После мрака свет

Как и предупреждал Осип, Яков полностью погружен в работу. Уходит рано, приходит поздно, от разговоров уклоняется и на все вопросы неизменно с искусственной улыбкой сообщает, что всё прекрасно. Эраст пытается прояснить ситуацию хотя бы для самого себя, поскольку знает он немного. Раз сам Яков не хочет излить душу, нужно найти другие способы узнать, что происходит. Например, начать с того же Николая Васильевича. Деятельности и энергичности не занимать ни Якову, ни самому Эрасту. Если им обоим что-то приходит в голову, они будут идти к своей цели, добиваясь её любыми способами. Единственное различие в методах. Яков не чурается хитрости и манипуляторских приёмов, Эраст же более разборчив и старается придерживаться принципов чести. Однако порой наступает такая ситуация, что на все принципы он машет рукой и идёт окружными путями. Первым делом Фандорин выясняет адрес господина Гоголя. После этого он подбивает своего слугу Ивана случайно или почти познакомиться с Якимом, слугой Николая Васильевича, и таким образом разузнать, как себя чувствует сам господин литератор. И узнает много интересного. Оказывается, что при приезде из Диканьки Николай Васильевич… запил. Причем довольно ощутимо — аж две недели он не выходит из дома и ощутимо нуждается в деньгах. — Яким говорит, что с самого возвращения ни с кем не разговаривает и слышать не желает ни про саму Диканьку, ни про господина Гуро, — докладывает Иван. Фандорин задумчиво крутит в руках чётки из лунного камня. Интересно, как оба человека, не сговариваясь, придерживаются одной линии поведения — замкнутость и полный уход от любых разговоров. Только Яков, как и положено человеку его возраста и ранга, уходит с головой в работу, а Николай Васильевич — меланхоличный, склонный драматизировать, пытается найти спасение в бутылке. И если первому грозит переутомление, то второй совершенно очевидно может в скорости посадить печень, а то и травануться тем гадким пойлом, на которое хватает денег. В одиночку не справятся, это ясно как день. Эраст хмурится сильнее, пока четки не выскальзывают из его пальцев и не падают на пол. Фандорин тянется за ними, но четки уже поднимает и протягивает ему Маса. — Эраст-сан беспокоится, — констатирует японец, пристально вглядываясь в мрачное лицо хозяина. — Да, пока не знаю, что делать, — Фандорин сжимает бусины в руках, закрывает глаза и тяжело вздыхает. — Приготовить Эраст-сан ванну? — Не сейчас. Камердинер окидывает его пристальным взглядом, потом как бы невзначай поправляет стопку книг на столе и кладёт рядом небольшой аккуратный томик, а потом, что-то напевая себе под нос, уходит. Открыв глаза, Эраст несколько минут смотрит на стол, а потом тишину комнаты нарушает его негромкий, весёлый смех. — Маса, ты гений! Из всех книг, что есть в библиотеке Фандорина, Маса умудряется принести сборник стихотворений Александра Сергеевича Пушкина.

***

Николай Васильевич Гоголь не думал быстро выходить из запоя, когда в него входил. Но Муза, явившаяся перед его светлые очи, принимает обличье Елизаветы Данишевской, и Николай не может противостоять ей — он неимоверным усилием заставляет себя вылезти из-под тёплого одеяла и усаживается за письменный стол. Как оказалось, надо только взять перо, и строчки польются рекой: сначала неуверенно, а потом всё быстрее и быстрее. Через неделю перед Колей уже лежит практически готовая рукопись. Осталось только дать ей название. — Николай Васильевич, я думаю, вы долго будете ещё вспоминать эти чудные вечера на хуторе близ Диканьки… Голос Гуро звучит так отчетливо, что Николай вздрагивает и оглядывается. Разумеется, в комнате никого, кроме него самого, но образ Якова Петровича ещё долго стоит перед глазами. И Гоголь выводит изящным почерком: «Вечера на хуторе близ Диканьки». С того самого момента, как Николай наконец перестает пить так ожесточенно и горько, меняется все. И всё же неожиданное приглашение, которое с утра пораньше приносит ему Яким, вынуждает писателя протереть глаза от изумления. — П-пушкин? — От изумления Коля даже заикается, разглядывая летящий небрежный почерк Солнца русской поэзии, — как это вообще возможно? Но письмо действительно от Пушкина, в этом нет сомнений. Он, уже успев прочитать и оценить вышедшую в печать не далее, как всего четыре дня назад книгу, теперь горит желанием встретиться и обсудить её лично! — Теперь я точно сплю, — ошеломленно произносит Николай и долго сидит, уставившись прямо перед собой. Минут через пять он наконец сбрасывает оцепенение и зовёт Якима. — Нужно срочно привести в порядок мой костюм. Послезавтра я иду к Пушкину, у него приём. Слуга от удивления застывает столбом: — Неужто Господь услышал мои молитвы? — Ты молился о том, чтобы Александр Сергеевич прочитал мою книгу? — уточняет Николай. — Да нет, чтобы вы, барин, пить бросили. — Татарам продам, — бросает Коля привычную угрозу, но сам улыбается про себя. Подумать только, какая неожиданная удача! Или же… непростая удача? А что, если… Но Николай тут же гонит от себя эти мысли. Нет, Гуро точно не стал бы лезть в эти дела. Он сам довольно прозрачно намекнул на то, что будет, если Николай вдруг снова возникнет в его жизни. А больше ни одной мало-мальски влиятельной персоны Коля не знал.

***

Приём оказывается под стать его хозяину — он такой же шумный, весёлый и добродушный, как и сам Александр Сергеевич. Если Николай довольно сильно волновался, когда подъезжал к дому великого писателя, то едва переступает порог, как сам Пушкин выходит ему навстречу. — Николай Васильевич! Какая честь! — Ну что вы, Александр Сергеевич, — совершенно смутившись, улыбается Николай, пока Пушкин трясет его руку в дружеском рукопожатии, — премного благодарен вам… — Проходите скорее в гостиную, мы так хотим послушать о вашей замечательной книге! Но позвольте для начала представить вас нашему небольшому кружку… Пока Николай скользит смущенный взглядом по лицам гостей, Александр Сергеевич представляет их. Всё просто замечательно, пока они не доходят до высокого черноволосого господина, чей острый взгляд впивается в Гоголя. — А это статский советник Эраст Петрович Фандорин! — громко произносит Пушкин и, наклонившись к Николаю, тихо добавляет: — я не очень-то люблю всех этих государственных мужей, но господин Фандорин как-то помог мне выбраться из непростой ситуации. — Очень рад знакомству, — негромко и спокойно отзывается Фандорин, слегка улыбнувшись. Николай смотрит на него широко раскрытыми глазами и молчит. Молчит, ибо сходство Эраста с его братом настолько ошеломляющее, что Гоголь просто не находит никаких слов. Зато Фандорин в мгновение ока нарушает эту затянувшуюся неловкую паузу: — Вы же нам п-почитаете, Николай Васильевич? — Разумеется, — негромко откликается Гоголь, и окружающие радостно хлопают в ладоши. Николай с трудом вымучивает из себя улыбку. Ему не то чтобы неловко, ему просто тошно. Вся радость от приглашения улетучивается, едва он видит перед собой более молодую копию Гуро. Родство на лицо, в этом нет сомнений. И Николай понимает, что это не совпадение никаким образом, потому что таких совпадений, черт возьми, не бывает! Особенно, когда твой визави — следователь Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Яков Петрович Гуро.