Bring Down the Sky

Ещё несколько дней пути с того дня, как кони были напоены колодезной водой из «вёдер» — шлемов храмовников, которые, по всей видимости, всё же захаживали на огонёк к многодетному колдуну, и перед путниками вновь вырос обледеневший хребет Белых пиков с где-то призрачно тлеющим остовом Цитадели, с древних стен которых всего каких-то сто лет назад конницу Гегемонии лучники обращали в пехоту. Памятник неприступности Империи был нещадно изничтожен драконами, о чём торжественно рассказал Гильгамеш на подходе к мёрзлым землям. Но, прежде, чем покинуть свою империю, быть может и навсегда, Владимира желала посетить лишь одно место. Есть события, время которых не надо уточнять. Слыша лишь упоминание о великой войне, как и стар и млад понимает, что речь идёт о великих завоеваниях и битвах, в которых земли пропитывались кровью, становясь бесплодными. Говоря про великое капище, всем виделась мёртвая продрогшая земля с трескающимися камнями надгробий, под которыми покоятся сильнейшие сыны обеих народов. Слышатся замогильные стоны павших и смех безумцев. Мерещатся тени павших и целые армии, вновь сходящиеся в кровопролитной битве. То лишь легенды. Мало кто осмеливался прийти в этот сад смерти, над которым царит смрад злословной сказки. Но сейчас она здесь. Дабы впервые созерцать отца своего и мать свою. У входа в каменистые лабиринты капища возвышалась, так ослепительно контрастируя белизной мрамора с серым гранитом, тонкая статуя, про которую, окинув её оценивающим взглядом, Гильгаме поспешил уточнить: — Кто эта красавица? На какой-то миг Гильгамеш показался Владимире непросвещённым варваром. Однако исполнение статуи было не типично и для самой империи. Это была тонко сделанная стела, так похожая на коринфский ордер. От устойчивой базы вверх тянулись изящные клоны, оканчиваясь капителью с листьями и цветами. Но на гладком каменном листе, что обрамляли изысканные украшения, главенствовала высокая и статная дева, что в протянутых к небесам руках держала сам Золотой Город. Вложив в железный жертвенник у подножия стелы руку, Владимира детально осматривала искусную работу неизвестного мастера. Ей нравилось четкое лицо женщины, худое, с высокими скулами. А её свадебное платье, словно живое, складками ниспадало до пят, тогда как лиф был выполнен из изящного кружева. — Ты не узнал? Это Андрасте. Да, на протяжении всего их пути, если где и попадалась им статуя Пророчицы, то в ином исполнении. Она была элегантной женщиной в белом платье, доброжелательно протягивающей руку вперёд. Дарриэль, что хоть и поклонялся своим богам, уважительно относился к поклонению Андрасте, быстро наполнился недоумением: — В Гегемонии не изображают невесту Создателя в скульптуре? Неловкая тишина воцарилась меж ними до той поры, пока молчание не стало тяжким. Слово взял Бедивьер, перед этим откашлявшийся, давя смущение. — В Гегемонии Андрасте изображают. Правда её официальным изображением является образ воительницы, в доспехах и с мечом. — В Империи её рисуют невестой в белом облачении, указывающем на её чистоту и непорочность. Гильгамеш, словно что-то припоминая, подозрительно взглянул на Владимиру. — Разве не родила она своему земному супругу двоих дочерей? Кивнув — не было смысла отрицать общеизвестный факт, — Владимира осмотрелась по сторонам. Было бы правильно зажечь жертвенник. Но Гильгамеш, который явно был в настроении продемонстрировать свой характер, продолжил: — Так же она была в рабстве у вашей некогда магической части имперских предков. Если она и вправду была красива, то голодные захватчики могли ею овладеть. Много раз за ночь. Хотя, то, что Маферат её выкупил, указывает на то, что она была не так уж и красива. Или было слишком очевидно её безумие. Сирин, придержав негодующего Дарриэля за плечо, посмотрел на Владимиру, собиравшую мелкие щепки расщеплённого стужей древа. — Почему ты считаешь её безумной? — Этот её «дар». Подумай сама, соотнеси факты. Быть может это наследственное. Ибо у её матушки тоже были «проблески предвидения», хотя не исключу, что их ей могли и приписать богомолы. Но что говорят историки? В детстве Андрасте не проявляла дара. И подробности смерти своей единокровной сестры увидела много позже. Сначала была болезнь. «Холод бури породил в её лёгких болезнь». Их племя ведь жило примерно там же, где Ларелла нынче? У холодных гор? Она могла запросто застудить свою головушку. Сложив щепки в жертвенник, Владимира достала из походной сумки кремни. — В этой теории есть зерно истины. Но теперь ничего не доказать. Прошло столько лет, что дикие племена давным-давно стали едиными и образовали Империю. — Империю, завязшую в своём громком и славном прошлом. И в религии. Вам постоянно надо в кого-то верить. Те же Старые боги. Хотя поклонение величественным и сильным драконам я ещё могу понять. Но потом пришла сумасшедшая женщина и олицетворение древних богов начали методично уничтожать. — Драконы уничтожали людей. Сжигали поселения. Заплясавшее скромное пламя колебалось на морозном ветру. — Они разумны. Легко поддаются тренировке, если ими заниматься. Как собаки, кошки, крысы и вороны. Даже людей надо воспитывать, чтобы они не уничтожали людей и не сжигали дома. Безмолвно вознеся хвалу Создателю, Владимира ступила на каменное плато, за которым начинались неровные каменистые холмы, быстро собранные над телами усопших, и вытесанные гранитные стелы над телами более родовитых лиц. — Я не желаю с тобой спорить. Расскажи мне, что ты измышляешь об Андрасте и Создателе? Гильгамеш, воодушевлённый вниманием, явно позабыл, что его наречённая — воспитанница церкви, и за словами совершенно не следил. — Смерть Халлисерры изначально называли нападением враждебных племён. Она же была старшей дочерью вождя, пусть и от наложницы, но одного из самых влиятельных вождей. Но спустя годы Андрасте почему-то назвала это ересью. Местью её матери, что поклонялась Старым Богам. Андрасте описывала свой юношеский опыт через призму высшего предназначения, осознание которого пробуждалось в ней. Поэтому всё происходившее могло быть ею неверно истолковано. А именно через призму уверенность в своей исключительности. Тем более, что видения и приступы оцепенения беспокоили её всё чаще. В век, когда свежи были воспоминания о том, как вера в Старых Богов подверглась испытанию и была отвергнута, у Андрасте нашлось множество последователей, желающих слушать о её видениях о Создателе и скорби Его по тому, что совершали дети Его. Если бы не нападение магов, вера Андрасте влилась бы слабым ручейком в реку верований остальных варваров. Владимира, бродящая меж рядов насыпей, вглядываясь в каждую плиту, тем не менее внимательно слушала жениха. Её сложившийся пласт знаний неохотно ворочался под плугом иного мнения. Но, что стоило признать, его атеистическое мышление не было лишено логики. — Ты считаешь, что маги не вторгались в Золотой Город Создателя. — Знаешь, Церковь крайне нетерпима к учениям. Многие учёные мужи бежали в Гегемонию, неся свои труды. Мне трудно объяснить природу того, что последовало за предполагаемым вторжением в чертоги этого бога. Но я читал некоторые записи, уверяющие, что слова исходили из уст осквернённых магистров. Город был золотым снаружи. Но стоило открыть врата и сияния как не бывало. Он был чёрен. Я предполагаю, что Золотой Город был не домом Создателя, а какой-то тюрьмой, где была заточена скверна. Уже меньше обращая внимания на каменные насыпи, лишь отмечая их ужасающее число, Владимира внимательнее вглядывалась в надгробия и стелы, надеясь на истёртых ветрами камнях найти хоть один знак родного имени. Отвлёкшись, девушка взглянула на Дарриэля, о чём-то спорящего с Сирином. Прекрасный тёмный эльф был озарён изнутри сдерживаемым довольством хоть от какого-то внимания эльфа, который за эти дни говорил только с принцессой. Если посмотреть на Гильгамеша, то можно отметить некоторое сходство в блеске глаз. Видимо, принцу постыло невнимание своей невесты. — Тебе есть ещё что сказать в пользу безумия Пророчицы? — Ты, как сестра Церкви, наверняка имела удовольствие бывать в домах терпимости. Видела тех, кто не в ладах сам с собой. Весь мир вертится ради них, и даже звёзды сияют ради них. Одёрнув себя при виде многозначительной улыбки невесты, Гильгамеш продолжил уже более спокойно и взвешено: — Когда народ Андрасте восстал, её видения стали более яркими и затрагивающими её саму, а её понимание воли Создателя — менее отвлеченным и более деятельным. Она начала считать себя посредником между людьми и Создателем, оглашающим людям Его правду и Его требования для их спасения. Подобная избранность почему-то ныне считается помутнением рассудка. Да, раньше верили более неистово. Но ты посмотри насколько удачно выбран момент. Вне всякого сомнения, помогло и то, что ослабленный Тевинтер сам находился на пороге перемен. Границы Империи были не настолько укреплены, как некогда в зените его славы, и приграничные области населяли преимущественно коренные варвары. Мало кто из них воспротивился восстановлению самоуправления. Когда варвары подошли к границам самой Империи, ряд событий убедил их в том, что их поход является божественным промыслом. Некоторые события были последствиями Мора, так что даже если кто и сомневался во вмешательстве Создателя, происходящее всё равно можно было расценить как расплату Тевинтера за собственные ошибки. — «Создатель, узрев желание Владычицы Нашей, обрушил на могущественный Тевинтер засуху, пожары, и ослабил саму землю под их ногами». Гильгамеш, картинно осмотревшись по сторонам, передёрнул плечами. — Даже страшно представить, что прошло столько времени и всё это не стёрлось только из памяти. Подобные чудеса нынче объясняются естественными причинами. Когда орды порождений тьмы во время Мора прокладывали себе путь на поверхность, то рыли наугад. Они сделали столько подкопов, что земля над ними продолжала проседать даже годы спустя, когда разрыхлившие ее когти давно ушли прочь. Существуют предположения, что многие реки поменяли русла в результате того, что вода нашла новый путь через трещины в сводах природных пещер. Гномы, когда ещё жили на землях нынешней Империи, сообщали о пересыхании подземных водохранилищ, что совпадает со сведениями, о том, что кое-где на поверхности землю поразили истощение и засуха. — Твои слова совпадают с записями теологов. «Земли Империи были покинуты и разорены, чего она и заслуживала. Голод разорил Империю, а пожары опустошили. Алое зарево в небе было гневом Создателя нашего, готовящим врагов к Её пришествию. И когда Владычица Наша пришла, она нашла их ослабшими». — Ваша Церковь не научила вас рассуждать. Слепое доверие фактам — та же самая греховная лень. Хоть это и не походило на карающую молнию с небес, но, передаваясь из уст в уста, рассказ об этом происшествии с каждым разом обрастал новыми подробностями его сокрушительной силы. Он оказался настолько убедителен, что когда варвары пересекали другую местность с недавно изменившимся уровнем земли, в нём они также увидели акт божественного вмешательства, несмотря на то, что он никак не повлияла на близлежащие укрепления Тевинтера. Может показаться, что варвары вообще не встречали сопротивления, однако в придачу к счастливым случайности на их счету были и честные победы на поле боя. Маферат был искусным тактиком, умело использующим воодушевление людей, вызванное речами его жены. Они быстро расправились с блокпостами, оснащёнными лишь для сражений с бандитами; откинули вяло сопротивляющиеся войска в центр империи, где те впоследствии укрепились; и обратили в свою веру местное население, воспользовавшись молчанием их вождей и богов. Но настоящее испытание ждало их у границ самой империи. — Из летописей Империи известно, что в то время в империи из-за Мора и молчания Старых Богов начались народные волнения. Угроза вторжения варваров была более чем реальной, но, хотя некоторые магистры и уделяли ей должное внимание, вся мощь империи была направлена на другое. Внутренние беспорядки казались куда более существенной угрозой. Пожалуй, это правильно. На одном энтузиазме и вдохновении много не навоюешь. А Маферата было мало, как бы он не был гениален в искусстве ведения войны. Да и избранность его супруги отодвигала на второй план. Армиям Андрасте противостояло многочисленное войско, хотя это были далеко не все вооружённые силы империи. Однако варвары до последних своих дней считали битву на Валарианских полях лучшей демонстрацией силы Тевинтера, поскольку именно там они впервые столкнулись с серьёзным сопротивлением. Битва была кровавой, варвары несколько раз оказывались в окружении и несколько раз прорывали его. Гильгамеш, довольный ходом мысли невесты, упоённо накручивал на палец белоснежную её прядь, отмечая игру перламутровых переливов, так свойственную водным девам. При этом в голове его поселились странные измышления на тему их диалога. Андрасте, будучи варваркой, почти всегда изображается беловолосой. Лишь по некоторым заверениям она, как некоторая часть равнинных жителей Империи, была рыжей. — В конце концов варвары победили. Но не об отступившем враге думали адепты новой веры. Их потери были значительными, большинство вождей тоже погибло, но ничто больше не сдерживало Андрасте, теперь они сражались не за свободу — они стали стрелой, выпущенной самим Создателем. Варвары знали, что у них нет возможности закрепиться на захваченных блокпостах, и Тевинтер свёл на нет ряд первых побед Андрасте, снова заняв захваченные, но брошенные её армией территории. Таким образом, они медленно окружали варваров. К тому же чем дальше Андрасте продвигалась вглубь Тевинтера, тем с большим сопротивлением она сталкивалась. Становилось всё меньше контролируемых империей территорий, жаждущих принять освобождение. Чем ближе войско Андрасте подходило к сердцу империи, тем чаще им приходилось вступать в сражения с врагом на его родной земле. Некоторые из битв окончились полным поражением, но ваша история едва ли не игнорирует этот факт. Андрасте же полностью вошла в роль посланницы Создателя. Подумав, Владимира процитировала измышления принятые, в Империи. — «Эти поражения были божественным предостережением. Дабы не растрачивала Владычица Наша гнев детей Создателя на приграничные владения врага. Ей было предначертано направить эту священную силу в самое сердце исторгающего ересь монстра. Её предназначением было не ослабить Тевиитер как соседнее государство, но уничтожить его, чтобы Песнь Света зазвучала из каждых уст». А потом засомневался Маферат. Он был тактиком, а не философом. Если бы варварам удалось закрепиться на захваченных территориях, они, вероятно, могли бы окончательно разбить Тевинтер и обеспечить стабильность на многие поколения вперёд. Верующие, постоянно теснившие врага, не задумывались об этом. Однако, без сомнения, задумывался Маферат. Окрылённый одобрением собеседницы, Гильгамеш продолжил развивать сомнения, звучавшие в речах Владимиры. — Что бы сделал я и ты, окажись наши земли в ситуации, в которой оказались бы тевинтерцы? Чтобы отвлечь внимание от гражданских беспорядков, они назвали бы серьёзной угрозой варваров. Если бы Тевинтер обрушился на эту еретичку Андрасте всей своей мощью, то варвары потерпели бы поражение. И магистры Тевинтера многое получили бы от этой победы. — Как власть имущий, ты явно много рассуждал сам с собой на эту тему. Пожалуй, так же измышлял и Маферат, который не был идейным вдохновителем, но именно он выигрывал сражения. Маферат должен был знать, что в этом случае они потеряют всё, что удалось захватить, а, возможно, и больше. Не закрепляясь на занятых территориях, не помышляя о неудаче, они не просто столкнулись с угрозой серьёзного поражения, но могли быть полностью разбиты. И здесь начинается рассказ о ревности Маферата к Создателю и о его вероломном предательстве. Однако, впоследствии его действия принесли вере большую пользу. Факты не допускают двоякой трактовки. Маферат вступил в сговор с архонтом Гессарианом и позволил замаскированным тевинтерцам войти в крепость Андрасте. Пророчица была схвачена, доставлена в Тевинтер и сожжена заживо, что было самым мучительным и жестоким наказанием, на которое был способен Тевинтер. Это должно было стать для всех примером, но никто не ликовал по поводу её смерти. — Как власть имущий, я готовился к достойному моему положению посту в государстве. И много читал. Пусть у нас вера и не главенствует, но мы изучаем историю. Как там говорилось дальше? До того момента Андрасте считалась варваркой, угрожавшей всему Тевинтеру, что до известной степени было правдой. Но тем, кто увидел её лично, она не показалась таковой. Пришедшие посмотреть на её казнь не были жителями границ, которые подвергались нападениям аламарри, и потому не было в них всепожирающей ненависти к Владычице Нашей. Перед ними предстала обычная женщина. И все, увидевшие учинённую над ней жестокую расправу, устыдились. Взглянув на белокурые волосы невесты, Гильгамеш с заметным сомнением поспешил уточнить. — Прошло много, очень много лет. Но, пока горела вера, этим не могли интересоваться. У Андрасте было двое дочерей. Эбрис погибла молодой и бездетной. Вивиал прожила долгую жизнь, скрывая своих дочерей настолько искусно, что даже имён их не сохранилось. Возможно ли, что их потомки живы до сих пор? Почему-то Гильгамеш был внутренне готов к тому, что Владимира тряхнёт белыми волосами и гордо заявит, что, да, она потомок великой Андрасте. Монаршим особам принято наделять себя кровью героев прошлого. Однако она лишь скептически покачала головой. — Если и живы, то только на территории Гегемонии. Избранником Вивиал был маг. Нашим нетерпением к магам и за такой промежуток времени они все могли бы оказаться под надзором Церкви. Магия, понимаешь ли, наследуется. Да, магам позволено женится и выходить замуж. Но не за человека из одного же с ним Круга. И не за храмовника. При этом Круг покидать нельзя. Так что разрешение носит чисто формальный характер. — Ты словно бы не одобряешь этой идеи Церкви. — Это самая большая ошибка, которую может совершить человек — мерить всех одним мерилом. Есть маги, что рады пасть. Есть те, кто сворачивают с пути под давлением страха и безысходности. Я регулярно беру в свои отряды магов. Созидатели много раз спасали нам жизни. Даже энтрописты и стихийники. Я против идеи всеобщего усмирения, регулярно выдвигаемой на заседаниях конклава. Верховная жрица Виктория тоже. Но она не молода. Что, если сядет на престол более радикальная жрица? Кто-то вроде моей наставницы? Только усмирённые маги способны зачаровывать предметы. Это, а не пожертвования, основной источник дохода Церкви. Многие считают это разумным экономическим ходом. — Владимира! Подойди сюда! За беседой Владимира прервала поиски и теперь окрик Дарриэля был для неё как удар обухом по голове. Она забыла о своих родных, пока её друг двигался к цели, к которой должна была идти она. В том, что он достиг её, она убедилась, приблизившись к нему. У одного из просевших холмиков из мелкого колкого гранита лежала тонка плита, отдалённо напоминающая раковину, мелко исчерченный словами некролога. Я — мудрость и сила земного народа, На каждый вопрос мне известно с лихвой Красавица первая знатного рода, Что рано осталась печальной вдовой А раньше был космос наполнен тобою, От вспышек и бурь содрогалась земля. Огонь свой тушили наутро водою, И ветром кидались в цветные поля. Мне счастье казалось надежным и прочным Пока не погас твой живительный свет. Над небом галактики юго-восточным Я помню тот первый, ненужный рассвет. Уже без тебя подросли наши дети, Которых люблю я, наверно, сильней. Печальнее повести нету на свете, Терять чем навечно любовь и людей. Владимира молчаливо смотрела за колыханием истрепавшегося знамени, прикреплённого к копью, вонзённого в землю над могилой матери. Она всеми силами заставляла себя размышлять о том, что Фридгерд много пережила мужа, раз резчик так много знал о её боли. Но в олове были неуместные мысли. Фридгерд не была копейщицей или знаменосицей. Она была хорошей лучницей. Быть может, и прожила больше, чем её супруг мечник, который даже не сумел сохранить свой клинок, дабы упокоиться как подобает воину. Гэсэр явно знал об этом, ибо в землю была врыта узкая и высокая стела, похожая на меч. Как быстро к нам приходит смерть. Внезапно, неожиданно, как снег. Живёшь, живёшь, а завтра тебя уже и нет, Ну сколько ты прожил несчастных этих лет? И кажется, что жизнь вся только впереди, Но шаг неверный может всё оставить позади. А хочется так много сделать и успеть, Так нет же, к небесам приходиться лететь. И всё забыть, что было на земле, И лишь тихонько помахать тебе, Тебе, о жизнь печальная моя, Которая была так коротка. — Неси. Короткий, подобный рычанию зверя приказ Кухулина, заставил вздрогнуть всех собравшихся у могил. Обернувшись, Владимира увидела панически трясущегося Бедивьера, на которого были устремлены взгляды всех собравшихся. Было так необычно видеть обычно такого уверенного и доброжелательного в себе принца таким жалким и трясущимся. — Нет. Это подарок моего отца. Кухулин лишь ненавязчиво положил руку на копьё у могилы Фридгерд, как, испуганно пискнув, золотоволосый рыцарь исчез из поля зрения, метнувшись к коню, где из ножен вытянул свой меч и быстро вернувшись, едва ли не бросил его Владимире. — Военный трофей. Маленькие мальчики ведь интересуются легендами, да? Владимира, обещая себе после пересмотреть отношение в Бедивьеру, осмотрела Легбитер, отмечая, что все царапины и щербинки на нём необычайно стары, но за сталью этого скромного на вид орудия хорошо ухаживали. Черенок, почти наверняка, был перетянут кожей поновее. Но позолота на «шишечке» навершия была потертой. Уважительно поцеловав лезвие, Владимира слегка кольнула палец об остриё, ощущая всё ещё хранившуюся в мече неистовую силу, прежде чем вонзить его в разбитый в щепу гранит, возвращая меч своему законному хозяину.