Всё, что было, рок твой. Всё, что будет, крест твой.
Том молчал. Даже отдавая себе отчёт в необходимости что-то говорить, действовать, он просто замер почти без движения и изучал стоящего напротив Гарри внимательным взглядом. Наверное, он должен наложить «Круцио» или хотя бы магические путы. Наверное, в его голове должны рисоваться варианты многочисленных пыток и мести. Наверное, и «Авада Кедавра» не оказалась бы лишней. Но мысли неожиданно стали кристально ясными. Безразличие так и не ушло, а вот эмоциональное восприятие через ассоциации менялось разве что не на физическом уровне. Стало вдруг слишком легко называть чувства своими именами — боль, отчаяние, досада, разочарование, радость, любовь. Подмены понятий, выбранные, вероятно, всё же добровольно, красивые образы, позволяющие уходить от истинных названий и осознаний, исчерпали себя. Боль, конечно, была. Не до конца осознанная ещё, заглушённая удивлением, если не сказать больше, пока не набравшая свою полную силу. И понимание, что её вполне можно контролировать, принять и пережить, а не глушить попытками выместить хоть на ком-то, было тоже, словно родившись в эту минуту. А вот ненависти не было. Кого и за что ненавидеть? Разве не этого он хотел от Гарри? Чтобы тот вырос из детских идеалов и отбросил догмы максимализма света, посмотрел на мир без прикрас, наконец увидев всё его несовершенство, но и непреложность. Можно было апеллировать к тому, что ненависть имеет основание быть уже хотя бы тем, что объектом для осознаний мальчишкой избран он сам, но и этого не хотелось. Потому что ненавидеть — это тоже решение. Потому что ненавидеть сейчас — это слишком много. Его собственное, как он когда-то думал — неизменное и единственное верное понимание силы находило вдруг совершенно другое раскрытие, било наотмашь осознанием подлинной сути. Что-то менялось в мировоззрении в общем, чтобы уже никогда вновь не вернуться к исходнику. Он надеялся зацепить, удивить и тем самым удержать Гарри в Оттери признанием в любви и ни на кнат при этом сам не верил, что за этим есть что-то большее, чем стремление момента. Но сейчас изумрудная морская волна в груди нашла своё название резко и бескомпромиссно. Бесконечные заместительные обозначения — потребность, отвратительная зависимость, тяга к эйфории и многие другие — в один момент стали не нужны, после принятия сути, которую они выражали. Он любил Гарри. Даже при том, что любить он не способен. Горькая усмешка застыла в глазах, не достигнув губ. Есть жестокая ирония в том, чтобы осознать это именно сейчас. И ещё более жестокое понимание, что этот факт ничего не меняет, не исправляет и даже не имеет должного значения в данной ситуации. Потому что любить — это тоже решение. Потому любить сейчас — это слишком мало. — Какое удивительное для тебя молчание, Том, — сарказм в голосе Гарри прозвучал почти естественно. Но только почти. — Обычно ты более красноречив, даже с ограниченным словарным запасом. «Круцио» и «Авада Кедавра» — целых три слова, которые ты предсказуемо должен бы произносить или даже выкрикивать. Что-то мешает? Рука почти дёрнулась к палочке машинально, на голых рефлексах, но Том подавил порыв усилием воли. Да, Гарри действительно научился наносить удары и провоцировать. Но ответ на вопрос — зачем ему делать последнее сейчас — узнать неожиданно захотелось. Он чуть прищурился, вглядываясь в глаза Гарри внимательнее. Мальчишка пытался ещё что-то говорить, но Том уже полностью абстрагировался, ища единственно-интересные ему сейчас ответы. Он хотел понять — как Гарри дошёл до такого и чего добивается в данный момент. Но ответы нашлись совсем не в колдовской зелени. Неуловимые мелочи поведения, слишком вызывающий тон, слишком провокационные слова, граничащие с оскорблениями — слух частично фиксировал особо громкие заявления. Всё это как-то резко сложилось в идеально-верную картинку. Что-то задело Гарри в Оттери настолько, что он пошёл на месть, не считаясь ни с чем. Очевидно, считая это своим долгом. Выполнив который, он просто не хотел жить дальше. Объяснить по-другому то, что Гарри всячески старался спровоцировать дуэль, в которой однозначно потерпит поражение — было сложно. А в глубине зелёных глаз Том сейчас отчётливо различал презрение. Чувство, которое подспудно мелькало и во время встречи в саду, и позже. Гарри продолжал настойчиво что-то говорить о слабости самого Тома, явно не теряя надежды вывести его из равновесия этим. И вряд ли замечал или отдавал себе отчёт, что его мысли всё ещё почти открытая книга. После своего поступка Том избегал даже приближаться к разуму мальчишки, но сейчас любые барьеры были сметены кристально ясным пониманием, что терять больше нечего. Незаметно обойти простенький ментальный барьер Гарри, появившийся всё-таки после самостоятельных занятий, оказалось даже слишком легко. Жуткий клубок из мыслеобразов, похожий на большого колючего ежа, отталкивал, но Том вовсе не собирался сдаваться так легко. Он переживёт случившееся, в этом нет и капли сомнения. Он преодолевал в своей жизни и более худшие вещи. Но понять он чувствовал себя обязанным, возможно, частично ища в конкретной цели момента кратковременное забытье. Ниточка оказалась тонкой и серебристой. И лишь подтверждала интуитивно-очевидные предположения. Сейчас Гарри презирал не Тома. Он презирал себя за любовь к своему врагу. Презирал настолько, что искал смерти от его же руки, считая свою месть состоявшейся. Том выскользнул из разума мальчишки, всё так же незамеченным, так и глядя на него, но не видя и не слыша. Дуэль — это совсем несложно. И прежний Волдеморт, не задумываясь, удовлетворил бы желание Гарри. Тот Том, каким он был ещё вчера — попытался бы помочь, в очередной раз нарушая свои неизменные правила. Но сейчас не хотелось ни помогать, ни понимать, ни даже видеть. Хотелось покоя и одиночества, где можно будет отпустить на волю боль и принять её, потому что вымещать её на других — это тоже слабость. А слабости для Тёмного Лорда недопустимы. — Пошёл вон, — тихо, но отчётливо и совершенно равнодушно обронил Том. — Что?.. — Гарри осёкся на полуслове, явно растерявшись, что отразилось в коротком вырвавшемся у него вопросе. — Ты что, настолько трус, что даже сражаться со мной не станешь? Ну как знаешь. Авада… Том лишь взмахнул рукой, а палочка из остролиста вырвалась из руки мальчишки и отлетела к стене. Тот попытался кинуться на него врукопашную, но простой щит, применённый уже с палочкой, всё так же невербально, легко сдержал натиск. — Убирайся, Гарри. Из этого поместья, из моей жизни. Можешь вообще из жизни, раз уж это твоё основное желание в данный момент времени — мне безразлично. Просто уйди сам или я помогу тебе это сделать. Но тебе не понравится. — Ты не можешь просто меня выгнать, — Гарри помотал головой, словно отказываясь воспринимать происходящее. — Пусть у тебя достаточно слуг, но Белла была тебе важна. Ты должен хотя бы попытаться наказать её убийцу — давай. Дерись со мной. — Я больше ничего тебе не должен, Гарри Поттер, — отозвался Том тоном, лишённым любой эмоциональной окраски. — Ты считаешь, что причинил боль мне своей местью. Гордишься, что нашёл в себе силы её осуществить. Но уничтожил ты этим себя. И что бы ни ожидало тебя дальше — ты уже в начале моего пути. И выбрал ты это сам. Стал моим спасением и своей погибелью. Как ты сказал в начале беседы — мы квиты? Я не должен тебе ни дуэль, ни понимание, ни даже отвращение. Убирайся.Всё, что было, рок твой.
Том безучастно наблюдал, как мальчишка пытается скрыть растерянность и осознать смысл его слов. Последнее ему явно не удавалось — слишком взвинченное и нервное состояние к этому абсолютно не располагало. — Ты не можешь просто меня игнорировать! — Гарри, видимо, оставив заведомо обречённые на провал попытки, сорвался на какой-то пронзительно-отчаянный крик. — Или вся твоя сила и величие распространяются только на приказы о нападении на дома беззащитных?! — И чем же Лавгуды отличаются от других волшебников? — Том задал вопрос неожиданно даже для себя. Он не хотел продолжать диалог, не хотел видеть такое знакомое и теперь абсолютно чужое лицо. Ненависть так и не появилась, но безграничное разочарование, накатившее волной, оказалось многим хуже в своём ощущении. Оно убивало чувства вернее. Гарри поманил светом, во всём его ослепительном великолепии, но так и не подарил его. Он сам окунул мальчишку во тьму, но так и не отдал в её безраздельную власть, отпустив её и сам. Но в сумраке, где они в итоге оказались, больше не было правды — только вязкая, затягивающая мгла. И всё же было как-то отстранённо любопытно — что же так задело мальчишку именно в Оттери. Конечно, полного ответа он всё равно не получит, но Гарри достаточно взвинчен, чтобы сказать лишнее. Зацепка не ради спасения разрушенного, но ради абсолютного уничтожения виновника в итоге. — О, ну, конечно, — казалось, Гарри потерял над собой контроль окончательно, позволяя горечи прорваться в голосе до откровенного отчаяния, выплеснуться вовне. — Какая тебе разница — чем они там могут отличаться?! Они же безлики для тебя — твои жертвы. Том едва слышал ответ, аккуратно скользя по краю сознания мальчишки. Почему-то тот считал семью Лавгуд беззащитной в своей странности. И ассоциировал это со своими родителями. Том резко покинул чужой разум, отгоняя желание помотать головой. Как вообще можно было провести такие странные параллели? Почему в голове мальчишки труп Ксенофилиуса Лавгуда ассоциировался с гибелью Джеймса Поттера? А потом Том вспомнил, что видел воспоминаниях во время допросов слуг. У Лавгуда не было при себе палочки. И погиб он на пороге собственного дома. Ад, который мальчишка добровольно устроил себе в голове, от этого понятнее не стал, да и было там что-то ещё, что считать Том не успел, но возвращаться он не стал. Ровным счётом ничего трогательного или интересного Гарри себе не надумал. И мысли — хотя бы проверить слова самого Тома — ему, похоже, и в голову не приходило. Он упивался своей безграничной болью от предательства того, кому собирался простить смерть родителей ради своей любви. Захлёбывался в ней и дошёл до дороги самоуничтожения, но так и не проверил — имело ли предательство место быть в действительности. Вполне в стиле Гарри. В этом он, вероятно, не изменится никогда. И на этот раз — он зашёл слишком далеко. И, похоже, абсолютно не помнил о клятве, добровольно данной самим Томом, когда пытался спровоцировать его на дуэль. Впрочем, вряд ли он сейчас помнил хоть о чём-либо. Наверное, стоило просто выгнать мальчишку, не говоря больше ни слова, раз уж он не желал уходить добровольно. Но теперь, после увиденного в его мыслях, где не нашлось ни малейшего намёка ни на что, что могло бы стать оправданием хоть в какой-то степени, почему-то хотелось даже не возмездия, но осознания для него. Не размышляя — пожалеет ли он хоть когда-либо или просто забудет и больше не вернётся к этому моменту в своей памяти даже случайно — Том сделал шаг к Гарри, заставляя того вздрогнуть от неожиданности. Удерживая его взгляд, он небрежно поднял руку вверх. — Я, Том Марволо Реддл, клянусь своей магией и жизнью, что не отдавал приказ о нападении на дом семьи Лавгуд. Акцио, палочка Гарри Поттера. Озвученный предмет послушно влетел ему в руки, так и не поднятый Гарри до этого, а Том испытывал странное наслаждение, глядя на неприкрытый шок в зелёных глазах. Несколько секунд — и мальчишку начало колотить мелкой дрожью. Клятва явно находила своё осознание. Том почти нежно вложил палочку в руки Гарри, зажимая его ладонь и щелчком пальцев вызывая домового эльфа. Мальчишку колотило всё сильнее, а в глазах отражался ужас в такой степени, что, наверное, это могло бы кого-то тронуть. Но уже не его. — Это… — голос Гарри сорвался на первом же слове, оставив за собой эхо невыразимой боли. — Вот теперь мы квиты. Прощай, Гарри, — безразлично произнёс Том, отпуская его руку. Послушный домовик мгновенно исчез вместе с мальчишкой, получив короткий приказ доставить его за пределы поместья. Том несколько секунд застывшим взглядом смотрел на то место, где он стоял, понимая что не чувствует ни малейшего удовлетворения. Впрочем, чувств вообще особо не находилось. Даже боль как-то отступила, а сознательное безразличие стало вполне искренним. Когда он осознал, что за нападением действительно стоит Гарри, он всё же надеялся, что у того были веские причины. И, возможно, для него таковой была боль от предательства. Он даже имел на неё право — ждать от самого Тома чего-то хорошего у него оснований точно не было. Вот только даже он до последнего не верил в вину мальчишки. Готов был искать ему оправдания. Гарри себя таким не утруждал.Всё, что будет, крест твой.
Том окинул гостиную каким-то непонимающим взглядом, как-то запоздало вспоминая — где находится. Почему-то чувство пространства отсутствовало в данный момент совсем. Что, впрочем, не имело ни малейшего значения. Он опустился в кресло и прикрыл глаза. Вот и всё — конец игре. Путь, который сейчас казался настолько же коротким, насколько и длинным, пройдён. Отрезок жизни, где присутствовал Гарри Поттер. Осознает мальчишка сделанное или нет — это уже ничего не изменит. Больше он сам не позволит их путям пересечься. Они пережили достаточно, чтобы просто остановиться. Потому что продолжать — это путь уничтожения. Потому что прошлое стоит оставлять за спиной, извлекая уроки. Потому что есть вещи, которые не находят своего прощения, понимания или принятия. Том откинул голову на спинку кресла, устраиваясь удобнее. С болью неожиданно хотелось поздороваться, как со старой знакомой. Он слабо усмехнулся, осознавая, что сейчас хочет этой боли. Она позволит помнить. Помнить — чего стоят любовь и доверие, даже если они не абсолютные. Помнить, что он человек — меньше, чем мог бы, больше, чем хотел бы. Помнить, что осознать и исправить допущенные ошибки — это сила, а не слабость. Мальчишку неожиданно казалось возможным даже понять — до определённого предела. Вот только это ничего не меняло. Лучшая месть для него уже осуществлена. Осознание, что подлинной причины для проявленной подлости у него не было, станет его лучшей карой. Гарри только прикоснулся к тьме, не утонул в ней. И это оставляет ему простор для испытания мук совести и боли. Возможно, это остановит его от того, чтобы идти этой дорогой дальше. Возможно, он сумеет раскаяться и остановиться сейчас — то, чего не смог вовремя сделать он сам. Том горько усмехнулся. Его холодное возмездие вполне может обернуться помощью мальчишке. И не то чтобы он жалел о сделанном — даже в этом варианте. Он просто не хотел видеть Гарри Поттера больше никогда в своей жизни. Стоит отдать приказ о закрытии мальчишке доступа в магическую Британию. Он, как Министр, вполне может позволить себе такой незначительный каприз. И даже вопросов по этому поводу ни у кого не возникнет — общественность вновь считала их врагами стараниями незабвенной Риты Скитер. Окончательно избавиться от его присутствия в стране виделось более простой задачей, чем прекратить о нём думать. Но всё имеет свою конечность. Рано или поздно минёт и это. Сейчас помнить ещё хочется — хотя бы в угоду боли. Ссоры и примирения, осознания и заблуждения, встречи и расставания — всё это мелькало перед глазами, ещё задевая чувства. Он не подпускал так близко никого и никогда. Но впредь подобного он не допустит. А одним утром — проснётся и не сможет вспомнить ничего из того, что сейчас сжигает изнутри медленным адским огнём. Потому что боль не вечна — это лишь момент времени, который надо пережить. И он переживёт. Даже если сейчас хочется выть — постыдно и недопустимо. Чтобы дальше ни случилось с Гарри — отныне это только его выбор, его путь: лёгкий или сложный. А он сам привыкнет к жизни без мальчишки, навсегда забыв неожиданно познанные эйфорию и радость возможности чувствовать себя не одиноким. Том криво усмехнулся, мельком подумав, что, вероятно, ужаснулся бы, увидев себя сейчас сторонним взглядом. Таким человечным и уязвимым великого Тёмного Лорда Волдеморта определённо не видел никто и никогда. Но сейчас это нисколько не пугало. И даже в мучительном огне, рождённом болью, виделось скорее очищение. Он не чувствовал себя больше обязанным разрушать себя ненавистью и злостью, достигать целей исключительно ради целей. Невозможным образом теперь он видел в своей жизни больше смысла, чем когда-либо до этого момента. Сейчас находился смысл даже в словах невыносимого и по сию пору старика Дамблдора. Черпать силы в чувстве любви оказалось не сложнее, чем во тьме. И самым верным в свете новых осознаний виделось стереть любые рамки и понятия, обнажив и оставив только настоящее. Находить силу даже в собственной уязвимости момента. Больше не искать её вовне, что бессмысленно в сути своей. Открыть эйфорию в себе. Подчинить себе мир не ради его уничтожения. Обрести бессмертие не из страха. Обладать не из желания разрушить. Всё оказалось даже слишком просто и абсолютно в своём осознании. И теперь он сделает всё единственно верно. Черпая силы даже в добровольно избранном одиночестве.