Что ты чувствуешь, глядя на него? Ответь. Ничего? И чувств у тебя нет? Клейми себя машиной сколь угодно, Всех убеждай, что ты неправильный, негодный. И маску не снимай, держи. Но долго ли протянешь в этой гнусной лжи? Поймешь ли ты, что чувствовать несложно, Что близких и родных обнять возможно, Нужно. Позволь себе хоть раз сойти с ума от смеха, Пойми, что слабость — не помеха. Позволь себе любить, любимым быть. Живи, как раньше не мог жить. Живи, как раньше хотел жить. Живи. Позволь себе пожить…
Недоумение. Единственное, что чувствует Намджун, когда пытается повернуть ключ в замке и открыть дверь в свою квартиру. Только вот ключ поворачиваться не хочет, зато дверь отворяется по собственному желанию. Какого черта? Он же закрывал дверь. Квартира встречает его подозрительно густым, спертым воздухом. Окна в ближайшей комнате плотно зашторены, также подозрительно, в темноте альфа на ощупь пытается найти выключатель. Пальцы уже касаются холодного пластика, когда до ушей доносится голос. Намджун замирает, прослеживает взглядом полоску света, уходящую в щель приоткрытой двери спальни. В его квартире, очевидно, кто-то есть. Намджун не особо жалует гостей, особенно незваных. Бесшумно снятые ботинки остаются на пороге. Альфа кладет ладонь на ручку, набирая в легкие побольше воздуха. Но злостное «Добро пожаловать» так и остается невысказанным. Намджун просто перестает дышать. Потому что… Блять. Потому что контрастная яркость режет глаза. Потому что на его кровати, свернувшись в клубочек и подобрав под себя ноги, лежит Джин. Тот самый Джин, который приходит к альфе во снах каждый день и который не мог, ну вот никак не мог оказаться здесь. Намджун трет глаза. Просто от яркости померещилось, да ведь? Но омега не исчезает. Что самое удивительное, даже движется. Джин как-то слишком дергано переворачивается на другой бок. Глаза плотно зажмурены. Вдруг резко вскрикивает, скрутившись, и до крови прикусывает губу. Намджун замечает нездоровый румянец, прилипшую ко лбу челку. Омега одет в светлую рубашку, больше похожую на больничную, и такие же штаны. Да что, блять, происходит? — Джин, — негромко пробует альфа. Он уверен, что пожалеет об этом, ведь Джин до сих пор его избегает. И сейчас, скорее всего, испугается. Но дальше случается что-то непонятное. Омега распахивает глаза, взор устремлен прямо на Намджуна. И ничего не происходит. Джин смотрит будто сквозь альфу. Поплывший взгляд обводит его фигуру точно так же, как и всю мебель в комнате. Равнодушно. Кто здесь плод больного воображения? И чьего? Намджун ощущает себя отчетливо. Но и омега не выглядит голограммой. Особенно тогда, когда начинает не то жалобно, не то обреченно хныкать. Джин одергивает себя, рассержено переворачивается на спину, и Намджун, наконец, видит. На светлой ткани штанов не так заметно, зато на синей простыне безошибочно прорисовывается огромное влажное пятно. Джин течет. — Черт, черт, Джин-и. Что это, если не подарок небес? Намджун подходит к кровати. Замирает. Омега не реагирует. Не отзывается, не видит его. Он будто в другой вселенной. Личное представление для Намджуна? Опять? Он уже привык к выкидонам своей фантазии. Омега является ему везде и всюду. Всегда распутным, требовательным, нуждающимся. И недосягаемым. Поэтому Намджун даже не пытается его трогать. Один раз уже облажался так. Не сдержался, прикоснулся. И омега исчез. Намджун шутливо прозвал его тогда «чертов экспонат». Как в музее. Трогать нельзя, только смотреть. Альфа занимает кресло напротив кровати. С вожделением ждет от Джина шоу. Тот не заставляет себя долго ждать. Смущенно разводит ноги, кладет пальцы в рот. Пухлые губы обхватывают сразу два, начиная торопливо посасывать. Вторая рука проникает под резинку штанов, натягивая костяшками ткань. Джин откидывает голову, макушкой упираясь в кровать, и поднимает бедра вверх. Сквозь ткань Намджун видит настойчиво двигающуюся руку. Омега, достаточно смочив пальцы другой руки, вытаскивает их из влажного ротика. Мешающиеся штаны снимаются с ног, пролетают мимо альфы. Намджун кладет руку на свой пах, когда омега плюхается на бок, возвращая руку на член, а вторую подносит к сочащейся дырочке. Альфа вторит движениям Джина, также сильно трет плоть сквозь джинсы, как и омега свой анус. — Да, давай, засунь его внутрь, — облизнувшись, пошло проговаривает Намджун. Джин будто слышит, немедленно проталкивает палец, стыдливо простонав. Истекающая дырочка требовательно расширяется вокруг костяшки, прося большего. Но омега только хлюпает смазкой, загоняя палец до конца. Альфе не нравится, что сегодня омега закрывается от него, ведет себя скованно. И одежда эта дурацкая. — Добавь второй, — говорит альфа своей фантазии, — так ты не кончишь. Но Джин вытаскивает мокрый палец, вытирает его о постельное белье, останавливает движение на члене. Горящее лицо прячет в подушке. Словно стыдится своих действий. — Сокджин-и, нет, нет, не останавливайся, — Намджун сползает с кресла, больно ударяясь коленями об пол. — Почему ты сегодня не такой послушный? К концу фразы голос совсем ломается. Подползая к кровати, альфа безостановочно шепчет «ну же». Ну же, посмотри. Ну же, ответь. Ну же, оживи… Намджун укладывается подбородком на краешек, оказываясь рядом со стопой омеги. Губами тянется — ему так необходимо прикоснуться. Между ними остается два миллиметра. Он знает, что Джин исчезнет, но, черт. Что лучше: наконец прикоснуться или просто смотреть? Он не уверен, что почувствует тепло Джина, мягкость его кожи. Он даже запаха не чувствует. Ведь это всего лишь фантазия. Омега решает за Намджуна, вновь переворачиваясь на спину. Альфа оказывается меж расставленных ног, его глазам открывается самая откровенная картина. С миниатюрного покрасневшего члена стекает белесая струйка, огибает правое яичко и доползает до сжавшегося сфинктера. Джин, ну же, прикоснись к себе. — Я бы помог, — обреченно выдыхает альфа, — но ты должен справиться сам. Намджун провожает взглядом пропавший в колечке мышц палец, прекратив ласкать себя через грубую ткань джинсов. Невыносимо смотреть на то, как омега мучается, но запреты высасывают все силы из и без того слабого перед омегой Намджуна. Он попал в западню, из которой выход один, до банального простой и абсолютно не вычурный — смерть. Но он уже пал смертью храбрых, отдав сердце и душу Джину. Что еще он должен отдать, чтобы вернуть себе способность дышать свободно? Не перерывами от одной фантазии к другой, между воспоминаниями о Джине в объятиях неизвестного альфы. Чтобы не передышками, чтобы без стальной перегородки где-то в гортани. Как человек влюбляется? Как среди огромной серой массы людей выбирает одного единственного? Среди невыделяющихся особ находит того самого? Наверное, должно быть в человеке что-то такое, цепляющее, завораживающее, особенное. Джин зацепил его неосознанно, но приковал к себе надежно. Словно наручники нацепил, а ключ выбросил. Наказал альфу за то, что тот согласился. Первым встречным оказался. А высший суд даже обсуждать это дело не стал. Сразу пожизненное дал за такое тяжкое преступление. А Намджун обессиленный, выжатый весь. Кто ж знал, что чувства изнутри сжирать могут? Джин старается очень, губы подрагивают от тщательно скрываемого скулежа. Кончить хочет очень, подмахивает бедрами в воздухе навстречу неумелой руке на члене. Глубже насаживается на сгибающиеся от слабости пальцы. Намджун думает, что скоро дойдет до точки кипения. Ему ведь помочь надо. Омега неопытный совсем, еще до конца не знает, как правильно себя трогать. Вот и хнычет, когда кончики пальцев не задевают комочек нервов внутри. Когда рука, слишком сильно сжимающая член, не доходит до головки, до самой чувствительной части, а остервенело опускается вниз. — Нежнее с собой, малыш, — просит Намджун все равно не слышащего его Джина. Альфа не может дрочить себе, упиваясь метаниями омеги. Он ведь любит. Намджун хватается за простынь, натягивая на себя и двигая распаленное тело к себе. Слабо дует на влажную кожу бедра, от чего та покрывается мурашками. Альфа шокировано отстраняется. Он чувствует его? Настойчивее выдыхает теплый воздух на другую ногу. Снова пробегаются мурашки. Омега дугой выгибает спину. Что за?.. — Намджун… Омега надорвано выкрикивает имя альфы. По сведенным бровям видно, что он близок к такой нужной разрядке. Но ему не хватает. Чего-то не хватает, чтобы наконец шар раскаленной лавы внутри взорвался и подарил необходимое облегчение. Альфа понимает, что омега сейчас может чувствовать его прикосновения. Что тогда будет, если он все же коснется его? Вот он сквозь пелену в глазах видит свою руку, тянущуюся к промежности омеги. Чем ближе, тем отчетливее ее обдает жаром. Намджун, не думая, проталкивает палец внутрь, ощущая мокрые стенки, ощущая палец омеги рядом со своим. В следующий момент Джина скручивает пополам. Густые белые капли попадают на раскрытую намджунову ладонь. Он спиной отрывается от кровати и встречается взглядом с альфой. Осознанным взглядом. И исчезает. Альфа упускает секунду, когда последние крупицы, которые держали его на плаву, улетучиваются. Он плашмя падает на холодный пол. Ты сводишь меня с ума. В прямом смысле.***
Громкие гудки неприятно режут остатки воспаленного сознания. На той стороне отвечают незамедлительно. — Да? — Юнги, — хрипит Намджун, — поможешь? — Что случилось? — Можешь договориться о моем участии в сегодняшней гонке? — Ким прикрывает уставшие глаза, дожидаясь ответа. — Ты в курсе, что сегодня западные гоняют? — спрашивает Мин настороженным тоном. — В курсе. На линии повисает тишина. — Тогда какого хрена? — Юнги, прошу тебя, давай без лишних вопросов, я помню, что с ними лучше не гонять, но со мной ничего не случится. Пожалуйста, просто договорись. Юнги моментально распознает тоску в голосе друга. — Ты в порядке? Намджун проглатывает ком в горле, жмурит глаза, не давая предательским соленым каплям потечь из глаз. Нет, он не в порядке. — Что за вопросы? — выдавливает насмешливую фальшь. — Ты во мне сомневаешься? Черт, а я то думал, ты в меня веришь. — Ты же сам знаешь, что это опасно. Один промах, и западные сожрут тебя, — недовольно выговаривает Мин. Западные гонщики — одна из самых дерзких группировок. Они плюют на правила, но еще не до конца потеряли хоть какие-то моральные устои. Но гоняться с ними всегда опасно. Если найдут твое слабое место, беспощадно начнут ковырять там тупым ножом, пока ты не сдашься. Намджун сильный соперник, да и о способностях своих осведомлен прекрасно, но идти против западных всегда рискованно. Кажется, он окончательно потерял чувство страха. — Просто сделай, что я прошу. И отключается. Ты делаешь меня безумным.***
День спустя. Джин лежит в спутанном ворохе постельного белья. Ему кажется, что он бредит. Течка будто забирает последние крохи здравого смысла, превращая в бездушную куклу. Ему было невыносимо. Поволока дикого желания затмила разум, разъяренная боль швыряла его тело в разные стороны. Он касался себя неуверенно, боясь быть застуканным. Но тело так отчаянно требовало. Своих прикосновений будто было мало, оно быстро привыкло к чужим, к тем самым, о которых грезило с того самого момента. Следы их первого раза еще долго оставались на невинном теле Джина, временами проявляясь сильнее, тогда, когда он скучал. Нет, не он. Тело, конечно же. Он ведь не может скучать. Омега действительно увидел Намджуна тогда. На самом деле почувствовал его прикосновение. Неужели это возможно? Или это галлюцинации? В любом случае, течка началась из-за него. У Джина её не было до этого ни разу. Но он ведь уже не девственник. Первый раз с альфой запустил все нужные механизмы в организме омеги. Да и надоедающие мысли о нем сыграли немаловажную роль. Джин чувствует, как между ягодиц становится влажно. В животе тягуче разливается напряжение. Врач предупредил омегу, что в первую течку подавители желательно не принимать. Все должно пройти естественным путем, в лучшем случае — со своим альфой. Может быть, Джином сейчас управляет нарастающее желание. Может, усилившаяся обеспокоенность своим здоровьем. Но сейчас он точно уверен в том, что хочет попросить у Хосока номер Намджуна. Хотя бы на всякий случай. Чтобы просто был. — Джин, говори, но только быстро, — Ким улавливает звуки сирены где-то на заднем плане. — Что произошло? Ты где? — Джин взволнованно прислушивается к любым изменениям в голосе друга. — Тут… кое-что случилось, — Хосок пытается говорить понятнее, но получается чересчур плохо из-за вымученной одышки, — Намджун разбился на гонке.