Любви в аду история

Я мог бы тебе подарить небо в алмазах. Я мог бы тебя удивить, всем на свете и сразу. Я мечтаю тебя отвести на восход на янтарный. Где в запахе зеленой сосны стихнет ветер коварный.

      Гарри растерянно посмотрел на любовников, находящихся в самом разгаре процесса, и мысленно выругался. Конечно, позаботившись даже о том, чтобы лишить его возможности находиться в магической Британии, Том просто не мог забыть про собственное поместье.       Капля его крови позволила порталу сработать, но Гарри при этом совсем не ожидал, что очутится в спальне хозяина, да ещё и застанет его самого с любовником посреди бела дня. Оставалось только радоваться, что он озаботился наложить на себя чары до перемещения и теперь хотя бы смог остаться незамеченным.       Ситуация оказалась неприятной. Попытаться покинуть комнату — слишком большой риск, что Том всё же обратит внимание на посторонние звуки, как бы ни казался увлечённым процессом. Присутствовать и дожидаться, пока Том останется один… Гарри сжал челюсти до судорожной боли.       Смотреть на происходящее было невыносимо. Не смотреть — не получалось. Он попытался заставить себя сделать глубокий вдох, но это только привело к пониманию, что в груди неожиданно обосновалась непонятная железная сущность, которая больно драла внутренности острыми когтями.       На Доминике он ждал и даже искал боли. Но в какой-то момент надежда, что она придёт, умерла вслед за остальными. А сейчас… Гарри вздрогнул, осознавая то, что являлось странностью. Он едва успел вдохнуть воздух поместья Реддлов, казалось, а восприятие окружающего мира уже поменялось.       Том, который ещё вчера представлялся какой-то безликой, едва ли не безразличной фигурой, резко предстал в сознании именно Томом. Всё, что было передумано ещё в моменты после приезда на Доминику и до случившегося в Оттери вспомнилось слишком резко, обжигая яркостью чувств.       Гарри пытался заставить себя дышать ровно и думать. Какого Мордреда? Почему ещё вчера он осознавал только факт наличия чувства любви, но не мог заставить себя полноценно её почувствовать, а сейчас на него обрушилось разом запредельно много эмоций?       Во всём этом виделось что-то совсем неправильное, но сосредоточиться и обдумать странность всерьёз не получалось хотя бы из-за слишком громких стонов любовника Тома. Преодолевая отвращение и отчаяние, Гарри заставил себя присмотреться внимательнее, желая определить личность.       Задача представлялась сложно осуществимой — мужчина лежал на кровати лицом вниз, с привязанными к изголовью руками, и всё внимание невольно сосредотачивалось на Томе, который как-то механически, но старательно вбивал любовника в матрас, действуя, пожалуй, слишком грубо.       Гарри сжал кулаки с такой силой, рискуя проткнуть собственными пальцами ладони, что послышался хруст. Благо, звук был негромким и мимолётным, но Том всё равно на мгновение замер и резко обернулся, но любовник удачно привлёк его внимание, вскидывая голову и подаваясь бедрами ему навстречу.       На этот раз опознать его проблемы не составило — Эйвери. Гарри только заставлял себя очень глубоко дышать. Когда-нибудь… Когда-нибудь он просто отведёт Эйвери в Запретный лес и оставит там в компании фестралов. Или кентавров. Или лучше — акромантулов.       Картинка представилась такой яркой, что почти подарила удовлетворение, когда резкое осознание из ниоткуда ударило наотмашь, словно отрезвляя — он больше не имеет права ни любить, ни ревновать Тома. Только не после своего поступка. Стало гадко — до противного привкуса отравляющей горечи во рту.       И страшно. Потому что даже сконцентрировавшись на событиях, происходящих в Хогсмиде, он так и не нашёл ни единой эмоций или отголоска чувства по этому поводу. Встреча. Правильная дуэль, пустые, ненужные слова. Джейми, который успел стать почти другом, и его ребята.       Внутри послушно образовалась привычная пустота. Гарри хотелось кричать. Хотелось себя ненавидеть. Неужели он отрицает совершённое настолько, что даже вину до сих пор не ощущает? Но почему тогда каждый стон Эйвери, который, казалось, звучал громче предыдущего, находит ответ яростью в груди?       Гарри осторожно, не производя лишнего шума, прислонился к стене, прикрывая глаза. Его трясло. Он больше не имеет права на любовь, злость, ревность, да. Но этого оказалось даже слишком много. Он должен раскаиваться в том, что совершил. Но это не происходило вообще. И это пугало.       Сейчас из поместья хотелось сбежать немедленно и больше никогда сюда не возвращаться. Но этого он позволить себе не мог. Северус уверен, что Том его не простит. Гарри мысленно горько усмехнулся — сам он знал это наверняка. И так же знал, что это ничего не меняет в его намерениях.       Он уже всерьёз задумался о том, чтобы рискнуть и попытаться всё же покинуть комнату, оставаться в которой становилось абсолютно невыносимым с учётом происходящего, когда по ушам ударил почти ликующий крик освобождения, оттенённый сильно приглушённым, едва уловимым в контрасте стоном.       Грудь и кулаки опалило уничтожающим огнём, а дыхание перехватило. Ревность, злость, обида, желание уничтожить Эйвери, обратив его в пепел, превратились в адский коктейль, который словно окатил кислотой полностью, когда разбился о напоминание сознания — он больше не имеет права это чувствовать.       Не может позволить себе даже злиться на то, что Том нашёл удовлетворение с кем-то другим. Чудовищу в груди были абсолютно безразличны его понимания. Оно бесновалось настолько, что Гарри почти уверился — сними он футболку, и грудь окажется разорванной.       Попытки обрести равновесие заканчивались где-то на моменте, когда слух различал какой-то бессмысленный благодарный шёпот. Гарри заставил себя глубоко вдохнуть. Он должен успокоиться. Должен. Эйвери сейчас уйдёт, и необходимость разговора с Томом станет реальностью. В грядущем разговоре он не имеет права на лишние эмоции.       Но сознание просто не находило за что зацепиться, чтобы получить желанный покой. Само поместье уже будило сотни воспоминаний самого разнообразного характера, но слишком далёкие от безразличия. Сцена, которой он невольно стал свидетелем, и вовсе сводила с ума.       Попытки вернуться мыслями к странному феномену своей бесчувственности, которая имела и противоположную крайность, как стало ясно только что, не возымели ровным счётом никакого действия и оказались обречены на провал. Сбежать немедленно — идея казалась всё более соблазнительной.        — Убирайся.       Холодный безразличный голос. Голос Тома. Ноги неожиданно подкосились. Сознание подвело, взывая к ассоциациям, и главной задачей в один момент стало просто не рухнуть на колени. Запоздалое понимание, что фраза была сказана Эйвери, а не ему, мало что исправило, но глаза Гарри всё-таки открыл.       Том лежал на кровати, опираясь на согнутую в локте руку, и безразличным холодным взглядом смотрел, как Эйвери поспешно натягивает мантию. Всё так же безупречно красив. И так пугающе холоден, каким помнился во время бытности Волдемортом. Гарри прикусил губу в отчаянии — это его вина.        — Мой Лорд, позвольте, — голос Эйвери звучал сдержанно и безразлично, он явно успел вернуть себе самообладание и спокойствие. — Это передал Руквуд, мой Лорд. Приношу свои извинения, но сразу по прибытии я не… имел возможности…       Том забрал протянутые ему пергаменты и слегка небрежным жестом кинул их на тумбочку. Весь его вид говорил о том, что он всего лишь обрёл то, что было желанно ему в момент времени, и теперь ему безразличны и слуги, и отчёты, коими, вероятно, и являлись пергаменты, и окружающий мир в принципе.        — Свободен.       Эйвери быстро скрылся за дверью, что вызвало у Гарри приступ паники. Том остался один — самое время перейти к запланированному разговору. Вот только руки противно дрожали, а щеки неожиданно обожгло жаром. У Тома есть все основания убить его просто при появлении.       Он — убийца и персона нон грата в магической Британии. Если только он ошибается в своей уверенности — это погубит их обоих. Гарри не помнил — было ли ему так страшно когда-либо в его жизни. Но когда Том легко поднялся с кровати и надел рубашку и брюки, оттягивать момент стало невозможным.       Достав из кармана фиал, Гарри залпом отправил его содержимое в рот, а затем невербально снял с себя все чары. В секунды преодолев расстояние между ним и Томом, который всё же удивился достаточно, чтобы эти секунды были, Гарри уверенно приник к его губам.       Ещё несколько секунд, прежде чем Том опомнился и с силой оттолкнул его — этого оказалось достаточно. Не удержав равновесия, Гарри полетел на пол, но быстро вскочил на ноги, стараясь придать своему лицу хотя бы подобие беззаботного выражения.        — Привет, Том, — голос прозвучал даже спокойнее, чем сам Гарри мог бы представить хотя бы в мечтах.        — Поттер, — отвращение в голосе Том скрыть и не старался, как и ярость, которая полыхнула в тёмных глазах. Он сделал странное движение челюстью, явно пытаясь опознать вкус. — Зелье. Что, уровень подлости растёт?        — Оно не причинит тебе вреда, — тут же отозвался Гарри, загоняя боль от манеры разговора, которую вынужден был поддерживать в глубину, не позволяя себе поддаваться эмоциям.        — Что ты сделал? — ледяная ярость в голосе Тома била наотмашь. — И будет лучше, если ты ответишь чётко. Возможно, это сделает твою смерть менее болезненной.        — Тебе говорит о чём-нибудь имя Филипп Борджиа? — к невероятному удивлению Гарри его голос не дрогнул, оставаясь почти беспечным. — Может, хм… скажем — в контексте с искуплением?        — «Падший ангел», — Том скривил губы в отвращении. — Какая же ты мразь, Поттер. Мне безразлично, откуда у тебя рецепт и как ты договорился с этим заносчивым снобом, но неужели ты думаешь, что право на искупление, полученное таким образом, для тебя что-то изменит?        — Я думаю, что выбора у нас с тобой теперь нет. Мы связаны, пока ты не признаешь искупление или же пока я от него не откажусь. Не хочу показаться самоуверенным, но всё же уточню на всякий случай — период воздействия зелья, которое образует своеобразный контракт, гарантирует свободу от любых обетов, клятв и обязательств…        — Заткнись, — вновь ледяным тоном прервал его Том. — Ты стал даже отвратительнее, чем был до этого. Но я несколько развею твои замечательные планы: ты мне не нужен, Гарри. Даже в качестве раба или коврика под ногами не был бы нужен. Ты мне просто безразличен в отвращении. И что бы ты ни сделал — это не изменится.        — Я знаю, — фраза прозвучала почти спокойно.       Том её проигнорировал и покинул комнату стремительным шагом, ни разу не обернувшись, а Гарри осел прямо на пол, прикусывая губу до крови и стараясь сдержать вой, рвущийся изнутри. То, что он ощущал сейчас, уже вышло за рамки боли, которую человек ещё может пережить и принять.       Он задыхался. Втягивал воздух судорожно, со всхлипами и не чувствовал его вообще. Зелье подействовало даже слишком быстро. Собственные эмоции, которые удалось сдержать просто чудом, накладывались на эмоции Тома, которые он чувствовал так же отчётливо, как и свои.       О, да, у Северуса определённо получилось сварить зелье верно. Ярость, презрение, отвращение, тоска, отчаяние, тяга. Гарри отчётливо понимал, что жуткий клубок, нашедший своё осознание, принадлежал не ему. Эмоции принадлежали Тому и казались какими-то приглушёнными, словно придавленными сверху неподъёмной бетонной плитой.       Том день за днём вытравливал из души любые чувства к нему и, похоже, достиг в этом определённого успеха. Хотелось кричать. От несправедливости и неправильности всего происходящего. Хотелось бежать — куда глаза глядят, лишь бы не видеть отвращения в тёмных глазах. Отвращения к нему.       Гарри попытался абстрагироваться, напомнить себе, что у Тома есть право на такое поведение и поступки, что невозможно было ожидать от него какой-то другой реакции. Вот только полное отторжение подобных мыслей сводило с ума.       Он не чувствовал себя виноватым. И воспринимал поведение Тома так, словно оно не было справедливым по отношению к нему. И это сводило с ума ещё вернее. Что это? Отрицание, неприятие? Как ему справляться с двойной порцией эмоций, среди которых не было ничего светлого и радостного?       Сейчас собственная затея вовсе не казалась хорошей идеей. Сейчас ничего не казалось хорошей идеей, только сердце отдавало ноющей тупой болью на вполне физическом уровне, а горло саднило, хотя он и не мог понять — отчего.       Руки жгло, и Гарри машинально опустил на них взгляд. Пару секунд он смотрел на волдыри с непониманием, а потом вздрогнул — руки были обожжены. Сил не осталось не только думать, но и как-то реагировать. Ожоги — это совсем не смертельно. Они пройдут.       Чтобы просто подняться на ноги, пришлось приложить серьёзное усилие. Сильно пошатнувшись, Гарри схватился за столбик кровати, машинально ища опору и морщась от боли в руке. Он должен дойти хотя бы до одной из гостевых комнат. Он не может остаться в спальне Тома.       Однако интуитивное ощущение необходимых поступков, продиктованное зельем, с его слабостью считаться не хотело и требовало действия, а не разбитости и жалости к себе. С трудом сглотнув, Гарри сосредоточился, пытаясь понять, что ему необходимо осуществить.       Мысли путались. Он добровольно обрёк себя на неделю ада. Возможно, он просто не в себе. А может — недооценил, насколько это будет невыносимо больно. Вот только понимание, что вернись он сейчас назад во времени, он бы выбрал и сделал то же самое, никуда не девалось.       Он справится. Всего неделя. Тому необходимо присутствовать в Министерстве, а значит — видеться днём они и вовсе не будут. Семь вечеров и ночей — это совсем немного. А после — Том будет свободен от него навсегда и, вероятно, счастлив.       Мысль пришла в голову Гарри неожиданно: ему просто нужно сосредоточиться на чём-то одном. Слишком много всего вдруг оказалось каким-то странным и непонятным. Слишком больно и страшно оказалось столкнуться с реальностью, где Том относится к нему так. Ему нужно абстрагироваться хоть немного.       «Когда сгорает всё, всегда остаётся один элемент. Что-то подлинное, что-то, пережившее даже это. И только оно олицетворяет собой то, что ты есть на самом деле», — слова Сэма всплыли в голове, как ответ на вопрос, заставляя задуматься. Гарри неосознанно прикусил губу.       Он не нашёл в себе ничего из того, что должен был бы чувствовать, но его неправильная любовь воспринималась всё это время. И пусть ещё вчера — скорее рассудком, чем чувством, но уже сегодня всё по-другому. То, что он есть на самом деле.       Глубокий вдох на этот раз вполне помог вернуть хотя бы подобие душевного равновесия, и Гарри отпустил столбик кровати, в который вцепился слишком сильно, как-то отстранённо отмечая, что один из волдырей на ладони лопнул и теперь сочится кровью.       Он подумает обо всём позже. Тот факт, что сегодня — воскресенье, как-то прошёл мимо его сознания. У Тома просто выходной, что и объясняет его присутствие в поместье днём. Завтра Том отправится в Министерство, чересчур резко вспыхнувшие эмоции уже улягутся и можно будет спокойно поразмыслить над всеми странностями.       А сейчас необходимо сосредоточиться на требованиях уз контракта, образованных зельем, которые не терпели нарушений условий. Отринув в сторону всё, Гарри прислушался к себе, ища самое яркое желание момента в себе. И вздрогнул.       Поделиться с Томом мечтами? Мерлин, помоги ему — это виделось даже не невыполнимым действием, а просто абсурдом. В лучшие времена, как сейчас казалось в сравнении, Том не принимал подобное. Как с мечтой плыть в закат на паруснике.       Гарри обречённо прикрыл глаза на мгновение. Он должен найти способ осуществить необходимое. Взгляд, растерянно блуждающий по спальне до этого, остановился на развороченной кровати. Смутная мысль никак не хотела оформляться и находить выражение, когда с негромким хлопком появился домовой эльф.       Покосившись на самого Гарри испуганным взглядом, эльф щёлкнул пальцами, мгновенно приводя кровать в надлежащий вид и, прихватив брошенные Томом пергаменты, испарился с тихим хлопком. Гарри только смотрел на это с каким-то лёгким недоумением, а потом в голове что-то щёлкнуло.       В прибранном виде кровать перестала будить отвратительные воспоминания, которые приводили к фантазиям о смерти Эйвери в многочисленных вариациях, зато помогла смутной мысли обрести чёткость, что виделось и неплохим решением.       Том сам обозначил зелье. «Падший ангел» подразумевает разделённые эмоции, а значит, Том нисколько не удивится не своим ощущениям. И будет лишён выбора, кроме как принять их хотя бы к сведению, даже если они вызовут лишь отвращение.       Осторожно присев на кровать, Гарри машинально наколдовал повязку на руку, чтобы не испачкать ничего кровью, и аккуратно взял подушку, применяя совсем простое заклинание, призванное помочь сделать вещь объектом концентрации вложенных эмоций или мыслей.       Спокойствия добавилось, что не могло не радовать, но вот целенаправленно думать о своих чувствах к Тому получалось плохо. Мысли разбегались, цепляясь за множественные образы, имеющие даже косвенное отношение к обозначенной теме, и через какое-то время Гарри сдался, позволяя им течь свободно.       Он мог дать Тому всё когда-то. Вернувшись другим после ритуала возрождения, проведённого самим Гарри, Том изменился достаточно, чтобы в той или иной форме принять любовь другого человека. Тогда момент был более чем подходящим, чтобы подарить ему чувства, а с ними и мир во всём его многообразии удивительных красок.       Тогда он сам был другим. Тогда он имел право это сделать. Но не оценил возможность, не видя и не понимая её до конца. Теперь же было сумасшедшее желание это осуществить, подарить Тому всё, чего у него никогда не было: заботу, любовь и чувство, что для кого-то ты — весь мир.       Но возможностей больше не имелось, превращая желание в невозможную недостижимую мечту. Есть вещи, которые исправить нельзя. Есть поступки, которые не имеют прощения. И, возможно, Том всё ещё способен принять любовь, но уже точно не от него.       Гарри не заметил, как начал проваливаться в полудрему, заваливаясь на кровати на бок. Солнечный день вскоре после переезда на Доминику, один из многих радостных в своей лёгкости и бессмыслии тогда, неожиданно увиделся очень отчётливо.       Он решил осуществить экскурсию по острову и познакомиться с природой, о которой слышал слишком много восхищений её красотой в первозданности. Он совершенно не испугался походу через тропические леса в ночь ради подъема к вершине потухшего вулкана Дьяблотен.       Вид с самой высокой точки Карибского моря оказался совершенен. Тогда он стоял там, любуясь невероятно красивым восходом солнца, и мечтал, что когда-нибудь он приведёт сюда Тома. И что тот не станет брезговать прогулкой по маггловскому миру и оценит неповторимую красоту места и момента.       Конечно, мечта нисколько не виделась реальной, но ведь для этого мир грёз и существует, чтобы позволить себе хотя бы представить то, что по каким-либо причинам невозможно в действительности. И на острове Гарри постоянно грешил мечтами, где они с Томом оказывались там вдвоём.       Чувство, что его подкидывает в воздух, заставило мгновенно распахнуть глаза, возвращаясь в реальность. А в следующую секунду он больно ударился коленом и локтём об пол, уже осознавая, что произошло. Том вернулся в спальню и, вероятно, не оценил его присутствия на своей кровати, просто левитировав и отбросив в сторону, как вещь.       Что-то в груди болезненно сжалось. Но Гарри упрямо напомнил себе, что переживёт любое отношение Тома, он его заслужил. Чудовище в груди взбунтовалось, возмущаясь последнему утверждению. Гарри захотелось кричать от непонимания и противоречий. Но позволить подобное он себе, конечно, не мог.       Медленно, но прилагая усилия, чтобы это выглядело со стороны небрежно, а не жалко, он поднялся на ноги, мимоходом отметив, что Том просто поправил убранство кровати заклинанием, а не стал вызывать домовика.       Это внушало надежду, что подушка заменена не будет, и Том увидит вложенное в неё, вероятно, во сне. Выдохнув чуть свободнее, Гарри попытался выдавить из себя правдоподобную улыбку, но она мгновенно увяла, когда он заметил чёрную мантию в руках Тома.        — Эмм, прости. Я не собирался оставаться в твоей комнате и спать. Это вышло ненамеренно.        — Мне безразлично, — холодно отозвался Том. — В следующий раз я просто воспользуюсь предложенным телом, независимо от твоего согласия. Одевайся, — он швырнул Гарри мантию брезгливым жестом.        — Что? Зачем? — Гарри нервно сглотнул, уже предполагая, что услышит в ответ, и страшась этого.        — Через полчаса состоится собрание Пожирателей. И ты будешь на нём присутствовать, — Том недобро усмехнулся. — Я считаю нужным уведомить своих слуг о твоём теперешнем положении, а то они ненароком могут и убить тебя при задержании, не зная — как и зачем ты оказался в стране. Или опасаясь, что ты попробуешь напасть на них, к примеру — отправить в вечную кому. У тебя пять минут.       Дверь тихо закрылась за Томом, который покинул комнату стремительным шагом, а Гарри изо всех сил старался восстановить дыхание и сдержать непрошеные слёзы. Он справится с этим. Потому что если он не может помочь себе, то Тому — ещё да. И должен сделать хотя бы это.