Bring Down the Sky

— Прости, Гильгамеш нередко бывает резок. После допроса в таверне они ехали по лесу уже два дня, на протяжении которых над ними царила тяжёлая атмосфера отчуждённости, ощутимая даже солдатам армии Гегемонии. Персей, за эти дни заговоривший с ней первым, мягко держал её за руку, пока ехавший рядом с её кобылкой крылатый конь игриво пофыркивал, кося голубым глазом на златогривку. За эти дни Владимиру нередко посещали мысли, что она бы с большей готовностью пошла бы под венец с мягким и добрым Персеем. Увы, по какому-то неясному ей предназначению она должна стать женой Гильгамеша. — Я не оскорблена. И не могу не признать его правоты. В действительности я мало готова к управлению страной. Быть может, по прибытии в Гегемонию, Гэссер уделит мне время, дабы я могла стать хоть на одну десятую столь же достойной правительницей, как и он. Столь небывало длинная реплика была двузначной, что Персей, как человек чуткий, не мог не прочувствовать. — Да, он хороший учитель. Жаль, что его дети не дожили до расцвета посаженных им семян. А мы ещё слишком юны, чтобы хоть как-то отличиться. Хотя, у нас есть шанс войти в историю. Как великие миротворцы, способствующие объединению стран. Владимира внимательно осмотрела мускулистую спину Кухулина, который, по старшинству, должен был со временем занять престол. Определённо про него можно было сказать, что у него душа зверя. Свободного, яростного и голодного. Однако, несмотря на его страсть к женщинам, выпивке и рыбалке, он был человеком практического склада. Сейчас, в сумерках, именно он осматривался по сторонам, ища удобную прогалину для ночлега. Кухулина запросто можно было представить вождём варварского племени, успешно совершающего набеги на соседние племена с менее сильным управленцем. Но больше этот сценарий походит на жизнь вассального лорда. Гильгамеш до сих пор ей был непонятен. Или же он в действительности был никаким? Она и сама считай никогда не обращала на него внимание, до той поры, пока тяжёлый алчущий взгляд на ней не ощущался тяжестью на рёбрах. Гильгамешу стоило бы родиться гномской леди какого-нибудь зажиточного дома. Если судить по доходящим до неё слухам. Причём, младшей леди, которую воспитывают как декоративную жену, что будет возлежать на подушках, пить вино, переедать сладостей и умрет после рождения десятка детишек, так и не узнав, что за пределами алмазного зала есть не только рынок и арена испытаний, но и кобальтовое небо с бело-серебристой полосой от кольца мира. Другое дело его старший брат. Бедивьер всегда был вежлив и учтив. А ещё он был прекрасным дипломатом. Как ей рассказали после слуги, именно он вёл переговоры по судьбоносному для их стран браку. — Вы рано ставите крест на своей династии. Кухулин весьма хозяйственен. И Бедивьер весьма достоин короны. Владимира заметила странный взгляд, брошенный на неё товарищем, после чего он замолчал надолго. — Знаешь, мы все со страхом ждём того дня, когда правитель центра окончит свои дни. Он храбр и мудр. Своими успешными военными походами он заслужил уважение и покорность знати. Знаешь, это ведь его идея — объединить все земли мира. У вас столько попусту существующих ресурсов. И столько угнетённых людей. У нас люди живут не так. Гэсэр покровительствует наукам. Даже крестьяне обучены письму и счёту, дабы торговцы с островов не могли их надурить. А какая у нас медицина. От вашей еды половина наших солдат мучается животами. И что ваши лекари могут предложить? Мёд, дабы обезболить. Обезболить, но не вылечить. А уж раскалённая кочерга от геморроя нашу армию напугала куда как больше мечей ваших воинов. Со всех сторон послышался дружный смех окружающих их мужчин, ибо последние реплики Персея были произнесены нарочито громко. В голове Владимиры тут же родилось два вопроса. Первый — зачем мужчинам армии Гегемонии так массово потребовалось лечить столь странную для молодых мужчин болезнь — она решила не задавать. — Чем же снимают боли в Гегемонии? — До сих пор самым доступным считается маковое молоко. — Но оно же одуряет разум человека. Ослабевший разум проще взять под контроль бесам и склонить человека во грех. Персей весело улыбнулся, расправив усталые за день пути плечи. — Мне нравится дикость вашей страны. У вас до сих пор самый лучший контрацептив — запах чеснока изо рта супруги. — Контра… что? — Владимира, ты знаешь, что делают ваши женщины, дабы предотвратить нежелательную беременность. Мозг принцессы долгое время переваривал столь дикий вопрос, который никогда не стоял в империи. — Ничего. Число детей и вопрос их выживания и здоровья — удел Создателя. — Ох, Владимира, теперь я буду спокоен за потомство моего брата. И в то же время мне его жаль. Страх перед выдуманным старцем на небесах загонит вас в полную темноту, под одеяло, в одну позу и только ради зачатия. — Из моей постели ещё никто не уходил зажатой церковной мышью. Но я был бы благодарен тебе, брат, если бы ты предоставил просвещение моей невесты мне же. Гильгамеш, придержав коня, поравнялся с Владимирой и Персеем, при этом так характерно покосившись на ехавших рядом солдат, которых явно веселил диалог монарших особ, что вскоре они исчезли из поля зрения вообще. — Не обижайся, братец. Я просто хочу сказать, что уж больно глубоко Церковь проникла в уклад жизни имперцев, лишая их как плотского наслаждения, так и многих знаний, способных улучшить их жизнь. — Церковь не плоха настолько, насколько вы говорите. Она славится своей благотворительностью. Помогает сиротам и вдовам. Гильгамеш, улыбнувшийся своей мягкой улыбочкой с примесью снисхождения, мягко коснулся её руки. — У института Церкви есть свои заслуги. Но перевешивают ли они чашу противоречивых своим заповедям действий. Вот скажи, ты была в одной постели с мужчиной? — Это глупый вопрос. Я — наследная принцесса. Моя честь — достояние империи. Гильгамеш улыбнулся стоящему страшные глазки Персею, который, по всей видимости, не считал этот разговор приемлемым. — Это приятно слышать. Тем более, что ты, как рыцарь, была регулярна окружена мужчинами. И если на Цитадели от надругательств твоих сторонников могло удержать уважение к тебе, то что могло помешать храмовникам? — Они — братья Церкви. Закалённые тренировками воины, чья воля прочна как сталь. Отведя белую прядь, выбившуюся из косы, от белого от неприятия лица, Гильгамеш пожурил девушку: — Не надо бросаться цитатами из речей матерей Церкви. Ты ведь входила в личную гвардию преподобной? — Ты, я погляжу, много мной интересовался. — Как и тем, что преподобная возлагала на тебя большие надежды. Допускаю, что она намекнула своим бравым рыцарям, что ты должна остаться девственницей для её политических игр. Или не её, но чтобы она могла получить за тебя хоть что-то. Отбросив руку, оглаживающую её скулу, Владимира чуть отодвинулась от жениха. — Я не считаю допустимыми такие разговоры о матери Церкви. — Конечно нет. Правда, я думаю, что ты уже в курсе того факта, что простой люд нам помогал в продвижении по империи. А в особенности маги. К нам приводили этих ваших жутких типов — усмирённых. Одна девушка привела такого парня. Когда-то она его любила. А его усмирили на её глазах. А после храмовники её изнасиловали. И таких случаев тысячи. Так что мне понятно то, что ваши земли кишат всякими бесами, демонами и одержимыми. От безысходности у ваших магов это единственное средство защиты. — А вы, в Гегемонии, видимо, пособничаете магам крови? — Когда маг берёт свою кровь — да. Что в этом плохого, когда более никто не страдает? Маг, использующий магию крови, не качается мира духов. Ему в принципе проблематично туда попасть, ибо источник силы он сам. Это так же причина в том, что маг крови в очень редких случаях становится одержимым. Да и сама одержимость идёт от духовной слабости. Наши маги свободны. Зачем им помощь ненадёжного заёмщика, когда рано или поздно они могут получить необходимое сами? — Ты в этом, я посмотрю, хорошо разбираешься. — Одна из его фавориток и, по совместительству, одна из старших придворных дам, маг. Правда, из-за своего благородного происхождения она плохо обучена. Но что нужно для продвижения во дворце, она знает. Алые очи Гильгамеша потемнели от гнева, но, встрявший в разговор Бедивьер явно был привычен к гневным вспышкам своего брата. Хотя лично Владимире не желалось слушать перед привалом грызню своих спутников. — Тогда, раз храмовники не блещут моралью, не страшно ли вам ступать по этому лесу, где нередко срываются отступники? — С нами наследная принцесса престола. Чего нам бояться? — В Гегемонии все в лицо знают принцев в лицо? Персей оглянулся на одну из повозок с приданным Владимиры. В одной из них и находились её доспехи и меч. — Ну, ты ведь посвящённый рыцарь. Наверняка твои собратья узнают твой меч или доспехи. — Если только нам дадут время их показать. К тому же, я уже сменила несколько мечей и доспехов. Так что какой-то определённый клинок, выделанный каким-либо великим мастером за баснословные деньги, я не прославляла. — Тебе бы в руки Легбитер твоего отца. Вот уж был великий меч. Я наслышан, что он сражался с ним против ужасных чудовищ. — Меч знаменит благодаря своему неугомонному владельцу. К тому же он утерян в войне меж нашими народами. Хотя я надеюсь, что они, как это положено у воинов, похоронены вместе. Между ними вновь повисла гнетущая тишина, означающая тупик в их разговоре. Только Кухулин, до этого молчавший, подал голос. — Смотрите! Дом! Домом оказался большой сруб из толстых брёвен сосны. Перед домом, на небольшом участке, толпилось несколько мужчин, больших и крепких, куда как крепче тонких и жилистых принцев. И было их больше двух десятков. Настороженно обернувшись, Владимира оценила силы. Хоть и был за их спиной отряд солдат, почему-то все инстинкты Владимиры не внушали её доверия к лесным мужам. Сейчас девушке казалось глупым благосклонное позволение принцев своим подданным отпускать их вперёд к семьям и друзьям. На ступенях сидел старец, внимательно осматривающий гостей. Правда, Владимира готова была поклясться, что особым вниманием старик одарил гибкого и неистового Кухулина, смело вышагнувшего вперёд. — Дашь приют на ночь, отец? Помедлив, старик качнул головой. — На всех места не хватит. Пущу только тех, кому не по праву рода спать на сырой земле. Кухулин, почему-то глянувший на Владимиру, которой не раз приходилось ночевать на сырой земле, кивнул, принимая условия старика, который тут же поднялся на ноги и, пригласив тяжёлым движением головы их войти, сам вошёл в дом, где суетилось ещё несколько мужчин. Когда вскоре собрались они все за одним столом, оказалось, что у Калатина, как звали старика, было двадцать семь сыновей, которые, не смотря на свои внушительные силы, были абсолютно покорны отцу. Гости, с благодарностью принявшие и зажаренные баклажаны, и уху, и сквашенный йогурт, мысленно проявили невиданное до сей поры единство, задав самим себе вопрос, насколько это реально от одной женщины? И если не от одной, то где хоть след жены старика? Отказавшись от любезно предложенной хозяином бани, гости устроились на чердаке дома, свободном от хозяев, но заваленном душистым сеном, заготовляемым для коров. И, как бы странным не казалось им пристанище отшельника, вскоре они все уснули после долгого дня пути и нескольких дней тяжких путевых лишений. Владимира проснулась на закате ночи от ощущения бодрствующей души поблизости. В нескольких шагах от неё сидел напружинившийся Кухулин, вскинувший копьё на плечо. В этот момент он, пусть и спокойно к чему-то прислушивающийся, как никогда до этого напоминал дикого зверя, готового кинуться вперёд в любую минуту. Всё так же притворяясь спящей, Владимира прислушалась к звукам, доносящимся с улицы. Старое дерево неохотно уступало предрассветному звучанию голосов в плотном влажном воздухе леса. И, тем не менее, можно было услышать даже хлесткие удары коровьев хвостов о жирные бока. Что уж говорить про испуганное ржание коней или предсмертные хрипы. Крепкая рука опустилась ей на голову, вжимая в сено — своеобразный намёк от наследника, не влезать. Или следить за ситуацией, когда он не закрыл дверь, после того, как плавно и изящно он спустился с чердака и прошёл в сени, напружиниваясь для прыжка. Владимира залегла у края лестницы, глядя в распахнутую дверь, готовая в любой момент поднять оставшихся принцев, Но, надо быть честной хоть перед собой. Она жадно наблюдала за схваткой Кухулина с монстром, которым оказался Калатин, являющий единое между собой и всеми своими сыновьями. Уродливый гигант, в единстве своём, не отличающийся умом, уже порвал нескольких рыцарей и свернул шею коню, бестолково черпал руками воздух в попытках ухватить крон-принца, что словно обтекал многорукого монстра, принявшего гостей на последний ночлег и их юной жизни. Всё закончилось куда как быстрее, чем предполагала Владимира. На лице Кухулина чётко читалась скука, гигант не мог удовлетворить его жажду схватки. В несколько прыжков отдалившись от монстра, принц, высоко подпрыгнув, от плеча метнул своё копьё, что в воздухе полыхнуло лишь алым заревом, прежде чем вонзится в грудь монстра. Безобразная туша занималась алым пламенем, усиленно подкармливаемым принцем и несколькими рыцарями, пока оруженосцы выводили из стойл скот, что был бы обречён на погибель без должного присмотра. Почему-то такая естественная забота, показалась Владимире не менее благородным поступком, чем низложение чёрного колдуна. Ощущение безопасности вновь убаюкало её.