Глава вторая. Твой путь тугою плетью заметает каждый шаг пылью
ℌíᎿᏥύí
Память у Эйводриэль была наследственно хороша. Бывало, что ей удавалось вспомнить почти детально разговоры с отцом при свете камина в их маленьком домике в день, когда ей было четыре года — нелепый возраст даже для эдайн, не то что для нее, но все же помнила о многом девушка даже слишком хорошо. И только про пауков Лихолесья отчего-то забыла. Быть может, на то была воля Илуватара, теперь и не разобрать, решила Одри, стаскивая на ходу с себя ошметки липкой паутины. Если бы не Бильбо Бэггинс, то неминуемо, надо признать, стала бы она сегодня по своей глупости ужином для одного из мерзких пауков. Впрочем, рано было радоваться спасению: за их неудачливой компанией все еще гналась дюжина гигантских тварей, намеревающихся выпить из каждого гнома — и Одри с Бильбо, разумеется, тоже — без остатка все соки. Всю жизнь. Из горла вырвался сдавленный сухой хрип, когда Эйводриэль, задев носком своего ботинка огромный твердый корень, чуть не полетела носом вниз, однако она вовремя схватилась за какой-то сук. От падения это ее, конечно, спасло, а вот от преследования — наоборот. Видимо, один из пауков заметил, как девушка едва замедлилась, а потому с особым остервенением с гулким гнусавым шипением бросился вперед в попытке догнать неосторожную добычу. Одри схватилась за свой лук, однако обнаружила, что при падении или во время пребывания в липком коконе паутины, почти все стрелы из ее колчана выпали: осталась незначительная парочка стрел, убить которыми можно было одного паука. Быть может, двух, но не больше десятка, что настойчиво гнались за ней и гномами. Девушка, однако, все равно выпустила стрелу, целясь в один из множества паучьих глаз — а уж попасть в огромную цель труда не составило, и чудище, громко затопав гигантскими лапами, принялось издавать невыносимо противные звуки, схожие с человеческим женским визгом. Подавив яростное желание зажать уши, Одри ринулась вперед, оглядываясь при этом по сторонам. Насчитать тринадцать гномов, к ее облегчению, удалось довольно скоро: все были живы и относительно здоровы, чему Эйводриэль даже обрадовалась. Но в тот же миг, когда над ее головой вновь просвистела паутина, сердце ушло в пятки — Бильбо Бэггинса, их спасителя, нигде не было видно. Спешно оглянувшись, Одри всмотрелась в рябь стволов, пытаясь взглядом отыскать хоббита, но дело это было безуспешным. — Мистер Бэггинс! Бильбо! — позвала она, и голос звоном, казалось, пронесся по всему Лихолесью. Девушка, не услышав в ответ ничего, кроме громкого стука множества паучьих лап, вновь бросилась вперед, то и дело оглядываясь в надежде увидеть меж деревьев знакомую фигуру Бильбо. Только вот повернув голову, она поняла, что едва не столкнулась с бегущей ей наперерез громадной тварью. Одри дрожащими пальцами сжала лук и потянулась за стрелой — долго. Все ее действия, в сравнении с быстротой лихолесского паука, казались слишком медленными, и Эйводриэль, целясь, судорожно принялась продумывать план стратегического отступления, но тут впереди нее, размахивая боевым топором, промчался рыжебородый крепкий гном. Имя его Одри не помнила точно, но заканчивалось оно на “ин”, так что ее спасителем, который в два взмаха секиры отрубил опасному созданию передние лапы, был либо Оин, либо Глоин. — Смотри, куда бежишь, девочка, — бросил он через плечо, когда паук замертво упал перед ним, и тут же бросился помогать остальным сородичам. Эйводриэль не успела даже поблагодарить своего спасителя, но улыбнулась: обладатель густой медной бороды явно топором владел превосходно, а потому спасение Одри — к которой, конечно, относились едва ли с меньшим подозрением, чем к самому походу в Лихолесье, — все же воспринял как данность. Качнув головой, девушка вновь побежала и остановилась лишь в тот миг, когда нагнала сбавивший ход отряд Торина. Предводитель их небольшой компании быстро огляделся по сторонам, свел к переносице кустистые брови и выдохнул твердое и уверенное “оторвались”. — М-м-м, — протянула Одри, вновь выхватывая из колчана стрелу, — я бы так не сказала. Пауки сдаваться не собирались, впрочем, как и окруженные гномы. Разница заключалась лишь в том, что последние изрядно вымотались, будучи по-прежнему ослабленными паучьим ядом, а вот их противники, наоборот, кажется, только разозлились и вместе с тем раззадорились. Эйводриэль, вдохнув так глубоко, как только могла, втянула живот, выпрямила спину и, положив стрелу на тетиву, выпустила ее в одного из пауков. Над меткостью стоило бы еще поработать, решила она, когда стрела просвистела над паучьей головой и с неистовой скоростью врезалась в массивное дерево над его спиной. От досады она чуть не застонала: масла в огонь сумел добавить еще и полный раздражения взгляд одного из гномов, удивительно, не принадлежавший Торину Дубощиту, который уже, казалось, заделался в главные ненавистники Одри. — Ты ничуть не помогаешь, дитя, — прозвучал ворчливый недовольный голос за ее спиной, и девушка сжала зубы. Вот только нотаций не хватало от гномов получать, подумалось ей, но Одри промолчала, со всей своей клокочущей в теле злостью всадив следующую стрелу точно пасть чудища. — А вот теперь было лучше. — А можно перестать оценивать мои действия? — вспыхнула она, достав из-за ножен, спрятанных за колчаном, легкий клинок, выкованный галадримами, и разгневанный голос рядом стоящего Двалина заглушил отчаянный визг паука, когда тонкое, но прочное лезвие прошлось по его лапе, оставляя внушительный зарубок. Да, они сражались. Бились с пауками так, как отчаявшиеся окруженные воины борются во имя самой борьбы, лишившись шанса на выживание. Одри понимала, что шансы в этой схватке у гномов невелики и что она сама, похоже, сгинет с ними под раскидистыми ветвями деревьев некогда прекрасного Ласгалена. И если так решил Илуаватар, то, вероятно, ничего не изменить. Горькая обида захлестнула девушку, что сжимала в руках эльфийский клинок: она не хотела умирать. Не сейчас, когда прожила так мало лет и по эльфийским меркам, и даже, наверное, по человеческим, не говоря уже о майар. Она с размаху рубанула клинком по другой лапе паука, и тот, взвыв, пошатнулся, надо сказать вовремя, и Торин мощными руками как раз нанес ему сокрушительный удар. Но радоваться не пришлось, ведь из-за спины монстра возник другой, спустившись на землю по шелковой прочной паутине. Одри, превозмогая боль в отяжевлевших руках и плечах, вновь подняла клинок и приготовилась защищаться дальше, как вдруг услышала знакомый свист: так пролетали стрелы, пущенные твердой умелой рукой. Только единожды за свою жизнь Одри столкнулась с эльфийскими воинами, с галадримами, что служили стражами Лотлориэна: путь отряда, посланного Светлой Госпожой на защиту границ Золотого Леса, пересекся с дорогой Эйводриэль и ее отца, спешивших к лорду Элронду, несколько лет назад. Одри была тогда еще меньше, но оттого глаза ее не видели хуже, и она сумела разглядеть воинов Лотлориэна с особым интересом и любопытством. Сказать, что они были красивы — промолчать и вовсе, не вымолвив слова. Галадримы оказались под стать своему великому дому: ослепительно блистали они в свете солнца и золотых мэллорнов, а еще, казалось, сияли вечной мудростью и спокойствием, уверенностью и несокрушимой силой. Сидя за спиной Гэндальфа, Одри тогда жадно всматривалась в жидкое золото их волос и точеность черт лица, тихо вздыхая. Отчего-то стражи Лориэна очаровали ее в те годы так, что Одри решила — однажды она непременно вернется в этот лес. А потом Эйводриэль подросла и с горечью, что отпечатывалась на ее языке ядовитыми словами, осознала: в Лориэнских лесах она наверняка станет изгоем и прозовут ее, эллет, дочь грехопадения высших существ, бастардом. Словом, пути для встречи с лотлориэнскими великолепными эльфами навеки были ей заказаны. Теперь настал черед столкнуться лицом к лицу с жителями мрачного Лихолесья — их-то, наверное, будучи маленькой, она и представляла с древесной корой вместо кожи, но, к слову, мысли свои даже Гэндальфу на сей счет не озвучивала. Вообще, Эйводриэль лично знала не так много эльфов; по пальцам можно было пересчитать тех, с кем ей за относительно недолгую жизнь удалось побеседовать, а потому, увидев и отчетливо услышав приближение эльфов Темного леса, девушка несколько растерялась. Даже, пожалуй, больше, нежели при нападении гигантских пауков. Она, не раздумывая, попятилась назад и при этом нечаянно наступила на ногу стоявшего рядом Глоина, когда по паутине только что убитого чудовища вниз соскользнул житель Ласгалена с тонким, но прочным луком из темного дерева в руках. Стрела, которую эльф молниеносным умелым движением вытащил из колчана за спиной и наложил на тетиву, едва блеснула в тусклом свете болезненных лучей осеннего солнца и наконечником своим едва ли не уперлась в лоб стоящего впереди отряда Торина Дубощита. Одри спешно оглянулась, когда услышала, как из своих укрытий показались и другие стражи владений Трандуила: они в мгновение ока окружили их добрую компанию, и только скрип тетивы десятков луков, прозвучавший в унисон, заставил гномов спешно начать озираться. Сказать надо было прямо, лесные эльфы Ласгалена ничуть не были похожи на светловолосых, почти что отлитых из золота и серебра галадримов. Окружавшие их существа словно порочными тенями взирали из-под густых темных ресниц, и цвет глаз их тусклыми бликами отражал погибающее Лихолесье. Пусть взгляды воителей Лотлориэна казались такими же холодными, но чистота их, сияние, бархатная лазурь внушали доверие. Здесь же голубоглазые эльфы глядели с какой-то стальной, предельной жестокостью, за которой словно силились спрятать безвозвратно утерянные надежды. Они устали: Одри заметила это, не прилагая особенных усилий. Но и лихолесский народ понять нетрудно — такие соседи, как омерзительные гигантские пауки едва ли доставляли хоть какую-то радость. Спиной Эйводриэль почувствовала близость острия стрелы и инстинктивно свела лопатки, посмотрев за плечо. Молодой эльф с темными каштановыми волосами, поймав ее взгляд, прищурился и, кажется, сжал зубы, напрягаясь так, будто бы ждал от нее выпада — Одри заметила, как побелели костяшки на его руке, крепко сжимавшей древко лука. Внешне тот не выглядел старше нее, но Эйводриэль готова была поклясться, что воитель уже прожил не меньше нескольких сотен лет, раз ему дозволено было защищать границы королевства Трандуила. Девушка, легко оглядев с ног до головы юношу, вздернула уголок рта в полуулыбке и тут же отвернулась, качнув головой. Благо, что зеленоватый платок, собиравший волосы и закрывавший уши от посторонних глаз, с ее волос по-прежнему не слетел, однако в ее внешнем облике не меньше внимания привлекло и новое одеяние, по большей части своей состоявшее из шелковых нитей паутины. — И не надейся увернуться, гном, — эльф, стоявший напротив Торина, пригрозил ему и, казалось, только сильнее натянул тетиву, — всажу между глаз. Где-то неподалеку раздался воинственный зов отважного молодого гнома — Кили, так его звали, отчаянно нуждался в помощи. Одри встрепенулась, перехватив лук, но тут же ощутила, как стрела стоявшего позади стража уперлась в плечо, и зашипела сквозь стиснутые зубы. Выхватив из-за пояса маленький аккуратный кинжал, девушка развернулась лицом к эльфу, вытянув руку с оружием вперед, и склонила голову. — Не стоит этого делать, — прошелестел вполголоса юноша, прищурившись. — А иначе убьешь меня, как одного из этих пауков? — Это было бы неблагородно с моей стороны. — Неблагородно — тыкать чем попало в девушку, не спросив даже ее имени, — проворчал Глоин, и Одри подавила улыбку, когда рыжебородый гном почти злобно, с нескрываемым раздражением фыркнул, заставив бедного юношу поджать губы и опустить глаза: — Эльфы! — Обыщите их! — раздался приказ, судя по наблюдениям Одри, главы отряда эльфийской стражи, который еще мгновение назад держал на мушке, казалось, остолбеневшего Торина Дубощита, а теперь направлялся к Глоину, по-прежнему державшемуся возле Эйводриэль. К девушке же, медленно опустив оружие, подошел юноша, в опасной близости от которого все еще находился кинжал Одри. — Я же говорил, что не стоило, — медленно, притворно-мягко произнес эльф, осторожно забирая из рук Эйводриэль кинжал. Она, прежде чем опустить ладонь, слабо сжала рукоять пальцами и прищурила глаза, в которых теперь, возможно, явственно видна стала неприкрытая озлобленность. Юноша, кажется, не обратил на это никакого внимания, потянувшись вперед, чтобы продолжить степенно снимать с пленницы амуницию. Одри отшатнулась, а Глоин, до того взбунтовавшийся от неосторожной фразы командира отряда, вновь вспыхнул, раздраженно вздохнув. — Ты раздень ее еще прилюдно! Совсем стыд потеряли. — И впрямь, — начала Эйводриэль, стягивая со спины колчан и ножны для клинка, — я и сама могу справиться. Лук отдаю под твою ответственность: не приведи Эру с ним что-то случится, головой ответишь. — Ты угрожаешь мне, дитя? Заметно влияние гном… — бережно забрав оружие из рук девушки, эльф прервался на полуслове, вглядевшись в узоры и надписи на дереве, что отливали мягким золотом. — Ernil! На оклик, в котором Эйводриэль без труда узнала обращение к принцу на синдарине, обернулся светловолосый эльф, которого девушка поначалу приняла за капитана стражи Лихолесья. Значит, окинула его взглядом девушка, сын короля Трандуила. Одри была наслышана о монаршей семье Ласгалена ничуть не меньше, нежели о Лорде Элронде и его детях; различие заключалось лишь в том, что о правителях Ривенделла отзывались как о существах щедрых и мудрых, про лесных же эльфов говорили… многое. Но из того, что Эйводриэль знала, она сделала вывод, что встречаться лишний раз с представителями Лесного Королевства ей отнюдь не хотелось. Девушка, размышляя, усердно притворялась, будто бы не понимает ни одного слова, сказанного эльфами на родном наречии. Она, прищурившись, посмотрела, с каким интересом разглядывал оружие пленников лихолесский принц, и поняла, что объяснение Торина о таком драгоценном, как он выразился, подарке, не заставит светловолосого эльфа поверить гномам и отпустить их. К тому же, лориэнский лук и тонкие клинки, выкованные там же, теперь тоже находились в руках стражей Темного Леса, а значит, вызывали не меньше вопросов. Однако стоило отдать должное юноше, что по-прежнему стоял за спиной Эйводриэль: лишних вопросов именно ей он не задавал. “Взять их”, так перевела Одри отрывистый, не терпящий пререканий приказ наследника трона Лихолесья и тяжело вздохнула, лицом повернувшись к эльфу и вытянув руки. — Вяжи, — и когда туго сплетенные веревки накрепко стянули ее запястья, девушка, усмехнувшись, склонила голову: — Может, все-таки стоит представиться друг другу? — Может, — согласился он со всей своей серьезностью. — Когда принц или король решат, что ты не опасна, как они, и прибыла сюда без дурных намерений. А до тех пор не думаю, что мне следует якшаться с пленниками.***
Пленница — одна среди других тринадцати, ничем не выделяющаяся, кроме, пожалуй, роста и пола. Впрочем, роли эти отличия никакой не играли, потому как Эйводриэль замыкала ряд идущих друг за другом гномов, точно так же прижимая к себе связанные руки, подгоняемая холодными окликами лесных эльфов. И ведь ни в чем не прогадала, заметила Одри, вспомнив, как назвала их заносчивыми и, возможно, эгоистичными. Может, конечно, такое поведение было присуще вообще всем эльфам, и разве что Галадриэль, которую девушка, в отличие от других, знала не так плохо, не отличалась подобными качествами… Качнув головой, Одри прогнала светлый образ матери из своей головы и удрученно вздохнула. Возможно, детское начало в Эйводриэль теперь самозабвенно жаждало, чтобы Светлая Владычица узнала о пленении ее ребенка стражами Трандуила, да только толку в том никакого не было. Что Галадриэль могла сделать теперь, находясь в днях беспрерывной езды от Лихолесья, да и к тому же для дитя, что не имело никакого отношения ни к ней, ни к ее владениям? Ко всему прочему, что леди Галадриэль, что Гэндальф теперь были заняты загадочным Некромантом. И это имя волновало душу юной Одри ничуть не меньше, чем нынешнее положение дел. О Тьме, сгустившейся над Лихолесьем, стало известно задолго до рождения Эйводриэль, но теперь таинственный маг из Дол Гулдура словно собрал достаточно сил, дабы во весь голос заявить о себе. От одной только мысли о нем по спине стайкой пробежали мурашки. Одри совершенно случайно узнала о Некроманте — слушая просьбу матери отправиться на помощь гномам, коих Гэндальф скоро собирался покинуть, она словно сквозь пелену снежно-чистых мыслей Галадриэль выхватила одно только это имя и наскоро связала с тем, что уже знала о Дол Гулдуре. И ощущение чего-то опасно-неизбежного вдруг заполнило все ее существо, надвое расколов помыслы. С одной стороны, ее главным желанием было отправиться с отцом в темные места, чтобы помочь ему; с другой, Эйводриэль не имела права ослушаться и Галадриэль, и Гэндальфа. Но, в общем, подумала девушка, мельком глянув за свое плечо на эльфов Лихолесья и их принца, что замыкал всю процессию, неизвестно, что в ее ситуации можно считать худшим исходом — смерть в чертогах Некроманта или же неизвестность в подземельях, принадлежавших Лесному королю. Но владения эльфов, благо, смертью не пахли, хотя и угрожали грядущими пытками. Несмотря на то, что руки Эйводриэль были в крепкой перевязи тугих веревок, а окружали ее верно обученные стражи границ Лихолесья, то и дело поглядывающие на нее с непониманием и, наверное, любопытством, девушка не чувствовала приближающейся опасности. Предугадать дальнейшее она едва ли могла, но с уверенностью хотелось заявить, что сегодня ни она, ни друзья не умрут. И сердце оттого пело: еще несколько часов назад Одри готовилась к смерти от паучьего яда в своей крови, а теперь… во всяком случае, теперь она видела, как сквозь едва золотившуюся, но уже, благо, не болотно-серую листву слабо пробивалось, наконец, солнце, с лучами которого девушка не встречалась несколько дней, и дышалось легче. Одно только омрачало ее настроение: о Бильбо Бэггинсе ни она, ни гномы так ничего и не услышали. Хоббит, который и храбрецом-то не слыл, вполне мог теперь покоиться под иссушенной мраком листвой, а его хрупкое, маленькое тело тогда доедали выжившие пауки падальщики. От картины, что так живо нарисовало воображение Эйводриэль, стало дурно, и девушка крепко зажмурилась, на мгновение остановившись, чтобы прогнать ужасающие образы из своего воображения. — Не вздумай потерять сознание, — раздался смешок почти над ее ухом, и Одри распахнула глаза, встретившись с пыльно-зеленым, озорным взглядом. Эльф, имени которого она так и не узнала, словно беззастенчиво над нею посмеивался и не скрывал своего отношения и к пленнице, и к ситуации. — На руках тебя никто не понесет. — Может, в таком случае, проще было бы оставить меня умирать среди паучьих тел? — ответила Одри, но никакого раздражения в ее голосе не было слышно. Впрочем, и сама она не злилась, задумавшись не над своей судьбой но над участью мистера Бэггинса, без разговоров с которым отныне любая дорога тянулась не меньше вечности. От разглядывания довольно однообразных пейзажей становилось уже тошно, и Одри вновь взглянула на стража, лицо которого вновь приобрело некую сосредоточенность и серьезность. — Долго нам еще идти? Я в предвкушении встречи с Владыкой Трандуилом. Ему, верно, уже доложили о пленниках? — Вероятно, — кивнул юноша. — Не так часто в Лихолесье заявляются гномы да еще и с юной особой за компанию. — Могу предположить, — согласилась Эйводриэль и, заметив, как быстро эллон отвел взгляд, улыбнулась: — Спрашивай. — Что именно? — По твоему лицу, прости, заметно любопытство. Наверняка есть вопросы, которые ты хотел бы мне задать. Так я не против, — пожала плечами Одри, оглянувшись. — Все равно скука смертная. — Асталь! — раздался позади них требовательный, уверенный голос, и Эйводриэль вместе с юношей, который, казалось, готов был позабыть о своем обещании не якшаться с пленниками, обернулась, с удивлением и излишней осторожностью глядя на принца Лесного Королевства. Тот на них, казалось, даже не смотрел, потому как взгляд его, холодный, пронзительно-синий, скользил по их головам, но Асталь — имя его наконец-то прозвучало, и Одри теперь могла в мыслях своих называть его не просто “эльф” — встрепенулся и чуть ссутулил плечи. — Avo pedo ah sen!— Не разговаривай с ней.
— Goheno nin, arannen, — мгновенно отозвался Асталь, и отвел взгляд от Эйводриэль, поджав тонкие губы.— Прошу прощения, принц.
Лицо его приняло выражение степенного спокойствия и совершенного безразличия, от чего Одри вдруг почувствовала раздражение. Во-первых, задалась она вопросом, неужели ей удавалось производить впечатление настолько опасного врага Лихолесья, что принц из лучших побуждений старался оградить подданных от общения с ней, и во-вторых, отчего вообще эльфы из владений Трандуила так настороженно относились не только к гномам, но и к другим путникам? В конце концов, могло ведь и сложиться так, что Одри всего-то держала свой путь через Темный Лес, и лишь по совершенной случайности их пути с Торином Дубощитом пересеклись. Девушка тяжело вздохнула и нарочито замедлила шаг, чтобы замыкающие всей процессии тоже вынуждены были сбавить скорость. — Значит, Асталь, — улыбнулась она,покосившись на юношу. Тот, помедлив мгновение, едва заметно кивнул, словно стараясь не вызвать гнев у принца. Но тот, неодобрительно, правда, посмотрев на Эйводриэль и Асталя, обратился к рыжеволосой эллет, что держалась по правую руку от аранена и тихо что-то проговорил. — А мое имя Одри. Так и будешь молчать? — Теперь ясно, от чего по ваши души пауки сбежались, — эллет, напоследок кивнув принцу Лихолесья, прошла вперед, поравнявшись с Одри. Девушка вскинула голову и быстро оглядела с ног до головы воительницу, что отважилась заговорить с пленницей. Эйводриэль усмехнулась: делала ли это лучница, чтобы Асталю показать собственное превосходство и дозволение ослушаться приказов сына Трандуила или всего лишь досадить самому принцу, — ответа не было, но Одри определенно нравилось то, как уверенно держалась эллет и как весело поглядывала на недовольные лица Асталя и эрниля Лихолесья. — Ты всегда без умолку болтаешь? — Нет, — пожала плечами Одри. — Я чаще всего путешествую одна, а потому разговаривать могу, разве что, со своим отражением в ручьях и реках, когда останавливаюсь на привал. Могу задать встречный вопрос: вы, лесные эльфы, всегда такие осторожные? — О чем ты? — покосилась на нее эллет, нахмурившись. Эйводриэль повела плечом и взглядом окинула закованных гномов, подбородком указав на стража, что подгонял Бомбура, то и дело останавливающегося, чтобы отдышаться. — Про гномов? Мы… — Не обязаны ничего объяснять, Тауриэль, — заговорил принц, прервав эллет на полуслове, недобро притом сверкнув глазами. — Говорить с пленниками будет король, а потому прошу тебя не брать на себя больше, чем дозволено. — И, в таком случае, я повторю свой вопрос: долго нам еще идти? Неудобно заставлять Владыку Лихолесья ждать, — обернулась Эйводриэль и теперь пошла спиной вперед, глядя на эрниля. Тот впервые, казалось, обратил свое внимание на нее и мимолетно, совсем как она секундой ранее, окинул ее пронзительным ледяным взглядом, в котором словно ничего и не отражалось, кроме равнодушия с едва заметной примесью раздражения. — Быть не может, вы не шутите? Со мной теперь что, и впрямь никто не будет разговаривать, пока король не даст на то разрешения? — Ты можешь представлять угрозу, — тихо проговорил Асталь, и Одри вскинула брови, подавив желание рассмеяться во весь голос. — Я? Неужели я произвожу большее впечатление опасного нарушителя спокойствия великого Ласгалена, нежели гномы? — Нет, но своим присутствием вызываешь гораздо больше вопросов, нежели они, — пояснила Тауриэль, не приняв во внимание то неудовольствие, с которым взглянул на нее принц. — Ты не очень-то похожа на представителя гномьей расы: слишком высокая, худая и безбородая. — Поразительная наблюдательность, — кивнула Эйводриэль. — Вы потому меня держите пленницей? За то, что на гномов не похожа? Вопросы остались без ответа, или, быть может, сама Одри не обратила внимания на слова, что эльфы-стражники сочли за вразумительный ответ, когда весь отряд словно оглушил шум воды, будоражащий сознание. За то время, что компания Торина Дубощита бродила по извилистым тропам проклятого леса, Эйводриэль, как и — она уверена — ее спутники, успела соскучиться по одному только виду чистой воды, а потому на душе стало легче от мелодичного звона разбивающихся о камни речных потоков. Одри глубоко вдохнула влажный воздух и прикрыла глаза: часть Лихолесья, которая еще сохраняла магию эльфов, все же осталась прекрасной, и, глядя на пейзажи, что окружали вход в царство Лесного Короля, девушка даже поверила в то, что Ласгален когда-то носил гордое звание самого прекрасного леса во всей Арде. Когда-то, с горечью отдалось в мыслях, и затухающее сожаление этого непроизнесенного сочетания будто бы горьким послевкусием отпечаталось на языке. Эйводриэль прищурилась, быстро оглядев золоченые листья, что кружил над водой ветер, и улыбнулась, когда ее лица наконец коснулись лучи полуденного солнца. В чаще леса было трудно оценить, как высоко солнце сияло над Средиземьем, но сейчас Одри понимала, что окраины царства Трандуила только просыпались, и начало нового дня словно дало надежду на что-то такое же светлое, как лучи восходящего осеннего солнца. Только вот впереди нее были не бесконечные просторы свободных лесов, а тяжелые засовы ворот, которые денно и нощно охранялись стражами Лихолесья, а за ними, далеко, в переплетении извилистых навесных мостов и троп, восседал на своем троне Владыка Ласгалена, перед которым, как чувствовала Эйводриэль, придется долго и терпеливо объясняться. От одной мысли о том, что придется в одиночку выносить нечто большее, нежели обещанную отцом и матерью небольшую прогулку до границ Темного Леса, по телу прошла дрожь, и Одри с сожалением оглянулась. Возможно, ей стало бы чуточку легче, окажись рядом с ней тот, с кем уже стало легко находить общий язык: Одри по-прежнему лелеяла надежду на то, что Бильбо Бэггинс выжил, и теперь неслышимой тенью следовал за ними. И за спиной она надеялась заметить его тень, скользнувшую между высокими деревьями, однако увидела только пыль вытоптанной дороги и жалобно стонущую чащу, что утопала во тьме, змеями расползавшейся от Дол Гулдура.