Уроки утопления

Всё разрушилось на пятый день. Лестница, ведущая в подвал, никогда не пользовалась популярностью. Из-за вековой пыли, накопившейся на ней за долгие годы, из-за противного затхлого запаха, прилепленных к стенам жвачкам и ещё миллиарда самых разных причин, по которым я её и любил. Я всегда обедал там. С одной еле горящей лампочкой над головой, в грязи, окруженный надписями на стенах, но зато в полной тишине. Эрик тоже узнал о лестнице. И ведь смешно получилось. Только мне стало казаться, что я хоть где-то могу сбежать от его ледяных глаз, как он оказывается в моем секретном месте. Милый мальчик-поэт сидит на ступеньках, сгорбившись и быстро набирая что-то на телефоне. Сзади его можно было узнать только по копне светлых волос и одежде. Не замечает меня? И что мне теперь делать? Окрикнуть его, уйти, умудриться сыграть в гляделки и тут, сесть рядом, поговорить, предложить поесть, признаться в вечной и чистой любви, прогнать и сидеть одному до конца своих дней на грязных ступеньках и рыдать? Какой сложный выбор, какой сложный выбор, какой… — Эй, — незаметно для себя выдавил я, и в груди всё тут же замерло. Он обернулся. Немного удивился, как обычно. Отлично. У нас с ним диалог? Прекрасно. Лучше и быть не может. Я как школьница, стесняющаяся своего кумира — А… да, привет, — с трудом произнёс он. Могу ли я быть нормальным человеком? Сейчас узнаем. — Какого хера ты тут сидишь? Это же было смешно? Это было смешно. Ему становилось некомфортно. Что не так? — Просто… просто там очень шумно, — я слышал волнение в его голосе. Что не так? — а тут никого нет и ничего не слышно, как будто ты в другом мире, — очередная долгая пауза. Подбирает слова? — Так сосредоточиться легче. У него такие возвышенные мотивы. Сразу видно, что у него тонкая и чувственная натура. Как красиво. Что не так? — А ты у нас герой-романтик, как я погляжу. Может, я сейчас тебя разочарую, но я тут ем, а не стишата пишу. Он оглядел лестницу, а затем с недоверием уставился на меня. — Тут? — будто бы я шутил. Только ты тут сам сидишь. — Что-то не устраивает? У него было такое пустое лицо, что казалось, будто он переосмысливает всю свою жизнь. — Нет… Нет, ничего. От него пахло январём и первым снегом, ожиданием чуда и зимним вечером. Мне хотелось спрятаться, убежать от этого запаха, от его обладателя. Я так плохо его знаю. Я его совсем не знаю. Мне хочется узнать его и узнавать и узнавать каждый день всё лучше. Что он со мной делает? Что со мной делает это непреодолимое чувство? Я так боюсь разбить его в конце концов. — Уйди, — железный тон. — И никогда не попадайся мне на глаза. Бесишь. Вымораживаешь. Меня тошнит от тебя. Всё застилала пелена. Какое было у него лицо в тот момент? Трудно сказать. Но он покорно встал и пошёл обратно. Какой долбоеб проектировал эту школу, нахуя тут такие узкие лестницы? Я же могу почувствовать его ещё сильнее, я могу услышать аромат его шампуня, услышать голос его огромных глаз. Я люблю его только за внешность? Неужели… Не думаю. Но какого чёрта сердце вырывается из груди, когда он просто проходит мимо? Ч Т О Н Е Т А К. Пиздец пиздец пиздец пиздец вот бы поцеловать его и застрелиться потом. — Ебаный прыщавый задрот, — прошипел я. Я не знал, услышал это Эрик или нет. Господи, пожалуйста, только бы нет. Плесень, гной, жвачки и грязь. Я ел, надеясь, что мать специально для меня нашпиговала это иголками и кнопками. Я блаженно представлял, как они больно раздирают моё небо, моё паршивое горло, как изо рта ручьём течёт алая кровь. Я смотрю на неё и понимаю, что за жизнь бороться не надо. И мой труп никогда не найдут. Каким же придурком надо быть, чтобы говорить это человеку, в которого ты влюблён? О котором мечтаешь целыми днями, который занял всё свободное место в твоей жизни и в твоих альбомах, не оставив чему-то другому и шансов. Я же обидел его. Особенно если слишком громко сказал последние слова. Эрик и так с придурью, а после этого… Какой же я, блять, долбоеб.