Долг неба

— Разве не мерзко? — Он самоуничижительно улыбнулся, как улыбаются смертники, спуская курок с представленного к виску пистолета, смотря прямо в глаза. Отчаянно и наигранно бесстрашно. В конце концов, не выдерживая давления, опуская взгляд в пол. Что о нём сейчас подумал Десятый? Даже страшно представить… Тсунаеши застыл. Застыл, смотря на своего друга, который каждый раз стоит перед ним на коленях. И который ожидал всего что угодно, кроме… — Гокудера… — юноша закусил губу, с горечью прикрывая глаза, — Прости. Хаято нерешительно начал приподнимать удивлённые глаза, боковым зрением замечая протягивающиеся по бокам руки, но не успевает поднять головы, как чувствует стальной хват под коленями и за спиной. Рыжие пряди щекочут щёки, и он пропускает момент, когда… Белая сетка на черном камне встала пред глазами, слегка покачиваясь. Гокудера удивлённо смаргивает, оборачиваясь, видя непослушные рыжие волосы на чужом затылке, и пораженно открывает рот, в желании сказать хоть что-то, но не может выдавить из себя даже звук. Так высоко его удивление. Взгляд Тсунаеши печален, и юноша немного рад, что хранитель не может увидеть его лицо таким. Это было бы слишком. Слишком. Слишком для этого тяжёлого дня. — Гокудера, пожалуйста, прости меня. Я позволил себе лишнего. Мне жаль. Из-за моего глупого интереса я поставил тебя в такое неловкое положение… Прости. Хаято протянул руки вниз, отворачиваясь к полу, будто бы его могли увидеть, глупая улыбка неловкости наползла на лицо. — Ничего страшного, Десятый… это же вы! А если это вы, то все в порядке! Он бодро помотал ногами, словно в подтверждение своих слов. Картина перед глазами резко крутанулась. Тсунаеши развернулся в сторону кровати, смотря на часы, и быстро принимая единоверное решение. — Мы только въехали, дорога была и без того тяжёлой. Сегодня поспишь у меня. — Ха?! Мраморный рисунок перед глазами начал уходить назад. Савада шагал к кровати. — Прости, я понимаю, что для тебя, как для итальянца, это унизительно. Спать в одной постели с мужчиной… Но я не могу отправить тебя в другую комнату, когда ты в таком состоянии. Как Дон, моя задача охранять хранителей, если они становятся не дееспособны. Хаято закусил губу. «Десятый прав… Часто, в случае, когда по каким-то причинам один хранитель попадает в госпиталь, и ложится на сохранение, здание оцепляется, а Глава семьи не покидает палату пострадавшего атрибута. Это обычная практика… как и выбирать хранителей в самом раннем возрасте. Но… Но.!» Щеки обжег предательский румянец. «В одной постели… С десятым… всю ночь…» Он вновь решительно посмотрел на торчащие концы коротких волос. — Не стоит, Десятый, я могу-у-у-у-у… — он почувствовал, как его перевешивает назад, а затем чувство невесомости посетило всё тело, он зажмурился приготовившись к встрече с полом, но спина медленно погрузилась в мягкое облако подушек и одеял. — Я знаю, что в такой ситуации, любого мужчину надо оставить наедине с самим собой, но я не могу так рисковать. За день до коронации, когда мы только пересекли границу Италии… Пока слишком высока вероятность покушения, и ты беззащитен, я не отойду даже на шаг! Тсунаеши склонился над ним, едва ощутимо проводя по пуговицам рубашки рукой, замирая на животе теплым кругом раскрытых пальцев, и смотря прямо в глаза. — Позволишь? Хаято сглотнул, чуть приподнявшись на локтях, он слегка лихорадочно смотрел на ладонь босса и мысленно дал себе смачную оплеуху. «Что за мысли грязного извращенца?! Думать о Десятом в таком роде, ключе… да как я только посмел!!! Действия Десятого чисты и благородны! Думать о них, как о прелюдии… Мне бы стоило откусить себе язык! Как же низко я пал! Из-за моей несдержанности Детчимо вынужден оставить меня подле себя на целую ночь! Такой бесполезный хранитель — хуже балласта! Выведен из строя! И чем?! Мелким касанием! Что за позор?! Да как я вообще смею после такого называться Правой рукой Десятого?!» Губы сжались в узкую полосу. Зелёные глаза решительно встретились с внимательными карьими, что были так близко… Так непозволительно-близко… Вся решимость исчезла, оставив только вновь вспыхнувшее смущение, заставившее вновь опустить глаза. — Х-хорошо… Он отвернулся, смотря невидящим взглядом куда-то в сторону, стараясь не думать, как пошло со стороны выглядит это: Он, с алеющими щеками, лежит на священной кровати, раскинув в стороны руки, пока над ним нависает его Дон, расстегивая его же рубашку. Он сильнее вжался лицом, силясь утонуть в этой подушке, чтобы его ещё более заалевшее лицо не попалось на глаза Детчимо. Тсунаеши внимательно смотрел как пуговица за пуговицей покидают петли расходящихся тканей. Под которыми была алая футболка. В его взгляде проскальзывают ноты усталости. В мыслях сумбур из-за предстоящей коронации, приправленный полученной информацией. Он не замечает, как загнанно начинает вздыматься алая ткань футболки, находящейся под рубашкой, как в пальцах хранитель комкает узорчатое покрывало, невольно притягивая его ближе к себе. Звякнула пряжка ремня. Хаято ощутимо вздрогнул всем телом, пряча лицо в сгибе локтя, Сдавленно и едва слышно роняя: — Это… я могу сам… Тсунаеши вздрагивает, убирая от чужого таза свои руки. «Чёрт, я задумался!» Он привык переодевать заснувшего или уставше-ленившегося Ламбо, поэтому не видел в своих действиях ничего постыдного, невольно действуя на автомате, совершенно забыв что перед ним не маленький мальчик. «Я не хочу чтобы Гокудера спал в одежде. Но раздевать его, пока он в таком состоянии… Тот факт что я вижу его таким, смущает его. Но без моей помощи… » Он скосил глаза на золотые часы, стоящие на прикроватной тумбе, удовлетворённо улыбаясь возникшей идее. — Думаю, пора гасить свет.? Под удивлённым взглядом зелёных глаз, он поднял руку на уровень своего лица, щёлкнув пальцами. Весь особняк погрузился во тьму. *** Тепло. Ветер слегка покачивал тяжёлые гардины. Тсунаеши медленно приоткрыл глаза, скашивая их в сторону, на висящие в золотой окантовке часы. 11:30 Ощущение давления, лёгкое, ненавязчивое в районе груди. Щеки касалось что-то мягкое, шелковистое. Тёплое дыхание опаляло кожу ключиц. Он опустил взгляд вниз. Гокудера прижимался к нему, охватывая его тело во сне, склонив голову к его плечу, зарываясь лицом в белый хлопок футболки. Савада аккуратно взял в руки прядь серебристых волос, осторожно убирая их со лба юноши, за ухо, согнутым пальцем оглаживая бархатистую щёку. Серебряные ресницы дрогнули, но глаза не открылись. Во взгляде Тсунаеши читалась любовь. Любовь главы семьи к ее члену. Нежная, заботливая, дорожащая… Он аккуратно привстал на постели, слегка наклоняясь в сторону спящего хранителя, чтобы его голова съехала с плеча на подушку, и едва касаясь, снял с себя красивое запястье, осторожно кладя его рядом с собой. Неслышно босые ноги утонули в ворсе прикроватной коврика. Он встал, стараясь не нарушить такой редко-безмятежный сон Хранителя, идя в сторону ванной комнаты. Стоило двери медленно встать на сдерживающий механизм, некогда-спящий, Хаято, резко подорвался с постели, бесшумно выпрыгивая из одеял на полу, хватая лежащие на пуфе вещи, и бегом достигая двери, неслышно её открыл, и также неслышно закрыл. Громким топотом пересекая коридор, он рывком распахнул дверь в свою комнату, которая с грохотом захлопнулась в ту же секунду. Спина встретилась с ледяным деревом, и медленно начала скользить в низ. Бёдра коснулись пола. Прижав колени к себе, утыкаясь лицом в мятую одежду, юноша пытался подавить алеющее на щеках смущение. «В одной кровати… Мы были всю ночь в одной постели с Десятым…!» Прошлой ночью, стоило свету погаснуть, Дон лишь осторожно снял с него обувь и брюки, лишний раз даже не касаясь оголенной кожи, и все же... — Ну, и каков на вкус запретный плод? Хаято вздрогнул, отрывая голову от вещей, и оглядывая спальню в поисках противного голоса. Покачивая ногой, на кровати, сидел Рокудо Мукуро, с надменной улыбкой на лице. Гокудера жалостливо усмехнулся, медленно поднимаясь. — Что я слышу? Зависть? Он не глядя, прошёл мимо Хранителя Тумана, открывая свой шкаф, чтобы сменить одежду для завтрака и пытаясь не слишком явно улыбаться. Покрытая насмешкой, откровенная зависть иллюзиониста, тешила и без того довольное самолюбие. — Что тебе нужно, Рокудо? — он снял с вешалки подходящую рубашку. Иллюзионист небрежно качнул ногой, откидываясь назад, поднимая глаза в расписной свод потолков. — Хотел поговорить… на счёт Савады. Руки Хаято резко сжали края чистой рубашки. — Факт о ритуале всплыл. Доволен? Можешь проваливать. Рокудо соскользнул с кровати, плавным, бесшумным шагом идя к двери. — Благодарю за откровенность. Пальцы сомкнулись на ручке, чуть надавив. «Тсунаеши… Почему он разозлился из-за ритуала…? Почему… Он всегда такой…» *** Чувство тепла, защищённости, уюта окружали его, нежили тело, ласкали кожу, успокаивая истощенный заточением разум. Мягкость окружающей ткани, лёгкий аромат дорогого парфюма и медикаментов непривычно ласкали отвыкший от запахов нос. Как и пение утренних птиц вдалеке. Ресницы дрогнули, разные глаза приоткрылись. В тёплом, тусклом свете дня стояло находившееся всего в пяти сантиметрах равнодушное лицо Тсунаеши, читавшего книгу. Не ожидая увидеть именно этого человека, иллюзионист напрягся. Почувствовав это, Савада перевёл свои глаза на него, закрывая том, и откладывая его в сторону. — Ты как, Мукуро? Они были одни в палате. Но даже это не объясняло их по истине «близкий» контакт тел. Лёжа на Следующем короле Вонголы, как бы приятно это не было, Рокудо чувствовал лёгкое непонимание, навязанное ещё не до конца пробудившимся разумом. — Савада.? В его слабом голосе отчётливо слышалось удивление. Юноша улыбнулся. — Вендиче передали тебя мне. Я взял над тобой покровительство на правах Примаса*. (В Римско-католической Церкви и Англиканской Церкви почётный титул церковного иерарха в стране, обладающего высшей духовной юрисдикцией над прочими епископами страны.) *** На нижних этажах Вендетты холод мешался со страхом, а страх поглощал холод. Капля воды собралась на конце чёрных волос, чтобы затем стремительно полететь вниз, разбившись о тёмный, ледяной камень у босых ног. Двое надзирателей держали бессознательного юношу в серой смирительной рубашке. — Заключённый под номером 069. Особо опасный преступник, Сицилийский дьявол, приговоренный к трём тысячам лет заточения, уличённый в пятнадцати актах террора лично, без объявления войны зачистивший восемнадцать Семей, и косвенно причастный к событиям во Вьетнаме, Рокудо Мукуро… Бермуда, сидящий на плече Джагера, опустил лист бумаги, смотря на человека стоящего перед ним с немым вопросом. Тсунаеши неловко улыбнулся. Глава тюрьмы презрительно цыкнул, листы в его руках исчезли в черном пламени стражей. — Под вашу полную ответственность, Господин Примас Итальянской Республики… С сарказмом и немым раздражением, процедил Младенец сквозь зубы, на манер старцев для которых все новые поколения были сбродом глупых пришельцев. И махнул рукой, давая добро. Цепи раскрылись, смирительная рубашка ослабла, спадая к ногам. Нагого, мокрого, его без церемоний кинули в сторону «поручителя». Тсунаеши торопливо сделал пару шагов навстречу, поймав лёгкое тело в свой черный плащ с золотым гербом на спине. Мукуро напоминал трупа. Бледный, худой, словно после долгой, истощающей болезни, он не сможет двигаться ещё какое-то время. Или так только казалось. Тсунаеши удивлённо опустил глаза вниз. Тонкая кисть со всей силы, отчаянно, сжимала ткань на его груди. *** Иллюзионист резко натянул полотно одеяла на голову. Стыд ярко горел на щеках. Почему? Почему он…? Воспоминания, его воспоминания того момента резко пронеслись перед глазами. Ах, его бессознательное, ментальное пламенное тело, после пары лет в окружении пламени смерти, почуяв близко свое Небо, видимо, взяло под контроль его тело. И именно поэтому, находясь в состоянии между комой и сном, он вцепился в тело Савады мертвой хваткой, которую… не разжимал даже сейчас. Его тело отчаянно желало тепла главенствующего атрибута, и отдаленное от него, теперь, не могло насытиться чувством полной защиты, удовлетворяя свою потребность в безопасности и пламени Неба. Все же его можно понять. *** Ледяной холод, звонкая тишина. Вакуум. Его новый «дом». Место где ему суждено провести остаток своей только начавшейся жизни. Рокудо знал, за что сражался. Он знал, что добился своего, но… «Почему мне кажется будто я… проиграл.?» Заточенный в этом стеклянном гробе, скованный по рукам и ногам. «За что… в конце концов я боролся?» Его ело изнутри сожаление. Лёгкое течение ползет лозою по коже, каждый мелкий пузырь воздуха на лице ощущается каплей гудрона. Глаза закрыты, открыть их нет смысла. Звуков нет. Запаха тоже. Да, именно из-за этого он и… *** — Не смей! Он резко оттолкнул влетевшую в него девушку-горничную, несшую огромную стопку полотенец, что закрывала обзор. Служанка упала. Опомнившись, он протянул ей свою руку, в плотной кожаной перчатке, роняя извинения, и прикрывая виноватой улыбкой дискомфорт от ощущения чужого касания даже через толстую ткань. Каждое прикосновение человека ощущалось им слишком остро. Из-за отключения других органов чувств на время заточения, его чувствительность кожи взлетела до максимума. Любое касание постороннего напрямую к коже оставляло противное, почти болезненное, ощущение. Точнее, почти любое. Девушка благодарно поклонилась ему на прощание. Рокудо задумчиво посмотрел на свою руку. «И все же, интересно, почему…» *** Рука раз за разом проводила по длинным, отливающим синевой, волосам. В полумраке больничной палаты, голубоватый свет экрана планшета освещал внимательное лицо Тсунаеши. Косясь на него снизу-вверх одним, едва приоткрытым глазом, лёжа на чужой груди, почти буквально впитывая в себя нежное тепло, Рокудо растил в себе уже давно созревший вопрос. Все же решаясь. — Зачем? — его голос слаб, едва слышен, и до ужаса охрипший. Савада оторвал взгляд от планшета, переводя на единственный, алый, глаз, не прекращая лёгкие поглаживания. — Что именно? — в его голосе нет ни страха, ни удивления. Только желание конкретики для более точного ответа. Мукуро вздохнул, собирая в себе крупицы силы для следующих слов. Он сам пожелал знать ответ на них. — Зачем… Ты освободил меня? Тсунаеши посмотрел на него чуть внимательнее, чем прежде. — Потому что ты мой хранитель. Мой Туман. На расслабленных пальцах, выглядывающих из-под больничного одеяла, сверкнуло аметистом платиновое кольцо. Рокудо улыбнулся. Он знал, что кольцо отказывалось подчиняться Хром, и работало только стоило ему вселиться в её тело. Хром была хранителем кольца, но не хранителем Силы пламени Тумана, что запечатана внутри. Телу было непередаваемо тепло, а прикосновения к волосам нагоняли лёгкое чувство дрёмы. «Так вот каково это «иметь своё Небо» — Значит, потакаешь воле девятого дона? Тсунаеши полоснул его острым взглядом главнокомандующего. — Я потакаю лишь своей воле. Рокудо сдавленно усмехнулся. «Твоя воля — странная вещь… Десятый Вонгола.» *** Последний раз плеснув на лицо холодной водой, Тсунаеши выпрямился, встречаясь равнодушным взглядом со своим отражением. Капли медленно стекали по щекам, пара прядей потемнели, впитав в себя воду. Серые пятна расползались на воротнике белой футболки. Справа от него, в отражении вытянулась рука, держащая полотенце. Заметив её, он перевел глаза в сторону, которую не охватывала зеркальная гладь. Губы растянулись в улыбке. — Уж тебя я не ожидал здесь увидеть…