Истории тёмного королевства

      — О, любовь моя!        Сладко вздохнув, возлюбленная откидывается на подушки, находит его горячую ладонь, нежно гладит кожу и с собачьей какой-то преданностью заглядывает ему в глаза.        Равенна всегда такая — ненасытная, жадная, как будто умрет через секунду и пытается вдохнуть жизнь в последний раз. Через пару мгновений, успокоившись, она поворачивается к нему спиной, точно дикая кошка, на миг прирученная, и Гензель ласково проводит подушечкой большого пальца между лопаток, ведет по позвоночнику.        Прекрасная возлюбленная нежно склоняется головой на его плечо, еще немного — и уснет, мурлыкая, точно пушистый зверек. Он запустил пальцы в ее белокурые волосы, погладил, накрутил золотистый локон на палец.        — Ты так прекрасна.        — Потому что ты рядом, милый.        О, Гензель, если бы ты только прислушивался к тонкому комариному писку собственной совести, который подсказывает тебе, как безбожно лжет эта женщина. Он не утихает до конца ни на секунду, все жужжит и жужжит, кружит в голове, отбивает ритм и шепчет змеиным жалом, что она опасна, что доверять ей нельзя, что это с легкостью может забрать его жизнь и чтобы он бежал от нее, сверкая пятками.        Именно этот голос разума он услышал, впервые повстречав ее. Он пришел убить могущественную ведьму Равенну, но оказалось, что она — лишь жертва, преследуемая, гонимая за свою немеркнущую красоту. Он был мужчиной. Он был молодым человеком, падким на дивную красоту своей музы. Он не мог ей ничего противопоставить, и противостоять не мог. С того мгновения, как она, бледная, испуганная, прижимаясь к нему, рассказывала свою тяжелую историю изгнания и боли, свой нелегкий путь гонений, дрожа и рыдая, как измученная лань, он любил ее. Безумно, безудержно и до одури. И отметал слабые порывы здравого смысла, который шептал, что, раз уж женщина почти не стареет, потрясающе красива и хорошеет день за днем, значит, что-то здесь не так.        Равенна встает, медленно, точно львица, потянувшись. Надевает легкое домашнее платье, поправляет пояс, слабо завязывает. Подходит к столу, на котором стоит графин вина. Вино доброе, тягучее, сладкое. Из винограда, созревшего на полянах, залитых солнцем. Разливает вино по бокалам, один протягивает возлюбленному.        — Пей.        — Нет, спасибо, — ласково улыбается Гензель, — я не хочу.        — Выпей за мое здоровье, любимый.        Он не хочет. Что-то внутри подсказывает, что ему не нужно пить. Не стоит. Нельзя. Но, разве можно отказать такой даме?        — Только если за твое здоровье, дорогая.        Она улыбается, такой ответ ее удовлетворил. Набрав в рот немного вина, передает его ему в поцелуе. Тягучий сладкий вкус опаляет ему небо.        Уже через несколько минут комната начинает вертеться перед глазами. Кровать будто кто-то толкает к двери. Ганзель хватается руками за край, мнет простынь, но калейдоскоп лишь крутится перед глазами. Внутри все гудит, карусель ускоряется.        — Что ты… что ты со мной сделала?        Ганзель хочет кричать, но не узнает свой собственный голос.        Он хочет задать еще так много вопросов, например, как она сделала так, что он не признал в ней ведьму, попался на удочку, стал ее жертвой. Но из глотки вырывается лишь хриплый стон. Стон перерастает в крик, крик срывается на визг. Глаза, еще секунду назад отлично видящие мир, слепнут. Он оказывается пленен мрачной мглой и чувствует, как кровь течет по щекам. Запах крови бьет в ноздри и совсем не дает дышать.        Последнее, что он слышит — слова Равенны, склонившейся к самому уху.        — Тебя было слишком легко победить, Охотник. Теперь ты мертв. Это расплата.        Боль.        Холод.        Конец.