Любви в аду история

Я стану твоим ангелом, я буду прилетать к тебе Я стану твоим ангелом и в счастье и в беде!

      Гарри едва сдержал желание поежиться под пронзительным тяжёлым взглядом Тома. Сейчас не хотелось даже пытаться ощутить чужие эмоции, чтобы лучше понять реакцию. Хотелось нарушить любые клятвы, но просто отдать Тому и пергамент и активировать портал, оказываясь как можно дальше.       Головная боль проходить не желала, а мысли давно перепутались в какой-то невероятный коктейль. Уже то, что он хотя бы смог внятно рассказать о сделке с Филиппом, казалось Гарри маленьким чудом. Но вот сил отвечать на щекотливые, в сути, вопросы, он не чувствовал в себе совершенно.        — Значит, — недобрым голосом начал Том, — ты решил, что я должен оценить твою великую жертву? Полагаю, ты даже нарисовал себе в воображении милую картину — как меня растрогает и впечатлит твой поступок? — он словно выплёвывал слова, сочащиеся ледяной яростью.        — Том, не надо, пожалуйста. Ты не можешь не понимать, что всё не так, — Гарри устало попытался урезонить частично предсказуемую злость, но добился разве что противоположного эффекта.        — Да неужели? — ещё более замораживающим тоном поинтересовался Том, скривив губы в насмешке. — Тогда мне стоит предположить, что ты решил просто изобразить себя героем, рыцарем? Или, возможно, ты нашёл некую равноценность?..        — Хватит, — всё-таки сорвался почти на крик Гарри, перебивая. — Прекрати. Что ты хочешь услышать? — неосознанно повторил он вопрос самого Тома, заданный им ранее, чувствуя себя всё хуже и уже не в полной мере адекватно оценивая беседу.        — Правду, — ледяным тоном припечатал Том. — Зачем тебе понадобилось применять именно «Луч ангела», если это даже требованием Борджиа не являлось?        — Потому что именно это зелье даёт возможность считывать мыслеобразы и эмоции за любой промежуток времени — предполагается, что раб должен видеть их, чтобы иметь возможность абсолютно угодить хозяину в их исполнении. Это было удобно в данной ситуации. Потому что «Луч ангела» не подразумевает той же связи, что и его зелье-собрат. Обязательства для меня, но не для тебя — какие они могут быть по отношению к добровольному рабу? А я не стал бы связывать тебя насильно, даже если допустил, чтобы короткий промежуток времени ты думал, что это так. Потому что, кто бы не подставил тебя в Оттери — он слишком близко к тебе. И вероятность, что он ударит снова — была или даже есть, если ты ещё не нашёл виновника. Как и вероятность, что удар может быть направлен на тебя в этот раз. И в таком варианте — для меня предпочтительнее заплатить своей жизнью. Да и в любом другом, собственно, тоже. Просто потому, что без тебя жизнь в принципе обесценивается, теряя смысл.        — Гарри, ты действительно сейчас не понимаешь, что именно меня настолько злит? — неожиданно как-то даже слишком человечно спросил Том резко изменившимся тоном.        — Не понимаю, — не стал отрицать Гарри, ещё пытаясь сдержать отчаяние и злость, но уже признавая, что сейчас битву с собственными эмоциями он проиграл, и они уже почти вырвались наружу. — Хотя, нет, это не совсем честный ответ. Я понимаю, Том. Ты не хочешь принимать непрошеные самопожертвования, даже в качестве маленькой вероятности. Ты не хочешь терять того, кто тебе нужен или желанен, или что там ещё. Это я понимаю.        — Как проницательно, — голос Тома вновь стремительно похолодел. — Что же тогда остаётся вне сферы твоего разумения?        — Я не вижу разницы, — Гарри устало пожал плечами, не скрывая тлеющей злости, нашедшей проявление в тоне. — Не понимаю, чем будущее, которое у нас складывается, может оказаться лучше того, где меня может просто не быть. Ты признал это сам — возможно, ты сможешь принять мой поступок, не более. Это правильно. Это многим больше, чем можно было ждать в данной ситуации. И получим мы вечное непрощение, в лучшем случае — забытье временем, благодаря принятию, моё столь же вечное чувство вины из-за этого, твою снисходительность к тому, кто тебе нужен. И это не твоя вина, а моя — я это признаю и понимаю. Я всё разрушил, я сделал то, что прощения не имеет. Да. Всё так. Но что мне вообще тогда делать?! Изводить себя бессмысленными надеждами, что с течением времени всё забудется и станет приемлемо? Или лучше — искать способы исправить то, что исправить невозможно?        — Гарри, тебе не кажется, что ты всё преувеличиваешь? — холодный тон Тома дополнился нотами растерянности. — Ты не можешь утверждать, что будет через какой-то промежуток времени. Не можешь знать наверняка, как всё сложится в будущем.        — Не могу, — легко согласился Гарри, в голосе которого теперь звучала только безграничная горечь. — Но не надо быть Сивиллой Трелони, чтобы предсказать, что ничего хорошего там нет. И дело даже не в будущем — болит сейчас. Мне уже кажется, что я схожу с ума, веришь? Может, что у меня раздвоение личности. Ты поддаёшься порыву чувств, я тону в этом, потому что не могу заставить себя помнить, что я не заслужил. Теряю чувство вины, словно и не совершал ничего ужасного, а потом наступает реальность, когда момент воспоминаний возвращается. И я снова извожу себя непониманием — как можно ненавидеть себя за поступок, так и не чувствуя за него вины? И всё начинается сначала — ты не можешь простить, я не вижу выхода и начинаю терзать себя…        — Мы ведь уже выяснили этот аспект, — перебил Том, пытаясь то ли отвлечь, то ли воззвать к здравому смыслу.        — Да ничего мы не выяснили, Том, — Гарри невольно вновь повысил голос. — Есть твои предположения о неком загадочном ментальном воздействии. И даже если оно имело место быть — это не оправдание ни перед собой, ни перед тобой. И осадок всё равно останется. Потому что, чёрт бы всё побрал, я дрался с ней на дуэли, а не кто-то! Потому что, гори оно всё Адским пламенем, я толкнул тебя сорвать эту дурацкую розу, даже если сейчас всё помнится словно бы наблюдением со стороны, а не участием в действии! Потому что что бы я не делал — я не могу всё это исправить…       Гарри не сразу осознал, что его притянули в крепкие объятия. Кричать резко расхотелось. И даже головная боль, казалось, стала немного меньше. Том молчал. Только гладил его по спине немного небрежно, но как-то успокоительно-тепло.       Стыд накатил жаркой волной, обжигая щеки. Он снова устраивает Тому истерики, на что тоже не имеет никакого права. Напоминание самому себе об этом едва не заставило сорваться на крик — чем дальше, тем это становилось невыносимее. Возможно, он всё-таки теряет рассудок.       Вспомнились размышления на Доминике. Он и тогда чувствовал стыд за детскую истерику, но при этом так и не чувствовал раскаяние за предательство. И это было настолько ненормально, особенно в сопоставлении, что только и оставалось, что признавать у себя психическое расстройство.        — Гарри, послушай меня, — голос Тома прозвучал так неожиданно мягко, что у Гарри мимолётно промелькнуло желание расплакаться — он же не заслужил ни понимания, ни человеческого отношения. — Так не может продолжаться. И, полагаю, в том, что ты дошёл до такого состояния, есть и моя заслуга, что не повод для гордости. Я не привык… проявлять чувства или делиться чем-то. Однако всё не так, как тебе видится.        — Том, мне страшно, — неожиданно даже для себя признался Гарри, утыкаясь в чужое и такое родное в то же время плечо лбом. Как-то слишком резко не осталось сил играть, говорить правильные вещи или даже помнить, что он не имеет права жаловаться тому, кому причинил боль. — Я даже не подозревал, что когда-нибудь смогу так полюбить — больше жизни, больше мира, необходимее кислорода. Я говорил тебе эти слова раньше, чем осознал и принял свои чувства, и даже тогда это не было бессмысленным. Но сравнивая с тем, что есть сейчас… Мне порой кажется, что если тебя не будет — я просто перестану дышать. Это пугает само по себе, особенно если вспомнить — кто ты, и тот факт, что я рядом, пока ты так хочешь. Но становится уже совершенно невыносимым на фоне последствий моего поступка. И мне постоянно кажется, что всё, что я делаю, отдаёт фальшью. Потому что подлинного сожаления, осознания — нет.        — И это только укрепляет мои подозрения, — всё тем же несвойственным мягким тоном заметил Том. — Когда я пытаю кого-либо, я чувствую удовлетворение или безразличие, просто потому, что действие мне привычно, оно не вызывает отторжения. Но когда я позволяю себе проявить какие-то непривычные мне эмоции, к примеру, в отношении тебя, сознание реагирует чувством дискомфорта, непринятия, вследствие неправильности и нетипичности действия. Ты не мог хладнокровно подставить Беллу под пули и воспринять действие должным, вызывающим безразличие.        — Просто потому, что это не моя типично-привычная модель поведения, — кивнул Гарри, закусив губу. — Я думал об этом вскользь. Только таких видов внушений я не знаю.        — Я тоже, — спокойно отозвался Том. — Но это не означает, что их нет. И мы разберёмся с этим, слышишь? — дождавшись неуверенного кивка, который, казалось, олицетворял собой надежду, он как-то неуловимо изменился в лице, и не знай Гарри, что это просто невозможно, он бы сказал, что это было смятение. Впрочем, следующая фраза Тома, который поймал его взгляд, и вовсе заставила замереть. — Гарри, я, вероятно, несколько… увлёкся сегодня утром во время секса. Это было… неправильно с моей стороны.        — Что? Нет, всё нормально… — опомнившись от ступора нескольких секунд тут же начал возражать Гарри, хотя и пытаясь отвести взгляд, что сделать Том не позволил, цепко ухватив его пальцами за подбородок.        — Не нормально, — отрезал Том чуть более холодным тоном. — И я даже не хочу разбираться — воздействие зелья это или твоё решение, но прекращай это раболепное несопротивление любым моим словам и действиям. Неправильно не потому, что грубо. Это, как мы выяснили вчера, тебе нравится. Неправильно потому, что я чувствовал, понимал, что ты хочешь совершенного другого — успокоения, умиротворённости — и вполне мог это осуществить без какого-либо ущерба для себя, что, предсказуемо, и нашу беседу за завтраком сделало бы конструктивнее, но неуместно выбрал реализацию одной из своих фантазий, что дало нам обоим только привкус горечи и немало ненужных мрачных размышлений.        — Том, ты совершенно не обязан считаться с моими желаниями… — начал было Гарри, покраснев разве что не до корней волос, но умолк, когда Том просто закрыл ему рот свободной рукой.        — Да, именно это я велел прекратить, — он прищурился. — Я не обязан. Ты не обязан много чего делать. Вот только будущего, где ты — моя послушная марионетка в своём вечном искуплении, не хочу я. А со своими желаниями я привык считаться, знаешь ли. Я… попробую в большей мере учитывать твои чувства. Иначе всё происходящее между нами не имеет смысла в сути своей, как и перспективы, кроме взаимной ненависти.        — Ты говоришь так, словно между нами и не стоит моё предательство, — Гарри машинально отступил на шаг назад, глядя неверящим взглядом и судорожно сглатывая. — Вот только оно есть, и мы ещё даже ни с чем не разобрались. Вариант, в котором твои догадки не найдут своих подтверждений, всё ещё существует. И тогда говорить о любых отношениях бессмысленно.        — Существует, — спокойно согласился Том, садясь на кровать. — Иди сюда.       Гарри напряженно вздрогнул, но не желая сопротивляться велению, высказанному просьбой, подошёл и присел на кровать рядом с Томом, мгновенно оказываясь в незаслуженных, но родных и надёжных объятиях. Что-то в груди потеплело, не желая в очередной раз помнить о запретах.        — Том, ты не должен… — Гарри всё же попытался слабо возразить, ведомый совестью, которая постоянно напоминала о себе удивительно не вовремя, но добился только долгого, странно успокаивающего поцелуя.        — Само собой разумеется — я не должен, — кивнул Том, отстраняясь и недобро усмехаясь. — Должны мне, и меня это устраивает. Поэтому я делаю то, что хочу. И не более того.        — И уже пугаешь своей запредельной незаслуженной добротой в отношении меня, — Гарри горько усмехнулся. — Иногда мне кажется, что в такие минуты я чувствую себя ещё хуже.        — Гарри, мне запретить тебе эти бесконечные терзания путём внушения? — в голосе Тома скользнуло лёгкое раздражение. — Кому-то становится легче от того, что ты портишь дорогие тебе минуты и события травлей самого себя? Нет? Тогда в чём смысл? Я поступал с людьми, которые имели глупость мне поверить или даже довериться, многим хуже, чем ты. И не сказать бы, что я даже сейчас испытываю по этому поводу какие-то сожаления. Но не потому что не могу, как ты. И я готов сделать скидку на твой возраст. Даже замечу, что ты демонстрируешь ещё больше выдержки и мудрости, чем можно было бы ожидать от юноши твоих лет. Но и это мало что меняет.        — Знаешь, иногда мне начинает казаться, что ты просто нашёл изощрённую форму мести — проявлять понимание и участие ко мне там, где быть этого просто не может, — тихо отозвался Гарри, закрывая глаза и опуская голову Тому на плечо. — И это не потому что я тебе хоть сколько-то не доверяю. Просто это так странно, что мне начинает казаться, что я действительно… не очень здоров психически.        — Мордред тебя раздери, — выругался Том неожиданно зло. — Гарри, я не верю, что даже подобное могло тебя сломать. Но именно это ты стремишься довершить самостоятельно. И я не стану молча за этим наблюдать. Ибо корыстно заинтересован и достаточно эгоист, чтобы остановить тебя хотя бы ради собственных желаний. Возможно, так тебе принять моё поведение станет проще?        — Я… — Гарри дёрнулся было, но мгновенно затих в кольце сильнее сомкнувшись рук. — Прости. И спасибо — за всё. Даже если я не…        — Прогресс присутствует, — почти позволил себе вздох Том, когда Гарри оборвал сам себя, не закончив фразу. — Вернёмся к «Лучу ангела». Предположим, я могу понять твои мотивы. Но не принять. А следовательно — нейтрализовать твои достижения необходимо как можно скорее. Я сказал что-то смешное? — ледяным тоном уточнил он, явно уловив нечто похожее на задушенный смешок от Гарри.        — Нет, — тут же резко возразил тот, выпрямляясь и чуть тряхнув головой, собираясь с мыслями и возвращаясь в реальность. — Просто ровно то же мне сказал Северус, хотя зелье сварить и согласился. И не начинай осыпать его заведомыми карами — его кандидатура была настоянием Филиппа.        — Знаешь, Гарри, — Том недобро прищурился, — меня всё больше злит понимание — сколько всего… интересного происходит вне моего ведома. И кому-то придётся за это ответить.        — Не надо, — тут же возразил Гарри, неуверенно обнимая напряжённые плечи. — Насчёт зелья — всё не так плохо. Сейчас мы вместе побеседуем с мистером Руквудом, и ты получишь своё воплощение бессмертия. А как только ты создашь философский камень — любые последствия «Луча ангела» в отношении… эмм… заменяемости смерти перестанут иметь значение.        — Ты говоришь об этом с сожалением, — констатировал Том, позволяя себе на секунду устало прикрыть глаза. — Гарри, сам предложишь мне способ снизить уровень твоего желания пожертвовать собой и превратить свою жизнь в услужение, или мне воспользоваться проверенными, но жестокими средствами?        — Способ невероятно прост, но тем и невозможен в исполнении — изменить данность, — мрачно откликнулся Гарри, но тут же встряхнулся. — Не обращай внимания. Самое простое, что мы можем сделать — завершить хотя бы без сомнения важную эпопею с философским камнем. Так что предлагаю тебе всё же вызвать Руквуда.        — Ты уверен, что выдержишь сейчас беседу? — холодно и безразлично поинтересовался Том, тем не менее окидывая его пристальным взглядом, в котором без труда угадывались нотки беспокойства и заботы.        — О, не поощряй мои подозрения, что я веду себя словно истеричная неуравновешенная особь неопознанного пола — и без того от себя тошно, — буркнул Гарри, криво улыбаясь, и серьёзно добавил: — Готов к любым беседам. Тем более, я хочу закончить хоть с одним делом, прежде чем разбираться с остальными, если, конечно, у тебя в принципе не пропадёт такое желание.        — Пропадёт желание… Гарри, что для тебя любовь? — как-то абсолютно неожиданно спросил Том, смерив его раздражённым взглядом после высказывания. — Ты так уверенно говоришь об этом чувстве — должно же оно тобой как-то идентифицироваться.        — Это сложно, — растерялся Гарри от резкой смены темы, однако Том молчал, а задавать лишние вопросы не хотелось. — Я могу попробовать просто выразить свои мысли, но, наверное, получится немного пафосно и наивно. Просто я так это вижу, что ли.        — Попробуй, — прохладно предложил Том. — Будем считать — мне любопытно в рамках расширения кругозора.        — Мерлин, кто ты и куда дел Тома? — растерянно пробормотал Гарри, но умолк и задумался на несколько секунд, а потом медленно заговорил: — Для меня любовь — это пройти вместе через всё. Остаться, выстоять, простить, улучшить, беречь, ценить, быть верным. Это переживать вместе все трудности, что выпадают на долю каждого. А быть рядом только когда всё хорошо, красиво и радостно — это не любовь. Я как-то задумался и само пришло в голову понимание, что любить — это видеть Душу другого, это растворить себя в чувстве безудержного стремления сделать другого человека счастливее, чем даже ты сам, быть поддержкой для него, спасительным кругом, маяком света. Для меня любить — это видеть другого даже некрасивым, слабым, сбившимся с пути, но не разочароваться в нём. А продолжать дарить свою заботу. Продолжать крепко держать его руку. И это понимание так и осталось для меня единственно правильным. Вот только я сам сделал всё ровно наоборот, разрушив то, что даже не успел построить.       Гарри отвернулся, закрывая глаза и пытаясь справиться с неожиданным першением в горле. Поделиться сокровенными мыслями с Томом оказалось неожиданно легко, но теперь сказанные слова, словно повиснув в воздухе, били наотмашь по нервам, напоминая о реальности, в которой у него не осталось права так думать.        — Сильно, — лаконично отозвался Том бесстрастным тоном, словно и не услышал ничего интересного для себя, но будто в противовес обнял Гарри со спины крепко, но бережно. — Ты переживёшь это рано или поздно — я тебе обещаю. И когда-то совершённое останется лишь дурным воспоминанием в памяти. Мы переживём.       У Гарри перехватило дыхание от последней фразы, произнесённой намного тише и всё же достаточно отчётливо. Какое-то странное понимание — они учатся чувствам вместе: он в силу юности, а Том в силу новизны неизученного — промелькнуло на краю сознания, зацепив, но ускользая от полного восприятия.        — Том, я не знаю — делал ли для меня кто-то больше в отношении поддержки и понимания. Понятия не имею — как ты вообще смог перешагнуть через признанное тобой же разочарование. И никакие слова не помогут выразить мою благодарность.        — Поэтому лимит моего благодушия, распространяющегося исключительно на тебя, исчерпан, и мы идём в зал. Я отправлю вызов Августу, — привычным холодным тоном уведомил Том, отстраняясь и мгновенно закрываясь, возвращая на лицо привычную бесстрастную маску, а в глаза — холод безразличия.        — Да, конечно, — Гарри не позволил себе расстроиться ни на миг, где-то даже с долей облегчения воспринимая куда более типичный образ Тома. — Только… мне же не обязательно надевать эту мантию? — он едва заметно передёрнулся.        — Иди в чём хочешь, — безразлично отозвался Том, чуть дёрнув плечом, и первым направился к выходу из спальни.       Подавив вздох и неожиданно почувствовав себя куда более собранным в мыслях, Гарри последовал за ним, как-то запоздало осознавая два факта: насколько насыщенным выдалось утро и то, что он ровным счётом не понимает и даже не предполагает — чего ждать от предстоящей беседы.       А вот кое-что другое он понял совершенно отчётливо — он сделает для Тома что угодно. Не ради искупления, не потому что должен, а потому что не мог и не хотел иначе. Потому что Том принял его тогда, когда этого было невозможно и ожидать, тем самым олицетворяя его понимания о любви так, как не смог сделать это он сам.       Его враг в прошлом, холодный и бесчувственный Тёмный Лорд, не отвернулся от него в ситуации, где невольно выступил жертвой. Гарри казалось, что даже друзья не проявили бы такого понимания. Хотя поведение того же Снейпа сейчас уже не выглядело столь однозначным в его отстранённости последнего времени.       Он едва сдерживал желание окликнуть Тома и дать ему ещё одну добровольную клятву просто здесь и сейчас — быть рядом и в счастье, и в беде. Быть рядом несмотря ни на что. И только холодное напоминание разума о чересчур ярко проявляющих себя чувствах останавливало, толкая сначала разобраться в причинах странности.       Он ничего не теряет, если поговорит с Томом после встречи с Руквудом, которая вряд ли займёт много времени. Мысли удачно переметнулись на грядущее, позволив вздохнуть чуть свободнее без шквального наплыва эмоций. Как-то запоздало стало любопытно — почему Борджиа так настаивал на их беседе втроём?       Конечно, это логично в некоторой степени, но с другой стороны — сам Гарри оказался участником истории совсем недавно, и то, в весьма узком аспекте. И чем так уж важно его участие в грядущем общении, он напрочь не понимал. Мозг даже отказывался строить рабочие гипотезы.       Хотя сейчас Гарри стало искренне интересно и другое — что Филипп подразумевал под базой создания камня и как Руквуд смог с этим справиться. Гарри попытался припомнить, что вообще знал об этом Пожирателе. По всему выходило, что совсем немного, но одно то, что в данный момент времени он являлся главой Отдела тайн, это объясняло.       Неожиданно вспомнилось, что Руквуд был среди тех, кто устроил им засаду в Министерстве, когда он по собственной глупости полез за Пророчеством, а по факту — в грамотно устроенную ловушку Тома. Правда, сам Гарри узнал об этом после и уже находясь в поместье — в бою Руквуд умудрился остаться неопознанным.       Они вошли в зал ровно в тот момент, когда сверкнула вспышка портала, в которой появился черноволосый мужчина. Гарри как-то растерянно рассматривал ничем не примечательную, не запоминающуюся внешность, а Руквуд уже почтительно склонил голову перед Томом:        — Мой Лорд. Мистер Поттер, — к удивлению Гарри тот кивнул и ему, хотя, конечно же, почтительность исчезла.        — Добрый день, — пробормотал Гарри, чувствуя себя неожиданно неуютно.       Странное чувство тревоги, вспыхнувшее словно по сигналу, резко повлекло за собой настороженность и страх. Интуиция упрямо предупреждала о холодной опасности, хотя это и казалось абсурдным. Что ему может угрожать рядом с Томом, даже если что-то не так с Руквудом?       Решительно тряхнув головой и отгоняя вновь не ко времени обострившиеся эмоции, Гарри заставил себя собраться — в какой-то мере ему однозначно придётся принять участие в беседе, и держаться стоит с достоинством. Том тем временем, проигнорировав приветствие слуги, устроился на своём привычном кресле-троне.        — Мой Лорд, я безмерно рад ответствовать, что ваш приказ выполнен в полной мере, — вероятно, Руквуд счёл время подходящим для доклада или просто не хотел затягивать общение в принципе. Гарри вздохнул, пытаясь расслабиться и убеждая себя, что у него уже паранойя, но следующие фразы Руквуда этому совершенно не способствовали. — Я выполнил все необходимые условия, мистер Поттер справился со своей частью — по признанию Филиппа Борджиа. Необходимость жертв была сведена к минимуму, а я готов вручить вам рецепт философского камня.       Руквуд, всем своим выражая холодное торжество и гордость, протянул Тому перевязанный шнурком свиток, а Гарри застыл, пытаясь теперь убедить себя, что он всё не так понял и услышанному есть объяснения, помимо очевидной трактовки, которая рождала странные и нехорошие подозрения.       Однако, вероятно, удивлён был не только он. Том, странно изменившись в лице и опасно сверкая глазами, взял предложенный пергамент и слишком спокойным, холодным и почти ласковым тоном, который никогда и никому не сулил ничего хорошего, осведомился:        — О каких именно жертвах ты сейчас говоришь, Август? Я отдавал тебе приказ — любой ценой достать мне рецепт создания философского камня.        — И я выполнил его в максимально возможно короткие сроки, мой Лорд, — склонил голову Руквуд, не теряя при этом гордости и холодного спокойствия. — Но вы ведь изучали присылаемые мной отчёты? Я не мог разглашать всего, но теоретические выкладки о требованиях, предъявляемых соискателю, в них присутствовали. Как и косвенные упоминания о людях, которые выполняют роль, так называемых, ангела и демона для соискателя.       Гарри сейчас даже не надо было сосредотачиваться на мыслях и эмоциях Тома, чтобы понять, что тот удивлён и насторожен, а отчёты, как сам Гарри и подозревал ранее, так и остались неизученными. Но напряжение рождало вовсе не это. До неконтролируемой дрожи напрягало леденящее душу, мерзкое предчувствие беды, взявшееся вмиг словно из ниоткуда.