С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый И всё былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах.
Гарри с ненавистью посмотрел на чёрную мантию, оставленную домовым эльфом на кровати. Точь-в-точь такая, как у Волдеморта. Губы скривились в отвращении, и он отошёл к окну, бессмысленно глядя на облетающие с деревьев листья в саду. Он был бы рад, если бы кто-нибудь смог ему ответить — куда летело, если не сказать — мчалось, время. Он провёл в резиденции Волдеморта четыре месяца. Абсолютно бесполезных, изматывающих, разрушающих его агонией одиночества и тоски четыре месяца. Гарри устало прикрыл глаза. Он уже почти смирился со своей участью — любимой игрушки Тёмного властелина, так с чего вдруг снова сожаления? Впрочем, какая разница? Он может сожалеть, может хоть кричать или плакать — это ничего не изменит. Волдеморт сдержал своё обещание. За это время ни один маг из написанного Гарри списка в первый день его пребывания здесь не пострадал. И это так и осталось единственным утешением Гарри, уверенно теряющим актуальность со временем. Он так и не выяснил ничего. Вообще. Он так и не нашёл способ сбежать. Он ненавидел Волдеморта с каждым днём всё сильнее, но находился в его власти. Дни пролетали так однообразно и невыносимо тоскливо, что иногда Гарри хотелось выть. Напуганный поначалу, он подсознательно ждал от Волдеморта чего угодно, но точно не того, что тот вообще не станет им интересоваться. Забрав список и дав обещанную клятву, Волдеморт поручил его заботам эльфа, и за первый месяц Гарри не видел его ни разу. Это казалось безумно странным. Гарри сам не заметил, как несколько успокоился и начал обдумывать план своего побега. И у него даже были вполне реальные — на его собственный взгляд — идеи, пока он не осознал, что первое, что предпримет Волдеморт в случае осуществления Гарри своих намерений — убьёт те самые триста человек. По списку. Условием клятвы было его пребывание здесь. Он не знал — в какой момент после этого осознания сдался. Его не трогали, исправно кормили, даже предоставили одежду, а эльф дал понять, что он может посещать библиотеку. Гарри действительно не хотел это принимать. Но реальность была единственной. Правильной или нет, но единственной. Он научился воспринимать себя гарантом чужих жизней. Он научился воспринимать себя просто объектом чужого внимания. А потом неожиданно появилась надежда, взявшаяся словно из ниоткуда. Надежда на то, что находясь настолько близко к Волдеморту, он сможет его убить. Вот только памятуя увиденную в Министерстве дуэль и здраво оценивая свои навыки в сопоставлении, Гарри окопался в библиотеке, усиленно изучая книги по чарам и боевой магии. Именно тогда он одним утром нашёл на прикроватной тумбочке свою палочку, отобранную Волдемортом ещё в первый день. Это абсолютно не укладывалось в голове. Но получило своё объяснение, когда Гарри не смог наколдовать ничего, кроме самых простых и абсолютно безопасных заклинаний, вроде «Люмос». Ненависти к Волдеморту прибавилось. Тот как-то сумел наложить ограничения и вернул палочку словно в насмешку. А потом был кошмар. Ему снилось, что Волдеморт пытает и убивает Рона и Гермиону. Он даже не понял — как смог проснуться, по инерции продолжая метаться на кровати. Взгляд выхватил Волдеморта, сидящего в кресле, стоящем в метре от его кровати. Гарри вздрогнул, но быстро взял себя в руки, продолжая изображать кошмар и незаметно наблюдая. Он напряжённо пытался понять — что происходит. За месяц Волдеморт ни разу не искал с ним общения, а теперь он обнаруживает его в своей спальне ночью. Гарри незаметно всмотрелся внимательнее, чуть прикрыв глаза и напрягая зрение, привыкшее к полумраку, царившему в комнате. Поза Волдеморта выглядела какой-то слишком расслабленной и, похоже, его глаза были закрыты. Сначала Гарри решил, что тот спит, что только прибавило недоумения. Но услышав учащённое дыхание, он даже рискнул приподнять чуть голову, пытаясь рассмотреть больше и понять — что всё-таки происходит. А когда он сопоставил задранную мантию Волдеморта, его позу и ритмичные, интенсивные движения бледной руки — его затошнило. Стон отвращения, который вырвался у Гарри сам по себе, отлично вписался в общую картину кошмара, который он продолжал изображать, но Гарри с ужасом понимал, что его сейчас просто стошнит, и вся его игра окажется бессмысленной. А какие у этого окажутся последствия — ему не хотелось даже представлять. Только злость, рождённая отвращением, и упрямство и позволили ему всё-таки, ценой приложения неимоверных усилий, никак не выдать, что он не спит. Тихий, отдалённо похожий на стон звук со стороны Волдеморта заставил Гарри передёрнуться, но и подарил надежду на избавление от присутствия его живого кошмара. И действительно — минут через пять тихо закрылась дверь, и Гарри наконец остался один. Он только и успел добежать до ванной комнаты, где его всё-таки стошнило, а после долго умывался ледяной водой, пытаясь вернуть себе хоть какое-то равновесие. Значит, его худшие подозрения имеют под собой больше основы, чем просто страх. Лучше бы он этого не знал. С другой стороны — было совершенно непонятно, почему Волдеморт просто не возьмёт то, что хочет, пусть даже и силой? Ему не привыкать. Гарри вернулся в кровать, но так и не смог заставить себя уснуть, бессмысленно наблюдая, как за окном обволакивающая тьма ночи сменяется предрассветным сумраком. Объяснение было только одно — за одержимостью Волдеморта стояло что-то большее, чем просто жажда, которую легко удовлетворить. Косвенным доказательством служило и то, что с Гарри абсолютно нормально обращались, а его существование многие бы назвали даже комфортным. Значит, Волдеморт хочет некого взаимодействия, отдачи, а не просто сломить врага, находящегося сейчас в его власти. Гарри обречённо прикрыл глаза. С тех пор он так и не смог ничего поделать с новоявленной привычкой: проснуться глубокой ночью — от кошмаров, которые случались всё же редко, или просто так. В восьми случаях из десяти он заставал в спальне Волдеморта. Меньше отвращения это вызывать не стало, скорее наоборот, но в итоге стало предсказуемым злом и порой мимолётно отдавалось каким-то странным чувством, смахивающим на жалость. Почему-то в такие моменты Волдеморт и впрямь выглядел для Гарри не иначе, как отвратительно, но и жалко в тот же момент. А по истечении второго месяца домовой эльф одним далеко не прекрасным для Гарри утром передал, что хозяин ждёт его на завтрак. Первую реакцию — панику — Гарри задушил в зародыше. Он не трус, Мордред его раздери. И справится с этим. Вот только колени по пути в столовую противно дрожали. При свете дня Волдеморт выглядел, казалось, многим хуже, чем запомнилось Гарри. Он настолько отвык от лицезрения безобразной внешности, что невольно вздрогнул от отвращения. Заметил ли это Волдеморт — Гарри не знал, но вёл тот себя как-то даже вежливо, хотя и неизменно холодно. Гарри терялся в догадках — почему он не мог, как обычно, позавтракать в одиночестве, просматривая прессу. Это ему на удивление не запрещалось, и «Ежедневный пророк» обычно исправно ждал его на столе. Ответ нашёлся, когда он пытался заставить себя съесть яичницу — аппетит резко испарился. Волдеморт без перехода объявил ему, что с сегодняшнего дня он, Гарри, будет присутствовать на собраниях — выборочно и по желанию самого Тёмного Лорда. Гарри стало нехорошо — никакого желания в той или иной форме контактировать с Пожирателями у него не было. Его вопрос, имеющий под собой цель выяснить причину такого нововведения, Волдеморт оставил без ответа, но окинул его таким взглядом, прежде чем покинуть столовую, что Гарри расхотелось спрашивать вообще что-либо. На собраниях он присутствовал дважды, так и не поняв — что он там в принципе забыл. Он вообще, казалось, с каждым днём понимал в происходящем всё меньше. Мозг, словно не желая покидать комфортную зону, просто отключался, стоило Гарри начать задаваться рядом вопросов. Как итог — он почти научился плыть по течению, без энтузиазма размышляя, что надо всё-таки что-то предпринять. Он даже заподозрил, что Волдеморт применил к нему какие-то чары — настолько вялым и апатичным он себя порой чувствовал. Хотя были и срывы. Пару раз он разгромил комнату едва ли не до разрушенных стен, ища выход для своих ненависти и отчаяния. Его не остановило даже понимание, что он привлечёт к себе внимание Волдеморта, которому подобное поведение вряд ли понравится. Но тот не появился. Зато появился домовик, который в считанные минуты вернул комнате первоначальный вид и молча исчез. Гарри только бессмысленно уставился в потолок — желание срываться таким образом испарилось само собой. Гарри тряхнул головой, машинально проводив взглядом очередной падающий лист за окном. Он слишком увлёкся своими размышлениями. Впрочем, за последнее время это случалось всё чаще, и удивляться было нечему. Он тяжело вздохнул, беря в руки мантию. Её появление на кровати означало только одно — он должен присутствовать на очередном собрании. Почему Волдеморт хотел, чтобы он надевал на эти собрания одеяние, копирующее его собственное, осталось очередной загадкой, но не то чтобы было так уж важно. Сдерживая отвращение, Гарри натянул на себя мантию, которую мысленно именовал тряпкой, и, упрямо отгоняя неожиданно угнездившееся в груди дурное предчувствие, направился к залу. Волдеморт предупреждал его, что не потерпит опозданий. Проверять, каким будет наказание в случае ослушания, Гарри совершенно не хотелось. Он часто ловил себя на мысли, что каким-то просто волшебным образом за прошедшие месяца у него сильно добавилось рассудительности, раньше ему не свойственной. По крайней мере, он перестал искать неприятности там, где их можно было избежать. Раньше это открытие его бы, без сомнения, порадовало, когда сейчас воспринялось не более чем констатацией факта. Он шёл по коридорам, машинально скользя взглядом по картинам, развешанным на стенах. Это, пожалуй, было одной из самых неожиданных вещей в резиденции Волдеморта. Как-то в голове Гарри вообще не сочетались выражения «Тёмный Лорд» и «ценитель искусства» в одном предложении. Но картины в доме Реддлов при этом были, и даже в больших количествах. О том, что они в доме отца Волдеморта, который тот отреставрировал после воскрешения, Гарри узнал ещё в первые дни, просто спросив домовика. Он ещё пытался узнать — а где, собственно, сам отец-то, но домовик только задрожал и залепетал, что ему запрещено говорить на эту тему. Гарри тогда только пожал плечами — не сказать, что эта информация представляла собой ценность. Лично ему знания о родственниках Волдеморта уж точно ничем не помогут. Он привычно кивнул в знак приветствия, входя в зал и не поднимая взгляда на Тёмного Лорда. Ненависть он всё равно скрыть не сможет, а как показала практика — это весьма раздражало Волдеморта, который в прошлый раз едва не применил к Гарри «Круцио», остановившись в последний момент. Стоило Поттеру занять своё место — Волдеморт требовал, чтобы он стоял неподалёку от его кресла — как в зале начали собираться Пожиратели. Гарри смотрел на это абсолютно безразлично, даже сумев сдержать привычную злость при виде Беллатрисы. Но он совершенно не ожидал, что вслед за Люциусом Малфоем, легко опознаваемом по платиновым волосам, войдёт Снейп, да ещё и почему-то без маски. На предыдущих собраниях, где вынужден был присутствовать Гарри, тот отсутствовал. Не то чтобы появление Снейпа что-то резко меняло, да и удивительным не было, но в груди Гарри сама по себе разлилась пронзительная тоска. Снейп являл собой живое напоминание о Хогвартсе и Дамблдоре, о друзьях и том, что у него всё же была другая жизнь. Гарри прикрыл глаза, стараясь дышать глубоко и незаметно. Нет. Он потратил немало времени, загоняя эти воспоминания и все связанные с ними эмоции в глубины памяти, пряча их от самого себя. Он не может позволить себе вспоминать сейчас, иначе он сорвётся и, более чем вероятно, этим навлечёт на друзей беду. Он не станет думать о школе и о том, кем он выглядит в глазах Дамблдора и учеников. Он сделал то, что сделал, и сожалеть бессмысленно. В конце концов, иногда, читая «Ежедневный пророк», он даже думал, что с момента его ухода с Волдемортом нападений стало как-то меньше. Пожиратели по-прежнему убивали и магов, и магглов, но Гарри казалось, что раньше сообщений о таких нападениях действительно было больше. Да и та же Гермиона — жива, хотя она не просто грязнокровка — в понимании Волдеморта, но и лучшая подруга героя. И должна бы быть целью номер один. Но её не трогали. Как и семью Уизли, и многих других. Он настолько задумался, стараясь успокоиться, что вздрогнул, когда до его слуха донёсся высокий ледяной голос Волдеморта, применившего «Круцио» к кому-то из Пожирателей. Гарри вернул своё внимание реальности, понимая, что происходит что-то странное. Обычно Волдеморт начинал собрание с того, что хотя бы давал своим слугам возможность высказаться, а уже за дурные вести следовали наказания. Он машинально нашёл взглядом провинившегося — Снейп. Гарри стало не по себе, а дурное предчувствие в груди только усилилось. — Итак, Северус, ты задумал помочь мальчишке сбежать. Ты меня предал. И ради чего — идеалов Дамблдора? — в голосе Волдеморта сквозила такая ярость, что сомнений не оставалось — Снейп уже живой труп. И только потом Гарри осознал весь смысл сказанного. Столько времени спустя Дамблдор всё-таки пытался его вытащить? Причём рискнул даже своим шпионом? Это не укладывалось в голове, хотя и снимало окончательно вопрос — кому на самом деле верен мрачный зельевар. — Круцио! — повторил Волдеморт едва отменённое заклинание, почти не дав Снейпу передышки. Гарри едва не рванулся вперёд, желая остановить это. Он понимал, что должен оставаться бесстрастным и что-то там ещё, но всё это мгновенно разбивалось о невыносимость наблюдения, как Волдеморт пытает кого-то, кто знаком самому Гарри и рискнул собой, пытаясь ему помочь. Гарри лихорадочно размышлял. Снейпа в его списке не было. Не потому, что он не хотел его защитить — несмотря на обоюдную неприязнь, если не сказать ненависть, он признавал заслуги Снейпа и причислял его к категории своих. Тогда он побоялся вписать его в список, не желая подставлять. Волдеморт явно бы заинтересовался — с чего вдруг Гарри хочет защиты для одного из его Пожирателей. А вот теперь он абсолютно не понимал — что делать и как помочь Снейпу. Решение — просто попросить, попытаться договориться — возникло спонтанно, и являлось верхом отчаяния. Но если он действительно нужен Волдеморту, тот же должен его хотя бы выслушать? Гарри решительно наложил заглушающие чары — Пожирателям точно не стоило слышать их беседу — и, не давая себе передумать, выпалил: — Не убивай его. Пожалуйста, — выдавил он, пересилив себя. А потом добавил, не уверенный, что ему ещё есть, что терять: — Ты сказал мне в день рождения, что оставляешь мне право на одно желание, которое выполнишь. Отпусти Снейпа. Волдеморт впился в него взглядом красных глаз, полыхающих сейчас словно угли костра. Гарри сглотнул, но взгляд не отвёл. Он готов был даже маггловским богам сейчас молиться, вспомнив почему-то тётку, только бы Волдеморт согласился. Он не вынесет осознания, что Снейп мёртв из-за него. — Тебе так важно спасти его никчёмную жизнь? — на парселтанге спросил Волдеморт с непонятной интонацией. — Считай это моим капризом, — твёрдо отозвался Гарри, мысленно холодея от понимания, что, возможно, роет могилу не только Снейпу, но и себе. — Капризом… — холодно протянул Волдеморт, повторяя его слова, словно эхом. — Что же, будь по-твоему. Я выполняю свои обещания. И если ты уверен, что свобода Северуса — твоё желание, я отпущу его. — Я уверен, — Гарри нервно сглотнул, подозревая какой-то подвох. Но Волдеморт только бросил на него странный, абсолютно нечитаемый взгляд и небрежным взмахом палочки развеял его чары. Неспешно подойдя к Снейпу, который всё же не устоял на ногах и сейчас стоял на коленях с низко опущенной головой, он ухватил его за подбородок. Гарри сильно заподозрил, что Волдеморт воспользовался легилименцией, но услышать всё равно не мог, и закусил губу от отчаяния. На лице Снейпа промелькнуло на миг что-то странное, а потом он медленно поднялся на ноги. — Не задерживайте его. Пусть уходит, — холодно бросил Волдеморт опешившим Пожирателям, возвращаясь на своё кресло. — А мы продолжим. Гарри выдохнул, провожая глазами спину Снейпа, который бросил на него едва уловимый напряжённый взгляд, и, только сейчас осознал, что на минуту вообще задержал дыхание. Что же, чем бы ему это ни обернулось — он только что спас жизнь человека. И это понимание дарило хоть какое-то временное облегчение.***
Волдеморт распустил Пожирателей, проследил за покидающим зал Гарри и только тогда дал волю ярости, запустив в стену парочку проклятий. Он не знал на кого в данный момент злился больше — на Поттера или на самого себя. Он не смог отказать мальчишке. Он отпустил предателя. Конечно, он предупредил Снейпа, что найдёт его и тот своё получит, но это нисколько не примиряет с действительностью. Он не смог сделать то, что необходимо, глядя в зелёные глаза, где застыла просьба, едва ли не мольба, и надежда. Ярость только разгоралась. Что же, он позволил себе проявить терпение. Он дал своему трофею время — привыкнуть и успокоиться. Но он не позволит ему иметь хоть какое-то влияние на него самого. И если Волдеморта нисколько не беспокоило, что подумали Пожиратели, то Поттер — весьма. Нельзя допустить, чтобы мальчишка осознал, насколько далеко сам Волдеморт готов зайти в отступлении от собственных правил и принципов, выполняя его желания. Он дал Поттеру достаточный срок, чтобы принять его и свою новую жизнь. Вот только ненависть в глазах его трофея никуда не исчезала. Волдеморт прищурился — самое время переходить к более эффективным методам убеждения. Если он и не хотел навязанного восхищения и обожания со стороны его сокровища раньше, то случившаяся ситуация заставила пересмотреть приоритеты. Поттер будет дышать и жить только им. Просто потому, что таково желание самого Волдеморта. Просто потому, что он может это получить, как и всё, чего бы не захотел в этом мире. Если он и даст волю своему желанию — лелеять Поттера, то сам станет для него единственным миром. И не так уж и важно — каким образом это произойдёт.