Василиса Средиземская

В деревне уже кричали не первые петухи, а Василиса, дочь кузнеца Василия и Марьи-травницы, все не спешила подняться с ларя. Ночь она спала плохо, все не могла избавиться от тяжелых дум, с ними проснулась и утром. Накануне околела Зорька, кормилица-корова. Само по себе это событие не стало неожиданностью, слишком стара была та, уж месяц как из сарая выйти не могла, на ноги почти не поднималась – Василиса привыкла носить ей сена, уже и не получая в обмен молока. Но и заколоть уже и не-кормилицу рука не поднималась. - Одна ты у меня осталась, - вздыхала девушка, приходя в сарай и поглаживая корову по боку. Та отвечала ей грустным взглядом. Тоже понимала, что мало дней ей осталось, прощалась, поди, с хозяйкой… Да, знала Василиса, что недолго Зорюшке уже жить. Только вот от знания этого легче не становилось. Когда накануне-то обнаружила околевшую корову, сама рядом упала и ревела, слезы размазывая. Люди-то, если слышали, решили, что из-за потери кормилицы: теперь то ли новую брать, то ли молока и масла у других просить. Да только Василиса горевала не о том. Она так ревела только однажды – когда с тятенькой, матушкой да братцем прощалась. Прошлой осенью, как урожай собрали, басурмане налетели, грабить. Они, ироды, всегда так, сами не сеют, не пашут, только чужое отбирают. Деревня Василисы аккурат близ диких земель стоит, а уж их с родителями дом и вовсе крайний – где еще селиться кузнецу с травницей? И привыкли уж, что басурмане с первыми холодами налетают. Да не углядели в этот раз, спохватились, когда пес во дворе лаем залился. Батюшка только и успел, что ее, Василису, в погреб запереть. Ох она тогда злилась! Даром ли он учил ее мечом да ножом махать, чтоб в тиши отсиживаться?! Да только у тятеньки силищи было – Василисе не справиться. Пикнуть не успела, как за замком очутилась… А маменьку спрятать не успел, она в тот вечер не вернулась еще из лесу… После деревенские травницу так и нашли – неподалеку от дома. На бегу и зарубили, звери! И кузнецу с сыном его мужики не успели помочь – Василь да Никитка поперек дороги встали, с мечом и булавой, путь преградили охочим до чужого добра. Хорошо преградили, говорили потом мужики: пока они удерживали басурман, прочие в деревне успели за оружие схватиться. Но отец с сыном на той дороге и полегли, рядом с псом их дворовым, что об опасности оповестил. А Василисе что после? Только и оставалось, что слезы глотать, слушая про батюшкину с Никитой храбрость. И уверения слушать, что никто ее, сиротку, в обиду не даст, всей деревней заступятся, всем она дорога… Не оставили. Женихи один за другим сватались, на дом кузнеца желающих немало было. А Василиса – невеста неплоха: и лицом не хуже прочих, и делу обучена – тятеньке да маменьке помогала во всем. Да пока Васильева дочь только отмахивалась от сватов – до них ли? Дома забот столько, не до свадеб тут, когда весь дом разом на ней оказался. И разве о том она Ладу просила, вместе с другими девицами венки плетя? Чтобы в тот дом уйти, что побогаче окажется, или за того, кто душе не противен? Хорошо маменьке было когда-то, батюшка-то каков собой был! И лицом хорош – борода лопатой на груди лежала, глаза голубые, как озера, - и ремесло у него знатное, кузнечное – Василий и меч выковать мог, и перстенек для красавицы справить, - и норовом был хоть и крут, да со своими добр – ох, как дочка любила в глазах батюшки искорки видеть, как от пламени кузницы смех зажигался! Или братец ее старший и единственный. Ох, как девки за ним по селу бегали! В тятеньку ведь пошел лицом и статью. Как такого не любить? А Василисино сердце до сих пор при ней было, ни о ком не болело. Вот и ушла девушка в домашние заботы и хлопоты. За делами этими и боль по родителям утихла. Почитай, и дней минуло не много с гибели родичей, а вот уже и первый снег готов был выпасть. И лишь накануне слезы полились, над коровой – не столько ее жалеючи, сколько матушку вспоминая, которая за домом следила и Зорьку на выпас выводила. *** Потому утром подниматься было особенно тяжко. Василиса куталась в одеяло, еще матушкой сшитое, и с тоской оглядывала избу, в которой все было батюшкиными да братцева руками сделано. - Не к добру все это, не к добру, - прошептала девушка. И немедленно же обругала себя – что каркает?! Ну околела корова, да и пса она нового не завела, так не руки ж ей отсекли! С батюшкой в ремесле ей не сравниться, как маменька, она еще не может всего, но да и не вовсе неумеха. Тятенька дело свое Никите передавать думал, но дочь тоже немало научил, а матушка и вовсе хвалила ее часто, говорила, что скоро Василиса сама сможет делом заниматься, а не только ей спомощничать. После гибели родичей к Василисе по делу лишь трижды захаживали. Так ведь справилась! Один раз – Настасья, сыну от хвори трав просила. В другой раз бабка Матрена, на спину жаловалась. Василиса, правда, мыслила, что бабка пришла приглядеться, хороша ль невеста в хозяйстве, для правнука старалась. Но в помощи не отказала, и та потом долго нахваливала дочь травницы. И Ванька, Настасьин сын, поправился. А третий раз… При воспоминании о нем Василиса довольно улыбнулась. Митяй – парень видный, да больно скромный. Мялся он у порога, мялся, хозяйка уж решила, что свататься пришел, удивилась про себя – знала ведь, что Митька за Оксаной ходит, у них уж почти слажено все. Наконец выдал, что хотел. А хотел он кулон для будущей нареченной, зернью сделанный, такие мало какой кузнец справить мог. Василий умел и в помощь дочь привлекал, чтобы узор тонкий делала под работу его. А на этот раз Василисе справляться самой пришлось. Первый кулон у нее кривоватым получился: рисунок и зерна металла ровно легли, а как обжигать стала, местами зерна и сдвинулись. Вот и пришлось себе оставить – девушка, правда, все равно работой гордилась и на груди носила, наравне с перстнем, батюшкой сделанным. Но уж во второй раз Василиса аккуратнее была, иной раз дышать боялась, узор нанося. Но своего добилась – кулон на загляденье вышел! Митенька, забирая его, аж засветился от радости, приосанился, видно, понимая, что с таким даром ему в предложении его не откажут, невеста его будет! …Нет, не безрукая она, проживет! Будущей весной ограду поправит, чтобы от людей лихих лучше защищала. Пса надо во двор взять, спокойнее так. А молоко и масло бабы принесут – за травы и кольца рассчитаются. Наладится у нее в хозяйстве все, а там, глядишь, и суженого искать можно будет. С такими думами девушка и встала наконец с постели, уже не ощущая былой усталости и страхов. В избе было прохладно – за ночь печь остыла, даже то, что ларь стоял почти рядом, не помогало. Но Василиса сейчас и холод ощутила с радостью – он бодрил и заставлял торопиться в делах по дому. Умылась и поправила растрепавшуюся косу девушка быстро. Столь же скоро одевшись и утолив легкий голод несколькими ложками вчерашней каши, Василиса вытащила из сеней большую корзину, достала из ларя теплый платок, шушпан и поршни* – небо было ясным и чистым, день предстоял хорошим, а потому надо было поторопиться за дарами хозяина леса. Ругая себя за лень – солнце уж от земли высоко поднялось, полкруга видно, а она только из избы выходит! – девушка почти бегом бежала к деревьям. И только уже очутившись на опушке, остановилась, низко кланяясь: - Здравствуй, Хозяин Леса! Уж прости, что так поздно пришла. Сделай милость, поделись, чем богат! Леший ответил тихим ветром и пением редких птиц – встречал по-доброму. И Василиса улыбнулась радостно. *** Обедала Василиса в лесу – кислые ягоды осени заставляли морщиться, но сейчас, когда в лесу все замирало в ожидании снега, эти живые красные горсти казались чудом. И за него девушка тоже была признательна Лешему, набирая в корзину столько, что, кажется, одному не унести. Так, вдоволь нагруженная поздними травами и ягодами, дочь Василия направлялась домой, поглядывая на солнце, уже давно перевалившее зенит. Мелькнувший в стороне от нее алый цвет заставил резко развернуться. - Кудесник! Вот о ком я запамятовала! – тихо ахнула Василиса, крепко прижимая к себе корзину, боясь уронить от неожиданности. Думы ее теперь занял старик, живший по другую сторону деревни, почти в лесу. Как любого кудесника, женщины и девицы в селе его побаивались – с духами разговаривает, грядущее видит! Но ныне Василиса страха почти не чувствовала, было любопытство. Не зверь же кудесник! Всяк, кто к нему ходил, ежели ответ не получал, то и бит не был, разве только выставит вон – да разве это может испугать? Гнаться за волхвом девушка не стала, не идти же к нему вот такой – из лесу вышедшей, грязной да с корзиной в руках. Потому сначала она поспешила домой. Здесь, сняв передник и переодевшись в чистый сарафан, сменив платок на обруч и счистив землю да траву с поршней, Василиса ненадолго задумалась – нехорошо идти в гости с просьбой да без дара, хоть малого. А что она может принести кудеснику? Трав у него, поди, самого в достатке, еды и одежды деревенские бабы принесут, от хвори какой он помощи у духов просит, они и от худого человека уберегут лучше любого меча али булавы. Нож! Василиса бросилась к батюшкиному сундуку. Там среди вещей тятеньки хранился выкованный им нож. Уж насколько складный получился! Легкий, в руке ладно лежит, режет остро… Рукоять была только простой, по дереву Василь резал не очень хорошо, потому узором почти не покрывал. Но это и не так важно, сама работа была такой, что все блекло пред ней. Кузнец этот нож как сделал, так спрятал, дорожил больно. Дочь его дорожила не меньше вещью тятенькиной. А потому долго стояла, держа в руках нож и никак не в силах решиться… В этот момент в дверь ее дома постучали. Василиса от испуга сильнее сжала нож и подбежала к окну. А выглянув, вовсе обомлела, остатки смелости теряя – на пороге стоял сам кудесник! *** Гость вновь забарабанил в дверь – и Василиса, очухавшись и встряхнувшись, бросилась отворять. - Здравствуй, красна девица! – поклонился кудесник, ничем не показывая недовольства, что ждать на пороге пришлось. - И тебе не хворать, гость дорогой! – ответила на его поклон Василиса. – По делу ко мне али от скуки зашел? - По делу, дочь Василия, по делу. Волхв минул сени, прошел в дом и опустился на широкую скамью у стола, слегка поежившись. Хозяйка дома стыдливо покраснела – вот же глупая, бегает весь день, печь не протопила даже! - Вижу, не до хозяйства тебе, Василисушка. - Прости, гость нежданный, не успела еще, в лес торопилась утром, ягод да трав набрать, пока есть еще что… - А потом прихорашивалась, - по-доброму усмехнулся кудесник. Девушка вновь стыдливо залилась краской – ведь и вправду, наряжалась она. И ленту новую в косу русую вплела, и одежду сменила. - Все бы вам, девкам, наряжаться только, - вновь усмехнулся гость. И Василиса почему-то в этот момент заметила, что кудесник и не старый вовсе, как думалось ей раньше. Хоть седины много у него, а не старый, а волос белый не от зим и лет идет, а от мудрости. Глаза же волхва были и вовсе глазами парня молодого. - Зато тебя, гость дорогой, в платье чистом встретила, - нашлась наконец с ответом Василиса. – А не в грязи лесной. - И то верно. Видел я, Василиса, кулон, что ты сработала. Так в мастерстве ты батюшке мало уступаешь. - Благодарю… - от неожиданной похвалы она и не знала, что добавить. - Я не хвалить тебя пришел. В деревне, что за рекой, кузнец многие годы живет, а мастерством обделен. Я дорог много исходил, а мастеров мало видел. Другого кого просить – это идти далече надо. Вот к тебе и пришел с поклоном, дочь Василия. Сделай мне то, что попрошу. Чаша мне нужна: глубокая и для руки удобная. А чтобы в узоре с одной стороны жизнь была, с другой же смерть. Сделаешь? Я же отвечу, чем смогу. Ведь есть же, чего желаешь, Василисушка? Девушка даже прижала ладонь ко рту, боясь закричать от восторга и ужаса. Кудесник ей сам предлагал помощь! - Есть, - прошептала она. - Суженого желаешь, - усмехнулся опять гость. – Так не пытай судьбу, будет у тебя муж – вровень княжичу. Василиса затрясла головой. Ну какой суженый?! Да и какой княжич в их-то селе?! Не о том ее мысли. - Неужто? – прищурился кудесник. - Одна я осталась, как ты знаешь. Мне мужские руки в помощь всегда пригодились бы. Да только не пойду я за того, кто умеет меньше моего. - Гордая ты, Василиса. - Разве для того батюшка дом этот строил, чтобы я его отдала юнцу безрукому? Братцу передать хотел, да с братцем и погиб. Мне не княжич нужен, чтобы только в дружинах ходить. Мне помощник в доме нужен, чтобы рукастый был. Спасибо тебе, кудесник, за пожелания добрые, да не о том я судьбу пытаю. - Так чего же ты хочешь? Девушка долго молчала, гость ее не торопил, чуял: решиться ей надо сказать то, что в думах было. - Ответа хочу, - тихо вымолвила Василиса. – Родичей моих пламя забрало**. В хозяйстве моем ничего не осталось. Не могу я батюшкин дом оставить, но и на окраине жить – себе горе искать. Решиться уйти не могу, но и остаться – не знаю, сдюжу ли. Да и не ведаю я, отчего на меня напасти навалились? Али гневается на мой род кто? Спроси духов: али я кому что дурное сотворила? - Глупости ты удумала, девка! - Может, и глупости, - вздохнула та. – Да если б можно было судьбу поменять, я бы твоего княжича на кузнеца поменяла, а терем – хоть на пещеру, лишь бы люб был мне ее хозяин. Тяжко мне тут, кудесник. Как вчера кормилица пала, так я маялась. То чую, будто не место мне тут. Все отмерло здесь. А то думаю, что и справлюсь, как другие живут. И сегодня то об одном думаю, то о том же. А ответа все нет. - Будь по-твоему, Василиса. Но уж ты мне сделай, о чем просил. А нож свой себе оставь, мне он не надобен, а тебе еще пригодится… Кудесник поклонился и вышел, оставляя девушку в изумлении – откуда знать мог, что она ему в дар готовила? *** Чаша была готова не скоро. Но не из-за самой чаши – уж как глубокой сделать, да для руки удобной, отец обучил, дело не простое, но не такое и хитрое. Василиса же каждый день до самой темноты с узором возилась, но торопиться опасалась, хотелось заказ сделать так хорошо, как только в ее силах будет, чтобы волхв доволен остался. Уж и про девок-подруг в работе забыла. Те попервой захаживали, гулять звали, да Василиса все работой занята была. А после и махнули на нее, не тревожили. Первый снег стаять успел, затем сугробы намело, а Василиса все мучилась с узором: ей хотелось, чтобы там, где жизнь в смерть переходит, листья как настоящие увядали, а где смерть в жизнь – будто просыпались. Как эдак металлическую нить скрутить? А зернышки так и норовили выпасть… О своих вопросах кудеснику Василиса уже и не думала почти. Порой лишь вспоминала и смущалась – и вправду, что за глупость она сказала? Лучше б жениха просила привести к своей калитке - чего ей, девке глупой, желать еще? Без родичей жить было непросто, но Василиса привыкала, что вечером дома больше не с кем словом перекинуться. Раньше зимой она вечерами часто за прялкой сидела, как и матушка. Сейчас некогда было, да и не хотелось – с маменькой всегда за работой песни пели, одной петь было страшно, голос в доме звучал пусто и слабо. Девушка вновь дала себе зарок взять во двор пса, хоть какая живая душа рядом. Пока же обходилась тишиной. Как-то вечером Василиса не выдержала, посчитав, что не добьется того, чего желает. А заставлять кудесника так долго ждать – тоже негоже. И решила сделать узор таким, каков есть, пусть на переходах все и не так гладко, как надо. На том и закончила работу, положив остывать и повелев себе утром отнести волхву. А на рассвете девушка проснулась с мыслью, что знает, отчего узор не получается – надо среди металла пустого самоцветы вставить. Алый как кровь, зеленый как листва, лазурный как небеса и белый как студеная вода. Только вот у нее каменьев и нет почти, подобрать не из чего… Самоцветы обычно приносил тот, кто работу заказывал. Но порой батюшка и покупал каменья по своему желанию. Только не у них в деревне – где тут их взять? Однако, захваченная своими мыслями, Василиса твердо решила – надо отправляться! Хоть за реку в деревню, там попроситься можно к тетке, сестре матушкиной, в дом погостить на ночку или две. Виделись они редко, да вроде тетка была женщиной доброй, глядишь, позволит остановиться. Надо будет, и дальше можно отправиться, разузнать, где можно самоцветы получше подобрать… *** Сборы не заняли много времени. Василиса, правда, принарядилась, посчитав, что негоже в гости замарашкой являться, чтобы тетка не подумала, что к ней попрошайничать пришла сиротка. В котомку кожаную кроме гребня, пары лент, чистой рубашки и сарафана девушка положила мешочек с травами, горсть орехов и ягод сушеных, а также чашу взяла, чтобы уже на месте подбирать камни, какие лучше подойдут. На удачу добавила перстень, тятенькой сработанный, - а вдруг да гулянья где, надеть можно будет. Задумалась только над тем, что тетке в дар принести. Так и не решив окончательно, взяла с собой свой кулон – хоть и кривоват, а работа непростая. А еще ряску***, батюшкой для дочки справленную – если кулон не глянется, можно и свое подарить, хоть и жалко отчин подарок, да за кров и стол надо уметь делиться. Нож отцовский Василиса убрала в мягкий кожаный чехол и подвесила к поясу – вот уж правду волхв сказал, что ему не пригодится, зато ей подойдет в пути. Меч-то несподручно нести, да и идет она не в дикие земли, в той стороне свои живут, опасаться некого. Но для спокойствия одинокой девице надобно что-то иметь при себе из оружия. С этим, попросив домового за избой приглядывать и повесив на калитку оберег, Василиса и вышла за околицу. - Рано же ты сегодня поднялась, дочь Василия! Девушка обернулась – и как она кудесника опять проглядела? Тот стоял, опираясь на дуб, вроде и не глядел на путешественницу, занятый своими думами, а ее заприметил. - Доброго дня тебе! – улыбнулась Василиса. – Да вот… я по делу твоему поднялась. Думается мне, каменья в рисунок чаши вставить надо. - Каменья? – волхв наконец взглянул на нее. – А сама чаша готова уже? - Вот! Девушка протянула работу – и тут же расплылась в довольной улыбке, заметив, с каким видом рассматривает чашу кудесник. А он прицокивал языком и крутил работу в руках, любуясь узором. - Хороша! – вымолвил он. – Беру! Василиса растерялась: - А… камни? Как же… Я к тетке пойду… Там купцы порой съезжаются… Самоцветы можно найти… - Ступай, - согласился волхв. – За каменьями, говоришь? Ну, ступай. Чаша пока у меня будет, тебе там все несподручно вставлять их будет. - Я… присмотреть хотела… приложить... - Ты и без чаши справишься. А вот мне без нее худо. Ступай! И… вот, возьми это, - в руку Василисе лег ободок с вырезанной посреди неизвестной ей руной. - А… что это? - Поможет… не заплутать. - Да я дорогу знаю! - А ты все равно возьми. И ступай. Ответ свой сама в дороге сыщешь. Ну, а если ошибся я, то приходи… как вернешься. Василиса только кивнула, сама не понимая до конца напутствие кудесника. Но послушно зажала в руке руну и направилась, как ей чудилось, лишь слегка подзабытой – у тетки она уж несколько зим как не была, - но все же знакомой дорогой. - Коли вернешься, - поправился волхв шепотом ей вослед. И склонился над чашей. - Ступай, девонька, ступай... Ишь ты! И кости тут как выбеленные, и травы как лесные… Права ты, дочь Василия и Марьи, нет тебе тут места. Оттого судьбинушка у тебя родню и забрала. Оттого и думы насылала, что не тут тебе жить, оттого подруженек увела - не тут тропу тебе свою искать. Но путь свой тебе самой избирать – сможешь изменить али нет, мне не ведомо. Василису уже и видно не было, то ли за деревьями скрылась, то ли исчезла повелением волхва. А сам кудесник развернулся и взглянул на сиротливо стоящий на окраине деревни дом кузнеца. - Что ж, другой мастер сюда придет булавы ковать да копья, - задумчиво проговорил он. – Да только нехорошо ему в чужом доме селиться. Сам все отстроит, сам семью заведет, а место дурным быть не должно. Все нужное отсюда ты, Василисушка, забрала. А прошлое должно уйти… Чаша с жизнью и смертью поднялась вверх. Кудесник повертел ее в руках, затем остановил – костями к дому, листвой к себе. И через мгновение изба и двор кузнеца исчезли – никакого напоминания не осталось. - Самоцветы вставить… надо же! – усмехнулся волхв. Так, посмеиваясь и удивленно потрясая бородой, он и направился в лес, крепко прижимая к себе чашу.