***
К вечеру среды они снимаются из госпиталя и перебираются в химический мотель, который Сэм снова тщательно подготовил (при помощи Сары — что интересно, она вдруг выразила желание приехать и помочь Сэму обустроить номер в свободные от работы часы в середине дня). Кас к этому времени уже пришел в себя, и огромное облегчение видеть, что он снова начинает напоминать себя прежнего: наконец начинает сидеть в кровати, разговаривать, потом понемногу ходить и даже слабо улыбаться время от времени. И, что особенно чудесно, положительно реагировать на осторожные прикосновения Дина: теперь он, как раньше, расслабляется от его прикосновений и берет его за руку при каждом удобном случае. В общем и целом, он определенно идет на поправку. Но когда они добираются до мотеля и Кас не спеша заходит в номер при поддержке Дина, который сжимает его руку выше локтя, Кас говорит своим спутникам: — Пожалуй, я должен вас предупредить, что вечером в среду и на следующий день у меня бывают… некоторые осложнения. В первую неделю, я имею в виду. Когда у меня три дня химии подряд, моя-э… — он бросает осторожный взгляд на Сару, которая взбивает подушки на кровати, — моя оборона несколько ослаблена. К счастью, тошноты уже нет, но… — Еще одна пауза. — Не знаю, этопозид ли, или цисплатин оказывает такой эффект, но… — Наконец он завершает: — Я могу прийти в немного тревожное состояние. Не волнуйтесь об этом. — В смысле… ты хуже себя контролируешь? — предполагает Дин, не вполне осознавая, что Кас имеет в виду. — Именно, — подтверждает Кас, немного расслабившись, как будто рад, что Дин все понял. Дин с Сэмом обмениваются растерянными взглядами. Вероятно, Кас просто имеет в виду, что чувствует себя особенно подавленным в первую ночь после госпиталя, после нескольких дней беспрерывной химиотерапии. Но ведь ему уже гораздо лучше, правда? Он говорит, что тошнота почти совсем прошла (хотя пока он едва ест), озноб прошел, и температура у него почти нормальная, и даже Сара подтвердила, что худшее позади. Перед уходом на свою смену Сара еще раз проверяет состояние Каса и докладывает, что с ним все в порядке. Так что, поддавшись уговорам Сэма и Каса, Дин наконец позволяет себе свалиться на матрасе в углу и немного вздремнуть. Но дремота не сильно освежает его. Вскоре Дин проваливается в мрачный, запутанный сон, в котором он и Кас оказываются в жутко тесной, маленькой палате в больнице, где вся мебель странно сжата и переплетена между собой. По какой-то непонятной причине в палате полно часов, выставленных на разное время. Во сне Кас чувствует себя неплохо: он сидит и в состоянии разговаривать, и то и дело смотрит на часы вокруг. На одних маленьких часах стрелки показывают почти полночь. На циферблате виден миниатюрный рисунок каких-то гор. Кас указывает на эти часы и говорит Дину: — Видишь вот эти? Уже вот-вот. — Но они все показывают разное время… — начинает Дин, но Кас качает головой: — Неважно. Начинается всегда в первую полночь. Дин понятия не имеет, о чем он говорит. В этот момент Кас берет его за руку. Во сне рука Каса горячая, как при лихорадке, но при этом он в полном сознании и внимательно смотрит на часы. Маленькие часы с картинкой гор показывают полночь: секундная стрелка плавно проходит цифру 12. Кас садится прямее, сжимая руку Дина. — Слушай, — говорит он, слегка поворачивая голову, как будто чего-то ждет. Дин прислушивается и вскоре различает отдаленный гул, который становится все громче и громче. Кажется, он исходит сразу со всех сторон. Это голоса. Человеческие голоса. Мужчин, женщин, взрослых, детей… всевозможные голоса. Они все набирают громкость, пока не начинает казаться, что голосов сотни, и звучат они отовсюду. Дин думает: «Они что, все в коридоре?» Но стены палаты постепенно растворяются, и вскоре больничная койка Каса оказывается посреди бескрайней степи, на горизонте которой виднеются горы — те же горы, понимает Дин, которые были изображены на циферблате часов. Отдельные голоса становятся более внятными: большинство просто что-то говорит, но есть и те, что звучат громче, слышны и отдельные крики, визг, и даже всхлипы. Похоже, будто какая-то толпа людей приближается и вот-вот появится из-за горизонта. Дин вскакивает на ноги, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, где все эти люди, когда вдруг слышит свистящий звук. Что-то проносится мимо его головы, и раздается жуткий хлюпающий удар. Дин разворачивается на звук и к своему ужасу видит, что в Каса попала стрела. Древко торчит у него прямо из груди. Кас только смотрит на него с грустью, и из раны по его животу начинает стекать струйка крови. — Началось, — говорит он Дину с пугающим спокойствием. Дин подскакивает к нему, в отчаянии хватая его за плечо, и осторожно трогает древко стрелы (он боится его шевелить, но надеется хотя бы как-то приостановить кровь). Однако рука Дина проходит прямо сквозь древко. Как будто это стрела-призрак. Но лицо Каса искажено от боли, и он бледнеет. Призрачная это стрела ли нет, ему явно больно. Слышится еще один свист, и еще, и еще, и стрелы начинают лететь в них со всех сторон. Почему-то ни одна из них не задевает Дина, но все они попадают в Каса. «НЕТ!» — восклицает Дин в ужасе, хватая его и пытаясь прикрыть собой. Каким-то образом, вопреки всему, Кас еще жив. Но он лишь закрывает глаза и опускает голову Дину на плечо, как будто все, что ему остается, это попытаться вытерпеть это. Дин просыпается в смятении, обнаружив, что прижимает к груди подушку. Сэм трясет его за плечо, шепча: «Дин! Дин! Проснись! Что-то не в порядке!» Дин вскарабкивается на ноги одним неуклюжим движением. Он по-прежнему сжимает подушку, еще не осознав до конца, что это не Кас. — Стрелы, это стрелы? — бормочет он. Сэм недоуменно смотрит на него. — Что-то с Касом, — говорит Сэм и тянет Дина к кровати. Ноги едва слушаются Дина после сна, и в голове еще туман. Пока он пытается доковылять до кровати, он запутывается ногами в своем одеяле и едва не падает, устояв только благодаря тому, что Сэм крепко поддерживает его за плечо. — Послушай его! — говорит Сэм, как только они подходят к постели. Он нежно вынимает подушку у Дина из рук и указывает на Каса. — Дин, он разговаривает во сне, с ним такое бывает? Ты когда-нибудь видел его в таком состоянии? Дин смотрит на Кастиэля, постепенно приходя в себя ото сна. Кажется, никакие призрачные стрелы Каса все же не изрешетили. Он вовсе не в больничной койке, и они не в сказочной степи у загадочных гор — они в химическом мотеле, сейчас вечер среды, и Касу должно становиться лучше. Ему было лучше всего час назад. Но теперь он лежит, свернувшись на боку, схватившись за голову и зажмурившись так, что его лицо застыло в гримасе. Кас что-то бормочет, и Дин наклоняется ближе, чтобы расслышать. — Вставай, вставай, шевелись… — шепчет Кас между тяжелыми, вымученными вздохами. — Шевелись, скорее, скорее, вставай, я не могу помочь, я не могу помочь, не останавливайся… — Крови нет. Рвоты нет, — шепчет Сэм. — Температура небольшая есть, но не такая, чтобы вызывала беспокойство. Но некоторое время назад он начал бормотать эту неразбериху, держась за голову вот так. Сначала я подумал, что это просто сон, но ему явно становится хуже. Не знаю почему. И я не могу его разбудить. Следующие несколько минут Дин и Сэм по очереди пытаются растолкать Каса, но Кас, похоже, основательно застрял в каком-то кошмаре. Сэм включает свет, и они оба с тревогой обнаруживают, что Кастиэль не переставая плачет. Не надрывными всхлипами, а с почти обессиленным спокойствием, делая глубокие, длинные вздохи, пока по его щекам и носу стекает беспрестанный поток слез. Временами он вздрагивает всем телом, как от электрошока, и Дин невольно вспоминает призрачные стрелы, вонзавшиеся в него одна за другой в зловещем сне. Шепот Каса не прекращается, хотя слова постоянно меняются. Сначала какое-то время это: «Я не могу помочь». Потом, позже: «Тебе нужно вниз по лестнице. Знаю, что там огонь. Но так нужно. Это твой единственный шанс». (Дин с Сэмом обмениваются недоуменными взглядами.) Потом, после недолгой паузы, следует череда: «Спрячься в шкафу. Давай, давай, прячься». Затем долгое бормотание: «Прости меня, прости, прости…» Наконец Кас возвращается к тому, с чего начал: «Вставай, давай, шевелись, не останавливайся…» — Видимо… какая-то… череда кошмаров? — предполагает Сэм. — Похоже, в одном из них он в огне? А в другом вроде бы с кем-то в шкафу? Дин стоит, в напряжении сжав кулаки и даже переминаясь с ноги на ногу, готовый к действию. Он машинально настраивается на какую-то борьбу, но совершенно не понимает, что делать. Он был готов к тошноте, был готов к температуре и ознобу, и даже к кровотечению, но это? Что делать-то вообще? Кому звонить? Наконец наступает краткая пауза: бормотание Каса замедляется и затихает. — Кас? — зовет Дин, наклоняясь к нему и снова тряся его за плечо. В конце концов веки Каса поднимаются. — Господи Иисусе! — выпаливает Дин облегченно. — Его здесь нет, — шепчет Кас, мутно глядя на Дина. — Он их не услышит. Сегодня только я. Всегда только я. И я не могу им помочь, Дин… Я ничего не могу сделать… — Это просто сон, — говорит ему Дин, опускаясь на колени у кровати на уровень его глаз. Дин обнимает ладонью его лицо, нежно гладя по щеке большим пальцем. — Ты с нами? Все в порядке. Все хорошо. Взгляд Каса медленно фокусируется на Дине. — Не сон… — говорит он. — Прости… Так будет весь четверг. — Сейчас среда, — сообщает Дин. — В Старом Свете четверг, — шепчет Кас, снова закрывая глаза. Дин и Сэм переглядываются. «Четверг?» — спрашивает Сэм одними губами. И в памяти Дина что-то шевелится. — Четверг в Уральских горах… уже какое-то время… — говорит Кас почти сквозь сон. Его глаза по-прежнему закрыты, но лоб наморщен, как будто он что-то оценивает. — И в Новой Шотландии теперь уже четверг… — добавляет он. — В Перу четверг. — Он умолкает, и сердце Дина стискивает холодный страх, когда он понимает, что Кас, похоже, прислушивается к чему-то, прямо как в том сне. Дин вспоминает часы из сна — временные зоны? Эти странные горы на часах — это были Уральские горы? Был ли этот сон… сном Каса? Мог ли Дин как-то попасть в его сон? В какой-то его сон про время? Про то, как среда переходит в четверг… Тут Каса сотрясает новый спазм, он морщится, опять зажмурившись, и снова хватается руками за голову, впиваясь пальцами в ткань шапки, как будто у него от боли разламывается голова. — Нет, нет, нет… — шепчет он про себя. — Прости… И в этот момент Дин вспоминает, что Кас не в первый раз хватается за голову подобным образом. Кас делал так и раньше несколько раз — всякий раз, когда на него обрушивался шквал ангельской коммуникации. Всякий раз, когда активизируется «ангельское радио» и множество ангелов говорят одновременно. И пару раз такое случалось при каком-то внезапном всплеске райской энергии. — Кас, это ангельское радио? — спрашивает Дин прямо. — Ты что-то слышишь? Кас кивает, не открывая глаз. Потом шипит про себя: «Я теряю ее…» — и начинает говорить на каком-то неизвестном Дину языке. На ангельский не похоже. В его тоне слышна срочность и тревога, потом Кас делает длинный вдох и задерживает дыхание. Его пальцы сжимаются на голове и сухожилия на руках выступают так отчетливо, что Дин начинает волноваться, как бы он не навредил себе — не потянул связки и не поранил кожу головы, — настолько сильно он стиснул голову. Дин уже подумывает попытаться оторвать его руки от головы, когда напряжение вдруг отпускает Каса и он обмякает в постели с обессиленным вздохом. Он весь покрыт потом и тяжело дышит, как будто бежал в гору. У него даже кровь пошла носом. Кас снова приоткрывает глаза, и в них сияют слезы. — Она умерла, — сообщает он Дину. Он рассеянно вытирает нос, кажется, даже не осознавая, что из него идет кровь, так что его руки и подушка оказываются вымазаны в крови. Он по-прежнему дышит тяжело, с рваными всхлипами. — Я не мог помочь ей, Дин, — говорит он в искреннем отчаянии. — Я не мог помочь ей… — Кому? — не понимает Дин. Сэм бросает ему полотенце для рук, и Дин прижимает его к носу Каса. Кас едва замечает полотенце, бормоча сквозь него: — Девочке, которая молилась мне. Сэм и Дин снова потрясенно переглядываются. И тут Дин догадывается. — Ангел четверга, — шепчет он Сэму, и у того расширяются глаза. Они уже давно знали, что в легендах это упоминается как одна из ангельских черт Кастиэля. В самых старинных сказаниях его имя часто ассоциируется с четвергом. Но никогда не было ясно, что именно означает «ангел четверга» и означает ли вообще хоть что-то. Дину даже немного стыдно за то, что он об этом почти позабыл. До сего момента. Дыхание Каса выравнивается. Сэм приносит лед, чтобы приложить к его носу. Кровотечение наконец останавливается, и Кас начинает говорить. — Кажется, она была где-то… в Казахстане? — бормочет он. — Бедная. Пастушка… семья пастухов… овец. Ее что-то… сбило. Грузовик? Я не видел… она была в бреду. Лежала в канаве. Ползла. Так мучилась от боли. Никто не знал, никто ее не нашел, она умирала… Она знала мое имя с детства, от бабушки. — Кас на время убирает лед от носа, чтобы взглянуть на Дина, и говорит ломающимся голосом: — Она была в отчаянии, Дин. В таком отчаянии, что вспомнила про меня… но я не мог помочь… Сэм вклинивается с вопросом: — Кас, ты слышишь молитвы? Кас медленно поднимает глаза на Сэма и кивает. — В некоторых деревнях, в некоторых семьях… еще знают мое имя, — шепчет он. Потом делает длинный вздох. Кажется, он наконец замечает, что у него шла кровь, но только смотрит на окровавленное полотенце и пакет со льдом отстраненно, как будто кровь не представляет большого интереса. Сэм передает ему пару чистых влажных тряпок, и Кас вытирает одной из них лицо, потом протирает другой голову, сняв для этого шапку. Он несколько раз трет тряпкой по оголенной коже, как будто пытается отмыть голову целиком — стереть не только пот и кровь, но и молитвы. Он протирает лоб и глаза, и оставляет руку поверх лица, на время прикрыв глаза локтем, словно инстинктивно пытается спрятаться за этим слабым барьером. Дин и Сэм ждут, не зная, что сказать. Наконец Кас опускает руку и продолжает, немного более уверенным голосом: — В определенных кругах еще знают имена всех старых ангелов… кто с каким днем ассоциируется. И по четвергам это… нескончаемый поток. Всевозможные молитвы. Но раньше так плохо не было… — Пока он объясняет, он продолжает вздрагивать каждые несколько секунд, и на его лице при этом мелькает болезненное и тревожное выражение. Это похоже на нервный тик, но теперь Дин начинает подозревать, что это молитвы бомбардируют Каса непрерывно, прямо пока он говорит, поражая его со всех сторон, словно град из мелких пуль. «Стрелы, — думает Дин. — Готов поспорить, сначала ему снился обыкновенный сон о том, что он в госпитале. А потом начались молитвы. И почему-то он затянул меня в свой сон, как раз когда сон изменился. Как раз когда до его сознания стали долетать молитвы. Как будто он искал моей помощи? И каким-то образом затянул меня внутрь?» Дин поднимается с колен и садится на край кровати, найдя местечко у ног Каса. Он неуверенно предлагает Касу руку — тот крепко хватается за ее, но его вздрагивания не прекращаются. — Ты весь прямо… дергаешься, — замечает Сэм тихо. — Это от молитв? Ты слышишь их прямо сейчас? Кас кивает, снова вздрогнув. — По большей части это просто… мелочи, — говорит он. — Люди просят… благословения, удачи… пытаются обрести надежду. По большей части рутина… — Он на мгновение закрывает глаза и бормочет — по всей видимости, в ответ на какую-то отдаленную молитву, которую только что услышал: — Прости, я даже не знаю, что такое пенальти… — Сэм удивленно фыркает, и через несколько секунд Кас продолжает: — По большей части мелочи. Но некоторые… некоторые отчаянные. Всегда есть такие, каждый четверг. Обычно всего несколько десятков, но, Дин, Сэм, вы не представляете, это так… так ужасно слышать и быть не в состоянии помочь. Это так… — На этих словах он даже содрогается. — Теперь они гораздо отчетливее, чем раньше, — заключает он. Следует небольшая пауза — может быть, просто случайная передышка между беспорядочно прибывающими молитвами. Сэм молча предлагает Касу воды, поднеся ему бутылку с трубочкой, и Кас жадно пьет через трубочку. Другой рукой он не отпускает руку Дина. Он кивает в благодарность, отдает бутылку обратно Сэму и поясняет: — Когда я был ангелом, я мог их игнорировать по желанию. Приглушать. Или даже заглушать совсем. Отключать, по сути. Дину сразу вспоминается несколько раз, когда Кас не отвечал на его молитвы. Был ли Кас в те моменты просто слишком перегружен? Пришлось ли ему все «отключить»? И затем Дин понимает, что в те разы, когда Кас отвечал на его молитвы, Касу, вероятно, приходилось отфильтровывать их среди тысяч других, чтобы даже просто услышать Дина. Особенно если это было в четверг… Посылал ли Дин ему молитвы по четвергам? Дин даже не может вспомнить. Начинает казаться невероятным, что Кас вообще слышал хоть какие-то из молитв Дина, не говоря уже о том, чтобы отвечать на них. Кас медленно произносит: — Потом, когда я лишился благодати, все затихло. Я думал, что вообще больше не могу получать молитв. — На его губах мелькает горестная улыбка. — Я даже скучал по этой способности… В этот момент до него, кажется, долетает еще несколько молитв, но, видимо, незначительных (Дин уже окрестил их про себя «футбольными» молитвами), так как Кас только снова вздрагивает, на секунду закрыв глаза. Когда он открывает глаза опять, он продолжает: — От двух дополнительных лекарств на этой неделе, этопозида и цисплатина… от какого-то из них — или, может быть, от комбинации — я начинаю слышать молитвы снова. Не знаю почему или как, но обычно я получаю эти лекарства вплоть до среды, и потом весь четверг молитвы приходят в полную громкость. Даже громче, чем когда у меня была благодать. И я теперь вообще не могу их заглушить. — Он медленно вздыхает. — По большей части они просто… отвлекают. Но некоторые такие мощные, когда людям действительно нужна помощь… А я не могу помочь… — Ладно, — говорит Дин, мягко сжимая его руку. — Понятно. Так это длится двадцать четыре часа? Типа, пока четверг где-то в Вифлееме? Кас качает головой. — Пока четверг хоть где-то, — объясняет он. — Пока человек думает, что в этот момент четверг, где бы он ни был. И эти люди на удивление… широко разбросаны по Земле. В основном я слышу с Урала и Кавказа, и с Ближнего Востока. Еще почему-то немного из Испании… и из одной деревни в Шотландии. Потом, есть еще семья в Канаде, которая иногда подает голос. Понятия не имею, откуда они обо мне узнали, но эта семья рыбаков с острова Кейп-Бретон обращается ко мне вот уже два века. И еще кое-где по миру разбросаны каббалисты и язычники — эти вообще откопали имена всех известных ангелов, — и их становится все больше… — В его тоне при этом слышна досада, как будто последнее, что ему нужно, это чтобы к общему гаму присоединялись еще и каббалисты с язычниками. Он добавляет: — И есть еще пара деревень в Андах, которые каким-то образом сохранили мое имя с самых времен того инцидента с морскими свинками. Они обычно вступают последними. Кас говорит полноценными предложениями уже несколько минут, но теперь внезапно умолкает и снова напрягается, зажмурившись и сморщившись от боли. Одновременно с этим он хватается рукой за голову, вцепляясь в кожу головы с такой силой, что у него белеют пальцы. Другой рукой он стискивает руку Дина так крепко, что Дин вздрагивает. И Кас снова начинает бормотать. Дин и Сэм оба пытаются задать ему еще несколько вопросов, но Кас, кажется, больше не слышит их. Становится ясно, что его настигла свежая «отчаянная» молитва. И похоже, она от кого-то из тех, кто уже обращался к нему ранее, от человека в огне — становится ясно, что человек оказался пойман в горящем здании и не успел вовремя сбежать по лестнице, так что теперь пламя добралось до его комнаты и он снова начал в отчаянии молиться о помощи. Кас умоляет человека прыгнуть из окна. Но Дин с Сэмом так и не узнают, чем все заканчивается, так как эту молитву скоро заглушает паническая мольба матери, которая в исступленном отчаянии смотрит, как ее больной ребенок испускает последний вздох в холодной хатке в каком-то безымянном горном селе. В ее коптящей маленькой печке закончились дрова, и нечем обогреть дом; мать прижимает ребенка к груди, пытаясь обернуть его в какие-то тряпки, и молит Кастиэля о помощи. По сбивчивому шепоту Каса Дин понимает, что она пытается торговаться, предлагая все, что у нее есть, даже свою душу. (Дину даже хочется вмешаться с советом обратиться к демону перекрестка, хоть это в целом и плохая идея. Сэм спрашивает Каса, где женщина находится, но Кас не может определить ее точного местонахождения. «В районе Аральского моря?» — может предположить он только.) Слышать об отчаянных мольбах матери ужасно, даже из вторых уст. Дин ловит себя на том, что стиснул зубы, и Сэм беспокойно ходит туда-сюда у постели, взявшись за голову. Кас может только шептать: «Мне жаль, мне жаль…» На этот раз никакого ангельского пера у них нет, никакого чудесного исцеления не происходит. Касу так и приходится выслушать горе этой женщины, когда ее ребенок умирает. Ему не выпадает и минуты передышки: сразу после этого приходят несколько новых молитв подряд. Сначала от пожилой женщины, заблудившейся в метель (похоже, ее Кас тоже уже слышал раньше — это ей он велел «не останавливаться»). Потом появляется новая молитва от мужчины на черноморском побережье, который собирается покончить с собой (и, кажется, просит Каса «подать ему знак»). И, наверное, самая жуткая, — от девушки где-то на Балканах, которую насилуют прямо в этот момент. У Дина с Сэмом от ужаса открываются рты, когда они понимают, что Кас слышит от этой девушки. Похоже, она молится Касу про себя, пытаясь таким образом отвлечься от реальности — она не ожидает спасения, только надеется пережить это испытание. Кас очевидно пытается как-то успокоить каждого, помочь советом, но непонятно, слышат ли его эти люди. По всей видимости, нет: не похоже, чтобы у кого-то из них ситуация хоть как-то улучшалась. Сэм размышляет вслух, можно ли как-то связаться с зарубежными чрезвычайными службами и начинает просматривать иностранные сайты, бормоча: «На Балканах есть какая-нибудь служба спасения?» Но события разворачиваются слишком стремительно. Ребенок у женщины в горах умер, пожилая женщина в снежной буре, похоже, теряет рассудок, и мужчина на черноморском побережье внезапно умолкает. По крайней мере, девушка выживает. Кас сообщает, что ее насильник ушел и девушка, поднявшись, оцепенело бредет домой. — Она благодарит меня! — стонет Кас, снова хватаясь за голову. — Я же ничего не сделал… Я ничего не сделал! У него опять идет носом кровь, на этот раз сильнее. Некоторое время братья суетятся вокруг него — прикладывают еще полотенца и лед, пока кровотечение не унимается, — после чего Сэм отводит Дина в сторонку. — Мы никого из этих людей не сможем найти вовремя, чтобы помочь, — шепчет Сэм. — Это нереально сделать, сидя тут, в Денвере, когда мы даже не знаем, в каких они странах. И, Дин, это его вконец истощит. Он не может себе позволить такую потерю крови, особенно когда уровень тромбоцитов у него и так ниже плинтуса из-за химии. Для пациента во время химиотерапии вообще любое кровотечение опасно. — Не может же быть, чтобы это случалось каждый месяц? — не верит Дин. — Каждую первую неделю? Сэм пожимает плечами. — Кто знает. Не упомянуть о подобном — это вполне в его духе. Они оба какое-то время наблюдают за Касом: кажется, у него снова наступило затишье между очередями молитв. Он опять накрывает глаза локтем, другой рукой прижимая к носу свежий пакет со льдом и стараясь отдышаться. Сэм шепчет: — Может быть, несколько месяцев назад у него и хватало выносливости такое переносить. Но теперь у него уже не тот запас сил. — Не говоря уже о запасе крови, — замечает Дин, волнуясь все сильнее. — Да. Надо придумать, как это прекратить. И тут Дину в голову приходит решение. — Надо забить канал, по которому он получает молитвы, — говорит он. Потом поворачивается к Сэму и поясняет: — Давай оба начнем ему молиться. Мы будем громче. То есть надеюсь, мы будем громче. Мы же ближе и знаем его лично. Помочь тем, кто к нему обращается, мы не можем, так давай попробуем хотя бы прикрыть его. — Конечно, конечно! — шепчет Сэм, просветлев. — Будем посылать ему свои молитвы — о том, чтобы он… не переживал, да? — Давай велим ему спать. Отдыхать. Поправляться. Они опробуют этот план. Дин возвращается на свое место на краю кровати и бережно берет Каса за руку (Кас снова вцепляется в его руку, хотя на этот раз Дин с тревогой отмечает, что его хватка кажется слабее). Сэм пододвигает один из шатких стульев ближе к постели, подпирает подбородок кулаками, упершись локтями в колени, и следит за лицом Каса. Дин смотрит на время на телефоне — еще едва за полночь. Четверг по местному времени. Дину думается, что на Ближнем Востоке четверг уже довольно давно. Не ясно, слышит ли Кас молитвы уже давно — может быть, даже во сне, — или же он становится восприимчив к ним, когда лекарства достигают определенной концентрации в его крови. Как бы там ни было, он определенно слышит молитвы сейчас. И здесь, в Денвере, четверг только начался. Им предстоит длинный день. Дин закрывает глаза, пытаясь внутренне настроиться на молитву и войти в нужное медитативное состояние. Он настолько взволнован всей этой необычной ситуацией, что получается у него не сразу. — Кастиэль, Кастиэль, Кастиэль, — шепчет он тихо, пытаясь посылать слова не только голосом, но и мысленно, по эфемерному каналу молитв. Наконец он чувствует, что молитва началась. — Кастиэль. Ангел четверга, так? Ну так здесь сейчас четверг. Так что, Ангел четверга, слушай теперь меня. — Он чувствует, как дергается рука Каса, и, открыв глаза, обнаруживает, что Кас смотрит на него, удивленно моргая. Дин улыбается ему, но от этого едва не теряет нить молитвы. Поэтому он снова закрывает глаза, пытаясь думать в сторону Каса, борясь с порывом пуститься в обычную речь и вместо этого стараясь поддерживать молитву мысленно. «Ты должен отдыхать, — думает Дин. — Тебе нужно только отдыхать. Спать. И поправляться. Не волнуйся ни о чем. Не волнуйся ни о ком — не волнуйся об этих людях. Знаю, это все грустно, это ужасно, но они слишком далеко, и мы не сможем даже найти их. Всем не поможешь… отключись от этого. Просто отдыхай, ангел… Не переживай… Я здесь, рядом. Я присмотрю за тобой». Дин и сам вдруг с удивлением понимает, что предлагает «присмотреть» за Касом, прямо как Кастиэль раньше, бывало, предлагал «присмотреть» за Дином. Может быть, именно это у ангелов и означает присматривать друг за другом? «Просто засыпай. Все хорошо». Кажется, это помогает. Дин чувствует, как рука Каса расслабляется, и, рискнув снова приоткрыть глаза, видит, что его веки опустились. И, что лучше всего, его дерганье прекратилось. Кас делает длинный, медленный выдох, потом еще один; его плечи расслабляются и пальцы постепенно разжимаются, пока его рука не обмякает в руке Дина. Наконец кажется, что он погрузился в спокойный сон. — Никаких больше кошмаров, Кас, — шепчет ему Дин. — Никаких молитв. Только хорошие сны. Просто отдыхай. Они умудряются не прерывать молитву на протяжении примерно получаса, пока Кас спит. Но потом в какой-то момент на стоянке за окном выстреливает выхлоп автомобиля, и Сэм и Дин оба на секунду отвлекаются, одновременно потеряв концентрацию. Кас просыпается, вздрогнув, и тут же снова хватается за голову: поток новых молитв настигает его моментально, как будто они накопились в очереди ожидания. Теперь появился молодой человек где-то у Каспийского моря, попавший в аварию и в панике посылающий молитвы из разбитой машины; восьмилетняя девочка в Андах (это первая молитва из Южной Америки, отмечает Дин), которая ведет свою больную мать по длинной горной дороге в местную клинику в предрассветные утренние часы. Девочка несет на руках свою маленькую сестру, они идут уже много миль, она устала и спотыкается, но все подгоняет мать вперед, к помощи. Потом внезапно приходит отчаянная молитва от жертвы ливневого паводка в Болгарии, который обращается к Касу, беспомощно уцепившись за дерево в надежде, что наводнение сойдет. Кас снова плачет. (И у него снова кровоточит нос. Возле его головы теперь лежит готовая стопка влажных полотенец.) Кажется, что каждая молитва впивается ему прямо в сердце. Метафора со стрелами из сна оказывается очень точной: какой бы непробиваемой броней Кас ни обладал, когда был ангелом, теперь ее нет: каждая безысходная молитва пронзает его до костей. Дин уже начал свою молитву снова, но ему немного тяжело сосредоточиться, когда Кас рядом шепчет эти жуткие подробности. В конце концов Дину приходится прибегнуть к колыбельной — по большей части, чтобы успокоиться самому. Колыбельные — это, конечно, детское и уж слишком слащавое средство, но Дин больше ничего не может придумать, и размеренные рифмы старых детских песен наконец помогают ему войти в нужное умиротворенное состояние. И направить это умиротворение на Каса. Он уже по третьему кругу бормочет «Баю-бай, ангел», когда Сэм шепчет ему в ухо: — Продолжай молиться. Я зову кавалерию. Дин приоткрывает один глаз: Сэм отходит в дальний угол комнаты, выуживая из кармана телефон. Потом Дин слышит, как он тихо говорит: — Эй, Клэр? У тебя есть минутка? Прости, я знаю, что поздно, но нам нужна твоя помощь. Знаю, ты планировала приехать в Канзас только завтра, но слушай, оказывается, ты можешь помочь кое-чем и прямо сейчас, прямо из дома. И Джоди там с тобой? Джоди и Клэр присоединяются немедленно (и даже Алекс, которая никогда не видела Кастиэля, хочет помочь). Сэм организует молитву посменно. Джоди и Клэр берут на себя первую смену и даже обсуждают с Сэмом, получится ли молиться продуктивно во время езды. Похоже, они все планируют выехать по направлению к бункеру как можно скорее, надеясь, что территориальная близость к Кастиэлю усилит эффект от молитвы. Джоди и Клэр начинают прямо сразу и, хотя они пока на расстоянии двух штатов и стараются перебить трех мощных конкурентов — жертв каспийской автокатастрофы и болгарского наводнения и перуанскую девочку, — кажется, их молитва все равно помогает. Все же Джоди и Клэр находятся ближе, чем все эти остальные люди. И может быть, то, что они знают Каса лично, придает их молитвам дополнительную силу? Дин не знает точно, но как бы там ни было, это работает: Кас снова расслабляется, и Дину с Сэмом выпадает минутка, чтобы спланировать дальнейшие действия. — Все равно мало людей, — говорит Дин. — Они скоро выдохнутся. Сложно поддерживать такую концентрацию долго, особенно если они в дороге. А нам придется продолжать всю ночь и большую часть завтрашнего дня. Сэм снова смотрит на телефон в раздумье. — Может быть… — говорит он нерешительно. — Может быть, Шэрон захочет помочь? Или Эмили. — Они не знают, что он ангел, — замечает Дин. — Он же сказал им, что нет. Сэм смотрит на него скептически. — Ну да, конечно. Кас явился в палату к Эмили, положил ей на горло перо, и на глазах у Шэрон ее дочка чудесным образом ожила, мгновенно оправившись от рака в терминальной стадии, да еще и говорила перед этим о том, что видела крылья Каса. Безусловно Шэрон подумает: «Ну конечно он не ангел, раз сам так сказал». Дину приходится признать, что Сэм прав, и Сэм начинает перебирать контакты в телефоне. — Может быть, Сара знает, как с ними связаться… — шепчет Сэм. — Конечно, ей наверняка не положено разглашать контактную информацию… — Однозначно не положено, — соглашается Дин. — Настолько не положено, что это федеральное преступление. — Но дело в том, Дин, что когда я принес ей кофе в тот раз, мы разговорились… — Вот как… Сэм смотрит на брата сердито. — Не сейчас, Дин. В любом случае, это была лишь краткая беседа. И во время этой краткой беседы она вдруг ни с того ни с сего рассказывает мне, как все сотрудники больницы были поражены состоянием Эмили. Оказывается, она приходила для повторного обследования, и у нее больше вообще не обнаружили рак. Полная ремиссия. Все были в изумлении. И они в курсе, что случилось это во время визита Каса. И оказывается, Эмили уже всем в клинике рассказала про крылья Каса. Конечно, они подумали, что это просто какая-то детская выдумка, но… Сара — не дура. То есть она, конечно, не знает, что он ангел, не буквально, но она уже отметила, что в чем-то он… «определенно необычен» — так она выразилась. — Сэм медлит, потом добавляет: — Она сказала, что его случай всегда был немного странным: антиэметики на него не действуют, и прогрессирует болезнь необычно, гистология какая-то странная. — (Дин понятия не имеет, что означает «странная гистология» и уверен, что и Сэму неизвестно, но все равно знающе кивает.) Сэм продолжает: — И видишь ли, в чем дело: Сара завела об этом разговор сама. Она ни о чем прямо не спрашивала, но очень похоже было, что она дает мне удобную возможность что-нибудь сказать. — Сэм взвешивает телефон в руке с таким выражением лица, будто только что сам себя убедил и принял решение. — Попытка не пытка, — заключает он. — Хуже не будет, верно? И она дала мне свой личный номер. — Дин пропускает очевидную возможность пошутить о том, что Сэм и Сара обменялись телефонами; Сэм прав: сейчас не время для подобных шуток. Дин все же немного сомневается. Какой бы приятной ни была Сара, обычно они избегают втягивать новых людей в свой ближний круг без абсолютной необходимости. Но становится ясно, что сегодня как раз момент «абсолютной необходимости». (Не говоря уже о том, что Сара кажется вполне адекватной. И дала-таки Сэму свой телефон.) В конце концов Дин кивает. — Если мы организуем ему еще хотя бы пару молитв на ночь, это может существенно помочь. Давай. Сэм выходит с телефоном на парковку, пока Дин дежурит у постели Каса, меняя окровавленные полотенца на свежие и пытаясь понять — главным образом по частоте его вздрагиваний (теперь они стали очень редкими), — работает ли еще комбинация молитв от Джоди и Клэр. Через несколько минут Сэм возвращается и шепчет: — Оказывается, Шэрон и сама пыталась связаться с Касом! Она уже дала Саре разрешение на то, чтобы нас состыковать! Так что я позвонил Шэрон — не стал вдаваться в подробности, только сказал, что Касу сегодня и завтра очень нужны благоприятные молитвы — молитвы, велящие ему отдыхать и поправляться, — как можно больше, весь четверг. И она сразу ответила: «Я все поняла, можете не объяснять, мы начнем вдвоем, и я, и Эм». И… — Сэм мнется, и на его лицо закрадывается неуверенная улыбка. — И представь себе, Сара сказала, что тоже попробует помолиться! Я даже не был уверен, стоит ли ей говорить, но потом подумал — да ладно, от дополнительного человека хуже не будет, поэтому предложил ей: «Эй, если хочешь послать Касу несколько молитв, это было бы очень здорово, особенно завтра», и угадай, что она ответила? Она говорит: «Кстати, я на днях погуглила имя Кастиэль и оказалось, что есть ангел с таким именем — считается ангелом четверга». И я такой: «Да ладно, правда?!» И она такая: «Да, правда, Сэм». И я такой: «Надо же, вот это совпадение… Ну, в общем, ты не против ему помолиться?» И она говорит: «Конечно...»***
— Я так благодарен вам всем, — все повторяет Кас за ужином в пятницу. После изнурительного переезда из Денвера в четверг, во время которого Кас свернулся на заднем сиденье, задремав под убаюкивающие молитвы от всех остальных, они наконец добрались до бункера поздним вечером. Где их встретили Джоди, Клэр и Алекс, уже ожидающие их прибытия с домашним ужином на плите, холодильником, забитым едой, и приготовленными для всех свежими постелями. Когда Дин, Сэм и Кас подъехали, Алекс и Клэр все еще молились посменно. Джоди организовала «молельный отряд» с военной эффективностью и даже завербовала нового члена: шерифа Донну, которая присоединилась к ним из своего дома в Миннесоте. Кас почти сразу свалился в кровать, но сегодня, в пятницу, он наконец снова на ногах. Остатки последних двух препаратов вышли из его организма, и его причудливый ангельский радиоприемник вновь отключился. И кроме того, конечно, четверг наконец везде закончился. Молитвы прекратились — во всяком случае, до следующего месяца. Кас даже снова начал есть. Дин сидит рядом с ним за ужином, испытывая почти головокружительное облегчение при виде того, как Кас медленно, но верно подъедает с небольшой тарелочки вкусный ужин Джоди: жареную курицу с розмарином, картофельным пюре и идеально сваренным горохом со щепоткой перца. После этого Кас берет себе маленький кусочек тыквенного пирога, который когда-то успели испечь Клэр и Алекс, и, хотя это очень маленький кусочек, Кас его ест, ложечка за ложечкой. Как ни удивительно, Дину самому даже не особенно хочется пирога (что для него совершенно из ряда вон) — такое удовольствие он получает просто наблюдая, как ест Кас. Дин чувствует себя буквально на седьмом небе. Отчасти это просто от облегчения: кризис в связи с атакой молитв в четверг оказался совершенно неожиданным и ровно в то время, когда они все уже были измучены. К тому же их с Сэмом немного потрясло открытие, что, хотя Кастиэль в последнее время казался таким смертным и страдал так прискорбно по-земному, по-человечески от самого что ни на есть мирского, физического лечения химиотерапией, у него тем не менее остались некоторые ангельские особенности. И в каких-то аспектах химия действительно влияет на него иначе. На самом деле, это напоминание о его уникальности явилось настоящим шоком — они совершенно этого не ожидали. Но они приспособились. Они нашли решение и смогли помочь ему преодолеть даже этот причудливый исключительно ангельский побочный эффект. И почему-то это дарит Дину надежду. Если у Каса еще остались следы его ангельской сущности… и если они могут успешно отражать даже такие непредвиденные удары… то, может быть, еще не все потеряно? Может быть, они еще могут кое-что попробовать? У Дина пока нет никакого конкретного плана, но, по крайней мере, чувствует он себя немного лучше. Как будто в его сердце снова разгорается настырная искорка надежды. И об одном можно сказать с уверенностью: адская первая неделя наконец-то преодолена. Конечно, на горизонте уже маячит вторая неделя (в понедельник все начнется снова, но теперь это хотя бы всего один день химии). Однако даже пара дней отдыха кажется невероятным подарком. Дин откидывается на стуле с пивом в руке, стараясь впитать каждую секунду этого относительного спокойствия. Он ловит себя на том, что нежно потирает Каса по спине другой рукой, время от времени захватывая и его шею. Дин даже не заметил, как начал это делать. Он в нерешительности замирает с рукой у Каса на спине. Все здесь. Всем все видно. Не только Сэму, но и Джоди, и Алекс, и Клэр. Но потом Дин думает: «Ой, да боже мой! Жизнь слишком коротка. Какая разница…» И оставляет руку ровно там, где она была — у Каса между лопаток. Потом поднимает ее выше и гладит Каса под затылком. Кас в свою очередь улыбается ему и — совсем открыто и очевидно, прямо на виду у всех — кладет руку Дину на колено. И никто, кажется, вообще не удивлен. Может быть, Клэр бросает на Джоди мимолетный взгляд, в котором читается «Видишь, я говорила» (и получает в ответ совершенно не удивленный взгляд Джоди: «Как будто я сама не догадалась»). Алекс даже бровью не поводит. Дин слегка расслабляется и начинает водить рукой по более широкому кругу на спине Каса, с немного большей свободой. Сначала казалось, что присутствие стольких людей может немного… стеснять их, или даже докучать им. Все же компания необычно большая. Но вместо этого вышло очень хорошо. По правде говоря, помощь им была очень нужна. (И то, что бункер такой просторный, тоже не мешает: тут еще так много неиспользованных спален и пустых кроватей, что размещение трех дополнительных людей вообще едва ли сказывается.) И они — семья. Они все теперь семья, даже Алекс. Кас пустился в еще один круг благодарностей, и Джоди наконец подает голос. — Мы так рады, что смогли помочь! — говорит она. — Сэм, я бы тебе не простила, если бы ты нам не позвонил. Как только Клэр объяснила, в чем дело, мы превратились в настоящие молельные машины! Клэр кивает, добавляя: — Да, молились без передышки. Даже Алекс. Хотя ее пришлось немного подучить. — У вампиров не очень-то принято молиться, — ворчит Алекс, глядя в тарелку. — Я никогда этого раньше не делала. — Зато я делала, — говорит Клэр. — Когда была ребенком, бывало, молилась часами. Дин чувствует, как плечи Каса напрягаются под его рукой, и Кас бросает на Клэр тревожный и печальный взгляд. Он глубоко вздыхает, и Дин ощущает отчетливое перемещение тепла вокруг своей руки — как будто крылья Каса по обе стороны от нее немного опали. Дин уверен, что Кас сейчас пустится в длинное и проникновенное извинение. Но Клэр лишь награждает его легкой улыбкой и говорит, предвосхищая его слова: — Я только хотела сказать, что хорошо в этом поднаторела. Научилась мысленно входить в это особое состояние для молитвы. И могу продолжать сколь угодно долго. Кас немного расслабляется. — Действительно, можешь, — подтверждает он. — Впечатляющая концентрация. — Клэр на это даже улыбается, как будто получила настоящий комплимент. Кас продолжает: — Я был так тронут, когда понял, что ты делаешь… — он обводит взглядом всех собравшихся за столом, — что вы все делаете. Ваши молитвы — они очень помогли. Даже описать не могу, какое огромное облегчение это было — получить такую передышку. Клэр говорит: — Я никогда даже не задумывалась о том, скольких людей, ты, должно быть, слышишь. Кас кивает. — Даже для малоизвестного ангела вроде меня их все равно довольно много. И, к сожалению, их слишком много, чтобы им помочь. Даже в старые времена, когда мы спускались на Землю гораздо чаще, я обычно не мог ответить даже малой доле тех, кто в этом нуждался. — С глубоким вздохом он добавляет: — Мне так жаль, что я ничего не смог сделать для всех этих бедных людей прошлой ночью. Я все думаю о них… — Он на мгновение умолкает, и Дин чувствует новый сдвиг тепла вокруг своей руки — на этот раз вроде уплотнения, как будто поврежденные крылья Каса складываются. — Это несправедливо: раз ты не можешь больше помочь, ты не должен и слышать молитвы, — говорит Клэр. — Дин рассказал нам о некоторых историях, которые до тебя долетали. Ужас, — она содрогается. — То есть когда я молилась тебе, у меня тоже, конечно, были проблемы, но я хотя бы не умирала буквально, не была заперта в полыхающем доме или… — Она качает головой. — Мои проблемы, должно быть, казались такой мелочью, — заканчивает она. Лицо у нее задумчивое. — Я хотел ответить тебе, Клэр, правда хотел, — говорит Кастиэль. — И много раз я пытался, но… если честно, апокалипсис имеет тенденцию совершенно смешивать планы. — На это Клэр даже усмехается. Но ее смех прекращается, когда Кас говорит с явным сожалением: — А теперь я не могу сделать ничего полезного. Без возможности пользоваться крыльями… — По руке Дина снова скользит тепло, как будто крылья опять поникают. Кас медлит, потом наконец говорит: — Но даже если бы я еще мог летать, у меня все равно нет благодати. Я действительно больше не ангел. Я даже не мог понять, где все эти люди были. Я ничего не мог… Я теперь никому не в состоянии помочь. — Ты помог Эмили, — напоминает Дин. — Не забывай об этом. Это огромное дело. Кас смотрит на него. — Одна звезда за раз, помнишь? — добавляет Клэр. Кас медленно ей кивает. Сэм говорит: — Нельзя всегда спасать весь мир, Кас. Мы все знаем, что ужасные вещи происходят ежедневно и повсеместно. Аварии, нападения, пожары — каждый день в году. В каждом городе мира. Нам, всем остальным, просто повезло в том, что мы об этом не слышим. Слышать, как это происходит в реальном времени, должно быть, невыносимо, но нельзя винить в этом себя. Кас кивает. — На самом деле за тысячелетия к этому даже привыкаешь. Но это всегда нелегко — слышать чужие страдания. Даже тех, кто выжил, как эта девушка… — Он умолкает на время, глядя в свою тарелку, и когда наконец продолжает, на лице у него написано беспокойство. — Было куда проще, когда вас, людей, было всего несколько сотен тысяч. В какой-то момент ваша популяция насчитывала всего какую-то пару тысяч — вы об этом знаете? И ангелов было больше. — Более приемлемое соотношение молитв к ангелам? — спрашивает Джоди. — Именно, — подтверждает Кас, кивая. — Гораздо меньше молитв на каждого ангела. Мы могли лучше сосредоточиться, больше помогать и могли позволить себе разобраться как следует в каждой трагедии. По-настоящему посвятить себя этому, взять на себя это бремя, сердцем. Мы все равно не всегда могли вмешиваться, но могли хотя бы… быть свидетелями. Быть рядом со страждущим в определенном смысле. — Он тяжело вздыхает. — Но теперь их просто слишком много. Раньше… число трагедий было обозримое. — Теперь население планеты семь с половиной миллиардов, — замечает Сэм. — И, наверное, семь с половиной миллиардов трагедий, — говорит Дин. — Тебе надо от этого отдыхать… — А как ты раньше справлялся? — спрашивает Джоди. — В смысле, что ты делал по четвергам до этой недели. В первые недели цикла? — В первый раз это застало меня совершенно врасплох, — говорит Кас. Он качает головой, вспоминая. — Как сейчас помню, я почти тридцать шесть часов провел лежа в кровати в мотеле и накрыв голову подушкой. Что, конечно, вовсе не помогло, и я пропустил следующую рабочую смену, так что меня едва не уволили. Потом, во второй месяц, я попытался напиться снотворных препаратов. Заснуть у меня получилось, но оказалось, что молитвы заражают и мои сны тоже. — Говоря это, он бросает быстрый взгляд на Дина, так что тот гадает, понял ли Кас, что Дин видел часть его сна со стрелами. — В третий месяц, — продолжает Кас, — я попробовал спиртное, отчего все молитвы слились в какой-то… невнятный бред, и это даже отчасти помогло. Но потом наутро, в пятницу, было просто ужасно… — (Клэр и Алекс едва сдерживают смех, хотя вид у них обеих при этом виноватый.) Кас заканчивает: — И, очевидно, смешивать алкоголь с лекарствами химиотерапии в любом случае не рекомендуется. Так что в четвертый месяц я попробовал марихуану… — (Клэр снова усмехается, а у Алекс от удивления расширяются глаза), — и она… в общем… некоторые ее аспекты мне даже понравились, но оказалось, что от нее молитвы становятся крайне запутанными. Совсем сбивающими с толку, как будто приходят несвязанными обрывками. И почему-то кажется, что все это длится намного дольше. — Он обводит взглядом присутствующих и говорит: — Мне никогда даже в голову не приходила стратегия контрмолитвы. Это было так странно — начать получать молитвы от всех вас. Почти у всех вас есть прямой канал доступа ко мне в результате нашего совместного прошлого — а это делает молитвы сильнее; но необычнее всего было то, что ваши молитвы не просили о помощи меня, а совсем наоборот. Вы все старались помочь мне. Ощущение было почти как… от полета вверх тормашками. Полная противоположность тому, как я привык воспринимать молитвы. Воистину поразительное ощущение. — Он на мгновение задумывается и добавляет: — И я бы даже не предположил, что у меня найдется достаточно, гм… достаточно… — он снова обводит всех взглядом: Сэма и Дина, и Джоди, и Клэр, и Алекс, — достаточно… источников молитв для того, чтобы такая стратегия была осуществима. — Достаточно друзей, ты хочешь сказать? — подсказывает Дин. Кас смотрит на него и робко кивает. В итоге у них набралась молельная команда из девяти человек, считая удаленную помощь Донны, Шэрон, Сары и даже малышки Эмили. — Да, — говорит Кас просто. — Достаточно друзей. — Он снова обводит взглядом собравшихся — теперь со своей характерной однобокой улыбкой. Все улыбаются ему в ответ. Дин тихо усмехается и снова потирает спину Каса (ему начинает доставлять необъяснимое и совершенно неожиданное удовольствие возможность открыто оказывать Касу подобные знаки внимания). — Я думаю, у тебя друзей уже больше, чем у меня, — говорит Дин. — И появляются все новые. Шэрон и Эмили. И даже медсестра Сэма! — Она не моя медсестра, — протестует Сэм. — Она медсестра Каса, и… просто… Слушай, хватит уже… — Я тебе спуску не дам, братишка, — говорит Дин, грозя ему пальцем. — Не расслабляйся. Таков братский кодекс. Это было в договоре старшего брата, который я подписал при твоем рождении. И уж если ты собираешься звонить ей по двенадцать раз на дню, или сколько там ты ей звонишь в последние дни… — Твоя девушка — медсестра, Сэм? — вмешивается Алекс. — Я только что пошла в медучилище. Может быть, мне можно с ней поговорить? Ты не против? — Она не моя… мы вообще только… — начинает Сэм, но потом сдается и со вздохом откидывается на стуле. — Да, я могу дать тебе ее телефон, — говорит он в конце концов. — Давай я только сначала спрошу у нее. Дину остается только посмеяться. Он смеется дольше нужного — настолько долго, что Сэм начинает закатывать глаза и даже Кас смотрит на Дина с некоторым недоумением. Но на самом деле, этот смех — только отчасти по поводу Сэма с Сарой. Отчасти он и просто потому, что так приятно снова иметь возможность дразнить друг друга и шутить, и Касу настолько лучше, что Дин может подтрунивать над Сэмом по поводу возможных девушек, и можно просто сидеть, обняв Каса за плечи и чувствуя его руку у себя на колене, у всех на виду, в кругу друзей (своих друзей, и друзей Каса, как выяснилось), и ни о чем в данный момент не переживать. И главное, Дин испытывает прямо-таки эйфорию от того, что Кас пережил еще одну неделю. Кастиэль жив, бодр, дышит и ест — более того, он смотрит на Дина прямо сейчас, опять с этой теплой улыбкой, и его рука у Дина на колене, и у них впереди вся ночь, и весь следующий день, и следующая ночь после этого. Это немного, это лишь краткое мгновение — эти скудные два дня впереди. Этого совсем не достаточно. Но сейчас чувство такое, что это лучший в мире подарок.