***
Это было уже, наверное, в конце второго месяца пребывания Далера в "Зените", когда Лунёв внезапно выяснил, что их тихий новичок на самом деле очень даже способен произнести больше двух-трех слов подряд и буквально напичкан всевозможными знаниями. Они возвращались в Питер после какого-то выезда, ехали в аэропорт. Андрей, чуть задержавшийся для раздачи автографов, вошел в автобус одним из последних. Не собираясь пробираться в самый хвост, он, не особо думая, плюхнулся на свободное место рядом с Кузяевым. Тот молча бросил на него слегка удивленный взгляд, но не сказал ни слова, вытащил айфон и уставился в девайс. Или сделал вид, что уставился, избегая необходимости общаться со своим внезапным соседом. Ехать было минут двадцать. Первые минут пять Лунёв болтал с кем-то из сидящих на соседних местах. Следующие пять минут молчал, планируя завтрашний выходной. Потом бросил взгляд в окно и заметил какой-то то необычный дом. А может дворец, хрен их разберешь. Молча толкнул локтем Далера в бок, мотнул головой в сторону окна. Тот посмотрел, пробежал языком по губам, нервно проглотил и внезапно заговорил. Что-то об истории. Лунёв слушал как загипнотизированный его тихий, низкий голос, не столько следя за какими-то совершенно ему не интересными историческими фактами, сколько поражаясь себе, что ничего не знает об этом парне. В аэропорту Лунёв в какой-то момент опять обнаружил себя рядом с Кузяевым, который традиционно стоял в стороне от основной группы зенитовцев и смотрел через большое панорамное окно на взлетное поле. Просто чтобы начать разговор, Андрей что-то спросил о самолетах. Далер, прежде чем ответить, снова удивленно и недоверчиво посмотрел на Андрея, будто не верил, что интерес Лунёва может быть искренним и ждал какого-то подвоха. Потом, опять быстро облизав губы кончиком языка, всё тем же тихим ровным голосом выдал новый рассказ об отличиях Эйрбасов от Боингов, о подготовке самолетов к взлету в зависимости от погодных условий, и даже о нюансах захода на посадку в их родном Пулково. Лунёв афигел второй раз. Где-то с этого времени Андрей стал замечать свой всё больше возрастающий интерес к Кузяеву. Ладно, поначалу не совсем интерес. Но он точно стал его замечать. Если прежде игрок Зенита под номером 14 попадал в поле зрения Лунёва лишь эпизодически, то теперь он всё чаще стал ловить себя на том, что невольно ищет взглядом худую, всегда чуть сутулую фигуру Кузяева. А, наблюдая за ним, стал замечать его какую-то ненормальную, почти фанатичную самоотверженность в каждом моменте игры. С некоторым удивлением, он вдруг обнаружил, что каждое падение или жесткий стык Далера на поле стали отзываться у него внутри приступом самого настоящего гнева. Почему этот ненормальный совершенно себя не бережет? Зачем так убиваться в явно неважных эпизодах, даже в безнадежно проигранных матчах? Он с интересом наблюдал, как невероятно менялся Кузяев в игре. Молчаливый, незаметный, патологически застенчивый Далер оставался за бровкой, а на поле выходил другой человек, берущий игру на себя, смело идущий в борьбу, временами почти агрессивный и ничуть не боящийся ответить сопернику на оскорбления и провокации, даже если этот соперник был на две головы его выше и на двадцать килограмм тяжелее. К сожалению, с финальным свистком первый вариант Кузяева немедленно возвращался. Андрей мог буквально слышать, как с грохотом захлопываются створки и защёлкиваются замки высокого забора, которым Кузяев так тщательно отгораживался от остального мира. Не то, чтобы Андрей задался целью вытащить Кузяева из его добровольного заточения. Зачем бы ему вообще это делать? У Андрея и своих забот хватало. Последнее о чём он мечтал, это социализировать какого-то забитого, стеснительного интроверта. Он всё же сделал несколько попыток пригласить Далера то в кино, то прогуляться по городу, то присоединиться к совместной поездке с кем-то из ребят за город. И каждый раз парень сначала посылал ему ошеломлённый, непонимающий взгляд, забавно облизывал губы, краснел, дёргал замок молнии на куртке, и — отказывался. Ну, нет и нет, больно надо, пожимал плечами Андрей. Оказалось, что всё же надо. Неуловимый, ускользающий Кузяев всё больше и больше занимал его мысли. Андрей всегда был любопытен. И он никогда не отступал перед сложными задачами. А сложнее и любопытнее задачи, чем Далер Кузяев в данный момент поблизости не было. Поэтому, после некоторых раздумий он вернулся к покорению этой неприступной крепости, хотя и не совсем понимая причины своей странной настойчивости. Он выбрал другую тактику. Теперь Андрей почти везде старался быть неподалёку от Далера. Совершенно ненавязчиво, как бы случайно. Подходил поближе и начинал что-то громко рассказывать кому-то из одноклубников, вызывая громкий хохот слушающих и с удовольствием ловя мягкую улыбку Далера. Аккуратно вмешивался, если кто-то из клубных звезд начинал дразнить и поддевать Далера, мгновенно переключая внимание шутников на себя или на кого-то ещё. Он уговорил Анюкова поменяться с ним местами в самолёте, и теперь всегда сидел перед Далером, постоянно в полёте к нему поворачиваясь и что-то спрашивая, показывая какие-то фотки, через его голову с кем-то перешучиваясь, заставляя тихого парня косвенно участвовать в этом трёпе и снова улыбаться. Лунев не был уверен, что это сработает. Но однажды заметил, что Далер уже не напрягается, когда Андрей, проходя мимо, хлопал его по спине. Если Лунёв заводил с ним разговор, он больше не смотрел мучительно по сторонам, будто прикидывая, как и куда поскорее сбежать. Он даже стал, о чудо, соглашаться оставаться после тренировки для участия во всяких полусерьёзных соревнованиях на пробитие пенальти, на прицельное попадание в штанги и прочих. Андрей внезапно и к своему огромному удовольствию обнаружил, что Далер обожает, когда его хвалят. Сперва он едва показывал это, привычно подавляя любое внешнее проявление любых эмоций, но Андрей, внимательно наблюдавший за ним, видел эту быструю, довольную, почти счастливую улыбку. Обнаружив эту маленькую брешь в защите Далера, Лунёв со всем своим энтузиазмом ухватился за эту возможность. Громкие крики «Да, Далеррр!», «Умница, Далеррка!», «Далерчик, машина!» стали регулярно сопровождать эти посттренировочные соревнования. Видеть, как Далер улыбается всё чаще, всё охотнее, как он смеётся, запрокидывая голову, как преображается при этом его обычно такое серьезное и сосредоточенное лицо, становясь почти мальчишеским, всё это было лучшей наградой для Андрея за его старания. В принципе, можно было считать задачу выполненной. Вряд ли Далер смог бы выйти дальше за границы своих защитных стен. Сходиться ближе, становиться с ним друзьями Андрей не планировал. Всё же у него самого был достаточно большой круг общения, друзья, подруги, как футбольные, так и не из спортивного мира. Зачем ему еще и Кузяев? В начале весны пришел вызов в Сборную. Из "Зенита" были вызваны не только они с Далером, но только для них это была первая в жизни поездка на сбор в главную команду страны. Так что было вполне естественно, что он и Далер поначалу держались вместе. И точно также естественно Андрей продолжил свою миссию по незаметной защите Кузяева от чересчур доминирующих членов новой для них команды и ненавязчивой помощи по вписыванию замкнутого парня в коллектив. Всё шло своим чередом. А потом был товарищеский матч с Испанией, идиот испанец, не поднявший ногу и разбитая голова. Он не многое помнил из того, что происходило сразу после столкновения и потом, когда его отнесли в раздевалку сборной. Помнил, что вроде бы рядом постоянно маячило бледное, напряженное лицо Далера и он всеми силами старался ему улыбнуться, дать знать, что всё в порядке. Почему-то ему было крайне важно видеть тогда именно Далера и успокоить его. Через несколько дней, когда они вернулись в Питер и ему даже сняли повязку, он вдруг услышал, как кто-то из команды, обсуждая этот случай, со смехом, произнёс: — Хорошо, что с Лунём все в порядке. Кузяев чуть не умер в раздевалке, глядя, как ему голову зашивают. Не представляю, что бы с ним было, если бы с Андреем произошло что-то посерьезнее. Помер бы от разрыва сердца, точно. Андрей нашел на ютубе видео, сделанное видео-оператором сборной в раздевалке. Увидел себя, лежащего на скамейке в окружении медиков. Товарищей по команде, спокойно ходящих вокруг, переодевающихся, смеющихся, в общем, ведущих себя как обычно. И увидел Далера. Совершенно белого, всего сжавшегося, не спускающего глаз с Андрея. Никто, никогда не смотрел, и не переживал за него так сильно и искренне, он был уверен. Что-то тепло кольнуло в груди Андрея в тот момент. Он стал всё больше проводить время с Далером. Пользуясь тем, что у того нет машины, он периодически предлагал подбросить того до метро, до Универа, до дома. Заезжал за ним, подбирая его утром по дороге на базу. Они много разговаривали. Было странно вдруг обнаружить, что этот молчаливый, старательно дистанцирующийся от всех парень на самом деле интересный собеседник и охотно поддерживает разговор почти на любую тему. Единственное, о чем он явно не любил говорить, это о себе, своем детстве, о пребывании в предыдущих командах. И всё же медленно, по крупицам, Андрей вытащил из Далера некоторые детали, которые наконец-то объяснили ему все эти кузяевские неприступные стены. Частые переезды из города в город, потеря старых друзей, постоянная необходимость заводить друзей новых, не всегда удачная, да и почти бессмысленная, ведь затем следовал новый переезд, перевод в новые школы и команды. Сильный, авторитарный, требовательный отец, сам футбольный тренер, который не одобрял, чтобы Далер где-то бегал, играя в глупые детские игры, вместо того, чтобы упорно учиться и тренироваться, как его успешный старший брат-футболист. Всё тот же папа-тренер, убеждавший детских тренеров Далера перевести мелкого, щуплого сына в команды к ребятам на год-два старше, чтобы мальчик научился терпеть и бороться. Явная ненависть к тренерскому сынку со стороны старших мальчишек. Не имея физических возможностей силой завоевать высокое место в командной иерархии, не смея пожаловаться отцу, который не терпел никаких жалоб от сына, у маленького Далера оставался лишь один способ выжить. Сжать зубы, закрыться и терпеть, несмотря ни на что. Лишь однажды он попытался поговорить с Далером на эту тему, но был на удивление жестко прерван. — Не смей касаться этого, Андрей. Ты не понимаешь. И не знаешь всего. Если бы не отец, у меня никогда не было бы и мизерного шанса на всё это, — Далер приложил руку к груди, где на футболке красовался вышитый логотип "Зенита", — Ни на топ-клуб, ни тем более на попадание в Сборную. А сейчас у меня даже есть шанс сыграть на Чемпионате мира, в своей стране, ты понимаешь? У меня есть Университет, аспирантура и шанс на что-то ещё в жизни, кроме футбола. Это всё только благодаря ему. Он научил меня бороться. Ставить цели и идти к ним, не смотря ни на какие внешние препятствия, ни на мои физические недостатки. Преодолевать. Себя в первую очередь. Я очень благодарен ему. Так что не вздумай как-то плохо о нём думать, никогда! Андрей отступил. Он даже где-то понял Далера. Единственное, чего он не понял, о каких таких физических недостатках говорил Далер, но предпочел не касаться этой темы, уж слишком яростной была реакция парня. Сам Андрей точно не видел никаких физических недостатков у Далера. Не то, чтобы он его как-то особо рассматривал, разумеется нет. Ну, может быть иногда. Но, в конце концов, они ежедневно и не по одному раз переодевались в одной раздевалке, хочешь - не хочешь, а что-то разглядишь! На его взгляд, парень был совершенен. Если не считать постоянных жутких синяков под глазами и хронически измученного вида, но и это можно было бы объяснить чрезвычайно экстремальным временем в их жизни. А потом начался Чемпионат мира, и они оба вошли в основной список Черчесова, оба попали на этот грандиозный праздник и стали его непосредственной частью. Немыслимая эйфория, борьба, страсть, ликование и боль поражения, и всё это они переживали рядом друг с другом, день за днём. Андрей теперь почти не скрывал от себя того, что Далер стал ему ближе и дороже, чем когда-то был ближе и дороже любой друг. Признавался ли он себе, что это уже давно что-то намного большее, чем просто дружба? Пока нет. Признание озарило его во время той самой серии пенальти с Хорватией. А именно в тот момент, когда Черчесов стал определять пятерку пенальтистов. Из одиннадцати игроков исключался вратарь. Из оставшихся десяти добровольно вызвались трое – Смолов, Дзагоев, Игнашевич. Из оставшихся семи нужно было выбрать еще двоих. Все молчали. Андрей стоял почти напротив Далера. Словно в замедленной съемке, он увидел, как Далер поднял бледное, осунувшееся лицо, посмотрел на Черчесова и кивнул. — Я готов. Нет, хотелось заорать Андрею. Не делай этого. Не смей. Только не в этом матче, только не ты. Если ты не забьёшь... Я не могу, я не хочу, чтобы это с тобой случилось! Он едва заметил, как вслед за Далером вызвался Марио, не слышал, что говорил тренер, остальные. Ничего не слышал. Он посмотрел на оставшуюся пятёрку «небьющих». Трусы, он мысленно орал на них, подлые, зассавшие и не желающие испортить свои прекрасные футбольные карьеры трусы! Он еще мог смутно понять молодых Кутепова и Зобнина, тоже, как и Далер не опытных и тоже отбегавших весь матч плюс дополнительное время. Но опытные и бившие не один раз пенальти Кудряшов, Ерохин, Газинский?! Газинский, ты, блять, вышел на 80й минуте! Как вы можете позволить идти на эту плаху двум неопытным, чуть живым пацанам, отпахавшим только что в совершенно адском матче 120 минут? О да, конечно! Именно потому, что вы такие опытные, вы прекрасно знаете, что будет с тем игроком, кто сейчас совершит промах. Вы слишком долго работали на своё имя, строили свои прекрасные карьеры, чтобы рисковать всё разрушить сейчас одним неточным ударом, да? Поэтому давайте, опускайте сейчас стыдливо глаза и никогда не смейте их поднимать. Далер, ведь все знают, что он никогда не бил пенальти, ни в одном официальном матче! Он и первый в жизни гол забил буквально погода назад, чем давал повод для вечных шуточек над собой. Марио? Марио любимец публики и прессы, ему простят всё, даже промах, даже если это будет решающий промах. К тому же, если б не его гол, то и не было бы у них этих пенальти, он подарил им всем этот шанс. Да, его простят. Как и остальных. Но Кузяева? Не распиаренного, тихого, почти не известного, не медийного, не популярного? Господи, да если он не попадет, ведь его сожрут. И пресса, и болельщики. Не важно, как потом сложится его карьера, судьба. Кузяева всё равно всегда будут помнить, как того урода, из-за которого мы проиграли. Нет, Далер, не надо! Не надо! Или хотя бы иди бить первым, это намного проще - даже если мимо, это не конец, еще останется мизерная надежда и шансы на промах соперника. Далер пошел бить последним. Самый трудный удар, без единого права на ошибку. Его первый пенальти в карьере, которую этот пенальти может мгновенно уничтожить. Андрей смотрел, как Далер шёл к точке, смотрел на его белое лицо, сжатые губы, огромные синяки под глазами и ввалившиеся щеки. И внезапно всё понял. Понял, что полностью и абсолютно пропал. Что ему одновременно и отчаянно важно, чтобы Далер сейчас забил этот пенальти, но в то же время и промах не будет иметь для него никакого значения. Что он удавит голыми руками любого, кто после этого удара посмеет сказать хоть слово упрёка его Далерке. Его отважному, самоотверженному, наивному герою, который верит, что лишение ребёнка нормального детства, игр, друзей стоит вот такой минуты. Далер забил. Но они всё равно проиграли. Андрей не видел, чтобы Далер плакал в раздевалке, хотя это было бы нормально, почти все плакали тогда. Он просто сидел, всё такой же бледный, уставившись пустым взглядом в одну точку, и о чём-то мучительно размышлял, кусая губы. Он подсел к нему в автобусе, увозящим их в отель. Все молчали. Далер смотрел в окно, всё также о чём-то думая. В какой-то момент Андрей осторожно протянул руку, проскользнул за шею напряжённо сидящего парня и буквально уложил его голову к себе на плечо. Далер не сопротивлялся. Было вообще не похоже, что он замечает что-то вокруг. Мимо по проходу прошёл Дзюба, на мгновение замер. Андрей уже напрягся и приготовился жёстко ответить, если бы Артём вздумал отпустить какую-то из своих хохмочек на тему возможно чуть более откровенного, чем просто дружеского способа, которым Лунёв обнимал Кузяева. Вместо этого Дзюба протянул руку, мягко потрепал Далера по голове и сказал, — Ты молодец, Кузя, я бы, наверное, не смог. После чего посмотрел на Андрея, молча кивнул и ушел. Они вернулись в отель, тихо поужинали, еще раз выслушали тренеров и разошлись по номерам переночевать, чтобы наутро вылететь в Москву. Андрей завёл Далера в его номер, посмотрел, как тот задумчиво сел на кровать, не пытаясь раздеваться и идти мыться. – Эй? – он опустился на кровать рядом с Далером, мягко толкнул плечом в плечо, – Ты как? Далер ответил не сразу. Когда он наконец-то заговорил, его голос был странно безразличный, почти сонный, — Я мог сыграть лучше. Я должен был сыграть лучше. Так много моих ошибок... Андрей напрягся, приготовился спорить, убеждать. Приготовился даже физически вытрясти из Кузяева этот бред о собственных ошибках, который он, очевидно, вынашивал в себе с финального свистка. Но в этот момент Далер заплакал. Устало, тихо, почти беззвучно. Так, как он, наверное, плакал всю жизнь — чтобы никто не увидел, не услышал, не обвинил в слабости. Не думая, Лунёв сгрёб его в охапку, обернул вокруг свои огромные руки, сильно прижимая к себе. Что-то шептал в мягкие волосы, пока Далер плакал ему в плечо. Потом просто молчал, слегка покачивая и позволяя ему выпустить накопившуюся боль. Через несколько минут он обнаружил, что Далер вдруг стал явно тяжелее, и держать его в руках стало очень сложно. Он встряхнул его, тихо позвал. Нет ответа. Далер заснул. На секунду Андрей растерялся, не зная, что делать. Потом усмехнулся, осторожно уложил спящего Кузяева на бок, закинул его ноги на кровать, снял с него кроссовки, носки. Чуть подумав, решительно стянул спортивные штаны, оставив только футболку и боксеры. Парень не реагировал. Вся дичайшая усталость и нервное напряжение этого безумного дня вырубили его на грань между глубоким сном и почти бессознательным состоянием. Помедлив секунду, Андрей всё также решительно разделся сам, оставшись также в футболке и белье, стянул с соседней кровати одеяло, лёг рядом со спящим парнем, слегка толкнув того ближе к стене, накрыл их обоих и обнял Далера за талию. Никаких сил о чём-то сейчас размышлять, анализировать свои действия, волноваться, строить какие-то планы, не было. Он отключился. Проспал он почти до утра, проснувшись только от зова собственного мочевого пузыря, когда ночь едва начала сменяться вялыми предрассветными сумерками. Далер во сне сдвинулся, перевернувшись на спину. Его лицо, с приоткрытыми губами, теперь было повернуто к Андрею, тихое ровное дыхание касалось щеки. Соблазн был слишком велик. Андрей и не собирался сопротивляться. Он медленно наклонился и мягко поцеловал уголок рта Далера, пробежал языком по тёплым, сухим, солоноватым после вчерашних слез губам. Что я делаю?! Я же не гей! Его язык чуть проник внутрь рта спящего друга – друга? – ощущая восхитительную нежность его рта, но он не решился углублять поцелуй. Он приподнялся и прижался губами к спутанным волосам Далерки, не отводя взгляда от закрытых век, чувствуя, как буквально разбухает в груди сердце от нахлынувших чувств. И желаний. Да, желаний... О, Господи, я всё-таки гей?! Его рука под одеялом осторожно легла на горячий даже через футболку живот глубоко спящего парня. Он медленно провел ладонью по его торсу. Такое странное ощущение, совсем не похожее, как когда гладишь женщину. Все эти твёрдые линии и жесткие углы там, где прежде рука всегда встречала мягкие округлости. Он скользнул ниже, и замер, когда пальцы дошли до места, где край футболки задрался, обнажая полоску голой кожи. Дыхание перехватило. Стоп, так нельзя, нельзя, не так, это не правильно, Далер не давал согласия, нельзя так поступать с ним! Рука против воли сползла ниже, коснулась плотного края резинки боксеров, не остановилась и вот под ладонью, отделённые только тонкой, ничего не скрывающей тканью белья, мягкий член Далера и его яйца. Соблазнительный грибовидный контур головки обрезанного члена прямо под большим пальцем, Андрей потер ее легкими круговыми движениями. Далер вздохнул чуть глубже? Или показалось? Нет, точно, парень задышал немного чаще. Его глаза были всё также закрыты, но он явно спал не так глубоко, как минуту назад. Андрей замер, с рукой по-прежнему лежащей на паху Далера, в сладком ужасе от своих действий. Если он сейчас проснётся?! Проснётся в постели с мужиком, пусть даже и другом? Ага, с другом. Чья рука уютно пристроилась на его гениталиях. Убьёт сразу? Или даст шанс объясниться? Что сказать? Что я вчера остался убедиться, что он в порядке, лег рядом, ничего такого, только дружеская забота, а утром на меня нашло озарение, что я на самом деле гей, а тут под боком, под рукой, такой подарок, ты уж прости, Далерчик, не злись, ёпта, и вообще, когда там завтрак уже, жрать хочется. Может быть, и не убьет. Но возненавидит точно. И тогда у Лунёва не будет никаких шансов на... на... на что? На то, что Далер примет его? Его чувства к нему? Андрей убрал руку, - Прости меня... – он прошептал, наклонившись к уху Далера, осторожно выполз из-под одеяла, собрал с пола свои вещи, прошел в туалет, отлил, оделся, вернулся в номер. Далер спал, всё в том же положении, в каком Андрей его оставил. Он присел на корточки рядом с кроватью и пару минут смотрел на тонкое, измученное лицо, на глубокие тени под тёмными ресницами, острые скулы. Провёл кончиками пальцев по впалой щеке, — Пожалуйста, прости меня, — Андрей повторил тихо, затем наклонился, поцеловал спящего парня в висок, поправил одеяло, встал и вышел из номера. — Как спалось? Отдохнул? — с широкой, беззаботной улыбкой Андрей спросил, подойдя к Далеру на завтраке. Тот кивнул, тоже с улыбкой, хотя и немного смущённой, – Да. Нормально. Представляешь, ничего не помню про вечер, даже не помню, как в номер вернулся. Открыл глаза утром в кровати, а как я до неё добрался, как разделся, лёг — провал. Да и вообще как-то особо ничего не помню после финального свистка. На автопилоте видимо всё было. Андрей засмеялся, — Да, твой автопилот молодец! — он хлопнул Кузяева по плечу, — Хорошо, что отдохнул хоть немного. На тебя вчера страшно смотреть было. Интересно, когда в клуб вернёмся, нам дадут хоть какой-то отпуск? А то я слышал, Семак хочет, чтобы мы чуть ли не сразу на сборы ехали. — Тёма что-то говорил про пять дней, или даже про неделю, – ответил Далер. Они погрузились в обычный разговор. Когда через пару часов они всей командой садились в автобус в аэропорт, стоящий рядом с Лунёвым Далер вдруг странно, почти с подозрением на него посмотрел. — Чего? — Андрей поднял бровь, тщательно скрывая подкрадывающуюся панику. Вспомнил?! Он что-то вспомнил?! — Просто... Показалось, что что-то мелькнуло из вчерашнего вечера... возможно... — Далер нахмурился, явно пытаясь вспомнить больше. Андрей проигнорировал свой внутренний ужас и очень натурально хохотнул, — Да что ты можешь вспомнить-то, Далерчик? Ты ж спал на ходу! Вот сны сейчас и вспоминаешь. Чего краснеешь-то? Хороший сон был? Подробности будут, а, скромняга? — он подмигнул и подтолкнул в бок совершенно малинового Далера. Тот снова бросил на Андрея ошалевший взгляд, — Сон... да... ты прав... — он пробормотал и тряхнул головой, словно прогоняя какое-то видение. Андрей облегчённо выдохнул. Кузяев явно что-то припомнил, но будет думать, что это был сон, всё в порядке. И главное, Далер не отскочил от Андрея в ужасе, плюясь и матерясь, что означало, что такой сон не был ему отвратителен. И это значит, что тема гомосексуальности для него не является абсолютно закрытой. И даже, если бы отскочил. Андрей не собирался отступать. Вопрос с собственной сексуальностью он решил очень просто. Он не был гомосексуален. Если бы он был, то его возбуждали бы мужчины, верно? Андрей проверил, благо недостатка в роскошных, накачанных, спортивных мужских телах в его окружении не было. Приехав после недельного отпуска на сборы "Зенита", он на протяжении нескольких дней тщательно исследовал этот вопрос путём осторожного, но внимательного разглядывания обнаженных тел товарищей по команде в раздевалках и душевых, пытаясь уловить в себе хотя бы минимальный сексуальный интерес. Всего, чего он добился, был тяжелый и мрачный взгляд Анюкова, который поймал Андрея в момент, когда тот задумчиво смотрел на зад вытирающегося после душа Набиуллина с собственной рукой где-то под полотенцем. Нет, никакой ответной реакции в его теле не обнаруживалось. Но стоило ему увидеть, или только мысленно представить одного худого, без каких-то особенно рельефных мышц, бледного, постоянно сутулящегося татарина, и всё работало. Он не был гомосексуален. Он был кузяевосексуален, вот и всё. Точка. Жизнь вернулась в обычное русло. Клуб, сборы, новый тренер и новый сезон, матчи, выезды, тренировки, тренировки. Андрей не спешил. При всей его внешней безбашенности и кажущейся недалёкости, на самом деле он был не глупым, даже где-то осторожным человеком. Ситуация, с которой он столкнулся, была более чем "нетрадиционной", и весь его прежний, хоть и богатый опыт соблазнения женщин, тут мог не сработать. Да и не было у него целью именно соблазнить Кузяева. Разумеется, он был очень заинтересован в физическом аспекте их возможных отношений, но всё же главным был сам Далер. Андрей составил план. Тщательно продуманный, серьезный, стратегический план, не допускающий никакого другого исхода, кроме как «и жили они вместе долго и счастливо». Сразу после возвращения с Чемпионата мира он продал старую квартиру и переехал, поселившись в паре домов от Кузяева, тоже рядом с Удельным парком. Теперь после тренировок они часто шли домой через парк вместе, смеясь и болтая. Он стал затаскивать Далера к себе в гости, однажды даже уломав его остаться на ночь в гостевой спальне, всё равно утром снова на тренировку, чего в ночи домой тащиться. Когда наутро он увидел на кухне сонного, едва проснувшегося Далера, с примятыми волосами, в огромной футболке Лунёва и пьющего кофе из его любимой кружки, Андрей едва смог сдержаться, чтобы не признаться ему в своих совсем не дружеских чувствах прямо там же. Как любой нормальный влюблённый он был в восторге, когда ему удавалось обнаружить какие-то маленькие тайные привязанности своего любимого. Андрей давно подозревал, что к апельсинам у Кузяева есть что-то особенное, но только теперь он в полной мере оценил размер этой страсти. Кузяев апельсины обожал. Он не набрасывался на них, поедая килограммами, нет. Это всегда был только один апельсин. Казалось бы, ничего особенного. Особенным было выражение какого-то почти детского восторга на лице Далера в момент выбора этого апельсина, то, как он держал его, будто редчайший на свете фрукт, то, как подносил его к лицу, вдыхая аромат, закрывая глаза. Еще более особенным было то, что Далер всегда, абсолютно всегда поедал этот долбанный апельсин наедине. Что бы ни придумывал Андрей, чтобы наконец-то застать Далера в этот момент, ничего не получалось. Хитрая сволочь умудрялась каждый раз сделать это без свидетелей. В какой-то момент Андрей понял, что увидеть Кузяева, пожирающего апельсин, превратилось для него в навязчивую идею. Но, когда он однажды спросил Далера напрямую, что это за странная тайная страсть, тот ушёл от ответа. Это было интригующе и безумно мило. Вообще милым в их общении было почти всё. И постепенно это стало Андрея немного пугать. Уж слишком явно Далер воспринимал его как друга. Очень близкого, единственного, но всё же только друга. Ладно, иногда Далер смотрел на него, возможно, чуть более задумчивым взглядом, чем смотрел бы просто друг. И страшно смущался, если вдруг понимал, что Андрей заметил этот его взгляд. Это давало некоторые надежды на то, что он движется в правильном направлении, но всё же Андрей нуждался во много большем, чем близкая дружба и надежды. Можно было бы конечно уже прекратить этот затянувшийся период ухаживания и сказать всё напрямую. Но, во-первых, для Андрея всё это было тоже новой территорией и, как бы ему ни хотелось развития ситуации, полной уверенности в том, что пришло время для решительных действий у него не было. Во-вторых, он не был так уж уверен, что, услышав признание Андрея, Далер со счастливым вздохом сразу же падет в его раскрытые объятия. Когда однажды Андрей в один из их совместных вечеров как бы случайно затронул тему однополых отношений, бедный Кузяев отреагировал едва ли не приступом паники, начав стремительно собираться домой и бормоча какие-то бредовые извинения. Нет, к признаниям в вечной любви от своего лучшего и при этом очень мужского друга он был явно не готов. А в-третьих, был "Зенит" и начавшийся совершенно чудовищный по нагрузке этап сезона. В общем-то, Андрею самому сейчас было не до романтических признаний. Он решил всё отложить до их отпуска, до которого оставалось не так много времени. И вдруг всё рухнуло. Только что всё было великолепно. Андрей сидел на сайтах турфирм, подбирая отель в Дубаи, куда они с Далером отправились бы отдыхать. Два отдельных номера рядом, ничего такого, многие футболисты ездят отдыхать вместе. Он уже представлял, как он в первый же вечер сказал бы Далеру про своё к нему отношение, да просто наконец-то прямо сказал, что в него влюблён. Деваться Кузяеву было бы некуда, не сбежишь, не скроешься, две недели в запертом номере не просидишь. И было бы у них впереди две недели вместе, вдали ото всех. Он бы позаботился, чтобы это был отель как можно дальше от привычных мест отдыха большинства футболистов, ничего чересчур пафосного, просто так необходимые им тишина, солнце и море. И они вдвоем. Далер внезапно отказался встретиться вечером посмотреть фильм. И через день. И через неделю. Стал отказываться пройтись после тренировки через парк. Теперь он затыкал уши наушниками и утыкался в экран ноутбука во время перелетов, избегая любого контакта с Андреем, ссылаясь на приближающуюся сессию. Далер почти перестал отвечать на звонки, сообщения, ограничиваясь короткими и предельно вежливыми фразами. Он снова стал замкнутым, сосредоточенным, широкая искренняя улыбка исчезла. Зато вернулись жуткие чёрные синяки, бледность и общий замученный вид. Поначалу Андрей пытался убедить себя, что виноват их сложный график, возросшая нагрузка и общее напряжение. Он сам был на пределе, пошла какая-то явно черная полоса, пропущенные мячи, проигранные матчи. Вполне нормально, что Далер, у которого был вдобавок и Универ, сейчас немного отстранился. Но проклятый внутренний голос упрямо твердил, что было что-то еще. Перебрав в итоге все возможные версии такой внезапной холодности и отстранённости Кузяева, Андрей вскоре пришел к единственному оставшемуся выводу. Далер догадался об истинном отношении к нему Андрея и такой поворот событий его совершенно не устроил. Открыто послать Лунёва он не мог, не в его характере кого-то посылать, обматерить, ударить, а вот так плавно отгородиться и закрыться очень в его стиле. Андрей разозлился. И обиделся. Ему, блять, даже не дали шанса всё объяснить! Не дали ни единого шанса попробовать всё же доказать Кузяеву, что он не какой-то урод и извращенец, а по-настоящему искренне любит его, как не любил до этого никогда и никого! Они же были друзьями, они через столько всего прошли вместе за этот год, разве он не заслужил хотя бы небольшого уважения и возможности по крайней мере объясниться? Злой и обиженный Лунёв мог и умел сделать больно. Его прежде мягкие и добродушные шутки в адрес Далера внезапно стали настолько колючими, что даже одноклубники его несколько раз притормозили. Он снова стал тусить со своими прежними компаниями, шумно делясь рассказами об этих встречах в раздевалке, тщательно следя, чтобы Кузяев услышал все подробности и понял, как Лунёв хорошо проводит время. Без него. Он видел больной, раненный взгляд Далера, то, как он лихорадочно переодевается, стараясь убежать из раздевалки как можно скорее и не слышать украшенный цветистыми подробностями очередной рассказ Лунёва о том, какие фанатки их вчера с друзьями в баре облепили и на что они были готовы, дай он только им шанс. Он знал, что делает больно Кузяеву. Но, в конце концов, Далер тоже причинил ему боль, причём совершенно незаслуженно! К долгожданному отпуску Лунев немного успокоился. А успокоившись, ужаснулся своим действиям. С тем же рвением, с каким он недавно нападал на Далера, Андрей бросился искать возможности выпросить прощения и всё же получить шанс хотя бы поговорить. Но на звонки и сообщения Далер не отвечал, а выяснить, в каком отеле в Эмиратах он поселился, у Андрея не получилось. Не помогли и расспросы всех встреченных им в Дубаи футболистов, когда он сам туда прилетел. Нет, Кузяева никто не видел. Нет, в рестораны и ночные клубы, где обычно пересекались игроки, он, разумеется, не приходил. А потом Андрей увидел кем-то запощенные в сети фотки. Далер в розовой футболке в окружении кучи накачанных брутальных мужиков, в большинстве своём футболистов, играющих в немецком и турецком чемпионатах, в какой-то тренажёрке. Счастливый и довольный. Далер с этими же турками играет в пляжный волейбол. Вспотевший, загоревший, опять страшно довольный. Ну и наконец, не менее довольный Далер опять в тренажёрке, и какой-то типичный немец работает с ним. Индивидуально. Андрей узнал, что такое ревность. Он едва дотерпел до конца отпуска, больше не пытаясь найти неуловимого Кузяева, но испытывая жгучую ненависть почти к каждому встреченному им в Дубаи турку или немцу. Первая встреча с Далером после отпуска его шокировала. Загоревший, отдохнувший, с отросшими, немного выгоревшими волосами, явно подкачавшийся, какой-то вдруг спокойный и уверенный, легко соглашающийся на интервью и не жмущийся перед камерой. Много и охотно смеющийся. Это был совсем не тот Кузяев, которого он видел в последний раз перед зимней паузой. Его отпуск явно удался. С кем, чёрт возьми, он в итоге отдыхал? Что за хренов таинственный друг, о котором он сказал на камеру Денисову?! И что там, кстати, Керж болтал насчет его неумения дышать? Вопросы клубились в голове у Андрея, проклятая ревность душила, настроение было поганое. А тут еще и Денисов со своим «а давай снимем про тебя и Кузю, ну прикольно же». К его изумлению, Далер вдруг согласился, охотно подыграв в той трогательной сцене встречи разругавшихся и обиженных друг на друга партнеров. Ах, если бы Денисов знал, как близко к истине был этот сюжет. Когда через пару дней они все собрались утром в вип-зале Пулково вылетать на их первый сбор в Катар, Андрей, как и все, поздравил Далера, сдержанно пожав руку и пообещав, что главное поздравление состоится на первой тренировке этим же вечером. Далер кивнул, слабо улыбнулся, но ничего не ответил. Легкость и расслабленность, которые были в нем так заметны еще два дня назад, куда-то испарились. Теперь это был снова всё тот же прежний замкнутый, сосредоточенный Кузяев, предпочитающий уединение и отвечающий только вымученной улыбкой на обрушившийся со всех сторон поток шуточек про «отношения» с Андреем и про его дыхание. Это опять был Кузяев, старательно игнорирующий любые попытки Лунёва на любое сближение. А потом было заселение в отель, тренировка и тоннель, в котором Андрей и не пытался сдержать себя, выпустив с теми пинками всю скопившиеся в нем злость, обиду, ревность.***
Андрей встает, отбрасывает в сторону измятый цветок. Хватит. Надо идти спать. Сегодня ничего уже не изменится. Он медленно шагает к отелю. Как, чёрт побери, ему со всем этим разобраться? Никогда в его жизни он не был в подобной ситуации, и проблема даже не в том, что он впервые пытался ухаживать за мужиком. Он вообще вроде бы впервые за кем-то так долго и при этом так безуспешно ухаживает! Никогда прежде его интерес к кому-то не держался столь продолжительно, не ослабевая, а наоборот, усиливаясь до размера почти маниакальной зависимости. Что будет, если Кузяев так и не подпустит его к себе? Если ему не нужен Лунёв со всеми этими «чувствами»? Если ему был нужен Лунёв как друг, а Андрей фактически лишает его этого единственного друга? Стоит ли пытаться сохранить их общение хотя бы в пределах дружбы, или не сдаваться и идти до конца, рискуя потерять вообще всё? И если не получится, то что потом, уходить? Искать другую команду, разрывать контракт или проситься в аренду? Да, аренда была бы неплохо... — О, Андрюха, стой! — его выводит из задумчивости чей-то громкий оклик. Он оборачивается. Следом за ним по лестнице поднимается их врач, Гришин, что-то быстро говорящий в прижатый к уху смартфон, при этом активно жестикулируя Лунёву подождать. Тот останавливается. Врач бормочет извинения своему телефонному собеседнику, залезает в карман, достает какой-то тюбик, — Андрей, ты же с Далером на одном этаже живешь? Занеси ему это, пожалуйста, — он почти насильно всовывает тюбик в руку Лунёву, — Спасибо. А то у меня несколько звонков важных, сейчас никак не отвлечься, и надо еще к Богданычу заскочить. — Но... — Андрей на секунду зависает с открытым ртом. — Пусть намажет, и скажи ему, чтобы утром перед завтраком ко мне заглянул! — Гришин, не слушая, бросает через плечо, уже обогнав Андрея, после чего возвращается к телефонному разговору и быстро скрывается за поворотом лестницы. Андрей остается стоять, с открытым ртом и тюбиком какой-то мази в руке. Дерьмо... И что теперь? Хотя... Вот и повод постучаться к Кузяеву. Он просто отдаст мазь. А потом подарит апельсин. И, возможно, они наконец-то поговорят. Он второй раз за этот вечер подходит к номеру Далера и снова замирает с поднятой рукой. Наверняка тот уже спит и не откроет. Андрей вздыхает и громко, решительно стучит...