Истории тёмного королевства

       Ханна читает в траве, болтая ногами. Вряд ли она понимает точно, что сейчас делает. И уж точно — не понимает, какая в этот миг она красивая. Счастливая улыбка ползёт медленно по лицу, от угла до угла, касается уголков рта, на щеках играют ямочки, а на лбу, у виска, солнечные зайчики танцуют. Клей знает — у неё в руках всего лишь комикс о Бэтмене, или об Аквамене, а, может быть, о Чудо-женщине. Она счастлива вовсе не от букв, которые пляшут перед глазами. Она счастлива просто потому, что счастлива. Просто так.        У Ханны Бейкер есть привычка, которую он, Клэй, находит невероятно милой — каждое утро она готовит две чашки кофе, и одну приносит ему, на веранду, занятому цифрами, подсчётами и финансовой аналитикой, и время от времени бурчащему, что всё вокруг его уже порядком подзадолбало. А, Господи Боже, он ведь хотел стать фотографом. Ханна ласково запускает пальцы в его волосы, ероша их, и быстро, как будто передумать боится, целует в висок. Она не мешает ему больше — не садится на колени, не читает нотаций, не достаёт моралью о том, какой мир чертовски сложный, а цифры в мире ещё, ещё сложнее. Она лишь молча с улыбкой отдаёт ему чашку кофе, целует в висок, ерошит непослушные жёсткие волосы, и идёт себе дальше — у неё всегда найдётся множество дел. Она обычно потом читает пару минут, прежде чем бежать на работу, или стоит у зеркала, крутя на пальце шоколадные локоны, переливающиеся в лучах солнца, с видом таким решительным, точно собралась штурмовать Бастилию. Он говорил ей, чтобы нашла другую работу, что ей нужно развиваться, показать миру свои стихи, чудесные и глубокие, от которых он (только — тс-с-с! — никому!) часто плачет тайком. Но Ханна лишь, смеясь, отмахивается. Работа бухгалтером в небольшой кафешке её вполне устраивает, а рваться ввысь, строя карьеру, она не хочет — ещё там, в школе, после пережитого, она поняла, что в жизни есть много вещей, куда поважнее нудной работы, и да, таки важнее денег всемогущих.        Часто Ханна приносит домой вкусняшки — торты, маленькие пирожные, вкусные эклеры или пушистые поджарые булочки с маком или корицей. Клей от такого угощения отказаться никогда не может и всякий раз устраивает знатный пир. Он уже поправился, набрал лишних килограмм, отрастил животик. Вот, теперь заставляет себя вставать утром почти на час раньше, натягивать старенький спортивный костюм с вытянутыми и потёртыми коленями, и бежать на пробежку. Когда однажды усталость взяла своё и пришлось утром остаться дома, он страшно разволновался. Метался на подушке, тяжело вздыхая, и взволнованно спрашивал (скорее, у себя самого, чем у Ханны).        — Вдруг я стану толстым и ты меня разлюбишь?        Ханна в ответ улыбалась так, что самое чёрствое сердце способно растаять, и, прижавшись губами к коже, целовала щёку:        — Не говори глупостей.        И он тоже улыбался, а ещё обычно (в шутку) каялся: «Ну какой же я дурак!»        У Ханны очень много привычек. Она вся — сплошная привычка, маленькая, милая и забавная. Перед тем, как лечь спать, например, она всегда целует его в позвоночник — прямо в ложбинку между лопатками — напоминает негласно, что помнит, как в день их помолвки он сначала её туда поцеловал быстро, а потом уже — в губы. Или готовит капучино, в котором много-много пенки. Почти всегда она снимает её с его губ, проведя по ним языком, а потом быстро целует в нос, или оглушающе — в ухо — и ускользает в ванную, прежде чем он успевает отреагировать. Она взяла себе в привычку читать каждое утро, проснувшись, хотя бы несколько минут, и — в выходные дни — не меньше часа по вечерам. Или, когда в час сиесты, солнце высоко в небе танцует твист, лежать в траве, листая комиксы — им уже почти тридцать, но, когда она читает их, выглядит точно как маленькая девочка, милая и тёплая. Как и в школе.        Ханна любит путешествовать и в дороге держать его за руку, так, чтобы их пальцы переплетались, не отнимая рук и не разжимая объятий. Они исколесили уже всю Америку, побывали и в Европе — в Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Чехии и Польше. В следующем году планируют в Тоскану, а ещё, если получится — а Испанию, к морю и солнцу. И хотя Клэй предпочёл бы подышать воздухом Шотландии и посмотреть на мир на вершине Эйфелевой башни ещё раз, он согласен на Испанию, о которой Ханна давно уже мечтает. Он вообще на что угодно согласен, лишь бы с Ханной вместе, и она была рядом.        Они однажды говорили о ребёнке. Мягко обмолвились оба: что, если бы решили родить? Кто бы это был — задумчивый мальчик, серьезный и немного грустный, как папа, или милая девочка с мягкими ямочками на щеках, один в один как у матери? Решили вернуться к этому разговору, но позже — когда им будет чуть-чуть за тридцать. Когда они покорят вдвоём, вместе, целый мир. Хорошее желание для тех, кто жить начал, только когда окончил школу. Сейчас они усыновили рыжего котёнка из приюта, которого оставляют на попечение его родителям, если куда-то едут, и любят гладить по пушистым лапкам.        Сегодня выходной, а, значит, они вечером идут в кино и будут там хрустеть поп-корном, сидя на заднем ряду и держась за руки. Ему, правда, ничего почти не достаётся под цепкими пальцами Ханны, но Клэй не обижается. Он любит смотреть, как она хрустит вкусняшкой, улыбаясь во весь рот.        Но это вечером, когда полная луна станет баловаться на небе, а оно будет поцеловано мириадами звёзд. А теперь же — как всегда — она читает, лёжа в траве, и, заметив направленный на неё фотоаппарат, улыбается и машет рукой. Он фотографирует — это, кажется, уже сотое подобное фото в траве. Юбилей.        А ещё улыбается и думает, какая она сейчас (и всегда) прекрасная. -----        Клэй Дженсен сидит на тесной кровати, смотря в окно психиатрической клиники, и не узнает голоса матери, уже не прячущей слёз. Сегодня — его день рождения, но вряд ли он знает. Он не отмечал его с тех пор, как Ханна Бэйкер покончила с собой.        Он выпилен из мира, и не реагирует ни на что вот уже двадцать один год.