«Я не буду бояться остаться один на один С этой комнатой цветных пелерин. Тобою связанных на мне пелерин».
Сломанный мир, в котором всё казалось глупым и бессмысленным. Бесцветное небо и пластилиновые люди, истекающие слюнями. Песни о чудесном прошлом и жутком будущем, пожираемые огнём. Лалалу закрывала глаза и кричала. Плакала, вырывая искусственную траву. Оттолкнула протянутую руку. Открыла вечно смеющийся рот, чтобы что-то сказать. Я проснулся в холодном поту. Ровный белый потолок. Кровать с темнеющими каплями крови. Беззвездная ночь. — Кошмар? Я кивнул, смотря в одну точку на полу. — Принести воды? — Нет, не надо. Он вынырнул из-под одеяла и сел рядом со мной. В темноте я не видел его глаз, но знал, что они неотрывно смотрят в мои. Он ждал. Я сглотнул слюну. — Довольно странно получается, — шептал я, прислушиваясь к шороху его ресниц. — Несмотря на всё, что сделала Лалалу, я чувствую себя виноватым перед ней. Мягкие пальцы на плече возвращали меня обратно в детство, хоть я и не мог ответить на них лаской. — После всего, что я сделал… Воспоминания о сегодняшнем дне доводили до дрожи. Этими руками, этими самыми руками я… — Прости. Бессильно уткнулся в его острое плечо, тяжело вздыхая. Эрик не говорил мне ничего. Эрик целовал мои руки, утешая.***
— Знаешь, я… я думал над тем, что ты говорил. Эрик отчего-то широко улыбался, ждал, пока я закончу чистить зубы его щёткой, головой прислонялся к зеркалу. Я что-то говорил? — О чём ты? — спросил я, сплёвывая. — О реальности. В сердце остро кольнуло. Я посмотрел сначала на Эрика, а затем на его не менее очаровательно злое отражение. — Я понял, что нас с тобой обоих не существует. Он переплетал пальцы наших рук, по-детски искренне радуясь. — Нас обоих не существует, — продолжал он, — но имеет ли это смысл сейчас? Нет. — Не имеет, — уверенно ответил я. Мы смотрели друг другу в глаза. И я почему-то был счастлив.***
Короткие чёрные волосы, огромные тёмно-карие глаза и яркая красная помада. Тонкая шея и выпирающие ключицы, хрупкость и грациозность балерины. Слишком молодая, чтобы быть матерью. Она ей и не была. — Вы с Эриком встречаетесь? — голос как у школьницы. Мне не хотелось ничего отвечать этой женщине — лишь бы она побыстрее ушла, лишь бы Эрик её не увидел. — Да. Она высоко вздохнула, доставая из сумки деньги и кладя их на стол. — Я бы никогда не подумала, что Эрика кто-то сможет полюбить. Прости. Она меня бесила. — Вы слишком низкого мнения о своём сыне. — Возможно. Я не понимал её слов, не понимал её действий. Я не понимал, как мать могла оставить сына, как могла забыть о нём, как может сейчас, после всего этого, пытаться начать всё сначала, наступая на те же грабли. — Тут денег где-то на неделю, — тихо сказала она. — Я не буду вам мешать. Ну и пиздуй отсюда. — Уходите. Я не провожал её до входной двери. Она не была ни женщиной, ни матерью, ни человеком для меня. Просто пиздуй. Но она остановилась. Обернулась и виновато посмотрела на меня, сжимая платье, как малолетняя девчонка. — Я знаю, что у Эрика не было детства из-за меня, — шептала она. — Эрик не ошибка, но то, что он сейчас — ошибка. Наверное, я сама ошибка, — впервые посмотрела прямо мне в глаза. — Я надеюсь, что ты убережешь своих детей от этого. Не дожидаясь моего ответа, она ушла. До меня ещё несколько секунд доносился печальный звон каблуков. — Мать приходила?***
— Надо будет сходить домой, — сказал я, вглядываясь в чёрные грозовые тучи. — Если примут, то останусь у них, не вечно же у тебя на шее сидеть. Если нет, то заберу дневник, рисунки, «Солярис» и снова к тебе. Можно?***
Лалалу била меня, кричала и проклинала, вгоняла иглы под пальцы и ужасно тоскливо рыдала. Я бессильно обнимал Эрика.***
— Мы не пойдём в школу сегодня. — Не пойдём? — Нет, не пойдём.***
Эрик что-то записывал в дневник, то и дело поглядывая на меня. — Что там? — быстро спросил я, приводя волосы в порядок. — Сначала ты мне рисунки, — абсолютно серьёзно сказал он, неприглядно кусая карандаш. Да. Точно. Надо пойти домой. Почему-то от этого на сердце становилось тяжелее.***
— Ты поедешь со мной? Зарево преображало безжизненную комнату, наполняло её хотя бы малейшим смыслом, превращалось в пожар в глазах Эрика. Я вздохнул. — Это… это только на несколько дней. Мне надо сходить на могилу отца. Жить будем в том доме. — Не думаю, что родители… — Мать… ну, моя мать заплатит за тебя, — перебил Эрик. — Даже не беспокойся об этом. Но я уже даже не сомневался. — Хорошо. Поедем. Лицо Эрика озарилось нелепой, но милой улыбкой. «Там в поле туманы низкие-низкие, как в сказках, а в лесу цветёт папоротник. Там тепло и невыносимо, холодно и сладко. Там всегда пахнет летом».***
Лалалу не пришла ко мне в ту ночь.***
Сердце останавливалось и сжималось. Глаза снова и снова пробегали по трём коротким строчкам, будто пытаясь ухватиться за опечатку, за ошибку, будто пытаясь обмануть самих себя. — Кто там? — испуганно спросил Эрик. Мне потребовалось несколько секунд на то, чтобы осилить ответ. — Отец. — Что он? Я не мог говорить об этом. Страх парализовал меня, сделал из меня куклу. Я не знал, что будет дальше. Молча передал телефон Эрику дрожащими руками. Опустошённый упал на плечо Эрику. Наблюдал, как сначала его холодные глаза наполняются сожалением, а затем ужасом и страхом. Он смотрел на меня, пытаясь что-то сказать. Отчаянно держал за руки. За окном стройными переливами цвёл конец весны, а вместе с ней и конец нашего так и не начавшегося детства. Мы замерли, отсчитывая его последние секунды. Эрик потянулся к рукояти ножа.