Прости мою слабость/Forgive Me My Weakness

Подобное происходило не так часто и тем более не каждую ночь. Но поскольку Асока была хорошей ученицей, то знала, что у Энакина все-таки бывают кошмары. Эта ночь шла относительно спокойно ровно до тех пор, пока оба не уснули. Но затем, когда его тревога вызвала мощный всплеск в Силе, отозвавшийся эхом в монтралах, Асока мгновенно очнулась. «Что случилось, учитель?» — мысленно спросила она, приподнимаясь на локте, хотя к тому времени Асока уже неплохо понимала, что же это значит. Энакин никогда не кричал, но она не раз слышала его болезненные, испуганные и бессвязные бормотания, имена, которые ей были хорошо известны — порой с его губ срывалось даже ее собственное имя. А пальцы в это время стискивали ткань одеяла, лицо хмурилось, тело вздрагивало в судорожных движениях. И даже в едва освещенной комнате был виден выступивший на его коже пот. Воспользовавшись моментом, Асока, с трудом себя успокоив, тихо выскользнула со своей койки, чтобы пересечь короткое расстояние до учителя. Несмотря на наказ Энакина всегда будить его перед тем, как залезть к нему в постель, она также помнила и то, что другие учителя всегда говорили ей, еще юнлингу: не стоит тревожить того, кому снится кошмар. Ну, хорошо. Как будто она делает это в первый раз. Осторожно, чтобы не потревожить тонкий матрас, она пробралась под его одеяло и прижалась к боку. Иногда такого жеста было уже достаточно — их связь усиливалась близостью, прогоняя образы, что преследовали его сознание. Но не сейчас… Он вдруг крепко обхватил ее руками, сдавив словно стальным капканом и почти болезненно прижимая к себе ее тело. — Ох, учитель… — едва слышно прошептала Асока и, с трудом освободив руку и смахнув слегка влажные волосы со лба Энакина, коснулась ладонью его щеки. — Вам плохо, да? — уняв дыхание, она придвинулась ближе, прижавшись к его лбу. Внутри ее сознания, особенно так близко, найти сияющую нить их связи всегда было просто, хотя теперь беспокойство Энакина омрачало это сияние. Асока ухватилась за их связь нежно и с особой осторожностью, находя те нити, что принадлежали ему, и погружаясь в них — не настолько глубоко, чтобы видеть те образы, что засели в его голове, но достаточно, чтобы своим присутствием заставить их уйти. Асока дарила ему столько спокойствия, сколько могла, отгоняя любые остатки тревоги. Мало-помалу она почувствовала, что усилия не напрасны — его смятение утихало, а руки на ее спине слегка ослабили хватку. — Так-то лучше, — пробормотала она, прижавшись к его щеке. Даже прогнав основной кошмар, Асока все равно на какое-то время задержалась в постели учителя; в подобную ночь, она знала, непрерывная поддержка станет единственным спасением. Поэтому она немного подвинулась — совсем чуть-чуть — только чтобы устроиться поудобнее, и как только она это сделала, успокаивающий вес металлической руки оказался на изгибе ее талии. А через несколько часов Асока встанет и вернется к себе, сохранив иллюзию того, что она вовсе и не находилась так близко к своему учителю в эту ночь. Они никогда не говорили о подобных моментах. Хотя скоро она в очередной раз найдет в своем походном пайке дополнительную порцию. То, что поначалу выглядело как случайность, теперь казалось уже слишком очевидным. И поэтому она была точно уверена, что все-таки Энакин ее поймал. И точно так же Асока была уверена, что и он оказал бы ей поддержку.