Ты только держись

Облачившись в кофту с ароматом гигантского ленивца, Дин выходит к Импале, чтобы забрать перчатки. Но, дойдя до машины, он медлит, положив руку на ее блестящую крышу, и какое-то время просто стоит. Он делает пару глубоких вдохов, поднимает на крышу и вторую руку и поглаживает гладкий кузов, как будто машина может дать ему точку опоры. Он понимает, что пытается успокоиться. Реакция Сэма более или менее соответствовала ожидаемой, но его прочувствованное «блядь», полное шока и отчаяния, до сих пор звучит у Дина в ушах. Он глядит наверх, в ночное небо. Обычно в городе не видно звезд, но Денвер расположен достаточно высоко и атмосфера здесь чище, так что отдельные звезды проглядывают через тьму. Дин смотрит на них в тишине. Часто, разъезжая по стране, ночами он ищет на звездном небе Большую Медведицу. Это одно из немногих созвездий, что он знает, и одно из тех немногих, что всегда можно увидеть — в любом регионе Америки, в любое время года. Он ищет его и теперь. Через несколько мгновений Дин различает низко висящий на севере звездный ковш. Безмятежное, неизменное, на расстоянии вечности — вот оно. Нетронутое хаосом на Земле, обходит свой неторопливый, величественный круг на северном небосклоне. «Мы побывали в Аду и вышли живыми — все втроем, — напоминает себе Дин, глядя на Большую Медведицу. — Мы предотвратили апокалипсис, мы справились с Люцифером, мы имели дело с самим Богом. Мы справимся с этим». В конце концов он открывает багажник, достает пачку медицинских перчаток и надевает одну пару, после чего отправляется в номер Каса.

***

Кас — по-прежнему на кровати, но в тот момент, когда заходит Дин, он как раз отталкивает в сторону одеяло и пытается сесть. Он смотрит на дверь ванной с выражением крайней сосредоточенности, как будто путь туда — это долгое трудное путешествие за море, которое нужно тщательно спланировать. — Эй, приятель, как дела? — окликает его Дин. Кас оборачивается. Он поднимает руку к голове, проверяя, на месте ли шапка (кажется, привычка трогать шапку у него уже почти на уровне рефлекса). Потом его взгляд падает на руки Дина, обтянутые голубыми лабораторными перчатками. В одной руке Дин держит коробку запасных перчаток. Он бодро машет ею Касу: — Я же говорил! Смотри, у меня еще целая пачка. При виде перчаток Кас заметно расслабляется: один пласт тревоги исчезает с его лица. Дин проходит к столу в углу, чтобы положить ключи, телефон и перчатки, и Кас снова принюхивается. — Этот запах… действительно весьма… специфический. — Стопроцентный гигантский ленивец, — подтверждает Дин, оттягивая кофту спереди, чтобы продемонстрировать, откуда исходит запах. — Мое второе я. Точнее гигантский ленивец на студенческой вечеринке. При содействии чайного отдела местного универмага. — Я тебя вообще не чувствую, — говорит Кас, снова втягивая воздух. В его тоне слышно облегчение пополам с разочарованием. — В этом и смысл, — отвечает Дин. — Ну теперь-то ты позволишь мне остаться? — Он говорит это с намеком на вызов, уже приготовившись к новым возражениям, однако Кас вместо этого улыбается, сидя на кровати. Это слабая улыбка: уголки его рта лишь немного подергиваются, но видеть ее — такое облегчение, что Дин широко улыбается в ответ. — Ты однозначно у меня в долгу за Axe, приятель, — добавляет он. — И не надейся, что я забуду. Эта дрянь ужасна. — Он присаживается на стул, стоящий у стола (предусмотрительно не трогая те стулья, что расставлены по комнате). — Кстати, Сэм едет к нам. Будет здесь завтра. Улыбка Каса исчезает совсем. Его плечи опадают, и он глядит в пол, слегка сжимая рукой край одеяла. — Я надеялся… не беспокоить… никого из вас, — произносит он тихо. Он выглядит уставшим и говорит короткими фразами. — Мы хотим, чтобы ты нас беспокоил, — уверяет Дин. Кас только смотрит на него очень печально. Он явно по-прежнему не понимает, и Дин добавляет: — Послушай, приятель, Сэм приедет помочь, потому что хочет. У тебя есть друзья, которые хотят тебе помочь, и мы будем помогать! Тебе придется смириться и привыкнуть к этому. Кстати, Сэм передает привет. Больше чем привет. — Больше… чем привет? — переспрашивает Кас, нахмурившись. Это выражение явно ставит его в тупик. — Думаю, это значит привет и крепкое объятие, — поясняет Дин. — Но он сам тебе скажет, когда приедет. Кас обдумывает это и в конце концов кивает. Он по-прежнему не выказывает радости от того, что Сэм и Дин в курсе, но по крайней мере, кажется, начинает смиряться с этим фактом. Он делает глубокий вдох, как будто собирается сказать что-то еще, но потом выдыхает, ничего не произнеся. Затем снова набирает воздуху, но выпускает и его тоже. Дин замечает: Касу и до этого было тяжело разговаривать, а теперь он вообще не может выговорить ни слова. Пристально наблюдая за ним, Дин обращает внимание на его дыхание. Оно учащается. Учащается все больше. Это вызывает тревогу. — Ты лучше приляг снова, а? — предлагает Дин. — А то ты не очень-то хорошо выглядишь. — Вообще-то, — отвечает Кас с явным усилием, — я недолго… смогу… оставаться в кровати. Этот комментарий озадачивает Дина: он-то представлял себе, что Кас проведет всю ночь — а может, и следующий день — в постели. Кас, похоже, замечает его недоумение, потому что поясняет, сумев выдать целый набор фраз с перерывами на учащающуюся одышку: — Скоро… мне придется… перейти в ванную. И… остаться там… на время. Я обычно… перемещаюсь туда… на большую часть ночи. Дин хмурится, пытаясь представить, что Кас имеет в виду: он что, буквально всю ночь сидит на унитазе? Или на полу? Спит в ванне? Как это выглядит? Дин открывает рот, чтобы уточнить, но в этот момент Кас напрягается и начинает осматривать постель вокруг себя с видом явной безотлагательности. Он даже отталкивает в сторону одеяло. «Он ищет лоток», — понимает Дин, — глубокий металлический противень, который Дин дал ему ранее и который теперь лежит на другом краю кровати, за спиной у Каса. Дин вскакивает со стула, огибает кровать, хватает лоток и протягивает Касу. Кас благодарно вцепляется в него и после сидит неподвижно, держа лоток на коленях и глубоко, тяжело дыша. На мгновение он замирает совсем, и Дин — который стоит над ним и следит за происходящим, — уверен, что его снова стошнит прямо сейчас. Однако Кас вдруг поднимается на ноги и, шатаясь, направляется к ближайшему стулу на пути в ванную. Дин хватает его за плечо и подводит к первому стулу (как Дин его окрестил). Кас падает на стул резко, словно ему отказали ноги. Лоток все еще у него в руках: Кас снова сжимает его на коленях и склоняется над ним с тяжелой одышкой. Дин нависает сверху. — Ты как? — спрашивает он. Кас поднимает глаза. — Тебе стоит… включить телевизор, — говорит он, кивая в сторону маленького древнего телевизора на комоде. Это настолько неожиданное предложение, что Дин прыскает со смеху. Кас только смотрит на него хмуро. — Тебе будет… скучно. — Ты что, серьезно полагаешь, что я сейчас лягу и стану смотреть повтор «Американского кумира»? — спрашивает Дин изумленно. — Расслаблюсь и возьму попкорн, пока ты тут ковыляешь по комнате как Франкенштейн? Как ни поразительно, Кас кивает. — Господи… — начинает Дин, но слова отказывают ему, и он сдается, качая головой. — Ну спасибо, приятель! — Тебе будет… скучно, — настаивает Кас, хмуро глядя на Дина. Он по-прежнему говорит отрывисто и, кажется, едва способен удерживать лоток, но тем не менее умудряется произнести: — Меня будет… тошнить еще… не раз. Многократно. И, Дин, не волнуйся, это нормально, если… — Он умолкает. В один миг от лица Каса отливает кровь. Он бледнеет и внезапно покрывается потом; его глаза стекленеют — зрачки расширяются и теряют фокус. Он успевает пробормотать: «Мне надо лечь…» — после чего начинает крениться набок. Дин хватает его под руку и начинает тащить назад к кровати. Но оказывается, Кас пытается пройти в противоположную сторону, к ванной. Он из последних сил тянет Дина против захвата, но никуда не продвигается, а только соскальзывает со стула на колени. Позабытый лоток с грохотом падает на пол. Кас нащупывает под собой пол и замирает на четвереньках, опустив голову, в шапке набекрень и с волочащимся по полу шарфом. Дин опускается на корточки, поддерживая его за плечи. — Кас, тише, тише… — Не волнуйся… — бормочет Кас, не поднимая головы. Он начинает нетвердо ползти вперед, продвигаясь ко второму стулу, но потом вдруг останавливается, ложится на бок на линолеум и закрывает глаза. Дин с ужасом замечает, что лицо Каса приобрело серый восковой оттенок, а губы почти синие. И одышка достигла пугающих масштабов — его дыхание столь частое, что он почти задыхается, не в состоянии полноценно вдохнуть. — Кас?! — зовет Дин, падая на колени рядом и хватая его за плечо. Дин был готов к тошноте и рвоте, но это нечто совсем иное — какой-то надвигающийся обморок, или, может быть, гипотонический криз, — и Дин совершенно не знает, что делать. Он хочет позвонить Сэму и бросает тоскливый взгляд в сторону телефона, лежащего на столе на другом конце комнаты. Но кризис у Каса прямо в эту секунду, и Дин не отваживается оставить его одного. — Кас? Кас?! — зовет он, снова тряся его за плечо в надежде привести его в сознание. — Кас, что с тобой?! — Это глупый вопрос: Кас очевидно не в состоянии объяснить, что с ним, — и когда Дин не получает ответа, он начинает нащупывать пульс у него на шее, пытаясь успокоить себя: «Что бы это ни было, если его сердце бьется и он дышит, еще не все потеряно». Дину удается нащупать пульс, но он кажется слишком быстрым, больше похожим на беспрерывные трепыхания, чем на нормальное сердцебиение. Дин в отчаянии ищет глазами часы, по которым можно замерить пульс. В соседнем номере на комоде стояли большие круглые механические часы, но здесь часов нигде не видно. После секундных поисков, Дин наконец их замечает: Кас зачем-то поставил часы на пол у изножья кровати. Это старомодный будильник с круглым циферблатом и длинной секундной стрелкой, медленно описывающей круг. Дин смотрит на нее неотрывно, считая пульс. Четырнадцать ударов за шесть секунд. Это 140 ударов в минуту. «Не может этого быть», — думает Дин, и пробует еще раз. На этот раз у него выходит 150. Сердце Каса бешено колотится, хотя он лежит на полу абсолютно неподвижно. Дина охватывает паника, и он бросает еще один отчаянный взгляд на телефон на далеком столе. Но потом Кас шевелится. Его глаза приоткрываются и ноги сдвигаются на полу. Одышка по-прежнему такая сильная, что он не может говорить, но он смотрит на Дина, и по его взгляду Дин понимает: Кас знает, где он; он увидел Дина и узнал его. — Ничего, дружок. Я здесь, я здесь, — шепчет Дин, поглаживая его по плечу. — Ты только держись. Кас по-прежнему не в состоянии ничего произнести — теперь у Дина впечатление, что его охватила какая-то чрезвычайная, всепоглощающая усталость, как иногда бывает при высокой температуре — усталость, при которой невозможно формулировать слова. Но у Каса получается переместить руку на несколько дюймов к ноге Дина и коснуться его колена. Непонятно, то ли это попытка успокоить Дина, то ли слабая мольба о помощи (Дин надеется на первое). После этого Кас собирается с силами: начинает дышать глубже, стискивает зубы и, кряхтя, со впечатляющим усилием переворачивается на живот и пробует снова подняться на четвереньки. Ему это удается, но маневр истощает его до предела, так что теперь он может только стоять в таком положении на дрожащих руках, опустив голову. Его шарф так и волочится по полу; шерстяная шапка на голове покосилась. Дин уже собирается метнуться за телефоном, когда Кас бормочет: — Лоток?.. «Чертов лоток, куда он подевался…» — думает Дин. Вот он, лежит в нескольких шагах. Дин ныряет за ним. Но как раз в тот момент, когда Дин подтягивает лоток ближе, Кас поворачивается к нему, и Дин каким-то образом попадает локтем Касу в висок. Шапка слетает у Каса с головы и приземляется на край лотка, ровно когда его начинает тошнить. Немного рвоты попадает на шапку. «Черт возьми! — думает Дин. — Черт, черт, черт!» Рукой в перчатке он осторожно убирает шапку в сторону, но слишком поздно: она уже запачкана. Она безнадежно испорчена. Химия токсична, вспоминает Дин с сожалением. По крайней мере, ему удается спасти шарф, ловко сдернув его у Каса с шеи и бросив на кровать. Чем еще ему помочь, Дин не знает. На этот раз рвоты даже не так много (кажется, ровно столько, чтобы испортить шапку). У Каса в желудке ничего не осталось, и во время следующего приступа из него выходит лишь тонкая струйка жидкости. Но спазмы продолжаются все равно, и скоро у Каса начинают дрожать руки, так что становится понятно, что он вот-вот рухнет лицом в лоток. И Дину приходит в голову: «Я могу держать его. Вот что я могу сделать: я могу его держать!» Он подвигается ближе и подхватывает Каса одной рукой под грудь, помогая ему стоять и приговаривая: «Я держу тебя, держу». Другой рукой он поддерживает Каса за лоб. Так, на расстоянии фута над лотком, Дин удерживает Каса, как ему кажется, очень долгое время, пока Каса мучают непрекращающиеся рвотные позывы. Из него не выходит ничего кроме редких струек воды, но приступ все не отпускает. Непонятно даже, в сознании ли он еще — кажется, что он всем весом повис на руке у Дина, и его голова лежит в ладони Дина безвольно и тяжело. Но Дин не перестает разговаривать с ним между спазмами, когда, ему кажется, Кас может услышать. Дин знает, что не говорит ничего полезного — только общие слова ободрения, — но он все равно продолжает шептать, уверенно и ласково: «Я держу тебя. Ничего, ничего. Я держу тебя. Все будет хорошо. Потерпи. Главное, дыши. Мы постираем шапку. Ничего страшного. Купим другую. Я держу тебя». Приговаривая это, Дин даже удивлен, что его совсем не отвращает рвота. Но это так. Рвота воспринимается как нечто совершенно тривиальное. Как будто мир внезапно, без предупреждения сузился до одной единственной битвы — битвы, которую Дину и Касу нужно пережить вместе. Все остальное перестало существовать — ничто больше не имеет значения. Рвота не имеет значения, шарф не имеет значения, даже шапка, на самом деле, не важна: это лишь сопутствующая потеря, о которой надо забыть, если они хотят выиграть эту битву. Единственное, что сейчас важно, — это чтобы Кас вышел из этой битвы живым. И задача Дина — его держать. Задача Дина — следить, чтобы у него билось сердце, чтобы он дышал и главное, чтобы не захлебнулся, а это значит — держать его. Как выясняется, Кастиэль довольно тяжелый и с каждой секундой становится все тяжелее. То ли Дин устает, то ли Кас все сильнее повисает на его руках, то ли и то и другое. Проходит целая минута или даже больше, а Кас все еще содрогается на руках у Дина от столь частых спазмов, что едва успевает дышать. Рука Дина у него под грудью скоро начинает ныть от усталости, но Дин твердо приказывает себе: «Держись. Ты можешь его удержать. Ты еще можешь». Краем сознания он начинает производить серию тактических выкладок на чрезвычайный случай, принимая ряд на удивление спокойных решений по таким вопросам, как: Через какое время нужно положить Каса на пол, чтобы сбегать за телефоном? Сможет ли Кас безопасно пролежать на боку несколько секунд, или есть риск, что он захлебнется рвотой? Сколько секунд уйдет на то, чтобы схватить телефон и сделать звонок? И кому звонить в первую очередь: Сэму, в клинику доктора Клайна, дежурной сестре в отделении химиотерапии, или, может быть, администратору мотеля? Или же сразу в скорую? Дин принимает решения молниеносно, взвешивая и отвергая один вариант за другим, и примерно через шесть секунд у него готов следующий план: если в ближайшие полминуты у Каса не прекратится рвота, Дин положит его на бок, подперев его голову подушкой сзади, чтобы его рот был наклонен вниз и не было риска удушья. Потом Дин рванет за телефоном и позвонит сначала в скорую, а затем в клинику доктора Клайна. Теперь взгляд Дина приклеен к часам на полу — к их секундной стрелке, отсчитывающей на циферблате тридцать секунд. Однако через пятнадцать секунд рвотные позывы начинают становиться реже. К двадцать пятой секунде они утихают до остаточных спазмов, между которыми Кас отчаянно ловит ртом воздух. Дин продолжает его держать. (Руки Дина к этому времени горят от усталости, но он ни за что их не опустит.) Наконец наступает момент, когда Касу удается сглотнуть, и поразительно, насколько это обнадеживающий звук — какое облегчение слышать этот тихий глоток и знать, что Кас хоть немного снова контролирует свое тело. Кас смачно сплевывает в лоток. Он пытается очистить рот. Потом поднимает одну руку к груди, легко мимоходом касаясь руки Дина. Когда он опускает руку обратно на пол, Дин чувствует частичное исчезновение его веса — теперь Кас в состоянии немного поддерживать себя сам. Дин помогает ему принять сидячее положение и рассматривает его лицо вблизи. Кас все еще мертвенно бледен, но его глаза открыты и дыхание наконец немного замедлилось. Он встречается взглядом с Дином. — Ты как? — спрашивает Дин дрожащим от облегчения голосом. — Ты со мной? Кас едва заметно кивает. — Воды, — шепчет он. Ближайшая бутылка оказывается в нескольких шагах, возле стула (это та бутылка, с которой Кас ковырялся ранее, когда Дин вернулся из магазина). Дин передает ее Касу, и тот теребит ее в руках, но вскоре издает тихий звук досады. Ему не удается снять пластиковую обертку вокруг крышки. Тут до Дина доходит, что именно поэтому Кас и возился с крышкой ранее. Он немедленно укоряет себя за то, что не проверил, снята ли с бутылок обертка (без сомнения, Кас снял ее с тех бутылок, которые изначально стояли на полу, но во время перестановки Дин, должно быть, заменил их на другие). Дин выхватывает неладную бутылку у Каса из рук и в приступе ярости срывает с нее крышку. Бутылка едва не взрывается у него в руках: пластиковая обертка вместе с крышкой улетают через комнату, и вода струей выстреливает на пол. Но немного в бутылке еще остается, и Дин подносит ее Касу ко рту. Кас делает лишь несколько коротких глотков (похоже, это все, что он может удержать) и вытирает рот очередной салфеткой. Салфетка краснеет, после чего Кас сплевывает еще красноту в лоток. Дин смотрит вниз и с ужасом понимает, что вся рвота в лотке окрашена кровью. — Кас… — произносит он ошарашенно. — Как я начал говорить… — шепчет Кас хрипло, — это нормально.