Истории тёмного королевства

       Мы трахались громко. Губами. Языком. Ртом. Каждым вздохом и каждым движением.        У него были горячие крепкие руки. То, что нужно, чтобы вознестись на небеса от удовольствия. А ещё — поганый язык, который любое удовольствие на корню убивает.        Он любил меня ночью, когда из меня буквально парили чары хмеля, и утром, когда я была (временно, конечно) относительно трезва.        Он любил меня, но себя любил больше. Гораздо больше.        Все мужчины — нарциссы, но, вздумай они выбрать себе лидера, он стал бы их вожаком.        У него не психика была, а травма на травме. Потому трахаться с ним было приятнее, чем разговаривать. О да, гораздо, гораздо приятнее.        Так я хотя бы не слышала его бесконечных противных: «я-я-я-я-я-я-я-я».        Он считал себя центром Вселенной. Даже здесь, в чёрном-чёрном аду, будучи мёртвым.        На моё счастье, он был адски туп. Король тупости — это тоже он, самовлюблённый и неподражаемый громила Гастон. Он падал на колени, когда я его просила («Дорогой, всякий раз, когда ты стоишь на коленях, у тебя великолепно раздувается грудь, я хочу любоваться ею, так она прекрасна!»). Приносил джин, когда я хотела того («Пить из твоих рук — высшее наслаждение для меня, дорогой»). Лежал подо мною, громко стеная, и не понимая, что нижний («О, как я люблю рисовать руками изгибы твоего тела, дорогой, как ещё я могу делать это, если ты — на мне?»).        На моё счастье, он был адски туп. Он не понимал, что я использую его, точно пятнистого далматинца.        Мы трахались много. Каждую свободную минуту. А, поскольку в аду время застыло и каждая минута свободная, — это было почти постоянно. Почти всегда. Прерывались лишь чтобы выдохнуть, потом вдохнуть, и снова предастся похоти.        Нет, то была не страсть, а именно похоть. Мы, мёртвые, ни черта не чувствуем, но по-прежнему не можем отказаться от дурных привычек и милых шалостях, что имели при жизни. Моими всегда были алкоголь и секс.        Он думал, что я влюблена в него беззаветно, потому что он такой красивый! Мой дорогой глупый мальчик. Он просто был моей самой лучшей секс-игрушкой. Вот и всё.        Как жаль, что он ушёл в худшее место (если, после ада, таково существует), не узнав об этом.        Как хорошо, что он не узнал.        У нас не было шанса как-либо привязаться друг к другу. Мы никогда не умели этого делать, когда были живы, и, умерев, тоже не научились.        Мы просто трахались громко. Каждую свободную секунду.        Вот и всё.        И всё-таки, сейчас, когда его нет, а всё вокруг так серо и больно, я должна признаться, что мне, кажется, его не хватает.        Я скучаю.