Я стану твоим ангелом, я буду прилетать к тебе. Я стану твоим ангелом и в счастье и в беде.
Просыпаться оказалось неожиданно легко, что вызвало у Гарри подозрение раньше, чем он открыл глаза. Все события последних суток помнились весьма отчётливо, и к лёгкому пробуждению они располагали меньше всего. Особенно с учётом воспоминания, что отключился он в лихорадочном бреду откровения у кровати Тома. Гарри резко распахнул глаза, быстро осматриваясь и понимая сразу несколько вещей: он явно лежит в кровати, находится в своей спальне, а камин весело трещит горящими поленьями, даря привычное чувство уюта. Первую мысль, что это просто сон или какое-то очередное и совсем неприятное приключение, вроде путешествий в реальностях — настоящих или выдуманных, пришлось утихомирить, усилием воли загоняя в недра сознания. Он не может жить в постоянном недоверии к яви. Вторая мысль оказалась более конструктивной, но при этом совершенно не виделась возможной. Домовые эльфы могли разжечь камин и перенести его самого в кровать по приказу Тома. Но тот не стал бы делать подобного для него, даже если бы обнаружил на полу своей спальни. Гарри сел в кровати и устало вздохнул — теперь и утро начинается с вопросов. И не последний из них — откуда отличное самочувствие? От лихорадки не осталось и следа, вчерашние ушибы не ощущались, а руки, хотя и оставались частично забинтованными, не болели. Реальных вариантов, если отбросить слепую веру в чудеса, происходящие сами по себе, не оставалось в принципе, кроме очевидного — Том отдал распоряжение эльфам привести его в порядок и обустроить с комфортом. Вот только в голове такая реальность укладываться не желала. Вчерашнее поведение Тома располагало к чему угодно, но точно не к подобным поступкам. О тех, кто искренне противен, не заботятся. Может, Том счёл его состояние недопустимым в рамках контракта? Не то чтобы для такого вывода имелись реальные предпосылки, но Гарри не мог с уверенностью сказать, насколько много Том знает о зельях-побратимах изобретения Филиппа Борджиа. Информация, имеющаяся в открытом доступе, полной не являлась. Том решил не рисковать и перестраховался? Могло быть и такое. Гарри помассировал шею, разминая затёкшие мышцы. В мыслях царило даже слегка пугающее спокойствие, и этим определённо стоило воспользоваться. Наскоро приняв душ и одевшись, он спустился вниз, направляясь на кухню в надежде, что и еда включена в список неожиданной заботы. Домовой эльф его ожидания оправдал, уставив стол перед ним тарелками в считанные минуты, но аппетит как-то резко пропал. Гарри закусил губу. Мерзкое осознание, что он не заслужил ни доброты эльфов в доме Тома, ни уж тем более заботы, подкралось неожиданно и окутало невидимой липкой паутиной. В итоге Гарри только вяло поковырял овсянку и, прихватив тост и кружку с кофе, бесцельно направился в гостиную. Вчера в планах сегодняшний день, без сомнения, виделся куда продуктивнее, посвящённый размышлениям и, возможно, хоть каким-то действиям. Сейчас даже начинать думать малодушно не хотелось. Но и бежать от необходимости осознаний виделось неприемлемым. Кружка осталась позабытой на столике, а Гарри отправился бродить по поместью, словно движение могло чем-то помочь или к чему-то привести. Ситуация всё ещё рисовалась абсолютно неприглядной, а ответов на уже избитые вопросы не находилось. Гарри остановился возле одной из дверей в нерешительности. Войти в рабочий кабинет Тома хотелось, чтобы даже просто осмотреться. Но делать этого точно не стоило. — Обыск? — холодный безразличный голос раздался из сумрака коридора так неожиданно, что Гарри вздрогнул, одёргивая уже протянутую к двери руку, и почти подпрыгнул на месте. — Нет, — тут же отозвался он. — Я просто… бродил. Прости. Том подошёл ближе, глядя на него каким-то странным взглядом. Гарри заставил себя мгновенно подавить мимолётную радость, вспыхнувшую при осознании, что сегодня в этом взгляде совершенно не угадывается отвращения. Это ничего не меняет. Просто момент времени или проявление самоконтроля Тома. — Бродил. Какое подходящее занятие для осуществления искупления, — Том скривил губы в ледяной усмешке, не скрывающей сарказма. — Пожалуй, у меня есть для тебя более актуальный вариант времяпровождения. Гарри насторожился. Эмоции Тома он улавливал сейчас весьма смутно, вероятно, тот подавлял их слишком сильно, но какое-то странное предвкушение отвращения и непонятный в своём восприятии внутренний вызов ощущались достаточно отчётливо. Том толкнул дверь кабинета, которая открылась так легко, что стало понятно, что изначально никаких защитных чар на неё наложено не было, и с чуть издевательской усмешкой кивнул Гарри приглашающим жестом, предлагая войти внутрь. Нервно сглотнув, Гарри проскользнул в довольно просторное и удивительно светлое помещение и едва успел обернуться к Тому лицом, когда тот в мгновение оказался слишком близко и притянул его в грубый поцелуй, прикусывая его губы едва ли не до крови. Гарри вздрогнул. Похоже, происходящие события с поразительным упрямством поддерживали тенденцию развития в сторону ухудшения. Он не может позволить Тому сделать это. Только не таким образом. Однако тот придерживался явно другого мнения. Руки, которые когда-то будили желание одним прикосновением, сейчас сжимали его ягодицы настолько безжалостно, что синяки, вероятно, проявлялись просто моментально. Поцелуй и вовсе превратился почти в укус, оставляя только желание немедленно оттолкнуть. Загоняя боль в дальний угол сознания, Гарри заставил себя собраться с силами. Он должен что-то предпринять — что угодно, раз уж он не может сопротивляться. Первое, что пришло в голову — необходимо понять, чем руководствуется Том в несколько неожиданном всё-таки порыве. Эмоций было слишком много, однако сосредоточиться на главных у Гарри получилось. Отвращение. Он предсказуемо почувствовал горечь, когда вдруг осознал, что эмоция словно раздваивается. А потом понял — Том чувствовал отвращение не только к нему, но и к себе в данный момент. Это и вовсе сбивало с толку, пока Гарри не вычленил ещё две важные составляющие: Том отчаянно пытался заглушить своими действиями какое-то непонятное чувство и почему-то ему было очень важно увидеть реакцию самого Гарри. Том разорвал на нём рубашку с громким треском и небрежно отбросил сторону остатки. Руки грубо потянули ремень его брюк, и Гарри стало совсем нехорошо. В животных расчётливых действиях Тома не просто не было страсти, там не было даже похоти, лишь леденящее ощущение вынужденной необходимости. — Том, остановись. Пожалуйста, — едва сделав глубокий вдох, когда тот отстранился, временно оставляя в покое его искусанные в кровь губы, попросил Гарри, стараясь говорить максимально спокойно. — Не ради меня, но ради себя. Я прошу тебя. — Страшно, Гарри? — Том недобро усмехнулся. — Конечно, сейчас ты скажешь что угодно, лишь бы защититься. Но права на это ты не имеешь. — Том, послушай меня, пожалуйста, — почему-то получился только негромкий, хотя и отчётливый, шёпот. — Я переживу, что угодно. Я осознаю, что заслужил что бы то ни было. Но ты — нет. Не надо. — Как мило, — Том холодно скривил губы, отступая на шаг. — Тебя это, конечно, не спасёт и ничего не изменит, но ты можешь продолжать просить — это забавно. Гарри не мог заставить себя даже глотнуть — настолько ему сдавило горло горечью и болью. Хотелось кричать. Хотелось заставить себя поверить, что это не Том. Хотелось ударить его, лишь бы отрезвить от губительного для него же самого поведения. Вот только сейчас бесполезным казалось всё. В таком состоянии, из-за чего бы и как Том до него не дошёл — он не остановится. И осознавать это было невыносимо. Предпринять что угодно… Гарри с трудом вдохнул и сделал шаг назад, вскидывая вверх правую руку. — Я, Гарри Джеймс Поттер, клянусь своей магией и жизнью, что добровольно приму от Тома Марволо Реддла абсолютно любое действие сексуального характера, направленное на меня. Он никогда не давал магических клятв, но помнил, что самым важным при их принесении является намерение. Волна силы прокатилась по телу, отдаваясь ледяными мурашками озноба, промчавшимися по спине, подтверждая, что у него всё получилось. Том резко изменился в лице и отступил на пару шагов, но взгляд не отвёл. В тёмных глазах взметнулась буря эмоций, и Гарри даже не стал сосредотачиваться на ощущениях, вполне интерпретируя и то, что Том в силу растерянности, вероятно, не смог скрыть. — Ты понимаешь — что только сделал и что мне позволил? — каким-то странным тоном уточнил Том. — Абсолютно, — тихо отозвался Гарри, не чувствуя вообще никаких сил. — Я пытался тебе сказать, что дело не во мне. Ты волен изнасиловать меня, применить ко мне любые виды извращений, даже если это закончится летальным исходом. Данная мной клятва позволяет тебе это сделать без каких-либо последствий для себя. — Зачем? — глухо спросил Том, не скрывая изумления и непонимания. — Потому что чем бы ты не руководствовался сейчас — ты пожалеешь. Даже если не признаешься в этом самому себе. Потому что достаточно того, что один из нас изувечил свою душу. И на этот раз — это не ты. Просто… Не делай этого ради себя, пожалуйста. Том ещё несколько секунд смотрел на него каким-то непонятным взглядом, а потом резко отвернулся, отходя к рабочему столу и неожиданно тяжело опираясь на него руками. Гарри прикусил губу и едва ли не вскрикнул — зубы попали по месту свежего укуса. Дышать было трудно. Руки противно тряслись, а нервы казались вмиг оголёнными дрожащими от напряжения струнами. Вот только о сделанном Гарри не жалел ни на долю секунды, чем бы это не обернулось для него самого. Он заслужил. Том — нет. Наверное, стоило просто уйти. Дать Тому возможность прийти в себя без посторонних, успокоиться, не показывая никому свою временную растерянность. Вот только спина, доступная взгляду, выглядела слишком напряжённой, а плечи, казалось, и вовсе свела судорога. Гарри постарался выровнять дыхание и медленно приблизился. Он не мог уйти сейчас и оставить Тома в таком состоянии. И пусть его попытки поддержки могут вызвать отвращение или ещё что похуже, даже это будет лучше той странной безнадёжности, которую Том сейчас ощущал и излучал, казалось, всем обликом. Бережные прикосновения к напряжённым плечам заставили Тома вздрогнуть, но не обернуться. Не встретив явного сопротивления, Гарри сделал ещё шаг вперёд, аккуратно прижимаясь к неестественно напряжённой спине и начиная медленно и осторожно разминать плечи, которые ощущались под руками каменными. — Том, — тихо проговорил Гарри то ли в пустоту, то ли в обращении. — Я знаю, что никогда не получу твоего прощения. Просто потому, что есть вещи, которые простить нельзя. Я понимаю, что ты желал бы просто не видеть меня больше никогда в своей жизни. И я благодарен, что ты не встретил меня каким-нибудь заклинанием из тройки непростительных. Том развернулся так резко, что Гарри едва избежал очередного позорного падения на пол, чудом удержав равновесие. Машинально он сделал шаг назад, пытаясь разобрать на составляющие гамму эмоций, отражающуюся сейчас на лице Тома. — Тогда зачем? Если ты так прекрасно всё понимаешь, зачем ты вообще пришёл? — с какой-то обречённой усталостью спросил Том, на этот раз не повысив голос ни на йоту. Гарри замер, пытаясь уговорить себя не реагировать внешне даже малейшим проявлением каких-либо эмоций. Он не мог соврать, но не мог и ответить. Слишком рано. Почему-то хотелось позорно разреветься. Хотелось немедленно уйти, подарив тем самым Тому желанный покой. — Потому что не мог иначе, — просто отозвался Гарри излишне избитой и общей фразой, отчаянно надеясь, что Том не станет устраивать допрос, где давать ответы, не имея возможности лукавить, будет многим сложнее. — Я ненавижу тебя, — глухо проговорил Том, сокращая при этом расстояние между ними. — Я знаю, — тихо подтвердил Гарри, закрывая глаза. Он дал клятву добровольно. И, видимо, теперь отступать больше некуда. И мысль, что он пытался сделать что мог, нисколько не утешала. И тем удивительнее было почувствовать, как к израненным губам бережно, едва ощутимо в касании, притрагиваются прохладные пальцы, принося исцеление. Гарри распахнул глаза в искреннем изумлении, чтобы ещё успеть заметить, как Том что-то шепчет, почти не разжимая губ. А потом тот просто притянул его к себе, целуя почти целомудренно. И нежданная, незаслуженная, но такая желанная сейчас нежность прикосновений ударила по истёрзанным нервам сильнее, чем била даже боль. Не желая думать больше ни о чём, задыхаясь от чувств, обрушившихся лавиной, Гарри обхватил Тома за шею, пытаясь стать ещё ближе, не желая отпускать никогда. Он больше не имеет права на эти отношения. Но сейчас безудержно хотелось послать к чёрту весь мир и любые запреты. Жажда прикосновений — осторожных в опасении, что их в любую секунду могут оттолкнуть, нежных в желании выразить любовь — взяла верх над здравым смыслом и страхами. Гарри покрывал такое родное и любимое лицо короткими невесомыми поцелуями, задыхаясь от отчаяния, бьющегося внутри. Это только короткий момент времени. Слишком короткий, чтобы стать отрезком времени длиною в вечность — меньшее не воспринималось. Он всего лишь вор, который пытается получить то, что больше никогда не станет ему даровано. Но остановиться он не мог. Только не сейчас. Дышать другим человеком — так сложно и так легко одновременно. Находить неисчерпаемое желание не в огне страсти, а в бесконечной бережности, словно под руками и губами хрусталь, который слишком легко бьётся. На краю сознания ещё мелькало удивление, что Том принимает и позволяет себе подобное. Но, вероятно, пределы истерзанности есть у любой души. Когда боль настолько сильна, что уже не хочется помнить, кто ты и какие действия верные и допустимые. Когда гореть не хватает запала. Когда истощение может принять только исцеление, но не очередную рану. Мир вернётся, обрушится в своём несовершенстве, напоминая о проблемах и пропасти между ними — где-то остатками сознания Гарри это понимал. Но думать сейчас казалось кощунством, преступлением. Только не тогда, когда ты наконец сливаешься с кем-то в одно целое, чтобы обрести себя. Как они оказались на диване — Гарри не заметил. Впрочем, сейчас он не заметил бы даже взрыва рядом с собой. Возможность — подарить Тому нежность и любовь — затмевала собой всё в осознании, что она единственная и последняя. Гарри хотел отдать себя. Просто раствориться в пространстве, чтобы остаться с Томом навсегда хотя бы бесплотным духом. В бесконечности ласк и прикосновений сквозь пальцы, казалось, струилась неосязаемая, невидимая сила. А Том смотрел взглядом путника, который нашёл в пустыне оазис тогда, когда на это не оставалось даже надежды. И в своём открытии вода, кажущаяся миражом, желанна и необходима настолько, что не остаётся сил думать, что она может быть отравлена и принести погибель. Наслаждение, которое может убить, но от которого невозможно отказаться. Эмоции переплелись настолько, находя абсолютное отражение и дополнение друг в друге, что Гарри и под страхом смерти не смог бы разобраться — где чьи. Но это и не имело никакого значения. Только не в апогее наслаждения, найденного в отдаче другому человеку всего, что и было подлинной сутью самого себя. Мимо внимания прошла вся предшествующая подготовка, и только когда Том медленно проник в него, не разрывая зрительный контакт, из груди рванулся судорожный вздох. Абсолютно новое чувство — до звона нервов, до эйфории — желанной принадлежности, захлестнуло с головой. Здесь и сейчас мира не было. Были медленные плавные движения в слиянии и чувство, нашедшее выражение в тёмных глазах, за которое без колебаний хотелось умереть, жить, отдать что угодно. Больше, чем любовь. Человек, ставший дороже, чем жизнь. Том втянул его в долгий поцелуй, доводя их обоих до края чуть более резкими движениями, но толкая тем самым не в пропасть, а в полёт. Гарри вцепился в чужие плечи, судорожно сжимая пальцы, не желая отпускать. В этот миг настоящего хотелось умереть, чтобы остаться рядом навсегда. — Гарри, пусти, — негромкая фраза, сказанная вполне ровным тоном, неожиданно слишком легко разрушила атмосферу, заставляя вернуться в реальность. Руки разжались сами по себе, и Том тут же поднялся на ноги, взмахом руки призывая одежду. В груди болезненно заныло и Гарри чуть прикрыл глаза. Когда жажда воды утолена — она становится бесполезной. Он знал, что это лишь украденное счастье. Вот только дышать всё равно было больно. — Я не собираюсь искать тебя вечером по всему поместью, — всё тот же ровный безразличный тон. Том успел наложить очищающие чары, одеться и явно избегал его взгляда. — Поэтому, когда я зайду в свою спальню — ты должен там присутствовать.Я стану твоим ангелом, чтоб крыльями от бед укрыть. Я стану твоим ангелом, чтоб просто рядом быть.
Том покинул кабинет, как и всегда, стремительным шагом, а Гарри обречённо прикрыл глаза. Сказанное не выглядело надеждой, да и вообще никак не выглядело, отказываясь восприниматься сознанием на фоне контраста с происходящим до этого. И всё же подобная фраза — это многим больше, чем он вообще мог бы рассчитывать услышать. Многим больше, чем имел право получить. Многим меньше, чем мог бы желать, если бы право на желания у него оставалось. Уход Тома воспринимался своеобразным бегством, но размышлять об этом не хотелось. Гарри заставил себя подняться на ноги и потянулся за джинсами. Достаточно рефлексии. Больше смысла сохранить в груди памятью и теплом испытанные чувства, чем искать новые поводы для ощущения боли. Ему даже не понадобилось концентрироваться, чтобы вызвать Патронус — заклинание далось легко, как никогда ранее. Продиктовав призрачному оленю сообщение для Филиппа Борджиа с просьбой о скорейшей встрече, Гарри направился в свою спальню, рассчитывая принять душ и переодеться. Ответный Патронус застал его в процессе одевания. Борджиа предлагал встречу через полчаса на вершине Дьяблотена. Гарри только пожал плечами, отправил согласие и, застегнув рубашку, принялся зачаровывать портал. Сейчас им владело странное спокойствие и собранность. Все смутные, запутанные и противоречивые размышления могли подождать до тех пор, пока он останется в одиночестве. А сейчас ему необходимо закончить начатое дело. На оговоренное место он прибыл раньше, но Филипп уже ожидал его, любуясь неповторимым в своей красоте видом. Гарри глубоко вздохнул, отгоняя неуместное желание поправить рубашку и пригладить волосы. — Мистер Поттер, — поприветствовал Филипп, даже не обернувшись. — Что-то случилось? Вы передумали? — Добрый день, — вежливо отозвался Гарри. — Нет, не случилось ничего нового, а о встрече я просил с полярно другими целями. Мистер Борджиа, при всём моём уважении, я помню ваши настояния, понимаю, что у вас имеются свои аргументы и причины, но я прошу вас принять моё решение сейчас. Я не изменю его ни через неделю, ни через год — никогда. — Гарри, — Филипп неожиданно обернулся и поймал его взгляд. — Я понимаю, что вы абсолютно уверены, но, как я уже и говорил, ваша уверенность никак не пострадает за незначительный промежуток времени, если она непоколебима. — Вы, вероятно, не понимаете, — Гарри глубоко вздохнул, сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Он должен сохранять абсолютное спокойствие. — Даже если бы Том запытал меня до смерти, последними своими словами я бы только подтвердил вам своё решение. Это бессмысленно. — Почему же не понимаю? — Филипп как-то задушевно вздохнул, а в его глазах застыло странное выражение. — Более чем понимаю, мистер Поттер. Более чем. Он долго и пристально смотрел Гарри в глаза, а потом как-то легко пожал плечами и, достав из кармана пиджака свёрнутый пергамент, небрежным жестом протянул ему. Гарри моргнул, не веря, что всё происходит вдруг так просто, но свиток взял, едва не выхватывая его из руки Филиппа. — Будь по вашему, Гарри. Я отступлю от условий нашего уговора в пользу вашей просьбы, если не сказать — настояния, но считаю должным напомнить, что беседа должна состояться так и только так, как мы и обсуждали. — Я всё помню, — тут же заверил Гарри. — Я… Спасибо вам. — О, это только твой выбор, Гарри. Только твой, — Филипп холодно улыбнулся одними губами. — Не прощаюсь. Он аппарировал в тот же момент, и Гарри не стал задерживаться, активируя портал. Встреча с Филиппом прошла подозрительно легко, но сейчас больше хотелось верить в удачу, чем искать подтекст там, где его, возможно, нет, и ждать очередных неприятностей.