Съедобное

Торт был жирным и от этого ещё более красивым! Уж явно красивее того желатинового убожества на другом конце стола. И клубничка на нем, и апельсиновая долька, тьфу! То ли дело кремовая роза, яркая, масляная, тяжелая от собственного великолепия, давящая Торту на грудь. Розу осторожно сняли, Торт покосился на соседнее блюдце, белое, с серебристой каймой широкого греческого узора — изящная простота, то, что требуется для подходящей ему огранки, как бриллианту. Тяжелому кремовому бриллианту. Чай тоже был уже здесь. Тонкого фарфора Чашка с трудом удерживала кипящий его напор, казалось, ещё градус, и побежит по узорчатому белому боку трещина. Но Чашка держалась, и Чай, жалея её немного, остывал, отпуская остатки кипения с сизым паром. Лимон с едва слышным всплеском вошел, нырнул на мгновение и тут же всплыл, чтобы тоже полюбоваться. И вот началось… Нож вошел плавно, но остро. Холодный, натертый до зеркального блеска, он прошел вниз сквозь всё тело и глухо, едва слышно, звякнул о стеклянное блюдо. Вышел, цепляя влажные крошки, и вошел правее, под новым углом. Торт вздохнул: каков наглец, а скользит приятно. И заново: первый слой, пропитанный вишней, вишня вымочена в коньяке и терпко горчит, слой второй, сметанно-нежный, маковый, самый сочный, пропитанный сверху и снизу, обласканный и занеженный с обеих сторон, и слой третий, тертого горького шоколада. Чай вздохнул и выпустил облачко пара. Лимон, оттолкнулся от бортика и ушел на дно, восхищенный. На поверхности Чай качнуло, то ли из-за улегшегося Лимона, то ли от легкого звона случайно коснувшейся ручки Десертной Вилки, то ли от предвкушения. Предвкушать было что. Торт всегда готовил ему что-то новенькое. В прошлый раз он, кажется, был ванильным. — Ждал? — Торт очень самодоволен и очень горд и крепко стоящей шапкой сливок, и монументальностью своей даже в одной двенадцатой части от общей двухкилограммовой массы. — Только пришел, — нарочито равнодушно отвечает Чай, подрагивая однако так, что Лимон, затаившись на дне, посмеивается. Торт хмыкает, позволяет взять себя Вилке, и Чай как будто бы против воли плещется следом, и уже чувствует всем собой, как течет под собственным его жаром и крем, и терпкая вишня, слышит: — Так нравится? И уже не скрываясь, трепещет: — Да. Вилка подхватывает ещё кусочек.