Истории тёмного королевства

       Она появляется летним вечером, когда зной мешает дышать и делает сон недостижимой мечтой.        Она приезжает с родителями, напряженно сопит, сложив на груди руки, пока отец пытается вытащить её из машины, грубо хватая за руки. Она сердита, сильна и восхитительно сосредоточена, а, когда показывает средний палец отцу в спину, едва тот склоняется над рулём, Круэлла и вовсе забывает, как дышать. Всякий раз, видя свою мать, особенно когда та, нагло и бесцеремонно врывается в её комнату с криками, Круэлла хватает её за волосы и бьёт головой об стену, но — увы! — только в мечтах. Этой же девушке хватило духу показать отцу в спину неприличный жест, и живое воображение юной мисс де Виль верит, что они общаются так и лицом к лицу тоже. Родители — это слуги ада, которых нужно заставить гореть в Преисподней заживо.        Впервые она появляется в их с матерью доме через два дня по переезду сюда, когда её собственный, соседний, ещё не обжит — приходит с матерью, попросить сахара, и они остаются на чай. Миссис Де Виль корчит из себя до чёртиков гостеприимную, а она, Круэлла, едва дышит, затихнув под дверью своей каморки на чердаке, и слушает, как звучит её, новой соседки, приглушённый смех. Хотя она уверена, что это лишь притворство и глупые шутки её, необычную девушку с чёрно-белыми волосами, вовсе не смешат, ни капельки, ни грамма.        В воскресенье, когда маман отправилась женить на себе очередного мужчину, надев своё лучшее платье и не покормив собак, чтобы погнались за дочерью — потенциальной беглянкой, если будет нужно, она появляется у окон её крохотной каморки, отвлекая швырянием камней в окно от чтения дурацких, опостылевших комиксов, которые Круэлла уже наизусть выучила.        — Меня зовут Мэл, — восхитительно сипло, так, что у Круэллы низ живота в жаркую трубку скручивается вмиг, говорит она, а потом смеется, заразительно, точно инфекция, — ты чего сидишь здесь? Ты затворница?        — Да, — улыбается Круэлла невесело, — узница поневоле. Мать держит меня взаперти, чтобы я не рассказала всем, что она убила всех своих мужей, и моего отца тоже.        — Да она крута, — присвистнув, отвечает Мэл, и, кажется, она в восторге, — а зачем она это сделала? Чокнутая?        Да, мать безумна. Круэлла уверена в этом абсолютно, потому что ни один человек в здравом уме ничего подобного, да ещё и ради грёбаных денег всего лишь, делать бы не стал. И, поведя плечом, стараясь отогнать горькие воспоминания, как мужчины в их семье гибли один за другим, Круэлла решает рассказать правду.        — Она убивает их, как только присваивает их деньги себе. Если твой отец богат, держи его от моей матери подальше, дорогая.        — Я бы была совсем не прочь, если бы она его убила, — весело, беззаботно, отвечает Мэл, пожимая плечами, — и даже с удовольствием бы ей в этом помогла.        — Ты чокнутая? — смеётся Круэлла, и выходит восторженно и нервно.        — Все лучшие люди — сумасшедшие — кажется, маленькая буря уже перестала интересоваться узницей чердака и, весело подпрыгивая, убегает из сада в свой дом.        Но она возвращается снова, уже через два дня, и теперь Круэлла садится на подоконник, свесив из окна ноги. Мэл некоторое время разгуливает под окнами, сложив за спиной руки, а потом, ни грамма не труся, взбирается по зыбким камням, вверх. Круэлла ловит себя на мысли, что она словно персонаж из сказки, вот только нет у неё длиннющих волос, и странная девушка вместо принца.        Мэл рядом, легко толкает её в угол, заставляя подвинуться. Колени у неё изодраны, платье измято, но ей, кажется, плевать. Только теперь Круэлла впервые отчётливо видит, что её волосы разделены на две половины, ровно, — чёрную и белую, и снова ловит себя на мысли, что восхищается её чарующим безумием.        Ей внезапно становится грустно, и она глядит на свои руки, а те дрожат. Не потому, что она только что очутилась на подоконнике, рядом с новой подругой, рискуя сорваться вниз. Просто это, оказывается, неуютно и стыдно — быть слишком обычной, когда рядом с тобой та, едва увидев которую, ты назвала королевой безумия.        — Ты что? — Мэл поворачивает голову, так, что Круэлле больше не отвернуться от её взгляда, и, подумав немного, достаёт сигарету из кармана детского какого-то, цветастого платьица.        — Я подумала, что никогда так не смогу, дорогая, — хмуро отзывается мисс Де Виль, чувствуя себя абсолютной пустышкой. — Так и просижу под арестом матери всю жизнь.        — Глупости, — беззаботно отзывается Мэл, пожав плечами, — просто прикончи её. Отлично будет, если с помощью её же далматинцев. Будешь?        Круэлла вздрагивает, когда сигарета почти касается её сухой ладони.        — Я не курю, — скромно улыбается она, но испытывает дикое желание попробовать сигарету прямо у Мэл изо рта, потому что это чертовски интимно, — спасибо.        Ещё через две недели Круэлла Де Виль курит, как портовая шлюха, и находит в ящике своего письменного стола в спальне, куда Мэл теперь приходит абсолютно легально, перочинный нож, острый, как бритва.        Еще через десять дней, в самом начале сентября (осень пришла, но проклятая жара всё равно не спешит сваливать), они лежат на кровати в спальне Мэлани, чьи аккуратные соски Круэлла находит потрясающе красивыми, пьют джин из одной бутылки, пробуя ещё и вкус горлышка, и курят одну сигарету на двоих.        А потом смотрят друг на друга, провожая длинным взглядом, в котором, конечно же, всё понимают.        — Завтра? — тихо спрашивает Мэл.        И Круэлла согласно кивает:        — Завтра. ****        Поздно ночью, пятого сентября, когда всё вокруг уснуло, или погрузилось в иллюзию сна, горит дом Де Вилей, перекидывая пламя на соседний, взбесившиеся собаки оглушительно воют, пробуя вырваться и разбудить наглотавшихся смертельной дозы таблеток хозяев (ах, как восхитительно снотворные всё-таки растворяются в вине!), а две девушки едут покорять мир — в нём слишком много людей, которых можно ограбить, и ещё больше тех, кого можно убить.        Мэл ведёт не очень ровно, но твёрдо, заливаясь смехом, и, едва миновав поворот, целует подругу в волосы, теперь, как и у неё, разделенные на чёрную и белую половину.        — Мы теперь обе сумасшедшие, — кутаясь в наскоро сшитое манто из щенков далматинцев (бедняжкам было всего пару месяцев от роду, но девяносто девять штучек явно лучше выглядят в виде её шубки и перчаток, чем живьём), говорит Круэлла, и смеётся (голос от количества потребляемых сигарет стал хриплым, как у гиены, Мэл он возбуждает до дрожи), запивая дым джином, прямо из горла.        А Мэл, как и пару месяцев назад, беззаботно-счастливо откликается, прожевав мухомор и показав горящему дому на прощанье средний палец:        — Все лучшие люди — сумасшедшие.