Истории тёмного королевства

       — Вы меня совсем не любите, проказник.        Лолита, милое создание, чудное создание, сладко дует губки, и сердце моё из груди раненой птицей вырывается. Лолочка, милая Лола, покачивает нежными ногами, стройными, словно у дикой лани, и я горю, и озноб у меня на лбу крупными каплями пота выступает.        Она обижена, и её прелестные глазки затуманены горем, таким истинным, как только у страдающих по-настоящему людей и бывает. Она расстроена, и порочное сердце моё вмиг разбивается на куски, становится отдельным от груди моей, и превращается в жалкую россыпь осколков. Я подхожу к ней, робкий, несчастный, к себе безжалостный, я почти дрожу, я практически умер, но она, чудесное создание, любовь моя, выставляет ручку свою крошечную вперёд, прячась от меня за оградкою этой, точно Красная Шапочка от Серого Волка защищается.       — Вы совсем меня не любите, проказник, вы проказник, Гумберт, и совсем-совсем меня не любите.       Голосочек у неё нежный, и звучит, точно сладостная музыка, как песни на пластинке, что её маменька иногда ставила в бытность моей скучной и глупой женой. Голосочек у неё тоненький, и ласкает сладко мой острый слух, и я, точно плитка шоколада, таю от солнца её очей.       Я всё же подхожу к ней ближе, кладу руки на её тонкую талию. И она, душка, хлопает глазками, взмахивает нежными ресницами, и они сладко ввысь порхают, точно стайка хрупких птах.       — Лолита, Лола, Лолочка, Лолиточка, — я, словно потерянный мальчик, смотрю на неё с обожанием, на которое, как думал, не способен, откуда-то из утробы поднявшимся, я ласкаю её тоненький стан, на молодое деревце похожий, я едва дышу, я переполнен чувствами, заполнен эмоциями, я слушаю звук собственного сердцебиения в ушах, — как же это я тебя не люблю? Что же ты говоришь такое, моё сокровище возлюбленное?       — Не любите, — дуя алые губки, повторяет она, упрямая пташка, — не любите, совсем не любите!        — Что же мне делать, Лолочка, сокровище моё, чтобы вы поверили мне? — я дрожу, точно падающий медленно лист, вот-вот коснусь земли, и разобьюсь, свернусь, уничтожусь, — Что же мне предпринять, скажи мне, душа моя, любовь моя?        — Не знаю, — с нежным жеманством, только юным девам свойственным, отвечает она, — не знаю.        — Звезду с неба сорвать?        — Не нужна мне звезда, проказник, — она смеётся, и сердце моё рушится вниз, падает в ноги, — они холодные и далёкие, на что они мне? И вы же говорили мне, плут вы эдакий, что я — ваша любимая звезда!        — Да, да, именно ты, именно ты, любовь моя! — жарко шепчу я, покрывая хрупкие её запястья поцелуями, жаркими, словно горящий вулкан.        — Тогда докажите мне, что любите меня, плохой мальчик!        Она снова отдувает губки, чудесное создание, милая прелесть, а голова моя дурманится, словно от алкоголя.        — Мир к твоим ногам бросить, любовь моя? — с надеждой обречённого смотрю на неё, в глаза, похожими на взор оленёнка.        — Не хочу мира, он жестокий, фи.        — А что же мне сделать тогда, любовь моя, жизнь моя, Лолиточка?        — Докажите, — смеясь, убегает она, виляя нежными бёдрами, и я вижу, как мелькает в цветах её светлое в горошек платье, — докажите, докажите.        И я тону, умираю, исчезаю.        Лола, Лолита, Лолиточка — грех мой великий, но с нею и из-за неё я до края дойду.        Однажды я с её именем на устах голову в петлю суну, добровольно.