Монстр

      Через час Эрика отвели в камеру временного содержания — небольшое помещение площадью в десять квадратов в тупике-ответвлении основного коридора. Камеру отгораживала решетка с толстыми частыми прутьями, выкрашенными в легкомысленную лазурь; в углу, за весьма условной перегородкой, стоял унитаз, тут же была приварена к стене металлическая раковина. Жидкое мыло в пластиковом флаконе пахло мятой.       Всю ночь Эрик просидел на жесткой скамье, прислонившись к стене. Иногда он задремывал, и тогда воздух в камере сгущался, чернел, и чей-то размытый темный силуэт проступал в звездной влажной ночи, и чей-то голос, смутно знакомый, шептал какие-то слова, от которых Эрик резко просыпался, тяжело дыша. Это были выматывающие сны, и возвращение к реальности — с ее пустым коридором и неживым, больничным светом, — приносило облегчение.       Чтобы не уснуть, он думал о Чарльзе.       Утром Дэнни принес в камеру завтрак: сдобу с маслом, одноразовую упаковку джема и чашку кофе. Эрик сухо поблагодарил его. Тот ничего не сказал, однако чуть позже, забирая посуду, буркнул:       — Ксавье вчера к тебе рвался. Просил передать, что придумал, как тебя вытащить.       Время тянулось медленнее, чем ночью. Из общего зала, примыкавшего к коридору, доносились голоса полицейских и трескотня принтера. То и дело хлопала входная дверь, и всякий раз Эрик невольно застывал в ожидании. В обед по этажу поплыли запахи разогреваемой домашней еды; микроволновка пищала почти непрерывно. Кто-то смеялся там, в общем зале, громко и возбужденно что-то рассказывал. Внезапно раздался недовольный голос Фолли, и шум тут же стих, сменившись скрипом придвигаемых к столам стульев, стуком клавиш, щелканьем компьютерных мышей. Потом снова хлопнула входная дверь, и по участку словно прошла волна холода: даже мыши, и те умолкли. Эрик напрягся, но долгое время не мог услышать ничего толкового, а потом как-то вдруг, без всякого предупреждения, по коридору разнеслась дробь каблуков, и перед решеткой выросла высокая, плотная женщина в голубой сорочке и темно-синих брюках. Чернокожая, с крупными чертами лица и короткими вьющимися волосами, зачесанными назад, она внимательно оглядела Эрика. За ее спиной маячил Дэнни, лицо у него было кислое.       Женщина протянула руку через прутья:       — Анжела Херд, ваш адвокат.       Эрик помедлил секунду, но все-таки пожал ее твердую широкую ладонь.       — Констебль, откройте, — приказала Херд.       Дэнни подчинился, и адвокат шагнула в камеру. Осмотрелась, едва заметно поморщилась.       — Мистер Леншерр, простите за задержку, — отрывисто произнесла она. — Мне нужно было присутствовать в ратуше сегодня утром.       — Где? — зачем-то переспросил Эрик.       — В Верховном суде, — объяснила Херд. — В Лондоне.       — Ясно. Знаете, миссис...       — Мисс Херд, если позволите.       — Простите. Мисс Херд, я не просил адвоката.       — Я в курсе. Меня нанял мистер Ксавье.       Эрик помолчал.       — Я, к сожалению, не успел сказать Чарльзу, что мне не нужна его помощь, — ответил он. — Вам не стоило утруждаться.       Анжела хмыкнула:       — Мистер Ксавье предупреждал, что вы будете сопротивляться. Он подчеркнул, чтобы я ни в коем случае не принимала это во внимание.       — Ясно. — Эрик сжал челюсти. — Ладно, я не буду вам мешать. Просто скажите, что делать.       — Рада, что мы так быстро достигли взаимопонимания. Итак, вчера вечером мой помощник подал местному судье прошение о заключении так называемого дружеского соглашения...       — Простите?       Херд вздохнула — слегка нетерпеливо.       — Речь идет о механизме поручительства. Это одна из форм реализации такой меры пресечения как внесение залога. Мистер Ксавье берет на себя обязательство обеспечить вашу явку в суд по первому требованию, а гарантией в данном случае выступает некая сумма денег, которую он потеряет, если вы вдруг решите скрыться.       — О какой сумме речь? — перебил ее Эрик.       Херд бросила на него быстрый, внимательный взгляд.       — Поверьте, деньги в данном случае играют не столь важную роль. В первую очередь судья принимает в расчет добропорядочность семейства Ксавье и их платежеспособность в целом. Ни с тем, ни с другим, насколько я знаю, проблем нет. Надеюсь, вы не будете этим злоупотреблять.       — Не буду, — процедил Эрик.       — Вот и отлично. Подчеркну: если вы нарушите условия своего освобождения, суд будет рассматривать это как самостоятельное уголовное преступление. Кроме того, возможен пересмотр решения судьи, если вдруг станет известно о новых деталях, связанных с вашим участием в деле. Свидетельские показания, улики...       — Я понял.       — Как я сказала, прошение судье было направлено вчера. Пятнадцать минут назад я получила ответ. Положительный, разумеется. Бумаги уже у Фолли, — она наклонила голову. — Вы свободны, мистер Леншерр.       Чарльз ждал их в фойе полицейского участка, в закутке возле стенда с объявлениями. В руках у него был небольшой черный пакет. Увидев Эрика, он посветлел лицом, выпрямился.       — Привет — сказал он и протянул ему пакет. — Здесь твои вещи. Телефон, бумажник, права.       — Спасибо, — Эрик запнулся. — Я имею в виду, спасибо за все. Не только за это.       Чарльз лишь махнул рукой, словно вытаскивать кого-то из тюрьмы было для него привычным делом.       — Ерунда. Это все папины деньги и его же связи. Только благодаря им я смог обратиться к мисс Херд, — Чарльз перевел взгляд на адвокатессу. — Расскажете, что нам делать дальше?       Анжела скрестила руки на груди.       — Я бы посоветовала вам двоим оставаться в городе, всячески содействовать расследованию и не пропускать судебные заседания. Это значит, что мистер Леншерр обязан являться в участок или в суд в течение часа после того, как его об этом попросят. Но, кажется, вы все это и так знаете, да, мистер Ксавье?       — Да, я вчера проглядел тексты законов, — ответил Чарльз. — И еще: Эрик будет жить у меня, пока все это не закончится.       Херд задумчиво наклонила голову.       — Хм, что-то вроде полной опеки над подозреваемым... — протянула она. — Да, это может сработать нам на руку.       — Чарльз? — Эрик нахмурился. — Ты серьезно?       — Серьезнее некуда. Нам надо, чтобы ты был на виду, но при этом — вне доступа. Ты не знаешь... — Чарльз осекся и отвел глаза, — ты просто не представляешь, как активно в городе обсуждают то, что случилось. Поверь, так будет лучше для всех.       Эрик отвернулся, наткнувшись взглядом на пробковую доску с прикрепленными к ней распечатками о розыске пропавших кошек.       — У тебя мама не здорова, — упрямо сказал он.       — Маме ты точно не помешаешь, — отрезал Чарльз. — Господи, да у нас десять пустых комнат, ты это понимаешь? Десять! И если я не могу поселить в одной из них друга, зачем нам вообще нужен этот гребаный особняк?       — А что скажут люди? — спросил Эрик сквозь зубы. — О нас с тобой?       Чарльз покачал головой.       — Они и так уже о нас говорят, — храбро ответил он. — Причем в таких подробностях, которые я не смог бы представить в самых смелых своих фантазиях. Кое-что я даже записал.       Анжела тихо фыркнула, и Эрик вдруг тоже улыбнулся — против своей воли, но все-таки искренне.       — Ладно, — сдался он. — Прости. Если вы с мисс Херд считаете, что так будет лучше... я готов. Но можем мы сначала заехать ко мне за вещами?       Чарльз кивнул и тут же прикусил губу.       — Слушай, я тебе еще кое-что не сказал. Тебя не только горожане обсуждают. Приготовься, пожалуйста: там, на крыльце, журналисты. Видимо, они как-то пронюхали, что тебя отпускают. Их немного, но они... весьма приставучие. Мы еле продрались мимо них, когда приехали.       Анжела кивнула в подтверждение его слов.       — Главное — ни слова не говорите. — Она закинула сумку на плечо. — И имейте в виду, мистер Леншерр: они сделают все, чтобы вывести вас из себя.       — Я понял, — ответил Эрик. — Постараюсь держать себя в руках.       — Не постараетесь, а будете, — отчеканила Херд. — От вашей сдержанности сейчас зависит очень многое. Поверьте, нам меньше всего нужно, чтобы из-за неосторожного слова или действия медиа выставили вас чудовищем. И так уже...       Она не договорила, а Эрик не стал спрашивать, что именно Херд хотела сказать.       Они прошли через фойе — дежурный констебль провожал их взглядом, — и тогда Эрик услышал это: равномерный людской гул, доносящийся из-за двери. Он глубоко вдохнул, прежде чем толкнуть створку, в глаза ударил дневной свет, гул надвинулся, поглотив пространство, репортеры ощетинились микрофонами, операторы нацелили камеры, бешено защелкали фотоаппараты. Шквал вопросов заставил его пригнуться, как дерево пригибается под ветром.       — Эрик! Прокомментируйте ваше задержание!       — Это вы убили Томми Робертсона?       — У вас в прошлом уже были инциденты с несовершеннолетними?       — Мистер Ксавье, вы действительно выплатили залог за Леншерра?       — Вы двое правда любовники?       Эрик, не глядя по сторонам, прокладывал путь к стоянке, где вчера припарковал свой пикап. Чарльз шел за ним, крепко схватив его за руку — вечером этот простой жест будут обсасывать по меньшей мере четыре крупных телеканала — и едва ли не уткнувшись лицом в его спину. Анжела замыкала их маленький отряд, бросая направо и налево ледяное «Без комментариев».       Они добрались до своих машин, уселись, захлопнули дверцы. Репортеры теснились полукругом, продолжая что-то выкрикивать, но Эрик отрезал себя от этого шума, сосредоточившись на том, чтобы просто завести двигатель и медленно тронуться, постаравшись никого не задавить. Он проехал по Мэйн-стрит, свернул налево, прибавил скорости. Вокруг стало тихо. Эрик глянул в зеркало заднего вида. За ними плыла серебристая «Тойота» Анжелы. Следом тащился фургон с логотипом одного из телеканалов, однако на повороте к ферме он вдруг передумал, развернулся и, отчаянно газуя, умчался обратно.       — Лив написала, что Фолли устроил внеплановую пресс-конференцию, — объяснил Чарльз, просматривая сообщения. — Видимо, туда они и рванули. Она спрашивает, не нужна ли нам ее помощь.       — Ты ей доверяешь? — спросил Эрик. Получилось грубовато, ну да ладно.       Чарльз поднял глаза от смартфона.       — Ее не было среди тех, кто дежурил возле участка, — сказал он твердо. — Лив на нашей стороне.       Они стояли и смотрели на дом. Фасад покрывали рваные темно-алые полосы: широкие внизу, к верху они истончались, сходя на нет где-то под самой кровлей. Оконные стекла на первом и втором этажах были густо испещрены каплями и потеками. Кривые, кособокие буквы складывались в слова:       «УБИЙЦА»       «НАСИЛЬНИК»       «РАСТЛИТЕЛЬ»       А поверху, над верандой, кто-то второпях, неразборчиво написал:       «ГОРЕТЬ ТЕБЕ В АДУ».       Тут же, возле крыльца, валялась брошенная стремянка, на которой, видимо, и балансировал неведомый художник.       Эрик разглядывал надписи молча. Он не чувствовал ничего особенного — как будто бы злые, разъедающие душу слова относились к кому-то другому. Разве что... ему было жаль времени, потраченного на ремонт дома, а еще он поймал себя на мысли, что прикидывает, сколько теперь придется докупить краски, чтобы скрыть это.       — Анжела? — произнес Чарльз, и в голосе его зазвучала сталь.       — Разберемся, — бросила Херд в ответ. Она уже фотографировала дом на айфон, тщательно фиксируя каждый штрих этого дьявольского полотна.       — Эрик, пойдем внутрь, — тихо позвал его Чарльз.       Тот повиновался — так же молча. Отпер дверь, остановился на пороге. Он не успел сделать уборку после обыска, и его поразило, до чего же гармонирует теперь внешний вид дома с его содержанием: он был словно выпотрошенный кролик, побывавший в лапах волка, оставившего на белоснежном тельце отметины от зубов и когтей.       Только вот сам он — не кролик.       — Подожди меня здесь, Чарльз, — через силу выговорил Эрик. — Я сейчас.       Он вышел из дома через заднюю дверь, прихватив из кухни нож с широким лезвием для разделки мяса. Пересек двор, зашел в овчарню. Внутри было тепло и сумрачно, пол был присыпан полуистлевшей соломой. Эрик прошел в дальний угол, где до сих пор сохранились клети, в которых отец держал овец, готовившихся к родам, наклонился, отодвинул в сторону тяжелое водопойное корыто. Земляной пол, сбитый до твердости камня, здесь был более мягким и темным. Эрик копал, пока нож не наткнулся на что-то плотное. Он расширил углубление, поддел предмет рукой, вытащил.       Это был пистолет — потертый, без лицензии и без истории, — тщательно смазанный и завернутый в несколько слоев целлофана. Эрик достал его, осмотрел и сунул за ремень джинсов под футболкой. Смял целлофан, затолкал в карман. Разровнял землю, утрамбовал ее ногами и подтащил поилку обратно. Присел на корточки, чтобы поднять и обтереть нож...       — Эрик? — громко раздалось вдруг от входа, и он вздрогнул. Выпрямился, посмотрел в ту сторону. В сумраке овчарни открытые ворота светились ярким квадратом, и в этом сиянии виднелся чей-то высокий силуэт. Лица незваного гостя было не разглядеть.       — Кто вы? — крикнул Эрик в ответ.       Отчего-то ему стало холодно, в животе противно засосало. Рука привычно потянулась к оружию, но он одернул себя: не время.       Незнакомец сделал несколько шагов вперед.       — Это я, Сэмюэль Блэквуд, — прохрипел он, и Эрик наконец-то его узнал.       Выглядел преподобный плохо. Сутана его была измята, белый воротничок сбился набок, седые волосы торчали в разные стороны, глаза налились кровью, как будто Блэквуд не спал несколько дней.       — Что вам нужно?       В голове у него билась одна только мысль: видел священник, что именно он делал в овчарне, или нет?       Блэквуд не ответил. Вместо этого он подошел очень близко, схватил Эрика за руку чуть повыше запястья, больно сдавил, заглянул ему прямо в глаза. От него пахло непросохшей, заплесневелой одеждой и крепким алкоголем.       — Послушай, я много об этом думал, сын мой, — забормотал он быстро. — Есть кое-что важное, что я должен тебе сказать. Сейчас сказать, пока еще можно, пока ты еще не наделал глупостей и не отвернулся от Бога...       Блэквуд закашлялся и вдруг сорвался в горячечный пьяный фальцет:       — Ты должен это вынести, ты все вынесешь, ибо Бог не дает человеку испытаний выше его сил — лишь по силам его... Ты слышишь, Эрик? Стой насмерть, не позволяй им делать это с собой. Стой насмерть! Не дай им тебя сломать. Не дай Фолли уничтожить тебя!       Эрик застыл, потрясенный. Он ждал нравоучений, проклятий, ждал отповеди и призывов покаяться. Чего он точно не ждал — так это сочувствия.       — Что вы такое говорите, отец Блэквуд? — спросил он растерянно.       — О, я знаю, что я говорю, — прошептал Блэквуд, — я знаю. Мне Бог посылал столь же суровое испытание, и я... нет, не могу сказать, что я не сломался, — он сокрушенно покачал головой. — Но я выжил, да. Я выжил, я остался тем, кто я есть, и я по-прежнему служу Ему, пусть даже рана, что нанесли мне, уже никогда не затянется.       Эрик ждал. Блэквуд моргнул, и взгляд его на мгновение стал ясным, как стекло.       — Меня тоже обвиняли в растлении ребенка, — проговорил он едва слышно. — Не в убийстве, но все же. Это случилось несколько лет назад. Кто-то пустил слух, что служка из моего храма показывал друзьям синяки и ссадины на теле и в... интимных местах. Лишь слух — в полицию никто не обращался, — но этого хватило. Не знаю, помнишь ли ты скандал с Притчардом, Коулзом и остальными священниками нашей церкви. Меня тогда накрыло той же волной ненависти и гнева. Чудом — с Божьей помощью! — я доказал, что невиновен, и меня даже оставили здесь, в моем родном приходе. И это тоже иначе как чудом не назовешь, ведь подобных мне было много по всей стране, и все они либо лишились сана, либо были отправлены в ссылки, в дальние уголки Англии.       Он помолчал.       — Фолли приходил ко мне, допрашивал. Но в ту ночь я был в Лондоне, ездил к брату — он, бедняга, совсем плох стал. Инспектор, когда это узнал, аж зубами заскрежетал, — священник скрипуче рассмеялся. — Видимо, посчитал, что я был бы идеальным кандидатом в чудовища.       Хватка его ослабла, и Эрик аккуратно высвободил руку. Блэквуд этого даже не заметил — он, не мигая, уставился куда-то вдаль, словно мог различить что-то за тусклым окошком овчарни. Глаза его слезились. Эрик смотрел на него со смесью отвращения и странного, малообъяснимого сочувствия.       Наконец Блэквуд моргнул, отстранился.       — Держись, сынок, — глухо сказал он. — Это испытание по твоей мерке, не бойся.       Когда Эрик вернулся в дом, Чарльз уже почти закончил собирать его вещи. На кровати лежали стопкой пара джинсов, спортивные штаны, толстовка, несколько футболок, носки, белье и пакет с зубной щеткой и бритвенным станком.       — Душ примешь у меня, — сказал Чарльз, заталкивая все это в потрепанную сумку, с которой Эрик приехал из Дублина. — Ветровка внизу?       — Да.       — Тогда прихватим ее по дороге. — Он застегнул молнию. — Посмотри, я ничего не забыл?       Эрик огляделся. Комната казалась нежилой — точно как месяц назад.       — Ничего.       — Хорошо. Пойдем? ***       У особняка на Хилл-драйв стояло сразу четыре фургона с телевизионщиками. Увидев их из-за поворота, Эрик резко затормозил.       — Поезжай, — спокойно велел Чарльз, но Эрик медлил.       — Ты уверен, что хочешь такого для своей матери?       Чарльз пожал плечами.       — Это ненадолго, — ответил он. — Скоро найдут настоящего убийцу, и про нас все забудут. Вполне может случиться так, что мама вообще не узнает о журналистах у ворот.       Эрик коротко выдохнул.       — Ты сам в это не веришь, Чарльз, — бросил он зло и надавил на педаль газа.       Ему отвели угловую спальню на втором этаже: отсюда было видно море, а прямо под окнами гудел пчелиными песнями пышно цветущий розарий. Эрик принял душ, переоделся и осторожно прилег на кровать, застеленную золотистым покрывалом. Ему было неуютно в этом доме, и десять лет ничего не изменили. По-прежнему казалось: он слишком неуклюжий, у него слишком большие ладони и слишком широкие плечи, а потому он вот-вот налетит на что-нибудь и обязательно уронит одну из сотен хрупких безделушек, надменно взирающих на него с каминных полок.       Потом он, видимо, задремал, потому что в следующий момент его выкинуло из очередного черного сна, и Эрик резко сел, хватая ртом воздух и давясь беззвучным криком.       Ужинали в семь. Грета накрыла на стол и, буркнув что-то о своем якобы плохом самочувствии, ушла из столовой на кухню, где долго и громко гремела посудой. Миссис Ксавье выглядела усталой и с трудом могла поддерживать разговор, который затеял Чарльз, — видимо, исключительно из желания избежать тишины. В конце концов Эрик, у которого и так не лез кусок в горло, аккуратно примостил приборы на краешке тарелки.       — Спасибо, было очень вкусно, — проговорил он. — Простите, я устал. Пойду к себе.       — Конечно, дорогой. — В голосе Шэрон звучала неподдельная, почти материнская забота, от которой становилось неловко. — У тебя был трудный день. Мы тоже скоро разойдемся по комнатам, так ведь, Чарли?       — Ага, — ответил Чарльз. Он посмотрел на Эрика и невинно улыбнулся. — Отдыхай. А позже... буду рад, если ты зайдешь. Ты ведь помнишь, где моя спальня?       Эрик предостерегающе прищурился, но миссис Ксавье, казалось, не заметила в словах сына какой-либо двусмысленности.       — Безусловно, он прекрасно это помнит, учитывая, сколько времени вы проводили там раньше. — Она повернулась к Эрику. — Я очень рада, что ты вернулся, мой мальчик. Чарли говорил, ты переживаешь из-за всей это ситуации... с полицией и журналистами. Так вот, мне это все нисколько не мешает. Более того, я счастлива, что у нас есть возможность тебе помочь. И да — чтоб уж окончательно расставить все точки над «и»... — миссис Ксавье помедлила, — имей, пожалуйста, в виду, что мы с Чарльзом абсолютно уверены в твоей невиновности.       — Спасибо, мэм, — пробормотал в ответ Эрик. Лицо его горело.       — Надеюсь, вся эта ужасная история закончится благополучно, — добавила Шэрон невозмутимо и сделала глоток воды из бокала. — Этому... инспектору Фолли надо лишь приложить больше усилий.       — Да, мэм.       — Ну все, иди, мой мальчик, я не буду тебя больше задерживать, — она махнула рукой. — Если тебе что-то будет нужно, можешь обратиться к Грете.       — А лучше ко мне, — вмешался Чарльз. — Грета скоро уйдет к себе, а я доступен в любое время дня... и ночи.       Эрику хотелось закатить глаза, но он сдержался.       — Хорошо, — кивнул он. — Я обращусь.       Он встал, чувствуя на себе взгляд Чарльза. Вышел из столовой в пустой, залитый предвечерним светом вестибюль. Двери в сад были распахнуты. Эрик шагнул на террасу, спустился по ступеням и прошел к обрыву над морем. Сел на скамью в беседке, закурил. Солнце опускалось за утесы. Когда он был маленьким, то обычно именно в этот розовый, прохладный вечерний час они с мамой выходили поливать грядки. Эрик вспомнил, как ледяная струя вырывалась из пляшущего в руках шланга, и как стекали капли воды по бархатным листьям капустных голов, как темнела земля под ними, и одуряюще сладко пах душистый горошек, карабкающийся вверх по изгороди.       — Мистер, можно я посижу с вами?       Эрик вздрогнул и повернул голову.       — Я Рэнди, — непрошеный гость сделал шаг вперед и оказался мелким пацаном лет десяти, рыжим и лохматым. Он был одет в майку и джинсовые шорты, расползающиеся бахромой прорех. — Можно?       Эрик кивнул, и Рэнди, просияв, протянул ему руку. Леншерр пожал его шероховатую маленькую ладошку.       — Я Эрик, — представился он и слегка подвинулся, чтобы Рэнди мог сесть.       — Ага, я знаю, — тот плюхнулся рядом, подтянул загорелую коленку к груди, почесал. — Мистер Чарльз про вас рассказывал.       — Правда?       — Святая правда, — откликнулся тот. — Это весна была. Мне тогда еще было девять. Или восемь, — он задумался. — В общем, шел дождь, и было скучно. А мистер Чарльз приехал на выходные и подарил мне книжку. Сказал, это была любимая книга его лучшего друга. Она про Нарнию.       — «Племянник чародея»? — переспросил Эрик.       Рэнди энергично кивнул.       — Классная книжка, — сказал он. — Мне понравилась. Я ее прочитал в тот же вечер, а потом, когда стало тепло, унес к себе в штаб, к остальным классным вещам.       — В штаб?       — Ага, как у Полли Пламмер, — Рэнди ткнул его в бок. — Ну, помните? У нее тоже было такое место, на чердаке. Называлось Пещера контрабандистов. Она там держала...       — ...несколько бутылок из-под лимонада, яблоки, сказку, которую сама написала и сундучок с сокровищами, — закончил за него Эрик. В его голове сам собой возник образ старой книжки: посеревшая от времени бумага, тяжелый шрифт с засечками, обложка с покусанными уголками, на которой был изображен огромный лев в короне из звезд.       — Точно! — Рэнди смотрел на него с восхищением. — Говорю же — это были вы! Ну, тот друг мистера Чарльз. Он сказал, вы эту книгу чуть ли не наизусть знаете. — Рэнди вдруг о чем-то крепко задумался и продолжил уже куда менее уверенно: — Если хотите, я вам ее верну. Завтра сбегаю за ней в штаб...       — Не нужно, — Эрик улыбнулся и покачал головой. — Оставь себе.       — Спасибо, — Рэнди кивнул с серьезным видом. — Но вы не переживайте, я ее берегу. Она лежит в пакете, в непромокаемом, и я нашел место между камней, где сухо. И мышей там нет. Это точно. Но я завтра пойду и еще раз все проверю, на всякий случай. Все равно нужно отнести туда новый бинокль, который мне подарил мистер Чарльз. С того места очень классно смотреть на море.       — Да? — переспросил Эрик. — А почему не отсюда?       — Отсюда видно дальше, — охотно согласился Рэнди. — Но тут мне не с кем играть. А там я иногда встречаю друга.       — Кого-то из школы?       — Нет. — Мальчик вдруг посуровел. — В школе со мной не очень-то хотят дружить. Наверное, потому что я рыжий. Или потому что у меня папа умер. Не знаю. В школе вообще только одно хорошо — футбол. Ну, и еще когда мы ставим спектакли к Рождеству. Остальное — полная фигня, — он смешно наморщил нос. — А с моим другом мы каждый раз во что-нибудь играем. В эльфов. В Нарнию. В хоббитов.       — Точно как мы с Чарльзом, — заметил Эрик.       — Ага, он рассказывал, — оживился Рэнди. — Жаль, мой друг редко может приходить в штаб. У него много дел.       Эрик хотел спросить, что за дела такие могут быть у десятилетнего мальчишки, но не успел: возле беседки раздались чьи-то шаги, и проем заслонила грузная фигура Греты.       — Это что еще такое?!       Рэнди тут же мышью скользнул прочь, но Грета в последний момент ухватила его за воротник майки, и он покорно замер. Она перевела взгляд на Эрика: глаза ее метали молнии, по щекам разливался свекольного цвета румянец.       — Ах ты, подонок! — прошипела она. — Что ты хотел сделать с моим сыном, а? Совсем уже страх потерял? Думал, сможешь у меня прямо под носом творить свои дела? А ты? — она встряхнула как следует сжавшегося в комок Рэнди. — Ты-то чем думаешь? Жопа у тебя вместо головы, или как? Я ведь тебе ясно сказала: к этому не подходи! Видишь его — беги! А ты что?..       Эрик встал со скамейки. В голове шумело: будто бы прибой с силой обрушивался на скалы. Ярость застилала глаза. Он протиснулся мимо Греты — кожу опалило огнем ее близкой, горячей злобы, — и, не оглядываясь, зашагал к дому.       Ему казалось, что сейчас он вполне способен эту тетку убить.