Истории тёмного королевства

       У Малкольма к Мойре какое угодно чувство, но не любовь вовсе. Какая же это любовь, когда он вздрагивает от одного лишь звука её голоса, прокуренного, хотя она сроду не курила, резкого, мрачного? Это совсем не любовь, когда он, смотря на её шею, думает о том, как бы удачнее свернуть её, чтобы задохнулась птичка под его пальцами, а ещё прикинуть пытается, как глубоко войдёт в эту шею его стрела. Это совершенно, совершенно не любовь, если он видит в ночных кошмарах её лицо и улыбку, и бесится от того, что улыбка адресована не ему.        Разве это любовь, когда он хочет уничтожить её, разбить на осколки, размазать по стене, чтобы следа не осталось? Хочет вычеркнуть её имя из истории Старилинг-сити, и из своей жизни, хотя она в этой самой жизни с юности, глазами манит, зовёт взглядом, дарит улыбку, но, в итоге, всегда отталкивает? Что же это за любовь такая, когда они годами играют в игру, кто до кого доберётся первым, да кто кого первым убьёт? Она с Лигой убийц связалась, не побоявшись, лишь для того, чтобы его устранить. Смелая женщина, бесстрашная женщина. Глупая. Умная. Храбрая. Безрассудная. Каждый свой шаг планирующая. Действующая наобум, рискуя.        Разве это любовь, если, снова и снова ныряя в объятья очередной женщины, в основном, брюнетки, чтобы она его белокурыми локонами не дразнила, о Мойре ничем не напоминала, он опять думает о Куин, и ничего с собой поделать не может? Что же это за любовь такая, если он, всю жизнь трогательно привязанный к жене, милой и скромной Ребекке, сдался в плен Мойры, как только жены не стало, и едва Мойра позвала его, намекнула, завлекла? Он сдал все бастионы, все очаги сопротивления оказались малы. Да он и не сопротивлялся вовсе, просто попался в её ловушку, как маленький глупый мышонок.        Это же не любовь, совсем нет, когда, сколько бы он не бежал, сколько бы не строил козни и не плёл интриги, она, отвратительная женщина, всегда на шаг, на полшага, на четверть шага впереди. Это же не любовь, совсем не она, когда он спать не может, даже со снотворным, потому что её образ то и дело врывается в сон, терзает мозг. уничтожает сознание.        Это никакая не любовь совсем, когда при любой, даже крохотной её победе, он бьёт посуду и громит мебель в собственном доме, вышедший из себя, злой настолько, что Сатана бы позавидовал.       Это вообще не любовь, не она, проклятая, когда он приколочен к ней, словно к кресту, с юности, с первого взгляда, и отпустить её не может столько лет, хоть лжёт себе, что ему нет до неё дела.        Это совсем не любовь, не она вовсе, когда он каждую минуту хочет её, и хочет уничтожить, но с последним всегда промахивается, потому что вечно не в силах решиться, не может сделать последний шаг.        Это совершенно никакая не любовь, когда он ловит себя на мысли, смотря на Оливера, глупого отчаянного храбреца, что, будь он его, а не Роберта, сыном.        Это абсолютно не любовь, когда в каждой женщине он видит Мойру, в последней мечте (от остальных отказался, либо они давно уже стали реальностью) она приходит к нему, каждую секунду он думает о нём, испытывая ярость от того, что не может забыть.        Это какое-то другое чувство. Быть может. Возможно. Наверное.        У Малкольма к Мойре другое чувство, не любовь вовсе.        Что угодно, но только не любовь.