Bring Down the Sky

Сложно представить место более неприступное, чем западные рубежи Империи. Эти земли никогда не видят ни весны, ни лета. Солнце играет на застывших в холодном величии хребтах, не отдающих ни капли влаги. Здесь не растут цветы, не поют птицы, редкий зверь живёт в этом ледяном царстве. Лишь крепость, венчающая мёртвое величие, оживляет царство с сердцем мёртвым. Это царство смерти. И вечного сна. И на сей хладный труп нашёлся охотник. Владимира видела сон, это она осознавала чётко. И сон был о ней самой, которую она едва-едва узнавала, словно впервые за пол жизни видела далёкого друга детства. Владимира смотрела на саму себя словно бы со стороны, как невысокая и хрупкая девушка, с едва-едва развившимися формами задумчиво смотрела вниз, не отвлекаясь на назойливые шлепки о сапоги из креплённой и утеплённой кожи длинной полы чернённого кожаного доспеха. Длинные волосы свободно колыхались на сильном морозном ветру, не сдерживаемые ни капюшоном, ни убийственном в такие морозы обручем. Только теперь они не были каштановыми. Белоснежные. Того самого изумительного жемчужного оттенка, говорящего за себя о благорождённости их хозяйки. Когда изредка изменённая Владимира поднимала голову к пронзительным голубым морозным небесам, можно было оценить её ещё округлое детское лицо с резкими и холодными бирюзово-голубыми глазами. С высоты своего небольшого жизненного опыта, Владимира бы оценила девушку на четырнадцать-пятнадцать лет. Однако в её мозгу сидело осознание, что она не дитя. Блондинке было немногим меньше сотни лет. Белую гладь, у самой границы империи, усеивало чёрное вороньё гегемонского воинства, несколько дней максимально вежливо просящих их пропустить в крепость и сдаться на милость победителей. И, глядя в голубое небо, девушка готова была демонстративно рассмеяться. Сейчас было даже невероятно помыслить, что некогда первый приказ о её прибытии в Цитадель был воспринят ею как желание завершить её жизнь. Не было места на земле, объятого большими тайнами, чем предел земли их. Древняя крепость, лишь по далёким легендам, некогда бывшая прекрасной, была крайнем форпостом на границе империи. Она была тюрьмой для нежелательных лиц империи и их же защитницей. Коронуя смертоносные Белые пики, соседствуя с Великим капищем, крепость считалась неприступной темницей и обителью. Непреодолимым барьером между двумя враждующими землями. Она была наслышана об ужасах Цитадели. О тенях, здесь обитающих, и призраках. Но единственная тень, что она видела, принадлежала лишь былому величию крепости. Бродя по коридорам, таясь в кулуарах, она не видела убогой нищеты. Видела золото, лепнину, мрамор и шёлковые ковры. А ещё видела силу, неподвластную ни одному магу. Силу времени. Времени, что съедает величие, богатство и саму жизнь. Однако крепостные стены стояли не одно столетие. Крепость, что была старше Гэсэра, который, казалось, являлся старейшим человеком на свете, которому выпадало счастье трижды видеть золотую звезду в небесах. И будет стоять много позже после него. Стены этой объятой помыслами крепости были им защитниками лучшими, чем их собственные мечи и чары. — Не стой на ветру. Нагретый и пропахший дымом мех коснулся её щеки, прежде чем лечь приятной тяжестью ей на плечи. Привычно Дарриэль встал от неё по правую руку, так же бросив задумчивый взгляд вниз. Её прекрасный старший товарищ. Высокий и гибкий, как ива, с длинными платиновыми волосами. Непревзойдённый маг-целитель, рыцарь, он, Бездна раздери, принц имперских эльфов. И его корона, само происхождение, в глазах рядового имперца делают абсолютно незначительными все его достоинства. Ибо эльфы не люди, а слабая, да, красивая, но раса рабов. Ирония судьбы свела их давным-давно. И вот она — его командор и принцесса той страны, что низложила эльфийское достоинство. — Я лишь знать хочу границы их упрямства. Им не пройти, но они здесь словно чего-то ожидают. — Остаётся лишь пара дней. И это будет не наша проблема. Дарриэль, конечно же, подразумевал не возможное нападение на Империю, а тот прискорбный факт, что на Цитадель отправлялись неугодные престолу. Три года здесь, три года дома. И только Бездна знает, где безопаснее и где действительно твои близкие и друзья. Оторвав взгляд от чёрной орды Гегемонии, в которой она, казалось, уже различала львиные оскалы на нагрудниках, Владимира посмотрела в сторону, не туда, где за короткой полосой снега начинались мёрзлые леса Гегемонии, а на край узкой полосы перешейка, перекрытого горами, разделяющими две земли. Туда, где начинались воды мирового океана, за которым виднелась ледяная пустыня, что была окружена водами и отделена от остального материка. Земли те были неизвестными, и знали о них лишь по далёким преданиям. Говорили, что холод там столь силён, что кровь замерзает в жилах и кости трескаются от мороза. Что все, кто осмеливался туда отправиться, больше не возвращались. И от холода того места те мертвы. Нет жизни на земле. Лишь изредка, глядя с крайних точек материка, виделся свет с мёрзлой земли. Нет, лишь из-за этого загадочного соседства, незримо существовавшего с ними в одном мире, но намёк на которое она видела лишь здесь, Владимира ни на минуту не желала связывать свою жизнь с Цитаделью. — В этот цикл ты рано стал проситься домой, друг мой. Неужто важные дела? Её друг молчал долго, прежде чем признался с явной неохотой: — Я, быть может, больше не вернусь сюда. Эльхана входит в брачный возраст. Отец прилагает все усилия, чтобы устроить ей достойный и выгодный нам брак. Она, ты знаешь, прекрасна. Будет невыносимо, если кто-то покусится на неё. Владимира понимала это как никто. Осиротев, дядюшка отправил её воспитываться в монастырь близ эльфийского гетто. Ильтарин. Дарриэлю было уготовано царство это в правление. Да, род их считался королевским. Но фактически были они наместниками земель вечно прекрасных эльфов. Ильтарин был удивительным городом, совмещающим в себе урбанизм с природной близостью. Воздушная архитектура, сады и цветущие деревья. Истинная красота нищего города. Даже в Цитадели можно было считать себя свободным человеком. В этом гетто ты был бесправен. Ты не распоряжался даже собой. Эльфы — граждане второго сорта, вещь, игрушка в руках власть имущих. Дарриэль желал вернуть своему народу гордость и править сим цветущим садом наравне с великими королями. Владимира истово молилась, чтобы он не вернулся на пепелище. Она видела многое будучи послушницей. Даже в столь юном возрасте она предполагала, что сестра Церкви, совершающая обряды в краю эльфов, воспринимает их своими игрушками, как маленькая девочка, играющая куклами. А после нередко видела, как не мужья забирают невест и что те не возвращаются. И даже в пелене воспоминаний Владимира, как человек слабый, не забыла подумать о себе, предполагая, что дядя не ослабит своё регентское влияние на неё даже выдав её замуж. Муж, разумеется, будет выбран им. Тот, что будет покорен ему. — Что помешает тебе вернуться? — Отец устал. Я попытаюсь сменить его. Это зелье, которое мы пьём… отец сказал, что оно сладко как сон, хоть и темно как сиреневый сумрак. Есть риск не проснуться. И есть шанс вспомнить всё, что сокрыто в твоей крови. Кровь помнит тех, в ком текла ранее, и помнит всё, что знали они. По бледным девичьим губам скользнула мягкая улыбка. Дейр сел на любимого конька эльфийских тайн. Но сегодня он был в добром расположении духа, а потому, прервавшись, фыркнул. — Это ты ещё про зелье гетероморфа не слышала. — Ты прав, не слышала. Что это? Закусив губу, словно готовясь сказать что-то неприличное, Дарриэль опустил взгляд. — Это зелье позволяет на лунный цикл сменить мужчине свой пол. Знаешь, ситуации бывают разными и оно очень востребовано. И дорого. Рецепт чрезвычайно сложен, но его основа — женская менструальная кровь. Не став гадать, поделился ли друг секретом или просто шутит, Владимира громко засмеялась, осознавая, что того требует ситуация. Да, таков их странный мир. Нибиру. Маленькая планета. Планета-сад, совершенный мир из сказок и легенд. Она и в самом деле была прекрасна. Неповторимые обетованные земли, сказочные народцы и великие короли с прекрасными девами. А это небо. Ах, в небесной лазури виднелось серебро тонкого кольца астероидов — короны планеты. А ночью горные снега серебрились светом серебряной Лунитари и белоснежной Солинари. Этот маленький рай, тысячелетиями не видевший Золотую звезду и её тепла, жил своей собственной необъяснимой, невероятной жизнью. Жизнь Нибиру была великолепно выдающейся. Смерть же её была не менее сокрушительной. Звонкий девичий смех подхватил ветер, донёсший издали утробный рычащий гул, который было трудно спутать с чем-то ещё.