Его любовь была прекрасной.

Чонин мог бы часами рассказывать о том, как он любил и будет дальше, до конца своих гребанных дней любить утро, потому что эмоции, потому что тихо. Ян Чонин любит просыпаться раньше всех жалких людишек в Сеуле, любит в 5 утра какао себе заварить, а еще любит Джисону сообщения странные строчить, мол: «хэй, друг, ну обрати же ты на меня внимание», но Хан он ведь совушка, ему бы ночью книги свои писать, да кофе попивать, чтобы утром ныть о том, как плохо и как хочется обратно в кроватку любимую. Ян рад. Действительно рад, что наступает новый день, что он сможет повторить такую бытовую рутину, разве в этом нет своей эстетики? Люди всегда ищут что-то неизведанное, что-то глупое и неоправданное, что в людях, что в вещах. Ян Чонин любит уют и людей — тоже, уютных. Правда сам он таковым далеко не является, а Хан его уж подавно, о Минхо и речи быть не может. Он в последние два дня лишь в комнате у себя валяется, да косо поглядывает на рамочку Чонина, где фото его с Джисоном было, теперь там лишь Чонин и красным маркером перечеркнутое лицо Сона (Чонин, честно, сопротивлялся, да только Минхо слишком упертый баран, что с него взять?). Чонин любит простоту в людях, а еще загадочность. Вы думаете так не бывает? Простые люди на самом деле самые загадочные твари в этом мире, ведь все просто не бывает и спорить тут уж не нужно, Яна в этом вопросе не переубедить. Чон кидает безразличный взгляд на вечно обновляющуюся ленту инстаграма и думает, что люди действительно глупые существа, но ведь он не есть верховным судьёй, он людей судить не сможет, да и не захочет. Хван что-то бесконечно ему там пишет и эмодзи странные отправляет, да только Ян не хочет открывать новые сообщения, просто потому что он боится читать ответы Хвана. Ян Чонин далеко не психолог, но он уж точно знает, если не все люди лицемеры, то Хван Хенджин явно к ним не относится, может, он конкретно ошибается и искажает очевидные факты, но это Ян Чонин и его не переубедить (и этот человек жалуется на Минхо). Он видит Хёнджина насквозь и ему чертовски хочется крикнуть ему в лицо, что внутри там пусто и не нужно ему улыбаться даже тогда, когда этого не стоит делать, я знаю, что ты ненавидишь меня, чертов ты клоун, но Чон молчит, а Хван и подавно. Бывали даже такие дни, когда Хван и вовсе игнорировал Чонина целый день, а потом вечером слезные сообщения писал и стикеры слал Яну. Как будто они друг другу не никто, как будто Хёнджину не плевать на него. По сути они виделись всего лишь один раз, все остальное их общение ограничилось несколькими десятками сообщений в день и комментариями под новыми публикациями в инстаграме, они друг другу никто, так зачем пытаться создать иллюзию притворной дружбы? *** Сегодня пары оказываются действительно скучными, Хан целый день, как в воду опущенный и Чонин даже понимает почему, но как только тема заходит об этом, то Джисон лишь пожимает плечами и говорит, что ничего криминального не делал, и вообще не Чонина это дело. Ян, конечно же, согласен, но бесится сильно ибо ну они же лучшие друзья, что за секреты у Хана от него? Пары тоже скучные и муторные, преподаватели сегодня на редкость сонные все (или так только кажется Чонину?), а еще говорят тихо очень, и Яну под такие голоса лишь уснуть хочется, точно не смиренно грызть гранит науки. Чонин кидает взгляд в окно и видит птиц, черных, серых и даже белых, они летают из угла в угол и скрываются за зданием университета, а затем вновь появляются на виду, опускаются на ближайшую ветку их самого старого дерева и что-то друг другу кричат, так, по крайней мере, видит это Ян, хотя, скорее всего, так оно и есть. Брюнет и сам чувствует себя вороной. С его черными, как смоль волосами и вечным гнездом на голове ему действительно только в птицы идти, какой, к черту, художник? Чонин улыбается, тянется своими аккуратными пальцами к окну и хочет словить было одну из птиц, да только это, конечно же, нереально, но ведь так хотелось, чтобы хоть кто-то разделил его боль, чтобы хоть кто-то мучился так же, как он. Чонин — свободолюбивый. Он хочет летать, и чтобы другие тоже взлетали, хочет, чтобы ему верили и сам доверять хочет. Чонину хочется быть птицой, он хочет покорять небеса. Разве есть в его желании что-то незаконное? Хан одёргивает друга. Тянет за капюшон его черной толстовки на себя и приближается губами прямо к уху, а затем тихо шепчет: «ты не взлетишь, Чонин-а. Послушай лучше учителя, родненький». Джисон бьет прямо под дых, смотрит изучающе, впитывает эмоции. — Мстишь? За что? — Чонин фыркает, тянет каждое слово и кидает, наконец, безразличный взгляд на друга. — За то, что вчера ко мне не пришел. — Хан слегка дергает плечом. — за то, что забыл, какой вчера был день, чертов ублюдок. — Что? Джисон-и, ну вчера же был самый обычный день. — Чонин теряется. Думает, что Хан опять выдумывает и строит ему козни, но в голове выстраивается цепочка из всех дат связанных с Джи, и ему хочется ударить себя, да так еще, сильно очень. Вчера был день их дружбы, самая важная дата в жизни Чонина, да и Хана тоже. — Прости.черт.я. — Я знаю, ты забыл, и я не виню тебя, но месть моя будет велика. — Хан, наконец, тянет улыбку, похожу на оскал, и Чон думает, что все же дружба у них действительно дурацкая и по своему неправильная, но зато искренняя и правдивая, без фильтров. *** У Чонина дежавю, которое буквально придавливает его огромным валуном к асфальту. Он фыркает, когда видит в трех метрах от себя знакомые побитые жизнью, зеленые конверсы, разрисованные цветочками всякими, и Яну кажется, что жизнь просто ненавидит его, раз уж сталкивает с Хваном в такое вот неподходящее время. Хён его не замечает, и это дает шанс Яну прямо сейчас развернутся на все 180 и убежать в направлении: «подальше от Хван Хёнджина», но невидимая рука держит его, придавливает к земле и шепчет ему на ухо своим противным голосом: «смотри». И Чонин смотрит, рассматривает широкою спину, видит лохматые волосы и пухлые губы, которые так и манят к себе, а затем ровным шагом следует за ним, потому что хочется и даже не колется. Чонин умудряется остаться незамеченным (или ему только так хочется думать), он ловко маневрирует среди узких улочек, перепрыгивает все камушки и не выпускает Хенджина из виду. Тот куда-то явно спешит, почти что бежит, но как только его ноги готовы сорваться на скорость ветра, то он сразу же тормозит и на секунды две замирает, а затем снова ровным шагом направляется в Богом забытое место. Чонина поражают географические познания Сеула Хвана, ведь по рассказам самого же парня, он обычный приезжий и в Корее ни левым, ни правым боком, но кто такой Чонин, чтобы придираться к пустому звону Хендижна вовремя их первой встречи? Ветер действительно холодный и Ян думает, что ненавидит его, ведь если он опять заболеет, то финита ля комедия его исключат из универа так же быстро, как зачисляли. Ветер для Яна всегда был чем-то особенным, он никогда не изображал его на своих картинах, но лишь при одном прикосновении такого же тонкого взгляда как и у самого Чонина, человек мог почувствовать легкий осенний ветер, переходящий в самую настоящую бурю. Картины Чонина всегда передавали определенное настроение, и если это есть у каждого художника, то умение передавать во взгляде прекрасной девы или в движениях крепкого парня печаль, мог не каждый. Чонин тормозит лишь тогда, когда Хёнджин чуть ли не со скоростью света подбегает ближе к зданию, которое Ян никогда не видал и более того, даже не слышал о таком. Оно было действительно прекрасным, выполнено в классическом стиле бароко и если присмотреться, то даже можно увидеть написанное корявыми буквами: «theater», Чонин думает, что ему показалось, но ближе все же не решается подходить. На удивление брюнета предполагаемый театр был явно заброшен, но все еще ухожен, можно заметить по выстриженным газонам. Красивые аккуратные мелкие детали россыпью расположились на стенах, и Ян действительно в эту секунду подумал лишь о том, что круто было бы коснутся их или же нарисовать. — Здесь прекрасно. Не так ли, Чонин-а? — Хёнджин говорит громче, чем прописано в правилах этикета, тихо настолько, чтобы не помешать рядом гуляющим людям и все же достаточно громко, чтобы Ян мог его услышать и моментально покраснеть от кончиков ушей и кажется до самых пят. Что теперь делать? Сейчас любой главный герой героического романа должен выйти вперед и завести светскую беседу с Хваном, а еще позже оправдать себя какой-то глупой причиной мол: «чисто случайно шел за вами, даже не мог себе представить кто это», но Чонин явно не герой какой-то сопливой драмы, а романа и подавно, поэтому он лишь молчит и вжимает голову в плечи. В его голове вихрем проносятся всякого рода матерные слова, которые он так любил озвучивать в детстве. Ян хочет развернутся и уйти, впервые хочется, чтобы все же изобрели чертову таблетку именуемую «стирает вашу память» и забыть об этой самой неловкой ситуации Чонина в жизни. Хочется крикнуть, что Хван не так все понял и он ошибается, чтобы старший там себе не думал, это ложь и клевета. Чонин решает все же подойти немного ближе к Хенджину, но тот его опережает и в долю секунды оказывается рядом с Чоном. — Ты преследуешь меня? Назови свои мотивы, Чонин-а. — Хёнджин ловко перехватывает не очень тонкое, но и явно немужское запястья младшего и тянет к себе, от него не веет страхом или внутренним переживанием, скорее, уверенностью в своих действиях и некой насмешкой на Яном. — Я, наверное, тебе не рассказывал, но в Америке у меня была довольно насыщенная жизнь, меня часто преследовали всякого рода хулиганы, я их чувствую за километр. — Ян думает, что Хван Хёнджин все еще солнце, только наблюдать за ним нужно издалека, подойдешь ближе — сгоришь. На лице старшего отображается весь спектр эмоций, которых ранее Чонин не видал на столь чудном лице, хочется ляпнуть красками на холсте, такое не увидишь больше нигде. — Ты знал, что я пойду за тобой? Откуда? — Я не знал, что ты пойдешь, я просто предполагал. — Хёнджин заливается смехом, детским таким, так и хочется спросить, где садик этого ребенка. Чонину кажется, что он сходит с ума и причина тому, конечно, Хёнджин, который то ли от скуки, то ли от простого человеческого интереса ведет с Яном свою игру пока что ни разу непонятную, но явно очень интересную. Брюнет даже не думает, чтобы отказаться от правил сей чудной басни, поэтому слепо следует, словно слепой котенок за мамой, за Хваном. Хён достаточно уверен, чтобы Чон мог предполагать его некую: «импровизацию», он знает, что Хван все спланировал заранее, он предполагал исход и пользуется этим на все сто процентов. — Я знал, что ты все же заинтересован во мне. — Хёнджин расслабленно подходит ближе к полузаброшенному театру (наконец Чонин точно может разглядеть размытые временем буквы) и ловким движением фокусника выуживает из кармана старый ключ, который похож на те самые из фильмов, нам показывают их часто, Ян уверен, что такая вещь знакома каждому. Кореец, наконец, отмирает и делает два шага к Хёнджину. — Мы туда? — Чон слегка кривится и тыкает длинным пальцем на массивную дверь, которая уже через секунду с жутким скрипом и криком потерянных душ в этом месте показывает Чонину свой темный вход. На секунду Ян даже чувствует себя главным героем тупого ужастика, хочется поставить огромный вентилятор рядом и эпично дунуть себе в лицо, для пущего эффекта. Хёнджин без какого-либо страха или даже взволновать, сразу теряется среди темных стен сего по истине жуткого места, и Чонину приходится следовать за ним, он принял правила игры. Внутри оказывается не так темно и мерзко, как ожидал сам Чон, на удивление все было довольно ухоженным и иногда можно было встретить даже одинокую лампочку, висящую под самым потолком. Театр был красивым, это точно, правда от этой красоты остались лишь стены да огромная люстра, которая сейчас, в прямом смысле этого слова, на грани срыва и если это не такое уж и старое, но достаточно шаткое здание завалится, то Ян лишь кивнет, ибо такой исход он ждал. Хёнджин тоже витает в своих мыслях, и это можно заметить по его слегка хмурому лицу и закушенной губе, которые Чонин лелеет с их первой не очень (на самом деле очень) удачной встрече. Ян думает, что у него галлюцинации, но полностью серьезный вид старшего и давно открытая дверь ведет именно к сцене, куда сейчас ловко забирается Хёнджин. Чонин, хочет было последовать за ним, но что-то его останавливает и он падает прямо на стульчик из первого ряда. Хван выглядит поистине прекрасным в таком своем амплуа, на сцене он выглядит очень гармонично. Чонину даже кажется, что старшему бы в театр податься и роли длиннющие играть, а не в дорамках маминого сыночка отыгрывать. — Это театр моего дедушки. Мне было 7, когда он умер и это все, что у меня от него осталось. Сразу после его кончины мы переехали в Америку, где я действительно жил долгое время. — Хёнджин начинает издалека, их ждет серьезный диалог (монолог и редкие фразы Чонина). — Мне здесь нравится, потому что тут нет чужих глаз, нет тех, кто скажет тебе, что ты не сможешь, здесь есть лишь я и зеркало, которое висит в углу сцены. — Хван легко кивает на маленькое зеркальце. Старший на секунду задумывается, глубоко падает в себя, было отчетливо видно, что Хёнджин обдумывает все, что нужно сказать именно сейчас. — С самого детства я рос в богатстве, у меня было все, чего желает каждый человек. Внешность, деньги, хороший склад ума, тяга к учебе, но знаешь.мне было скучно. Скучно каждый день делать домашнее задание, скучно слушать в свой адрес очередной комплимент, скучно читать истории, похожие друг на друга.скучно мне. В лет так 13 я узнал, что на моей родине осталось для меня кое-что от дедули, я не был в этом заинтересован, я думал, что там деньги или может всякие украшения, но когда пару месяцев назад я узнал, что с подарком деда я смогу встретиться только в Корее, то сразу же примчался сюда, согласись, это интереснее очередной будничной недели в Америке. Каково было мое удивление, когда меня встретил не очередной красивейший дом, а заброшенный театр, который зарос бурьянами и никому он нафиг не нужен.в тот момент я просто проклинал деда, но сейчас это место — моя душа. Когда я впервые здесь оказался, то лишь чихал от пыли и фыркал от каждого жука на моем пути, но теперь пыль стала частью меня, а жуки — моими друзьями. Чонин неловко мнется на стульчике, слегка краснеет и думает, что-либо сейчас, либо уже никогда не удастся ему с такой дерзостью кинуть Хёнджину следующую фразу: — Хён, а зачем ты меня сюда привел? Я твоя новая игрушка? Уж поверь, игра у нас будет обоюдной. — Чонин вздрагивает, как одинокий лист в сильную грозу, когда Хёнджин громко заливается смехом и спрыгивает со сцены, чтобы через секунду уже оказаться около Чона и слегка наклонить голову вправо. — Чонин-а, ты такой смешной, я очень рад, что все же выбрал тебя, как своего нового.друга. — младший хочет что-то ляпнуть о том, что это не дружба, а рабские отношения, но он соврет себе, если скажет, что так действительно считает. — Знаешь, здесь было не так уж и много людей, но все они приходили сюда с одной целью и мыслью, и если ты станешь исключением, то я не удивлюсь. Ты хочешь спросить меня о том, кто я на самом деле и зачем все это время пудрил мозги? Возможно, тебе хотелось бы задать мне прозаичный вопрос о том вру ли я тебе? Я расскажу тебе. Мне в этой жизни знаешь.очень скучно, у меня никогда не было друзей, родственникам было плевать на меня, а девушки вешались исключительно лишь из-за милой мордашки и деньжат, я не тупой, я все прекрасно понимал, но знаешь, я нашел отраду в одном занимательном деле… — Чонин думает, что он явно не осознает, почему Хёнджин рассказывает все именно ему, Яну хочется встать и уйти, потому что он не готов разрушать сталый образ Хвана в своей голове. Неужели именно сейчас он расскажет то, что было скрыто за занавесью милого и доброго? — я частенько знакомился с новыми людьми на улицах, в кафешках, в кинотеатрах, а иногда даже и в клубах. Все они были абсолютно разными, кто-то глупее, кто-то умнее, а кто-то и вовсе из рамок выходящих вон. И знаешь, мне нравилось с ними общаться. Я часто писал им, иногда даже навязывался, мы гуляли и клялись друг другу в вечной дружбе, но знаешь, как только они оказывались в этом месте, сразу же теряли все свои клятвы и принципы, говорили о самых страшных вещах, делились со мной своими тайнами, но я в свою очередь молчал и думал, что мне явно не нравится это слушать, сегодня время говорить мое, и я уверен, что тебе тоже не хочется это знать. — а дальше следует длинная история жизни Хвана, Чонин то морщится, то смеется, он и сам не замечает, как все сильнее и сильнее становится более заинтересованным. Хван рассказал действительно все, и если сравнись их первую встречу и сейчас, то Ян думает, что Хён действительно умеет красиво врать, да только Чон его раскусил еще тогда, не зря он видел в тех чудных глазах лицемерие. Хёнджин на это лишь смеяться будет и руки свои к Чонину тянуть, чтобы в шутку их на шею уложить и слегонца надавить, мол: «партизан мелкий, нельзя так со мной». Хёнджин — солнце, которое обжигает и ранит, но лишь страшных и злых людей. Он такой же странный, как и все знакомые Чона. Хочет быть актером, да только не в дорамках играть, а покорять, что ни есть, настоящую и огромную сцену театра, хочет слышать радостные вздохи зрителей и видеть их увлеченные лица, да только Хён не дурак, он знает, что не перспективно это сейчас. Парень обожает новые знакомства, но если признаться честно, то дружит он, скорее, из выгоды или пользы для себя. — А если человек ничего не сможет дать тебе? — Чонин хмурится. — Как же.как минимум каждый может подарить мне хороший секс. — Хёнджин заливается смехом, Чонин в свою очередь краснеет. Хёнджин рос в богатой и большой семье, да только разбалованным его считать нельзя, все что выдает его происхождение находится в его пылающих глазах, которые еще не потухли исключительно из-за сильной воли духа и всегда решаемых проблем. Хван — кукловод, и Чонин готов признать, что он согласен быть куклой в его руках, потому что старший умный очень и мыслит рационально, никогда в обиду не даст, и Чону это нравится. — Быть сыном из богатой семьи — круто. — бросает неловко Чонин, на что Хён лишь отрицательно мотает головой. — Знаешь, сколько раз меня пытались украсть, убить, потребовать денег? Хван действительно хороший, да только злого в нем тоже не меньше. Он оказывается совсем не тем человеком, который предстал перед Яном всего неделю или две назад. — Ты действительно хороший актер. — хмыкает младший, чем в очередной раз вызывает усмешку старшего. У Хёнджина пассий много, и он никогда в жизни бы не обратил внимание на Чона, если бы не руки Яна, которые в тот день все в краске были. Чонин на это хмурится и булькает о том, что у него они всегда такие, потому что ему действительно лень иногда их мыть. — Ты бы обратил внимание на меня в другой обстановке? — Твои лисьи глаза приковали бы меня к тебе даже в аду. Чонин хмурится, когда Хван приближается к нему еще ближе. Они теряют время и правила этические. Хёнджин падает на следующее от Чона кресло и легко хватает младшего за подбородок. Джин смотрит секунд 30, то ли рассматривает уже давно знакомые черты лица, то ли ждет от младшего каких-либо действий, но Ян лишь упорно молчит и закрывает свои глаза, жмурится, ожидая уже хоть каких-то действий от Хвана, но тот лишь легко отпускает его прекрасное лицо. — son amour était belle… Непослушные волосы, путающиеся между длинных пальцев Яна и глупая улыбка, расцветающая на устах Хвана, неловкие движения и дурацкие фразы, брошенные старшим, вечные сообщения, приходящие на телефон Яна, мягкие губы Хвана на шее и глупый смех, исходящий от стен театра.