Уроки утопления

Плутая в лабиринте улиц, я не сразу заметил, как ночь опустилась на город. И на небе, и на дорогах уже зажигались слепящие огни. Мне не хотелось возвращаться домой. Не хотелось видеть мать и отца. Достав телефон, я быстро написал, что остаюсь с ночевкой у друга. «И пусть только ответит, что у меня нет друзей», — зло подумал я. Нервно ухмыляясь, я стал представлять, как проведу эту ночь. Скорее всего, меня пырнут в подворотне. В принципе, неплохой конец для отброса общества вроде меня. Или может… — Эй. Во мне всё обрушилось. Не показалось? Не показалось? Похолодело. Затошнило. Сердце бешено забилось в груди. Это он? Это его голос? Это его запах? Надо бежать сейчас же. Только не говорить, это ни к чему хорошему не приведёт, только сдержаться, только не целовать его, это ни к чему хорошему не приведёт, только не задушить его случайно, только не вырвать необдуманно сердце, только… Я обернулся. Эрик стоял в той же рубашке, что и днём, с тем же меланхоличным непричастными взглядом, что и всегда. Ему не холодно? Он же сам похож на лёд. Наши взгляды встретились на секунду, но он тут же опустил глаза, будто не желая меня видеть. Что за странная привычка не смотреть на собеседника? Собеседника ли? Я сглотнул. У него на уме были неясные мне вещи. У меня на уме была пустота. Мгновение длилось тысячу лет. — Ты, — низкий тихий голос затих, будто Эрик забыл, что хотел сказать, — ты заблудился? Я весь сжимался внутри. Сотни вариантов ответа лезли в голову, и ни один из них не подходил, но каждый из них надо было озвучить. Мне нельзя материться. Нельзя грубить. Нельзя посылать куда-то. Мне нельзя целовать и нельзя душить, мне нельзя признаваться ему в любви. — С чего ты взял? — рвано бросил я, пристально смотря на него. Нормально? Кажется, всё нормально. Сойдёт. Плечи. — Ну, — Эрик потёр шею и наклонил голову в другую сторону. Он выглядел так, будто безумно сильно от всего устал, — просто сейчас поздно, а ты живёшь на другом конце города. Если хочешь, ты можешь… Слова сами вырвались из меня. — Откуда ты знаешь, где я живу? Я произнёс это еле слышно, но Эрик подскочил так, что я сам испугался. Что это с ним? Разве ему не всё равно? Я настолько страшный? Да я его в прошлый раз нахуй послал, конечно я страшный в его глазах. — Просто… знаешь, я был в том районе недавно. У меня были дела… там, — он звучал очень неловко и, похоже, понимал это. Впервые я видел его таким растерянным. — И я видел тебя… там. Он закончил на высокой ноте, но так и не продолжил мысль. Мне тоже не хотелось мучить и так смущённого чем-то Эрика. Это финал разговора? Мне стоит его продолжить? Мне пошутить? Посмеяться? Никакого мата. Держать в себе, держать в себе… — Да? Ну, приходи в гости как-нибудь. Мне без тебя скучно. Я натянул лучшую улыбку, радуясь тому, что смог выдать такую искромётную шутку. Ему нравится? Блять. Да я же как болван себя веду. Чёрт. Чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт… Ненавижу с кем-то говорить. Даже с лучшим мальчиком на свете ненавижу, нет этого хуже. Вот бы передавать чувства, а не слова, вот бы лишиться голосовых связок и писать всё на бумаге, несколько раз обдумывая. Теперь я тоже не смотрел на него. Хотелось блевать. Органы разрывались. Я чувствовал себя самым тупым человеком на планете. Мы перестали быть собеседниками. — Я могу чем-то помочь? В горле встал ком. Я услышал в его словах искреннее беспокойство. Он меня что, больным считает? Выворачивало наизнанку, давило на голову. Я ему важен? Звучит как дешёвая отмазка сентиментальных девочек. Помочь. Помочь… — Да не надо мне помогать! — закричал я, сжимая кулаки. — У меня по жизни всё заебись, с чем тут помогать-то?! Слышишь, заебись всё! Я от рождения ебнутый, ни ты, ни я с этим ничего уже не сделаем, тут только лечь и сдохнуть можно! Д-да иди ты!.. Я орал так громко, как только мог. Мне было плевать на позднее время и на спящих людей, на редких прохожих, на себя, на Эрика. Накопившаяся злость застилала пеленой разум и взгляд, я готов был ударить, готов был убить этого мальчика перед собой. Остановись. Мне перекрыло дыхание. Я не мог вымолвить ни слова. Что я опять сделал… что… Глубоко дышал. Хорошо, что хотя бы остановился… Во взгляде Эрика был прежний холод вперемешку с тревогой и бессилием. Что было в моем взгляде?.. Наверное, утихающее безумие. Но мы не могли прервать долгий, лишенный неловкости зрительный контакт. А мне было стыдно. Перед ним. Перед родителями. Перед всем миром. Я крутил эту фразу в голове несколько минут. Обмусоливал, лишал углов, старался сделать её максимально нормальной, как из учебника. — Прости. Я хотел сказать, что благодарен тебе, но мне не нужна помощь. До завтра. И пусть она звучала неестественно, в ней хотя бы были мои настоящие мысли и чувства, а не бред воспалённого разума. Это уже лучше. Эрик кивнул, но его безразличное лицо исказилось горечью. Это тебе надо помочь. Я был лишён всяких эмоций. Удивительная, абсолютная и легко царапающая изнутри пустота. Дома все спали. Я незаметно прокрался в спальню. Обнажённое тело, лишенное эротизма. Беззащитное, хрупкое, по-детски невинное. Мне нравилось выводить его контуры. «Твои руки теплы, значит выстрел будет метким». Тяжелый, тоскливый взгляд казался бездонной бездной. Как мрачно. Как мрачно. Я хотел верить, что в его голосе тогда была забота, а не жалость. Что ему есть дело до меня, что, может, он тоже пытается тянуться ко мне. Почему же? «Будут четкие круги на воде, и тонкой веткой Я останусь смотреть, как они летят стремительно вниз». Да потому что это бред. Резкая линия. У него нет на это причин. Ещё одна. Это всё моя паршивая душа и гадкое тело, жаждущие любви и нежности. Не будет. Не будет. Я твердил это себе, заверял себя, убеждал себя. Надежда — злобная прокуренная сука с ужасными духами, её надо убить и отдать на съедение свиньям. Она только жизнь портит. Плавная. «И я буду молчать никогда, нигде об этом». «…» Я смотрел на Эрика в лучах восходящего солнца. Сколько часов я рисовал его? Сколько мыслей успел перебрать? Провёл пальцем по его шершавым волосам, стискивая зубы от тоски и отчаяния. Всего лишь несколько часов, и мы снова с тобой увидимся.