Монстр

      Он был таким...       Эрику казалось, что он не смог бы подобрать правильное слово даже и за тысячу лет — со словами он не очень-то дружил и до сих пор чувствовал себя беззащитным в ситуациях, когда ему нужно было написать что-то от руки: буквы прыгали перед глазами, наползали одна на другую, путались.       Нет, надо попробовать еще раз.       Чарльз был таким... Открытым. Ярким. Он отдавался ему с неподдельной, обескураживающей искренностью, и от его жара Эрик вспыхивал тоже, не узнавая себя и удивляясь этому, но удивляясь мимоходом, где-то на границе сознания, между одним толчком и другим, между стонами — своими и его. И к утру все, что он знал и умел до Чарльза, стало вдруг бессмысленным, растворилось в густом тумане, окутавшем побережье.       Около восьми Эрик спустился вниз, сделал себе едва теплый кофе — не хотелось дожидаться, пока чайник закипит. Мысль о том, что Чарльз сейчас спит наверху, в его кровати, и на коже его еще не остыл их общий запах, доставляла какое-то особое, острое наслаждение. И еще: он снова смог уснуть. Пусть ненадолго, но зато крепко и без сновидений — совсем как в ночь убийства, когда он, вернувшись домой, поднялся к Чарльзу, прижался к нему и провалился в сон, словно уставший, измотанный приключениями ребенок.       Это, конечно, еще нужно было как следует обдумать, но пока все складывалось так, что Чарльза отпускать нельзя ни в коем случае. Отпустишь, и он — словно корова языком слизнула, и снова холод и оцепенение днем, и опустошающие кошмары по ночам, от которых просыпаешься в поту, и странная жажда, толкающая его каждый раз после заката прочь из дома, к реке и утесу.       Внезапно он вспомнил, что осенью Чарльз должен вернуться в Лондон. Кофе сразу стал мерзким на вкус, резко заледенев. Эрик выплеснул его в раковину и долго, тщательно отмывал коричневый налет со стенок чашки. Потом вышел на крыльцо, закурил.       Ночью ветер разметал дождевые тучи, и день обещал быть жарким. Туман редел, подсвеченный вылезающим из-за холмов солнцем, вдалеке загудели колокола церкви Святого Духа, где-то затарахтел дизель. Эрик, встревоженный этим шумом начинающегося дня, вдруг заторопился: затянулся жадно, глубоко — чтобы не упустить Чарльза, поймать его, пока он не встал, спеленать по рукам и ногам, прижаться целиком — горячей кожей. Он вмял сигарету в грязную пепельницу, стоящую на перилах, повернулся и ушел обратно в дом.       Чарльз не спал: услышав шаги, он повернул голову, они встретились взглядами, и Эрик вновь подумал о том, до чего же Чарльз... Какой? Слова разбегались. Красивый, да, но не только в этом дело; смотришь на него — и сердце бьется в два, в четыре, в восемь раз быстрее. Тут же вспомнилось, как это безупречное лицо ломалось, искажаясь болью, когда Эрик, потеряв голову, вколачивался в Чарльза, и от этих воспоминаний вены в паху скрутило в твердый, полный нетерпеливого желания узел.       — Доброе утро, — сказал Чарльз.       — Ага, — Эрик осторожно приблизился, лег рядом, вытянулся вдоль чужого тела — пока еще не касаясь, пока еще ожидая разрешения. Но тот сам уткнулся носом ему в плечо, расслабленно задышал, и Эрик, мгновенно успокоившись, обхватил его рукой, притянул к себе.       — Это странно, — прошептал Чарльз.       — Что именно?       — Что мы... — он запнулся.       — Переспали? — подсказал Эрик.       Чарльз фыркнул.       — Это как раз не странно. — Он положил прохладную ладонь Эрику на живот, и тот вздрогнул. — Просто теперь ты для меня как будто раздвоился. Странно думать о тебе как о друге детства и одновременно — о том, кого я могу поцеловать. Странно быть с тобой и тут же вспоминать, как мы десять лет назад играли прямо здесь, в этой комнате... И когда я трогаю тебя вот так, — Чарльз заскользил кончиками пальцев по обнаженной коже, — то в какой-то момент, будто очнувшись, говорю себе: Господи, это же Эрик! Ксавье, как ты можешь? Это твой друг, а друзей не лапают, так что убери от него руки, немедленно...       — Не смей. Убирать. Руки.       — Не буду, — откликнулся Чарльз, — я помню, что мы больше не друзья. Просто не могу пока привыкнуть к этому, — ладонь его вернулась обратно на живот, переползла ниже, нырнула под белье, сжала; Эрик охнул и закрыл глаза.       Мысли оборвались.       В дверь позвонили — раз, другой, — деликатно, но настойчиво. Чарльз замер, убрал руку, потянулся за одеждой, брошенной с ночи в изножье кровати.       — Кто это может быть? — спросил он.       — Понятия не имею, — Эрик встал. — Сейчас разберемся.       Он спустился вниз как был — в одних трусах. Распахнул дверь и тут же пожалел, что все-таки не позаботился о приличиях: на веранде черным истуканом торчал преподобный Блэквуд, местный викарий. Высокий, седовласый, облаченный в сутану, в руках он держал корзинку, полную крупных куриных яиц. Окинув Эрика взглядом, Блэквуд осторожно поинтересовался:       — Надеюсь, я вас не разбудил?       Эрик скрестил руки на груди, выпрямился.       — Простите, святой отец. Я не ждал сегодня гостей.       — Понимаю вас, прекрасно понимаю, — закивал преподобный. — Сам виноват: следовало заранее предупредить о своем визите, но внезапность моя объясняется одним лишь велением сердца, и не более.       — Я могу вам чем-то помочь?       Блэквуд, видимо, расслышал нетерпение в его голосе.       — Нет, это я хотел бы помочь вам, — зачастил он. — Вчера вечером я навещал в очередной раз мистера и миссис Робертсон, переживающих сейчас огромное, нечеловеческое горе. А потом я заметил дым, поднимающийся из трубы этого дома, и меня осенило, что не только Робертсоны проходят сейчас сквозь сложнейшее испытание духа. В этот тяжелый час всякий нуждается в поддержке — добрым словом ли, советом пастыря или возможностью излить ему душу...       — Боюсь, я не совсем улавливаю вашу мысль, отче.       — Я говорю лишь о том, что негоже бросать вас наедине с тем, что лежит на сердце. — Блэквуд ободряюще улыбнулся. — И что даже самое страшное преступление оставляет нам пусть крохотный, но все-таки шанс очиститься...       — Эрик, кто там?       В проеме двери появился Чарльз, одетый в одни только джинсы. Викарий, узнав его, дернулся, как от удара, улыбка его увяла, взгляд беспокойно заметался, выхватывая одну за другой красноречивые детали: растрепанные волосы Чарльза, и то, как он легко, расслабленно привалился плечом к Эрику, и их почти непристойную полунаготу — одну на двоих.       — Доброе утро, преподобный. Что привело вас сюда в такую рань?       Блэквуд сглотнул.       — Доброе утро, Чарльз. — Он переступил с ноги на ногу. — Я тут вашему... другу принес скромный... скромную... В общем, вот. — Он водрузил на перила корзинку с яйцами. — Это от нашего прихода. В знак поддержки и всего такого.       — Вы очень любезны, святой отец, — ответил Чарльз. — А можно узнать, о какой конкретно поддержке вы говорите?       — Ну как же. — Блэквуд подобрался, выпрямил спину. — Я говорю о страшном испытании, которое Господь наслал на наш городок. О гибели маленького Томми... Вы знаете, он же пел в нашем церковном хоре. Славный был мальчонка, славный, — взор викария подернулся грустью. — Умненький, смышленый. Он бы далеко пошел, если б не это... кошмарное происшествие.       — Это и впрямь большая трагедия, преподобный, и мы, безусловно, соболезнуем семье Робертсонов. Но, — Чарльз сделал паузу, — при чем тут Эрик? Или вы всех жителей Порт-Патрика поддерживаете путем... доставки им свежих продуктов?       Блэквуд поджал губы.       — Я не привык лукавить, поэтому скажу прямо. — Он сдвинул косматые седые брови. — Ни для кого не секрет, что именно мистера Леншерра сейчас подозревают в убийстве юного Томми. И я был весьма озадачен тем, что он до сих пор не посетил ни одной службы и не пришел ко мне на исповедь. Однако сейчас, — Блэквуд перевел неприязненный взгляд на Чарльза, — меня это обстоятельство уже не удивляет.       Чарльз молчал. Эрик кожей чувствовал, как раскалилось его обнаженное плечо.       Преподобный ухватился за ручку корзинки с яйцами.       — Отнесу это миссис Робертсон, пожалуй, — пробормотал он. Поднял голову, посмотрел на Эрика. — Но вы, мистер Леншерр, все-таки не забывайте: храм Господа открыт для всякого, и покаяться в своих грехах никогда не поздно. Ибо сказано в Писании...       — Спасибо, святой отец, — перебил его Эрик. — Я не забуду.       — Да, мы даже можем прийти в церковь вместе, — добавил Чарльз и — о ужас — взял Эрика за руку. У Блэквуда отвисла челюсть. Он попятился назад, резко развернулся, но застыл, не успев сделать и шага: из-за поворота, тяжело переваливаясь между колеями разбитой дороги, выполз полицейский автомобиль.       Эрик лишь мельком глянул на бумаги, которые протянул ему Фолли, и махнул рукой — мол, делайте, что хотите. Чарльз был менее уступчив: он придирчиво изучил ордер на обыск, подписанный местным судьей, потом, уведя инспектора в сторонку, долго спорил с ним о чем-то и лишь после этого посмотрел на Эрика и беспомощно покачал головой. Фолли, усмехнувшись, убрал бумаги в тонкую черную папку, стянутую резинкой.       — Как видите, с документами у нас полный порядок, так что можем приступать. Однако мы, конечно же, подождем пару минут, пока вы оденетесь, — он кивнул одному из своих людей. — Джек, будь добр, проводи их. А потом прошу снова на улицу.       Вслед за Чарльзом Эрик поднялся наверх. Констебль, потащившийся за ними, остановился в дверях спальни, невозмутимо наблюдая за тем, как они быстро, путаясь в рукавах, натягивают одежду. Чарльз зло, подавленно молчал, и Эрик не знал, что сказать и надо ли вообще сейчас что-то говорить.       Когда они вышли из дома, обнаружилось, что зрителей прибавилось: преподобный Блэквуд, который так никуда и не ушел, теперь стоял у калитки и беседовал с низеньким, крепким мужчиной средних лет, в котором Эрик узнал мистера Робертсона, отца Томми. В руках тот держал вилы с налипшими комками земли — наверное, пришел сюда прямо с поля, увидев проехавший мимо автомобиль. Лицо его потемнело и ввалилось, точно высохло от горя. Преподобный Блэквуд склонился к самому его уху и что-то негромко сказал, кивком головы указывая на Эрика. Фолли, возвращаясь от машины с горстью одноразовых перчаток в руке, подошел к мужчинам, перекинулся с ними парой слов, ободряюще похлопал Робертсона по плечу и направился к дому.       — Итак, мы начинаем, — скомандовал он. — Джек, на тебе гостиная, Говард осмотрит прихожую, кухню и подвал, а ты, Дэниел, давай со мной на второй этаж. Потом займемся остальной территорией. И обувь не забудьте забрать на экспертизу!       Полицейские потянулись ко входу в дом. Один из них, светловолосый красавчик, задержался у веранды и посмотрел на Чарльза. Что-то странное было в его взгляде. Жажда? Триумф?       — Смотрю, ты здесь прописался, Чарли, — хмыкнул он. — Что ж, тем удобнее будет тебя навещать, когда этого, — он кивнул на Эрика, — закроют за убийство...       Эрик рванулся вперед раньше, чем сообразил, что делает. Спас его Чарльз: обхватил обеими руками, удержал, и тот, опомнившись, послушно замер. Бледноглазый констебль, ухмыляясь, скрылся в доме. В его доме.       — Пойдем отсюда, — с отвращением проговорил Чарльз и утянул Эрика вглубь сада, где под вишнями стояли брошенные строительные козлы, заляпанные белой краской. Чарльз вскарабкался на них, Эрик встал рядом.       — Ты его знаешь? — спросил он.       Чарльз помолчал.       — Да, — ответил он. — Мы как-то раз переспали. — И добавил едва ли не жалобно: — Не обращай на него внимания, пожалуйста.       Эрик стиснул зубы. До смерти хотелось вернуться в дом и выцарапать оттуда этого мелкого поганца. Но ради Чарльза он подавил эту ярость и сказал только:       — Может быть, тебе лучше пойти домой?       Чарльз посмотрел на него в упор.       — То есть ты предлагаешь оставить тебя здесь одного? Вот с этими... — он кивнул в сторону дома, где копошились черно-белые констебли — словно черви, выгрызающие пустоты в яблоке. — Прости, но я так не могу.       Минут тридцать спустя на втором этаже послышались возбужденные голоса, потом раздались шаги, и на веранде показался инспектор Фолли; в руках он держал прозрачный пакет, в котором желтела какая-то тряпка. Преподобный Блэквуд и мистер Робертсон вытянули шеи. Вслед за Фолли из дома вышел этот, светлоглазый. Дэниел. Эрик скользнул по нему взглядом. Лицо у констебля было странное — тревожное, потерянное даже, словно он не до конца понимал, что происходит.       Фолли спустился с веранды, жестом поманил к себе фермера:       — Мистер Робертсон, не могли бы вы подойти на минутку?       Тот кивнул, перехватил поудобнее черенок вил и двинулся к инспектору.       — Мистер Робертсон, вы узнаете эту вещь?       Фермер глянул на скомканную желтую тряпицу, насупился.       — Не знаю. Вроде бы.       — Приглядитесь внимательно, пожалуйста.       — Это скаутский галстук, — буркнул Робертсон.       — Он принадлежал Томми?       — Ну...       — Я задам вопрос по-другому. — Фолли прищурился. — Этот галстук мог принадлежать вашему сыну?       Повисло молчание. Робертсон скривился, отер пот со лба.       — Да, — наконец выговорил он. — У Томми был такой же.       — Где он сейчас? — жестко спросил Фолли. — Галстук, я имею в виду?       — Не знаю. — Робертсон смотрел себе под ноги. — Я давно его не видел.       Фолли сверлил его взглядом.       — Насколько я помню, ни в вашем доме, ни в вещах мальчика мы ничего подобного не нашли, — сказал он. — Значит ли это, что Томми мог его где-то оставить? Потерять?       Робертсон нехотя кивнул:       — Видимо, так. Надо спросить у матери. Ну, то есть, у моей жены.       — Спросим. — Фолли обернулся к сгрудившимся на крыльце констеблям. — Попрошу зафиксировать слова мистера Робертсона и тот факт, что эта улика обнаружена в спальне подозреваемого.       — Инспектор, а не слишком ли вы торопитесь? — голос Чарльза буквально звенел от напряжения.       Фолли поморщился:       — О чем это вы, Ксавье?       — Вы в курсе, что здесь у каждого второго мальчишки есть такой галстук? Каждый год посвящение проходят новые скауты — Хаммонд вам это подтвердит. И Эрик его проходил много лет назад, и я. Да, инспектор, у меня тоже есть такая... улика. Лежит в комоде, насколько я помню. Я теперь тоже подозреваемый? Кстати, — он глянул на Дэнни. — И у констебля Бака этот галстук был. Может, мы и его дом обыщем?       Блэквуд что-то забормотал себе под нос. Робертсон опять уставился в землю.       — Вот поэтому, мистер Ксавье, мы и проведем экспертизу. — Фолли вздернул подбородок. — И больше не мешайте мне работать, договорились? Так, парни, — он оглядел констеблей, — что-то еще нашли интересное?       — Да, сэр, — откликнулся один из них. Кажется, Говард. — Я осмотрел подвал.       — И? Что там?       Чистящий гель, сэр. Конечно, пока никакой уверенности нет, но навскидку... — он замялся, покосился на Робертсона, — это может быть средство той же марки, что было обнаружено на теле мальчика, сэр.       ***       — Итак, что мы имеем? Сомнительное прошлое, отсутствие алиби в ночь убийства вкупе с возможностью его — то есть убийство — совершить, показания свидетеля, который видел тебя неподалеку от места преступления, а также пара улик, найденных при обыске. Скаутский галстук, принадлежавший жертве, и чистящее средство, идентичное тому, что использовал убийца. — Фолли вытащил из папки заключение экспертов, подтолкнул его к Эрику: мол, смотри, Леншерр, нам скрывать нечего. — Не многовато ли совпадений?       Его забрали в участок на следующий день после обыска, когда были готовы результаты экспертизы. Чарльза он предупреждать не стал: не хотелось впутывать его в происходящее, не хотелось мешать то, что происходило между ними, с этой мерзостью. И сейчас он сидел в пустой — стол да несколько стульев — допросной комнате, точно напротив инспектора Фолли. Констебль по имени Дэнни примостился сбоку. Стул ему достался хромой, и каждый раз, когда светлоглазый шевелился, раздавался неровный перестук обитых металлом ножек о бетонный пол. Это раздражало.       — Леншерр, я повторяю свой вопрос: что ты делал в ночь на пятнадцатое июля?       — А я повторяю свой ответ, — Эрик смотрел на Фолли, не отрываясь. — Мы с Чарльзом красили стены. Потом сходили в магазин, выгребли мусор из подвала и развели костер. В два часа ночи отправились спать. Когда он уснул, я встал и вышел, чтобы прогуляться. Ходил вдоль реки до устья. Потом вернулся в дом.       — И сколько продолжалась твоя... прогулка?       — Минут тридцать.       Фолли скрестил руки на груди.       — Вполне достаточно для того, чтобы подняться на утес, изнасиловать Томми, убить его и вернуться в дом.       Эрик пожал плечами:       — Вам виднее.       Фолли поджал губы, помолчал. Потом вдруг ухмыльнулся:       — Кстати, давно тебе стали нравиться мальчики? А, Леншерр? Вон и Чарльз Ксавье... он ведь очень молодо выглядит, тебе не кажется?       Эрик стиснул зубы.       — Ему двадцать, — проговорил он.       — Я в курсе. Но все-таки... Дэнни, скажи? — Фолли повернулся к констеблю. — Правда же Чарльз может сойти за несовершеннолетнего? Поэтому ты его и выбрал, Леншерр?       Эрик молчал.       — Дэнни, запиши себе: когда вызовешь в участок мистера Ксавье, нужно будет обязательно задать ему вопрос, какого рода отношения связывают их с Леншерром.       Бледноглазый схватился за ручку, но тут же поднял голову.       — В смысле? — переспросил он.       — В прямом! — рявкнул Фолли. — О том, что они друг с другом спят, и так знает весь Порт-Патрик. А ты спросишь, не было ли между ними чего-то... еще более противоестественного. Ну, не знаю... может Леншерр просил Ксавье во время секса изображать маленького мальчика.       Эрик дернулся. Наручники, которыми он был прикован к столу, натянулись, цепь отрывисто звякнула.       — Тихо, тихо! — Инспектор поднял ладони — словно киношный спецназовец, ведущий переговоры с террористами. — Это нормальная практика. Называется «составление психологического портрета подозреваемого». Так, еще один вопрос. Ты знал Томми раньше?       — Нет.       — То есть вы с ним соседи, а ты никогда его не видел?       — Может, и видел, — отчеканил Эрик. — Детей в той семье много, откуда мне знать, кто из них Томми?       Фолли задумчиво прикусил щеку изнутри, а потом, словно вспомнив о чем-то важном, резко вскинул голову:       — Слушай, а у тебя же должно быть оружие. На это указывают данные наших коллег из полиции Дублина. Однако при обыске мы его не нашли. — Инспектор наклонился вперед и медленно процедил: — Куда ты дел пистолет, Леншерр?       — Я его потерял, — в тон ему ответил Эрик. — Он выпал за борт во время бури, когда я переплывал Ирландское море.       Фолли скривился.       — Ты идиот, Леншерр. Мы же все равно его найдем. Если понадобится — перероем весь участок, разнесем на куски твою долбаную ферму, но найдем. Или ты спрятал пистолет в доме Ксавье? Может, нам и туда прийти с обыском?       Эрик молчал.       — Думаю, миссис Ксавье это понравится, — продолжал Фолли. — Слышал, она до сих по не оправилась после смерти мужа. Ну так новость о том, что ее сынок связался с педиком, которого подозревают в изнасиловании и убийстве ребенка, ее точно взбодрит.       — Сэр, — вмешался Дэнни, — сэр, вам не кажется, что...       — Не лезь, — одернул его Фолли. — Лучше учись вести настоящий допрос, а то так и пробегаешь до пенсии в поисках потерянных куриц.       — Есть, сэр, — глухо ответил Дэнни.       Фолли подтянул к себе диктофон, лежащий на столе, повертел его в руках.       — Эрик, послушай, я же помню тебя совсем маленьким. — Инспектор вдруг сменил тон, словно кто-то резко выкрутил ручку, прибавив его голосу участливой ласковости. — Ты же был отличным пацаном. Читал книжки, играл в пиратов... даже не дрался ни разу! Что случилось? Это из-за смерти матери? Или из-за отца? Согласен, жестокий был тип. Коллеги рассказывали, что твоя мама однажды даже заявление на него написала — жаловалась на побои. Потом, правда, забрала. Это из-за него ты стал таким?       — Как много вы знаете обо мне и моей семье, — тихо проговорил Эрик, глядя инспектору прямо в глаза.       — Я придумал, как мы с тобой поступим. — Фолли положил диктофон обратно, сплел пальцы в замок. — Ты во всем признаешься, а я постараюсь замолвить за тебя словечко перед прокурором.       Эрик молчал. Долго молчал. Наконец Фолли вздохнул.       — Ладно. Допрос окончен. Мы задерживаем тебя как минимум на тридцать шесть часов. Если судья согласится, мы вправе продлить срок задержания до семидесяти двух часов. Ты, конечно, можешь попросить о залоге, но лично я сомневаюсь, что тебя отпустят...       — Плевать, — перебил его Эрик. — Вы в курсе, что мне нечем платить.       — Да, и это прекрасно, — Фолли расплылся в искренней улыбке. — Как я понимаю, хороший адвокат тебе тоже не светит. Однако мы можем предоставить тебе государственного защитника. Подумай над этим. По-моему, самое время.       Он встал и направился к двери. Дэнни вскочил и ринулся следом. Стул пошатнулся, грохнул ножками об пол. Эрик поморщился.       — В камеру его, — приказал Фолли констеблю, выходя из комнаты. — Завтра утром продолжим. Готовы результаты опроса друзей жертвы?..       — Да, сэр, но там почти ничего интересного, — донеслось до Эрика. Окончания фразы он не услышал — дверь тяжело хлопнула, и снаружи раздался скрежет замка.