Акацки младшие.

Шел сильный дождь, который отсчетливо барабанил по широким плечам Какузу, который недавно успел стать отцом и уже потерял ребенка. Деревянный гроб с маленьким телом все ниже погружали в землю. Он наблюдал за этим, все чаще стирая тыльной стороной руки слезы. Было паршиво, хотелось забыться. Было очень больно, ведь он не успел даже заняться лечением дочери, как она оставила его. Ей даже года не исполнилось. Негативные мысли заполняли голову и она становилась тяжелее. — Какузу, — хрупкая, женская ладонь дотронулась до его плеча, — я не совсем умею поддерживать людей, но очень тебе сочувствую. Не хочу, чтобы ты грустил, а уж тем более плакал. Знай, ты был прекрасным отцом. Если ты любишь детей и хочешь отдавать им свою любовь, то у тебя еще все получится. Я уверена, — Конан сжала плечо крепче. — Спасибо, — единственное, что мог произнести Какузу, накрывая руку Конан своей. Конан растрогалась, будто через касания еще больше начала понимать состояние Какузу и переживать его эмоции. Одинокая слеза прокатилась по ее щеке и она запрокинула голову к небу, давая слезам свободно стекать по лицу. *** Казалось, что прошло очень много времени. Это длилось нескончаемо, так же как и лились слезы. И дождь... Глаза опухли, в горле встал ком, а голова тяжелела. Бывший отец еле передвигал ноги. Помолчать бы у кого-нибудь дома с алкоголем и смотреть в понимающие глаза товарища. Сейчас быть одним — хуже, чем гореть в аду. Бездумно шагая куда то прочь от кладбища, напарник Хидана четко услышал рядом детские всхлипы. «показалось?» — подумал он и остановился. «кажется, я медленно, но верно схожу с ума» — уж было разорчаровался Какузу, как всхлипы повторились. Он прищурился, чтобы сквозь ливень разглядеть источник звуков и кажется разглядел: слева от него сидела маленькая девочка, лет пяти. Ее длинные, черные, как смоль, волосы слиплись в сосульки и прилипли ко лбу и щекам. Пышные ресницы чуть прикрывали изумрудные глаза. Девочка была ужасно тощая. Прижав ноги к груди, она положила голову на металлическую дверь какой-то забегаловки и громко всхипывала. Если хорошенько прислушаться, можно было услышать, как ее зубы стучат. — Боже, — мужчина мигом снял с себя пальто и накинул на хрупкие плечики, — где твои родители? — Я... я не знаю. Не помню... Мне холодно, — малышка сжала посиневшие пальцы ног. — Идем со мной, — Какузу подхватил ее на руки и быстрым шагом направлялся уже не к Хидану, а к себе домой. В помещении было тепло и уютно. Девчонка уже не помнит, когда последний раз чувствовала под ногами приятный ворс ковра, а не острые камни. Какузу посадил ее на стул, который стоял в коридоре специально, чтобы переобуваться, и стал одевать ей на ноги теплые носки. Мокрые, каштановые пряди волос Какузу неприятно щекотали лицо, а девочка заметив это, начала заплетать слабую косичку. — Так, — начал он взглянув ей в глаза и улыбнулся, — а помнишь свое имя? Она отрицательно качнула головой. — Дай подумать... как тебе имя «Кин»? — Мне нравится, — Кин начала многочисленно кивать. — Меня зовут Какузу. Ну что, Кин, добро пожаловать в семью, — Какузу наклонился к ней и их лбы соприкоснулись.