Истории тёмного королевства

       У Аниты синяки на локтях и шрамы на запястьях, плохо скрытые тонкими перчатками. Она долгие годы спать по ночам не может, и умирала бы, не зови на помощь снотворное — самое сильное из тех, что можно купить без рецепта. Но даже снотворное не спасает от дурных снов. Она просыпается рано, кидается на кровати в холодном поту. Она умереть хочет, улететь на другую планету, забыться. Она почти готова умолять мисс Дороти, старушку-соседку, поделиться с нею амнезией. Всё лишь бы не слышать одного имени и не видеть единственного лица.        Но Круэлла не отпускает. Она мелькала пару раз в телевизоре, в перерывах между ток-шоу, в рекламе — Аниту стошнило, и она вышвырнула телевизор из дому. Отправила его на свалку. Раз — и навсегда.        Она лишь дважды услышала голос с хрипотцой, прокуренный дорогими сигаретами, по радио — и радио полетело в окно, в крохотную форточку на кухне. Навеки.        Она боится открывать еженедельник, и, всякий раз, как до него добирается, жмурится, щурится, пока слова и буквы не превращаются в линии, а линии — в кривые разломы. Однажды увидев пугающее лицо со скулами, точно кинжалы, Анита кинулась на бумагу и разрезала её перочинным ножом. А остатки разорвала в клочья. Подпалила сигаретой и пепел смыла в унитаз.        Анита боится услышать новости, дрожит лишь от одного этого слова. Её коллеги-мужчины в маленькой швейной мастерской, куда она сбежала из модного дома с громким именем, обсуждают падение экономики, а женщины-швеи, такие, как она сама теперь, страшно боятся законов против абортов.        У Аниты страх совсем другой, никакими мозгоправами не лечащийся. Она боится Круэллы де Виль.        Анита не ходит в цирк уже сотни лет, и не смотрит фильмы о Джокере. У неё свой личный смех, зловещий, истерический, в ушах стоит, точно она его только вчера слышала, а не когда-то давно, в прошлой жизни.        Анита давно не разводит далматинцев, с животными завязала, шарахается от всех собак на улице. И даже крохотная черепашка Дороти была подарена племяннице. В каждом животном Анита видит теперь её, Круэллы, лицо. От каждого животного, кроме разве что невинных божьих коровок — дрожит.        Анита боится автомобилей, переходит дорогу с опаской, ненавидит красный цвет, и, чуть стемнеет, бежит со всех ног домой без оглядки. Сторонится мужчин, не верит в женщин.        Мир разделился пополам, на чёрное и белое. Словно пятна у далматинцев.        Анита ненавидит сигареты, не терпит курящих. Только увидит кого с сигаретой в зубах — тут же крест на человеке ставит. Большой, жирный, виртуальный крест — до конца жизни. Разговаривает сухо, не садится в компании рядом. Бежит от пепельницы, как от чумы.        Анита дважды в год курс лечения проходит, седативные препараты горстями ест, как семечки, и ходит — заторможенная, вялая. Зато в сердце спокойствие. Зато в голове — не болит.        Со всем может Анита справиться. Всего избегать умеет. Видишь рыжеволосого мужчину (один такой, называющий себя её мужем, не смог, не сумел её защитить) — быстро ретируешься с места под предлогом важных дел. Слышишь запах сигаретного дыма? Покидаешь вечеринку под предлогом аллергии, бежишь на воздух. Замечаешь красный внедорожник, любую летящую на всех скоростях машину — закрываешь глаза и представляешь себе, что это слон, который топает у светофора. И сразу же легче становится.        Игнорируешь любые новости, слушаешь по радио только песни. Не ездишь в маршрутках на работу, вечером в метро надеваешь наушники, включаешь блюз — всё для того, чтобы случайно чего лишнего, больного, не услышать. Возвращаешься каждый вечер домой и плотно закрываешь дверь на все замки и засовы, идёшь в душ, потом готовишь ужин, он же завтрак, и идёшь отдыхать. Видишь наглую соседку напротив каждое утро? Делаешь вид, что очень-очень спешишь, и действительно убегаешь, лишь бы не слышать ужасающего хрипящего голоса.        И только с одним единственным «но», перегородкой, преградой, Круэллой не знает, что делать. Она видит сны, в которых дорожкой выстраивается её прошлое. Как её казнила и пытала женщина, что была тираном, но хотела казаться подругой. Как она похитила её, увезя в неизвестном направлении, завязав глаза, и неделю держала без доступа к солнечному свету. Как три дня Анита питалась лишь спёртым воздухом дешёвой квартирки и пила воду — трижды или четырежды в день. Как муж, что называл любимой, не смог защитить, забрал её слишком поздно, когда она уже стала комочком страха, а потом просто ушёл, растворившись в ночи. Как она боялась отвечать на звонки, потому что могла услышать там прокуренный хохот: «Ты меня предала, предала, предала!». Как однажды вошла в квартиру и увидела отсеченную голову Пердиты на полу перед диваном, а рядом — записку с воздушным поцелуем, кроваво-красного цвета. Как пыталась заявить, что знает похитителя, металась от адвоката к адвокату, брала кредиты, чтобы оплатить их услуги, надеялась и верила, что её, чокнутую Круэллу, посадят. Но так и не посадили.        Анита со всем на свете примирилась и научилась справляться. Не знает только, что делать со снами, в которых каждый раз слышит хриплый хохот: «Ты меня предала, предала, предала!» И просыпается в холодном поту. И бьет, калечит себя, режет ножами. Медленно, но верно, убивает себя. *****        У Аниты синяки на локтях и шрамы на запястьях, плохо скрытые тонкими перчатками. Она долгие годы спать по ночам не может, и умирала бы, не зови на помощь снотворное — самое сильное из тех, что можно купить без рецепта. Но даже снотворное не спасает от дурных снов.        А в них хриплый хохот и одни и те же слова постоянно — «Ты меня предала, предала, предала!»