Любви в аду история

Я хотел бы для тебя — стать всем Или лучше мне тебя не знать, совсем!

      Гарри вяло ковырял ложкой овсянку, но застывший, какой-то остекленевший взгляд вряд ли воспринимал, что он превращает кашу в тарелке в непонятное месиво. Неожиданное чувство отвращения, угнездившееся вдруг в груди, требовало внимания и осмысления.       Первая мысль, что он всё-таки сильно запоздало раскаялся в своём поступке, была отброшена почти сразу. Что бы он ни чувствовал по этому поводу — оно было рождено уже в процессе тяжёлого утреннего разговора, но никак не тем, что у него появилось чувство причастности к содеянному.       И всё же он был себе отвратителен, и у этого должны были быть причины. Неслышно вздохнув, Гарри попытался сконцентрироваться и найти в памяти момент, когда это чувство возникло. Осознание пришло даже слишком быстро — где-то во время случившегося буквально только что секса.       Гарри вздрогнул. Отлично, как раз этого ему и не хватает в буре происходящего — чтобы единственная панацея вызывала отвращение. Вот только мысли после бурного утра неожиданно успокоились и приобрели какую-то кристальную ясность, столь желанную, но недоступную ещё вчера.       От собственного поведения последних дней, увиденного в новом свете, сейчас странно подташнивало — вполне физически. Гарри заставил себя собраться, пытаясь проанализировать — откуда подобное взялось. Неужели только выводы и уверенность Тома в его не абсолютной виновности сказались таким образом?       Словно он просто получил себе действительное оправдание, за которое можно было цепляться. Вот только это было бы слишком просто. Голова резко разболелась, словно в затылок неожиданно с размаху бросили тяжёлый объёмный булыжник. Взгляд на мир менялся, приобретая неожиданную резкость реальности слишком стремительно.       Да, Том был груб. И на этот раз вполне осознанно причинял боль в пределах допустимого, но ещё вчера это возбуждало, а не отталкивало. Он проигнорировал в какой-то момент просьбу самого Гарри остановиться в жестких ласках, но и на это имел полное право. Пусть Том не знал правды о зелье, но была ещё клятва, которую Гарри принёс добровольно.       На фоне всего этого понять — что не так, что вдруг зацепило, разрушив практически всё очарование достигнутого взаимопонимания, стало единственно важным в данный момент. Ведь они почти помирились — настолько, насколько это было возможно, исходя из ситуации. Он должен радоваться. Но чувство неправильности покидать не желало.       Гарри прикрыл глаза, которые уже начали слезиться — вероятно, он даже не моргал, уйдя в глубокую задумчивость. Вчера в любых действиях Тома сквозь сдержанность ощущалось чувство — не особо трактуемое, не любовь, но что-то близкое к ней точно. Сегодня — лишь злость и радость хищника, получившего желанную добычу.       И его, без сомнения, нельзя в этом винить. Вот только легче от осознания не становилось. Том предсказуемо злился в первую очередь за то, что Гарри не поделился своими сомнениями о странной бесчувственности. И, наверное, был прав. Ведь знай Том раньше — это помогло бы ему сделать выводы, к которым он пришёл по итогу сложившегося разговора, и не изводить себя.       Гарри судорожно сглотнул. Словно наяву вспомнилось, как он делился с Томом своими сомнениями и размышлениями, что Волдеморт как-то влияет на его разум, заставляя считать самого Реддла нереальным. Тогда он доверял безоговорочно, не боясь рассказать даже такое. И жестоко за это поплатился.       Наверное, нет ничего удивительного в том, что старая боль наложилась на понимание собственной безграничной вины сейчас и даже мысль озвучить свои непонимания Тому в голову на этот раз не пришла. Да и Гарри действительно опасался, что это не более чем поиск оправданий. И эти опасения не ушли и сейчас.       Из этих размышлений как-то сам собой вытекал вопрос — а что вообще с ними будет дальше? Он уже решил, что останется рядом в любом случае и, по сути, готов превратить свою жизнь в одно сплошное искупление. Том нашёл для себя зацепку, которая позволит ему принять присутствие самого Гарри.       Если его выводы найдут своё подтверждение, то это даст ему возможность не простить, конечно, но принять. Гарри прикусил щёку изнутри до крови, неожиданно чётко осознавая, в чём проблема. В картине будущего, которая рисовалась, было всё что угодно, но только не любовь.       Вспомнились собственные размышления беззаботных дней на Доминике. Он ещё тогда понимал, что выбирая быть рядом с Томом, он принимает и его неумение любить. Жизнь внесла свои коррективы, доказывая, что на чувства Том теперь вполне способен, и усугубляя всё поступком самого Гарри.       И теперь он не имел права на прощение. И не имело никакого значения, что любовь — это принятие другого человека с его недостатками, что шанс должен иметь каждый и всегда. Это не про Тома. Это не про них. Том никогда до конца не простит и, уж тем более, не забудет. Просто примет — в самом лучшем случае.       Гарри с трудом сглотнул. На фоне такого поведения Тома он сам всегда будет чувствовать вину. В том, что даже не осознает. В том, в чём, возможно, не так уж и абсолютно виноват. Будет позволять Тому что угодно, питаемый этим чувством, что даст тому ощущение вседозволенности.       Бесправный заложник искупления единственного проступка. Сегодня Том уже проигнорировал даже ерундовую просьбу. Только холодно предостерёг впредь никогда не пытаться его останавливать от чего-то, находясь в его же постели. И право на подобное поведение он, Гарри, дал Тому сам.       Тошнота подкатила к горлу вдруг слишком сильно. Он не хотел для них такого будущего — даже в самых страшных кошмарах. Он отчаянно гнал трезвые и вполне разумные мысли о том, что, помогая ему, Том в первую очередь помогал себе. Искал оправдания для того, кого хотел видеть рядом.       И приоритет всегда формировался для Тома исключительно так: видеть рядом, но не быть рядом самому. И это даже не являлось мерилом хорошего или плохого, просто Том — такой человек. Просто он сильнее и вправе позволить себе делать то, что он хочет, и брать то, что ему необходимо.       Горло как-то странно сдавило. Что это, насмешка жизни — осознавать безысходность их дальнейших отношений перед разговором, который в первоначальном варианте должен был закончиться его уходом? Возможно, это было не так уж и неправильно?       Думать об этом не хотелось. Хотелось, хотя бы с оглядкой на собственный возраст, позволить себе утонуть в мечтах о нормальных отношениях. Хотелось закрыть глаза и вернуться в негу вчерашнего вечера, где было место единению, страсти и теплу. Хотелось любить и находить взаимность от дорогого человека.       Но вот на это он права как раз и не имел. Вообще никогда больше. И хотя это могло показаться слишком категоричным утверждением, но именно такое впечатление Том создавал своим поведением. И, конечно, это было правильно, но легче и от этого нисколько не становилось.       Хаос в голове действительно приобрёл некую упорядоченность, но сейчас Гарри совершенно не был этому рад. Он появился в поместье и мгновенно оказался закручен водоворотом чувств, слишком ярким для обычных проявлений. На фоне утренней беседы это виделось ещё более странным.       Словно любовь, испытываемая им к Тому, наконец осознанная и принятая в полной мере, послужила неким катализатором, умножившим в несколько раз и боль, и отчаяние, и прочие чувства. Позволить себе в этом утонуть оказалось легко, да и не то чтобы он сильно пытался сопротивляться.       Но сейчас всё неожиданно виделось без прикрас. В царившей атмосфере легко было не видеть ничего, кроме собственного желания отдать всё, включая себя, ради искупления неправильной вины. Было легко забыть прошлое, словно до случая в Хогсмиде его и не существовало.       Он не хотел видеть подлинных причин поведения и поступков Тома, отчаянно цепляясь за любую мелочь, которая позволит ему надеяться хотя бы на принятие. Не хотел видеть — насколько жалок сам в своих бесконечных признаниях и действиях. Потому что это казалось правильным. Потому что казалось, что это может что-то изменить.        — Я понятия не имею — о чём ты так напряжённо размышляешь, но, полагаю, домовые эльфы дружно набивают себе шишки прямо сейчас, ибо их старания по приготовлению овсянки не были оценены гостем, — холодный голос, с едва уловимыми нотками раздражения, вернул Гарри в реальность мгновенно.       Он открыл глаза и с некоторым недоумением посмотрел на перемешанную десятки раз кашу, которая теперь выглядела абсолютно несъедобной. Не то чтобы это хоть как-то напрягало его — аппетит пропал окончательно, а тошнота так и не прошла, но эльфы действительно могли расстроиться.        — Я не специально, — Гарри тяжело вздохнул. — Надеюсь, они не станут действительно себя истязать.        — Да какая разница? — в голосе Тома добавилось раздражения. — Даже если они убьются — завести новых не проблема. Гарри, что не так? И о чём ты хотел поговорить? Именно такое желание ты озвучил мне после пробуждения.        — Поговорить? — Гарри нервно сглотнул, оставляя в покое несчастную ложку, которую едва не согнул. — Да, хотел. И это необходимость, но разговор не обещает быть быстрым. Можно я задам пару вопросов до его начала? Просто кое-что, что важно лично мне.        — Полагаю, мне проще согласиться, — Том чуть поморщился. — Возможно, моё любопытство найдёт своё удовлетворение.        — Да, спасибо, — машинально кивнул Гарри и заставил свой голос не дрожать волевым усилием. — Том, что с нами будет дальше? В смысле — как ты видишь наше дальнейшее общение или взаимоотношения? Позволишь мне остаться рядом? Сможешь принять когда-нибудь то, что я сделал?        — С чего вдруг такие вопросы? — Том недобро прищурился, не особо успешно скрывая удивление. — И почему именно сейчас?        — Да просто будущее неожиданно увиделось своеобразным тупиком, — Гарри пожал плечами, к собственному удивлению, выдерживая ровный тон. — Что бы я ни предпринимал — я не смогу стереть свой поступок, как-то его исправить. К тому же, моё безграничное искупление тебе надоест рано или поздно. И да, я понимаю, что разговаривать об этом ты вряд ли хочешь. Откровенность — не твоё, как и обсуждение чувств с запутавшимися в себе и жизни юнцами, я правда понимаю. Но избегать любых разговоров о наших странных взаимоотношениях постоянно тоже не видится выходом. Это как уход от проблемы.        — Какой изящный способ принудить к ответу, — Том скривил губы и отвёл взгляд. — Хотя доля правды в твоих суждениях есть. Что ты хочешь услышать?        — Я не пытаюсь ни к чему принудить, — Гарри устало вздохнул и потёр лоб. — А услышать — ответ на вопрос, полагаю. Иначе зачем бы я спрашивал? Пусть даже ты прав и в отношении меня имело место некоторое стороннее воздействие, что безусловным оправданием, само собой, не является. Это что-то меняет? Чего вообще ты хочешь сейчас — чтобы я ушёл, как и говорил при моём появлении, или чтобы остался?        — Я думал, мои действия последних суток красноречиво отвечают на заданный вопрос, — раздражённо бросил Том, тон которого, казалось, стал только холоднее. — Я не стану говорить, что готов тебя простить, хотя сам, без сомнения, совершал и более худшие вещи — не с тобой, но с другими. Однако, могу предположить, что моё разочарование в тебе найдёт своё принятие, особенно с учётом открывшихся фактов. Другого ответа у меня нет. О чём ты хотел поговорить, помимо странной попытки душевной беседы?       Гарри закусил губу, сдерживая отчаянный истерический смешок. Странно — как Том ещё хотя бы попытался ответить, учитывая, насколько личного касался вопрос. Вот только, возможно, было бы лучше, если бы он не отвечал. Слышать отражение своих же мыслей, и без того вызывающих уныние, оказалось тяжело.       Хотя, само собой, всё было правильно. Том и так почти оказывает ему милость, вместо того, чтобы убить или вообще вышвырнуть из своей жизни. И возможности просто быть рядом — стоит радоваться. Тошнота усилилась вместе с головной болью, и Гарри решительно запретил себе любые мысли в этом направлении.        — О Филиппе Борджиа, — смена темы в качестве ответа на вопрос далась неожиданно легко. — Тебе же это имя говорит немного больше, чем холодный отзыв о том, что он сноб. Или я ошибаюсь? Вы ведь знакомы.        — Поверхностно, — раздражённо дёрнул плечом Том. — Август Руквуд, в рамках исполнения моего приказа, некоторое время назад наладил с ним контакт, но личного общения между нами пока не случилось. К чему вопрос?        — Он пришёл ко мне за пару дней до того, как я появился у тебя в поместье, — не стал ходить кругами предыстории Гарри. — С несколько необычным разговором.        — И что же в нём было такого необычного? — Том как-то подобрался в напряжении, хотя и сохранял бесстрастное выражение лица и ровный холодный тон.        — Согласно его утверждениям — он сотрудничал с человеком, который готовил базу для создания философского камня для тебя. Подготовка успешно близилась к завершению, и сам Филипп оказался перед необходимостью принятия окончательного решения — раскрывать ли тайну создания. По его словам, соискателей всегда присутствует достаточное количество, но даже один процент из них не доходит до того уровня, до которого дошёл твой человек.        — Так твоё появление… проверка для меня? — Том явно не утратил своей способности оценивать ситуацию мгновенно и делать выводы в быстром анализе. — Но это нелепо.        — Ты не дослушал, — Гарри и сам удивлялся какому-то вдруг равнодушному безличному тону, которым говорил. — Он хотел получить от меня ответы на некоторые вопросы о тебе. И даже сначала сказал, что на их основании примет окончательное решение.        — От тебя? — в голосе Тома всё-таки прорвалась злость, хотя и явно была мгновенно подавлена. — Какое ты можешь иметь к этому отношение?        — Филипп руководствовался тем, что я знаю тебя, возможно, несколько лучше, чем другие, — обтекаемо ответил Гарри, смотря куда-то в стену поверх плеча Тома. — Признаться, допрос, устроенный им, меня впечатлил… не в самом хорошем смысле. Слишком много личных вопросов, ответы на которые ему и были нужны на самом деле — позже я это понял, в шелухе многочисленных глупых вещей.        — Личных вопросов? — уточнил Том, едва слышно скрипнув зубами. — И что же ты ответил?        — Том, не злись, — Гарри неожиданно едва заметно как-то грустно улыбнулся. — Ты ведь уже готов убить Борджиа — за то, что он действовал за твоей спиной, да ещё и так бесцеремонно. Готов убить меня — за то, что я не рассказал сразу. Вот только и тебя останавливает мысль, что, как владелец тайны философского камня, Филипп может себе позволить и не такое. Он в своём праве — принимать решение о передаче знаний и использовать для этого средства, которые ему кажутся верными. Это понял даже я.        — Мы говорим не о правах этого итальянского сноба, — процедил Том сквозь зубы. — Что ты ему ответил?        — Что если бы я был владельцем философского камня, то без раздумий вручил бы его тебе, — Гарри вздохнул, мимолётно отмечая промелькнувшее в тёмных глазах удивление и снова отводя взгляд. — Я не знаю — почему Филипп этим впечатлился, но он предложил мне сделку. Я согласился и в итоге оказался здесь.        — Сделку? — Том задал вопрос многим более спокойным тоном, чем до этого, позволив себе даже едва уловимые нотки любопытства. — И как же звучали её условия в конкретике?        — Я проведу рядом с тобой неделю, не разглашая подлинных причин своего появления, — Гарри прикрыл глаза. — В этом отношении — применение зелья виделось идеальным прикрытием, хотя и тут Филипп нашёл свою пользу.        — Предполагалось проверить мою выдержку? — Том недобро прищурился. — Ведь у меня было более чем достаточно оснований убить тебя просто на пороге. Я разочарован в Борджиа.        — Не совсем, — Гарри вздохнул и поднялся на ноги, отходя к окну. — Филипп мало сомневался, с учётом того, что уже знал о тебе на тот момент, что твой самоконтроль окажется на высоте. Хотя не исключались никакие варианты. Он хотел, чтобы я провёл рядом с тобой неделю, а после вновь ответил ему на вопрос — отдал ли я бы философский камень тебе. Я пытался ему объяснить, что ни неделя, ни год моего решения не изменят, но добился только улыбки и заверения, что если всё так — мне нечего опасаться. Я подтвержу сказанное, безусловно искренне — возможность это проверить у него есть, он взамен передаст конечный вариант рецепта мистеру Руквуду и один интересный пергамент мне. Под клятву, что я вручу тебе его только после общей беседы — ты, я и мистер Руквуд. То есть, все лица, принимающие участие в процессе так или иначе.        — Это шутка? — теперь в голосе Тома звенела ярость. — Какой смысл устраивать подобное и как это может способствовать принятию хоть какого-то решения? Это нелепость.        — Ну почему же? — Гарри обернулся. — Ты можешь не принимать подобное, но я итоге частично понял Филиппа. Как это ни удивительно, но он проникся моей готовностью отдать за тебя жизнь, моими чувствами к тебе и моей уверенностью, что ты достоин владеть камнем. Учитывая, что он прекрасно отдаёт себе отчёт — кто такой Волдеморт, я, признаться, и сам хотел бы знать, что сделал мистер Руквуд, чтобы вообще убедить его рассматривать тебя в качестве соискателя. А мне он дал неделю даже не на то, чтобы разочароваться или передумать. А чтобы полностью осознать ответственность за своё решение — сейчас я это понимаю. У меня не было и шанса увидеть от тебя хоть что-то доброе или хорошее в сложившейся ситуации, и Филипп об этом прекрасно знал. Если я подтверждал своё решение, то для меня это означало ответственность навсегда. И, используй ты бессмертие и философский камень во зло, я всегда буду винить себя. Вероятно, Филипп увидел в этом достаточную возможность того, что по мере осознания, я передумаю и откажусь от своих слов.        — Даже так, — голос Тома прозвучал странно. — Что же, ты всё ещё можешь это сделать. Вообще не понимаю — что в таком случае держит тебя здесь до сих пор.        — Том, не надо, — Гарри устало вздохнул. — Я не вижу смысла вновь пытаться вести, как ты выразился — душевные беседы. Просто скажу, что о встрече Филиппа я попросил вчера днём. Как ни странно, он проникся моей настойчивостью в этот раз, так что, полагаю, рецепт передан мистеру Руквуду уже сегодня, а пергамент вручён мне ещё вчера. В рамках клятвы — тебе остаётся только вызвать своего слугу, мы всё обсудим, и бессмертие окажется в твоих руках. И, конечно, от искупления я откажусь, хотя тебя оно ни к чему и не обязывает.        — Не обязывает? — тут же зацепился за несоответствие Том, словно осознанно абстрагируясь от предыдущей информации. — По-твоему, то, что мы связаны контрактом зелья, не имеет значения? И что значит — откажешься? Это подразумевает откат для тебя.        — Да, я знаю, — спокойно отозвался Гарри. — Мне, кстати, просто любопытно. Как ты не пытаешься этого не показать, но ты слишком сильно удивлён участием Филиппа в процессе в такой степени и глубине. Допустим, я не мог рассказать о своей роли до определённого времени, но ведь мистер Руквуд должен был тебе отчитываться о ходе выполнения приказа в любом случае?        — Он… отчитывался, — с некоторой паузой холодно подтвердил Том, а Гарри тут же вспомнил небрежно отброшенные пергаменты, не факт, что изученные позже. — Но теоретические выкладки не представляют собой достаточной ценности без результата, а Август исполняет мои приказы безупречно и предан мне, что проверено неоднократно временем и делом, — словно нехотя добавил Том в качестве своеобразных объяснений.        — То есть, ты просто не особо вникал в процесс, — кивнул Гарри, принимая это достаточным объяснением. — Впрочем, не так уж и значимо. Не думаю, что стоит тянуть со столь важным мероприятием. Вызовешь мистера Руквуда? — улыбка получилась на этот раз кривой и какой-то горькой.        — Некоторое время это может подождать, — странным тоном отказался Том, подходя к Гарри и решительно разворачивая его за плечи к себе. — Зачем ты согласился на предложение Борджиа? Надеялся таким образом получить моё прощение?        — Нет, что ты, — тут же искренне отозвался Гарри. — Прощение нельзя купить каким-то поступком, сколь бы значимым он не был, Том. Так не работает, и я это осознавал. Не говоря уже о том, что, руководствуйся я какими-либо личными мотивами, это бы уже было неискренне и Филипп бы это понял, отказавшись от любого сотрудничества со мной. Я просто не мог поступить иначе.        — Какую пользу нашёл в применении зелья Борджиа? — поинтересовался Том уже как-то вполне спокойно, ловя взгляд Гарри. — Ты упомянул об этом.        — Я, возможно, не совсем верно выразился, — Гарри сглотнул и отвёл взгляд. — Том, я не называл зелье. Ты обозначил его сам, хотя предсказать твой вывод было несложно. Ты не знал в тот момент, что у меня имеется твоя кровь, а значит, оставался только «Падший ангел» — право на искупление. Там кровь нужна только объекта, который искупления ищет.        — Ты что, сейчас пытаешься мне сказать, что применил «Луч ангела»? — в неожиданно тихом голосе Тома скользнула угроза. — Зачем? — он встряхнул Гарри за плечи, вкладывая в действие немало силы. — Рабство во искупление? Ты вообще читал свойства этих зелий, прежде, чем использовать любое из них? Или это требование Борджиа?        — Нет, — Гарри вырвался и отошёл обратно к окну, поворачиваясь к Тому спиной, — Филипп ни на чём не настаивал. Он предоставил мне оригинальные рецепты с указанием и описанием свойств двух зелий под право выбора, но с собственной рекомендацией воспользоваться «Падшим ангелом».        — И ты сделал наоборот? Зачем? — Том резко развернул его за плечи обратно к себе, не скрывая злости даже в движениях. — Не смей отворачиваться, когда я с тобой разговариваю, и игнорировать мои вопросы.        — Я не игнорирую, — тихо отозвался Гарри, мечтая свернуться калачиком и немного поспать — головная боль становилась, казалось, только нестерпимее. — Знал ли я, что «Луч ангела» подразумевает рабство во искупление? Да. Прочёл ли я, что в случае твоей гибели, если я применю зелье, я умру вместо тебя, и этот пункт не отменить даже в случае отказа от искупления или его принятия? Да. Зачем? Это меньшее, что я мог сделать для тебя в тот момент. Пока ты не обрёл бессмертие снова — тебе не помешает страховка.        — И ты решил, что рассматривать в качестве неё собственную жизнь — это нормально? — голос Тома звучал как-то растерянно и колюче-холодно, с угадываемыми нотками ярости. — Ты вообще был в себе на тот момент времени?        — Вполне, — Гарри пожал плечами. — И не то чтобы я сейчас понимаю твою реакцию. У тебя есть гарантия до момента принятия эликсира, что случись с тобой что — ты не погибнешь. Разве это плохо?        — Такой ценой? — зло спросил Том, отворачиваясь и явно едва сдерживаясь в желании что-либо разбить. — А моего согласия ты спросить, конечно, забыл.        — Том… — Гарри сделал глубокий вдох и заставил себя говорить ровным тоном. — Во-первых, это только возможность. Ты же понимаешь, что я отдавал себе отчёт, что ты будешь вдвойне осторожен и не станешь рисковать своей жизнью понапрасну до обретения бессмертия вновь? Во-вторых, я не сказал бы, что хочу об этом разговаривать. Давай просто сочтём это эгоистичным желанием знать, что ты будешь жить в любом случае. И не будем видеть в этом излишнего благородства, которого там нет.        — Да неужели? — ещё более зло бросил Том, поворачиваясь лицом и вскидывая руки, словно хотел схватить обратно за плечи, но останавливаясь. — Нет, Гарри, мы об этом поговорим. И выясним — пытаешься ты солгать мне или обманываешь себя.       Гарри только обречённо вздохнул. Он и без того предполагал, что разговор не получится быстрым и простым, но стоило задуматься и над тем, что в данной ситуации Том не примет размытых ответов или ухода от обсуждения. И радости это не добавляло совершенно.       Хотя бы потому, что всё слишком сильно запуталось. И объяснять, что только в применении зелья и виделась возможность дать Тому хоть что-то, выражая своё эгоистичное желание, потерявшее возможность на осуществление — стать для него миром — не хотелось.       Как не хотелось и при свете дня объяснять, что это очередная жалкая попытка что-то исправить в том, что он своим предательством толкнул Тома к очередному ожесточению. Исправить их знакомство или собственный поступок — он не мог. Но мог хотя бы распорядиться своей бессмысленной теперь жизнью во благо.