваясь: знакомые ядовитые топи далеко, но эти места она тоже неплохо знает. Поросший душистым цветом холм, проход в пещеру... ее охотничьи угодья, если говорить языком Ярнама. - Деревня в том направлении, - широкая рука Охотника указывает на остовы мельниц, виднеющиеся из-за древесных крон. - Готова? Ясный звон разлетается над оторопевшим урочищем. Словно в ответ тишину рвет далекий вой - тоскливый, долгий. Обрывается на самой высокой ноте; начинается вновь, еще громче. Неведомые твари выли, оглашая лесную глубину дикой жалобой на несовершенство мира, пустившего в себя чужаков из другой реальности. - Теперь, когда не придется прятаться - вполне. Кисельная мгла лопается, впуская двух не в меру храбрых людей в себя. Первыми они натыкаются на троицу шатающихся тел, ковыляющих меж древесных стволов: две руки, две ноги... и клубки змеиных голов, стремительным броском устремившихся на чужаков. Секира с клацаньем выпросталась в сильной руке, описала полукруг, взвинтила ночь свистом. Шипящие головы летят на землю. Тело ближайшего носителя змей рухнуло вниз, затрепыхало скользким студнем; попыталось встать, но без толку - лезвие перерубило хребет, как тростинку. Второй и третий выныривают из мрака молча, не издав ни звука, кинувшись на мужчину. Тот почуял, обернулся, но змеи слишком быстры... Вших! Высокое шипение, полное боли и ненависти. Огненный язык отрывается от ладони и слизывает гибкие шеи, обхватив одного из напавших жаркой пастью; ошметья паленой плоти разлетаются по сторонам, сомнительным образом украшая пейзаж. Третий змееголовый оказывается на диво резвым - нырнув под огонь, падает на четвереньки и неуклюжей рысцой пытается ускользнуть обратно в ночь, но Гаскойн не позволяет ему этого сделать, буквально раскраивая дезертира пополам. - Храмовник, говоришь? - отряхнув оружие, спрашивает он Алексию. Та с легким раздражением отряхивает левую кисть - обожгла немного с непривычки, давно «Воспламенением» не пользовалась. - От прививаемых с детства умений довольно сложно отказаться. Нет, зря она вспоминала Биорра - если не считать высоченного роста, Охотник на него совершенно не похож. Клык был грузно-сильным, мощным, словно вставший на задние лапы медведь. Гаскойн был сильным - не отнять - но при этом быстрым; неуловимым и кровожадным, как акула в глубокой воде. Несколько раз он бросается на противника быстрее, чем девушка успевает не то что оружие поднять - просто разглядеть его в шуршащей темноте. Впрочем, ей тоже есть чем удивить своего товарища по Охоте. Она делает это у пещеры, где начинались первые хляби, когда мужчина раскладывает секиру до максимальной длины, с мрачным удовлетворением наблюдая за подползающими к нему утопленниками. - Погоди, - просит Алексия, выступая вперед. - Пусть подберутся ближе. Низкий гул, сложенные пальцы - и яркая вспышка охватывает сложенные затейливым жестом руки, чтобы потом рвануться в стороны. Белый с синим отливом свет разливается вокруг, с треском пронзая каждое ползущее к девушке гнилое тело - те, кто не захотели коченеть, медленно поползли к мшистым пещерным стенам, спеша в свою мокрую, холодную могилу. Вкус божественного гнева оседает на языке... - Неплохо, - замечает Гаскойн, изучающе оглядывая с десяток трупов, оставшихся подле Алексии. - Но в деревне постарайся так не развлекаться - змеи порвут тебя в лоскутья быстрее, чем ты успеешь дать отпор. Охотник и убийца демонов бредут по лесу, подстраиваясь друг под друга: его порывистость и ее осторожность... по крайней мере, Алексия делает все, чтобы выдать ее за таковую. Не показать, что на самом деле это крепкая узда, держащая поглощенные ею демонические силы. Что она заставляет себя двигаться медленнее, что держится позади святого отца, стараясь избегать его слепых глаз и молясь Старейшему, чтобы его внутренний взор не обратился в ее сторону с излишне пристальным вниманием... она помнит, как смотрела на нее Йозефка, выпив своей голубоватой жидкости для просветления, используемой хористами. И меньше всего на свете она хочет увидеть ее выражение на лице Гаскойна. Настороженный интерес, с которым смотрят на смертельно опасную хищную бестию. Алексия надеется, изо всех сил надеется, что все пройдет, как задумано. Что они выследят монстра по трупам, что вступят в схватку, как рассчитывали - Гаскойн в авангарде и она на прикрытии - что после тихо вернутся в Ярнам незадолго до полуночи... Эти планы летят к демонам. Не они находят Кровоглота - он выпрыгивает на них с покосившихся крыш, пока они заняты боем с очередным скопищем змееголовых обратившихся. Тощий, как смерть, длиннолапый, с лоскутьями плоти по обе стороны черепа, он приземляется между ними, разделяя собой: девушка пытается метнуться в обход, разорвать дистанцию между ней и Охотником, но когтистая лапа, пропахавшая землю перед носом, заставляет отказаться от этой идеи. В следующую секунду Алексия уклоняется уже от разверстой «пасти», ловит когти на широкое лезвие меча - кислотная слюна немедленно обжигает кожу почти до кости. Кисть деревенеет, взрывается болью и жжением, сообщая, что яд начал свою мерзкую работу. Но воспользоваться своей токсичностью монстр не успевает: секира Гаскойна влажно впивается в плоть Кровоглота, фактически подрубая одну из задних лап. Вынуждает потерять равновесие и отравленную добычу, рывком обернуться назад, раскрывая лоскутную пасть. Спешно глотающая противоядие девушка почти не видит в яростном Охотнике человека: сейчас он высокий, ловкий, рычащий монстр с серой гривой - ненависть, презрение, ликование в едином нечеловеческом звуке. Широкое лезвие вместо клыка. Увернуться от удара лап, нанести свой, резкое сближение и отход; воспользоваться заминкой твари, в спину которой обрушился огненный вал, ударить по выпростанной конечности... Кровоглот оборачивается, пригибается к земле, готовясь к прыжку... И Гаскойн ошибается. Пистолетный выстрел звучит слишком рано - пуля попадает в плечо зверя, но не останавливает молниеносный бросок. Зверь сбивает мужчину с ног, погребая под собой, сочащаяся ядом кожа облепляет Охотника, челюсти впиваются в плечо, жадно припадая к свежей крови. Яд и слюна заливают рану, отнимая силы и не мужчине позволяя спихнуть цепкое тело прочь... готовая броситься на выручку Алексия замирает на длинное в своем ужасе мгновение, не зная, как поступить. Ее клинок не скинет присосавшегося монстра, «Воспламенение» заденет и Гаскойна, «Ярость Бога» слишком медленна, а действовать надо прямо сейчас. В арсенале еще осталось одно заклинание, но тогда... Знакомая волна робко плеснулась внутри. Помедлила, словно вопрошая; застыла в зените, пока страх за себя и страх за товарища борются друг с другом, заливая душу кипящей лавой. И поверх этой круговерти, поверх ночи, поверх рычания зверя, рева, скрежета, шуршания - надсадный крик Гаскойна: - Уходи! Живо! Мужчина давится кровью, не успев крикнуть что-то еще, и этот булькающий звук срывает последние створы осторожности, оставляя лишь холодную решимость. Шаг вперед. ...миг силы... миг власти... Звенящий талисман вспыхивает в ладони сорванной с неба звездой. ...миг пьянящей воли и вседозволенности.... Кожа наливается бледно-голубым сиянием, но девушке откровенно плевать на это. Выдох почти похож на смешок. Глаза в жестком прищуре загораются потусторонним светом, что до сих пор снится каждому выходцу Болетарии в темных кошмарах, заставляя пробуждаться с криком и в холодном поту. Светом, живущим лишь в оскверненных демонических душах. ...и в той, кто эти души поглотила... Сила ринулась во все стороны звенящими, сверкающими потоками, горячим выдохом затопила ночной воздух вокруг. Почуявший неладное Кровоглот мгновенно выпускает распластанную добычу из хвата, пытается отпрыгнуть, спасая свою жизнь, но поздно: бледное сияние уже обхватило его задние лапы, уже ползет туманом по хребту, заползает под тощее брюхо, в грудину без ребер, калечит, ранит, проникает под ядовитую кожу, под плоть. Сминает, пожирает... ночь захлебывается визгом. Откатившееся в сторону чудовище из последних сил пытается отползти к полуразвалившемуся дому, забиться и сдохнуть в укромном месте, но Алексия не дает ему это сделать, продолжая удерживать в ладони жадное голубое пламя; сама - пламя, сама - пожар. Гнев божий, алчность Старейшего. Светоч неприкаянной и гордой души. Убийца демонов. - Пусть ничьи души станут моими, - негромко шепчет девушка, опуская руку с потухшим талисманом. Прикрывает глаза, чувствуя, как поглощенная ею сила разливается в теле одновременно знакомым и чуждым резонансом - из горла почти рвется довольный выдох, что сродни сытому звериному урчанию. Так говорила та, из кого и было сотворено это заклинание; «Душеед», сияющая суть Девы в Черном. Все, что осталось от ее лучшего друга. Более не обращая внимания на бьющегося в агонии Кровоглота, Алексия оборачивается к поднимающемуся с земли Гаскойну. Привычно сотворяет исцеляющее заклинание - не хватало еще, чтобы все ее усилия пошли под драконий хвост - еще раз смотрит на затихающего зверя... звук поднятой с земли секиры, лязгнувшей за спиной, рождает новую горячую волну, но девушка не поворачивается. Сейчас взгляд в лицо Охотника для нее страшнее возможного удара в спину. - Ты демон? Низкий голос звучит на удивление спокойно. Алексия некоторое время молчит, продолжая глядеть на поверженную добычу. - Нет, - отвечает она после промедления. - Кто тогда? - Та, кто поглотил их души. Демоноборец, ведомый Нексусом. Тихий выдох за спиной похож на рычание, но в нем гнездится не ярость - изумление. А потом тяжелая рука опускается на плечо, сминает плащ, открывая все еще мерцающую голубым кожу. - Ты убила их всех? - хрипло, почти одержимо спрашивает Гаскойн. - И Штормового Короля? И Алланта? - получив кивок в ответ, он со свистом втягивает воздух сквозь зубы, хрипло выругивается и почти кричит. - Тогда почему?! Почему, Старейший тебя пожри, ты застряла здесь, в проклятом Ярнаме, в забытой богами лечебнице - почему, зачем?! Ты должна была остаться в Болетарии: восстанавливать, защищать ее дальше... - Я не смогла. Короткий ответ отсекает яростный монолог Охотника на корню. Потому что в обычном мягком голосе девушки бурлят столкнувшиеся жар с холодом. Жар - боли непонимания; холод - принятие истины, горькой, как речной ил. На родине... - На родине мне больше нет места. Поглотив души демонов, я приняла в себя их силу - и их скверну. Болетария могла очиститься окончательно лишь одним способом: избавившись от меня, - опустив голову, Алексия отступает от мужчины назад, разрывая прикосновение. Подается в сторону, давая ему возможность взглянуть на убитого ею Кровоглота: искореженного болью, с иссушенной душой, изломанного, вывернутого в затейливый узел предсмертными корчами. И впервые за все время их общения без страха поднимает голову, заглядывая в его лицо своего соотечественника. - Вот причина, отправившая меня в изгнание и запершая меня в стенах лечебницы, где мои силы не могут причинить беды... я не демон, Гаскойн. Но и не человек. Охотник молчит. Долго, прожигая ее взглядом укрытых повязкой глаз, перекатывая желваки на скулах, сжимая оружие в побелевших от напряжения пальцах. Когда секира глухо звякает топорищем о металлическую бляху пояса, убийца демонов почти ждет рывка в свою сторону, но ошибается: мужчина убирает ее за спину. Смотрит на ее меч, криво скалящийся в лунном свете. Заметив это, Алексия досадливо загоняет его в ножны и почти с отвращением цепляет острогранный талисман Зверя на его законное место. - Я понимаю, что заставило тебя затаиться в городе. Даже понимаю, почему ты не стала Охотником, как я, хоть меня и злит то, сколько схваток с чудовищами было бы выиграно и сколько жизней спасено, будь ты в наших рядах - но... Почему ты не сказала мне? - Да потому что я монстр! - не выдержав, срывается девушка. Яростно шагает к святому отцу, поднимает голову - он выше ее на два фута, но сейчас ей плевать. - Поглощающая души тварь, сожравшая всех искаженных захватчиков! Что я могла ожидать от тебя, узнавшего правду - страха? ненависти? карательного отряда твоих товарищей? Что?!.. - Понимания. Глухой ответ ощущается ударом под дых. Убийца демонов непонимающе смаргивает, щурит все еще сияющий демоническим огнем взгляд... Гаскойн не наклоняется - опускается перед ней на одно колено, так, чтобы без помех взглянуть ей в лицо, глаза в глаза... повязкой в глаза... мордой к лицу... почти мордой: Охотник не перестает быть человеком окончательно, но изменения неуловимо накатывают на него, перекраивая черты по звериным лекалам. Заостряется лицо, и без того мощные плечи и грудь раздаются еще сильнее, русые волосы обращаются звериной гривой, рот кривится ломаной линией, обнажая не зубы - клыки. Мускусный запах крупного хищника заполняет легкие, вынуждая глубже вдохнуть сырой воздух. Изменения держатся меньше секунды, словно мужчина напротив лишь на мгновение даже не отпускает - ослабляет - путы железного самоконтроля, показывая живущего внутри зверя. Девушка потрясенно смаргивает, понимая это. Зараженные Пепельной Кровью так не могли. - Ты... ты болен... - Нет, - качает головой святой отец. Лишенные плена шляпы волосы колышатся в такт движению. - Во мне есть поглощенная кровь, но причина метаморфоз другая. Руна Кэрилла, «Чудовище»; если захочешь - спроси потом у Йозефки, она из Хора, знает, что это... но суть в ином. Я тоже не человек, Алексия. И не понаслышке знаю, почему следует судить других не по сути, а по поступкам. - Это не одно и то... - Одно. Ты, поглотившая демонов. Я, обращающийся в Зверя. Но мы оба используем полученные силы ради защиты других и поминутно прислушиваемся к себе, надеясь, что еще не стали угрозой для окружающих нас людей. Ты ведь тоже делаешь так, верно? Хочется спорить дальше. Упираться, доказывать свою правоту, но... тяжело выдохнув, девушка прикрывает глаза, чувствуя, как из них уходит демонический огонь. Схватка и последовавший за ней разговор выматывают ее окончательно, не оставляя сил на спор с Охотником. Тем более что он прав, десятки раз более прав, чем она - несмотря на плещущуюся внутри силу Алексия все еще девчонка двадцати трех лет от роду, не слишком искушенная в превратностях жизни. Куда ей до взрослого мужчины. Почуявший перемену в ней Гаскойн медлит, прежде чем подняться на ноги. - Охота окончена, - тихо говорит он. Широкая рука в грубой перчатке неожиданно осторожно касается локтя утомленной девушки в ободряющем жесте, и та кивает, привычно собирая себя воедино. - Ты не против вернуться в город моей дорогой? - спрашивает она, кивая в сторону болот. - Здесь ближе и выберемся совсем рядом с лечебницей. Йозефка не узнает, что я с тобой на выслеживание пошла и попалась, как глупый оруженосец... а, пускай. Все равно все с порога расскажу, а дальше пусть хоть на эксперименты пускает. - Обойдется. Покосившись на раздраженно рыкнувшего Охотника, убийца демонов качает головой. Протягивает пачку противоядия, ампулу со светлой кровью, памятуя о высасывающем укусе Кровоглота. И впервые за все время их общения улыбается не с робкой неуверенностью - не таясь, открыто. Странно, но... кажется, ей становится легче.