Долг неба

Младшая школа Намимори. 7 лет назад. Маленькое здание с детскими рисунками на фасаде у входа, распахнутые большие двери, где кишили маленькие дети в разноцветных кофтах, футболках с ранцами на плечах. Над ними, словно деревья над кустарниками, возвышались стоящие дежурные учителя, провожая свои классы, общаясь с детьми. Учитель физкультуры у ворот караулил дисциплину. В метре от него один мальчик с самым типичным именем, Сато, резко нагнал пару двоих своих друзей, поравнявшись с ними. — Эй, пошлите играть как вчера?! — Хорошо, а кого ещё позовём? — Маэду, Сузуки, Катоми-тян — они будут ждать на площадке, — начал загибать пальцы малыш. Посмотрев на количество он понял, что одного не хватает, — и… — Его взгляд метнулся на толпу детей в стороне, вылавливая оттуда знакомое лицо, проходящего рядом, — О! Ямамото! Не хочешь с нами, в вышибалы? Черноволосый мальчик в простой белой футболке с темной отделкой на рукавах и воротнике, джинсовых шортиках по колено, остановился, неловко улыбаясь знакомым. — Простите, мне надо помочь отцу в баре. Давайте в следующий раз? Миленькая девочка в розовом сарафанчике и белых гольфиках надулась, капризно топая ножкой. — Ууууу… не честно. Если Ямамото не идёт, то и я тоже… — надула губки она. — Ну-ну, будет вам! — Такеши выставил руки перед собой, в примирительно жесте. «Почему именно я? Кроме меня же есть куча других…» — Вот только, — мальчик стоящий рядом с ней, с идеальной прической, поправил сползающую оправу очков, — для игры нам нужен ещё один человек. Кого бы нам взять… Его острый взгляд метнулся в толпу, цепляя знакомое лицо из выходящих из здания начальной школы. — А, этот мальчик не из параллельного класса? Остальные дети посмотрели в ту же сторону, что и он, на маленького шатена с черным рюкзаком, в футболке с мордочкой льва. — Савада, кажется. -… Только не его, — тихо прошептала девочка, сильнее сжимая подолы своего сарафана. Ямамото непонимающе взглянул на неё. — Что? Почему? — В прошлый раз мы из-за него проиграли. И на марафоне он свой класс подвёл. Мне Маэда рассказывал. Мальчик с прилизанными волосами, кивнул. — Да, полный неумеха. — Совершенно Никчемный. Подвела итог своих скромных наблюдений Мию-чан. — Никчемный.? Ямамото проводил глазами идущего особняком, опечаленного чем-то мальчишку, с бумагой теста в руке. Почему-то некий «никчемный» Савада казался ему совершенно обычным. И на следующий же день он забыл о нём. Как забывал о неважных вещах каждый человек. Забывал, чтобы резко вспомнить через десять лет. Горячие струи стекали по лицу, задумчивый взгляд был обращён в пустоту. «Кажется, это был первый раз, когда я увидел Тсунаеши…» Он поднял голову, сквозь льющиеся капли, всматриваясь в окружённые паром софиты. «Интересно, к чему это?» И вновь, устало прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания. *** Средняя школа Намимори. 4 года назад. — Ямамото лучший в нашем кружке! — Не подведи нас, Ямамото! — Будущий ас! — Мы рассчитываем на тебя в следующем матче! — Покажи им! — Ямамото! — радостно улыбаются безликие люди-воспоминания, тут же сворачиваясь в черноту. На смену им приходит чёткое синее небо перед глазами. Холодный ветер, что треплет одежду. Капля пота стекает по виску, щеке, чтобы на самом кончике подбородка сорваться вниз, в бездну. Побелевшие пальцы мертвым хватом сжимают тонкую, хлипкую железную сетку. Над головой — ватные облака, впереди — редкие, низкие и высокие дома, за деревьями и спортивной площадкой. — Ямамото, не надо! На губах расползается привычная улыбка. Синие глаза панически, отчаянно смотрят вниз, на песок, в бездну. Картинка двоится от страха. Но ясная мысль раз за разом ударяет в голову, не давая ему отступить. Сладкое предвкушение освобождения из-под гнёта людских чувств и обязанностей. Резкий, восходящий порыв ветра всколыхнул галстук, вздергивая подолы рубашки, футболки, обнажая рельефный живот. Холодя и без того ледяную кожу. Стоящий поперек горла комок не даёт нормально сглотнуть. Страх. Он съедает его. Переворачивает его естество. Этот инстинктивный страх самосохранения… Бесит. Мешает. Не даёт разогнуть окоченевшие пальцы, чтобы прекрасное забвение наконец-то накрыло его через короткий полёт. Земля под ногами с каждой секундой удаляется от него, и возникает ощущение, будто он, Ямамото, стоит на крыше двадцатиэтажного небоскреба, а не маленького пятиэтажного здания средней школы. Сердце стучит набатом в груди, отдаваясь в ушах. — Ямамото! — отчаянный, рычащий голос у самого уха трезвит. Резкий выдох срывается с губ. Тепло. Оно накрыло внезапно. Прошибло током. Вместе с ладонью, прижавшейся с другой стороны металлической сетки к его околевшим пальцам, сжимая их в стальной хватке. Он резко повернул голову, чтобы увидеть прижавшееся лбом к металлической сетке, с отчаянно-горящим взглядом, лицо, обрамленное оранжевыми волосами. Шок. Непонимание. Смятение… Резанули по сердцу, будто ножом. «Тсунаеши.? Почему он здесь? Впрочем, это не важно.» — Отпусти, Тсуна. Ты тут ни при чём… Я сам решился на это. Твоей вины здесь нет и быть не может. По этому, пожалуйста, разожми свою руку. Решительные глаза сверкнули огнём. — Отказываюсь! Такеши с горечью вздохнул, закусывая губу, и внезапно дёрнул шаткую сетку, в слабой попытке вырвать руку из крепкого хвата. Савада качнулся, но устоял, упорно пялясь в отведённые глаза, словно пытаясь найти в них ответ. — Ты не понимаешь, я всех подвёл… это единственный выход.! — он отвернулся, переходя на едва слышный, только между них, шёпот, — Да кого я обманываю? Я просто устал. Все привыкли видеть во мне саму идеальность. Полагаться на меня. Просить помощь… Вот только самому мне никто не может помочь. Селяви. И ничего личного. Я уже и не знаю кто мне друг, а кто нет. Хотя, можно ли вообще эти отношения назвать дружбой? Парень который «дружит» со всем классом стоит на краю крыши. Забавно, не находишь? — Он усмехнулся, — Чувствую себя абсолютной пустышкой. Будто паззл разных мнений, собрание ожиданий. Облака, гонимые ветром, неспешно проплывали над ними, оставляя на них, здании, и земле, огромные многометровые, движущиеся тени. — Я просто устал. Устал быть лучшим игроком. Идеальным сыном. Хорошим приятелем. Я устал… следовать словам других. Оправдывать чужие ожидания. Вечно скрывать свои чувства, боясь разочаровать кого-то. Играть сочувствие, радость, когда не испытываю ничего. Это лицемерие меня достало. Поэтому сейчас я избавлюсь от этого. Вместе с собой, — он поднял задумчивый взгляд высоко в небо, понимая, насколько же он ничтожен по сравнению в целым миром, он улыбнулся логичной лёгкости, охватившей его тело, — Исчезну, не оставив никаких сожалений. Его реальность. Его убеждения. Его суждения и выводы к ним. В его словах были чувства. Чувства, которые Ямамото Такеши не первый год вынашивал в себе. Те, которые он оттачивал и закалял. Отшлифовальные до идеального блеска. Это был их триумф, их завершающий акт. Последняя сцена. Финал. Грандиозный, оглушительный и гениальный. Вот, сейчас, Савада наконец отпустит его руку и всё закончится. Прозвучит последний аккорд вместе со звуком удара его тела об землю… …Или так только казалось? Такеши выжидающе покосился на шатена, который почему-то опустил свою голову. Прошла пара молчаливых минут. Нос медленно втянул поток прохладного воздуха, отпуская его, нагревшийся в теле, через рот. А вместе с ним и всю неуверенность. — Я понимаю, — Тсунаеши поднял голову, смотря на него. Ямамото вздрогнул, — Понимаю тебя, как никто другой. Словно обратная сторона одной медали. Вечный «неудачник»… Худший ученик, полная бездарность. Как бы сильно я не отрицал это, нам все равно выдадут не те роли, какие нам бы хотелось. И этого никак не изменить. Можно только стараться, раз за разом разрушая новые стереотипы о себе, чтобы однажды стать тем, кем хотелось. Савада сморгнул, на секунду опуская взгляд на мыски своих поношенных кроссовок, а затем вновь поднимая его, полный серьёзности. — Мне кажется, ты поспешил со своими выводами о безысходности ситуации. Я понимаю, иногда бывает сложно, а порой и вовсе оказываешься в тупике. И хочется уже просто закончить всё это скорее… Но это не повод сдаваться! Всё можно преодолеть! Если не одному, — он резко сжал чужую руку, будто не чувствуя разделяющую их, холодную, словно лёд, стальную сеть, — то вместе уж точно! «С кем-то, кого можно было бы назвать «лучшим другом» преодолеть можно всё!» Слова ударились об бескрайнюю синеву неба, пронеслись между зданиями с порывом ветра, ударили в стену, резко поднимаясь вверх, чтобы осознанием врезаться в черные волосы, впиться в широко раскрытые голубые глаза, выступить под ними пунцовым румянцем, и выйти вместе с каплями непрошенных, сладко-горчащих слёз. — Тсуна… Савада так и не отпустил его руку. Не смотря ни на что. *** — Э? Мафия? — удивлённо переспросил Такеши, опуская поднятый на уровень глаз Джамп. Он лежал на кровати Савады, с его разрешения, пока сам Тсунаеши, внизу разливал по стаканам имбирный чай. После того инцидента они сильно сблизились, найдя общий язык. Всё началось с простого предложения сделать вместе домашку месяц назад. И вот уже Ямамото иногда по несколько раз на неделе остаётся у него на ночёвку, слушая от матери причитания на тему того, какие хлопоты он наверное доставляет матери Тсунаеши и понимающие подколки отца, видевшего, что у сына впервые за пятнадцать лет появился друг. Находясь здесь, Такеши почему-то ощущал лёгкий трепет и эйфорию. Иную, более глубокую форму спокойствия, защищённости. Будто был у себя дома. На мелочи или крики детей внизу он даже не реагировал, по привычке пропуская всё мимо ушей. Но кое-что не смогло пройти мимо. Черный как ночь, строгий костюмчик, яркая, словно взрыв газа на солнце, оранжевая соска, под цвет ленты на фетровой шляпе и смоляные, смотрящие прямо в душу, детские глаза. Словно кукла из фильмов ужасов. Этот человек звал себя «перерождение». — Так какой твой ответ? — хитро прищурился сидящий на столе маленький бес. И Ямамото на секунду показалось, что в его глазах всколыхнуло адское пламя. — Если это с Тсуной, то почему бы и нет? — просто пожал плечами он, улыбнувшись. «За Савадой я пойду хоть в самый ад!» Кто бы знал, что его слова будут хуже клятвы на крови? Проклятый демон радостно улыбается. «Добро пожаловать в мафию, Ямамото Такеши» *** Внезапный стук в дверь вернул его в реальность. Такеши отмер, резко оборачиваясь к двери, и быстро, не глядя нажал на сенсорную панель, для прекращения подачи воды, и дернулся к выходу. Но вместо выключения, струёй полился мыльный раствор, тут же пенясь под ногами. Тсунаеши, стоявший по ту сторону, слегка напрягся, не услышав никакого ответа. — Ямамото, у тебя всё хорошо? — его хранитель принимал душ уже полтора часа. Поначалу Савада не хотел его торопить, давая возможность собраться с мыслями и морально подготовиться, но слишком долгое отсутствие хранителя начало его напрягать. Он никого не заставлял это делать. И не требовал этих действий, понимая, что они аморальны и неприемлемы. Тем временем в ванной… Пена стремительно прибывала, уже дойдя до колен. Едва не упав, зацепившись за открывшуюся дверцу, Ямамото на разъезжающих мы ногах потянулся к сенсору, надеясь всё исправить, но не удержал равновесие. За дверью раздался звонкий шлепок с затравленный «Ай…». Савада нахмурился, решительно взявшись за ручку. — Прости, я захожу… Отмахнувшись от ударившего в лицо пара он взглянул на душевую кабину, Пара синих испуганных глаз смотрели на него из кучи пены, на уровне ног. Из этой кучи, к сенсорной панели, тянулась мужская рука, так и зависнув над ней. Пена медленно выползала из приоткрытой, будто бы от удара ногой, дверцы кабины. На секунду воцарилось молчание. Указательный палец ткнул на подачу обычной воды. Струи тут же смыли добрую половину с «чудовища», которым оказался… — Такеши.? Сидящий на полу Мечник смущённо улыбнулся, умирая внутри. «Какой позор!» — Прости, я задумался… ха-ха… — он неловко рассмеялся. Пальцы оперлись о стену, помогая подняться. Остатки пены стекли в сливные отверстия. Ямамото провел по сенсору пальцем, для отключения, вновь оборачиваясь лицом к Тсунаеши, — Я уже всё… Савада обводит его нечитаемым взглядом. Пристально, цепко он охватил тело перед собой: чуть сгорбленную спину, руку, державшую ушибленный при падении локоть, пристыженный взгляд… Тсунаеши устало вздыхает, прислонившись бедром к раковине. — Если ты не хочешь этого, то просто скажи. Не нужно себя заставлять. Губы мечника поджимаются, словно это было не то, что он хотел бы услышать. Так некстати вновь перед глазами всплывает недалёкое прошлое. Голос Савады сломался далеко от них, на плаце форта, перед первой оборонительной баррикадой. Юношеский, высокий, он стал глубоким и обволакивающим, будто подтаявший мёд. Впервые его услышав, Ямамото не поверил своим глазам и ушам. Образ мелкого отстающего от всех, незаметного паренька едва успел смениться на лицо отчаянной добродетели, бескорыстного, прекрасного друга и незаменимого товарища, ради которого он ходил по земле. Едва этот образ закрепился в мозгу, как его раздавило, сплющило, проломило очевидное, резко упавшее на голову чужое естество. И перед ним стоит подавляющий командир пред которым добровольно преклоняется и голова и колено. Прекрасный в своей духовной силе, обезоруживающий и обнажающий одним лишь взглядом Дон Итальянской Республики. Ямамото судорожно хватается за сердце, не смея оторвать глаз. В груди всё сдавило, и бьётся набатом, стучит в ушах, заглушая весь звук. Дыхание перехватывает. Кто это? Кто это перед ним? Видение? Больная фантазия? Воплощение его сокрытой мечты? Такеши чувствует это. Чувствует как приливает румянец к щекам, к паху, как теплеет в груди и сводит судорогой внутри живота. Он протягивает руку, чтобы развеять иллюзию, но мужчина перед ним с колдовскими глазами не исчезает, приветливо улыбаясь, со словами «Я вернулся, Ямамото!» И мир рушится в одночасье. Рушится его иллюзия надежды на нереальность. Рушатся его стереотипы и образы, встраиваемые в голове несколько лет. Рушится его ощущение нормальности происходящего вокруг. Он отдергивает свою руку от мечты, как от опасного, но манящего пламени. Потому что мечта оказалась его лучшим другом. Его смыслом жизни, поддержкой и кровом. Его воздухом и кислородом. Тем, за кого он готов был отдать свою жизнь. И понимание. Горько-сладкое, понимание застало его врасплох. Его мечтой был… Савада Тсунаеши, который стоял напротив него и устал от молчания друга. — Если тебя что-то тревожит — скажи. Ты же знаешь, я всегда буду на твоей стороне, — с надеждой повторяет Савада, желая чтобы Ямамото наконец-то обнажил себя перед ним. И Такеши вздыхает. Когда? Когда уже это кончится? Когда Тсунаеши перестанет быть таким? Когда остановится? Где выключатель? Где кнопка стоп? Они находятся в зоне аварийного сближения! Ещё немного и… Капля, собравшаяся на подбородке, срывается в низ, разбиваясь. — Тсуна, мне страшно, — начинает Ямамото, несмело поднимая мечущиеся по полу, синие, словно море с высоты птичьего полёта, глаза, — Я боюсь… Тебе стать чужим, — он растерянно зачесывает назад короткие, мокрые волосы в привычном жесте, вновь отводя взгляд, мученически жмурясь, наконец-то отпуская себя, — Не прошло и трёх месяцев, как закончился конфликт с Англией, тебя коронуют, и ты восходишь на трон! — он вопрошающе смотрит в карьи глаза, срываясь на крик, — Там, в Намимори… Разве нам было не лучше?! Почему мы приехали сюда? С какой целью?! Неужели без тебя пропадёт?! Что нам мешает просто уйти? Забыть обо всем? Спокойно жить где-нибудь на северном континенте? Подальше от интриг и разборок, в спокойные будни… Я помню, знаю, ты хочешь мира… Но этот мир, что завязан на тебе — просто жалок. Он как продолжение твоего пламени — потухнет, стоит тебе его погасить. Ты стал эгоистом! Не воспринимаешь чужие слова, игнорируешь волю… Для меня… Ты отвратителен! Я… Ненавижу тебя! Ненавижу!!! Савада сорвался с места, к Хранителю, беззастенчиво, нагло пересекая порог душевой. Послышался удивленный вскрик. И в следующую секунду… всё резко стихло. За запотевшем стеклом виднелись две сильно размытые высокие фигуры, прижатые друг к другу. Пар оседает на зеркалах, на стенах, на мраморе ванны. Крупная капля проползла по стеклу, стирая дым конденсата, оставляя кристальную чистоту, в которой подрагивали от шока широко распахнутые голубые глаза. И застывшие крючком, нервно дрожащие пальцы, будто вцепившиеся в воздух перед собой. — Я никогда не брошу своих друзей, — Решительно впиваются в душный воздух глаза. Рыжие волосы медленно намокали от высокой концентрации пара, одежда осела, примыкая к телу, на белой рубашке проступила кремовыми пятнами кожа. Рука с большим перстнем — Да, я эгоист. Да, я тиран! Я распоряжаюсь куда отнести чужую волю. Руковожу потоками денег и крови. Я пойду на дно вместе с этой Семьёй или вознесу её к небесам. Признаться, разницы нет. «Десятый Дон Вонголы» всегда будет главным злодеем. Корнем всех зол. Всем мил не будешь. Плевать, что думают обо мне. Я буду верен себе и своим желаниям. Желанию защищать своих Хранителей. Тех, кто делит со мной одно сердце. Поэтому можешь думать обо мне что угодно. Говорить что угодно. Я ни за что не брошу тебя, Ямамото, — смиренная улыбка тронула в светлой печали лицо, — Даже если повторю судьбу Джотто Примо. Я ни за что не отпущу тебя. «Всё можно преодолеть. Если не одному, то вместе уж точно!» Помнишь? Крупные голые плечи вздрогнули. «Как бы я мог это забыть.?» В непроглядной дымке стоящего пара, в стекающей по подбородку воде, прятались солёные слезы. Это было полное. Безапелляционное. Поражение. Руки робко дотронулись до чужой спины, не веря, что это не сон. Словно в забвении, натянулась промокшая ткань. Ямамото ослабленно склонил голову к чужому плечу, чувствуя своей щекой тепло другой кожи, и мученически прикрыл глаза, ощущая тяжесть важности слов самим сердцем. Его голос, словно звук капель падающих с потолка, шелест дождя. Пронёсся незаметно, вдыхая жизнь во все, окружавшее их, утихая в ударах капель о кафельный пол. Тихо, и незаметно. Так обычно, но всегда прекрасно. Простые слова. Трудная истина. Бодрящее откровение, прошёптанное на грани слышимости. — Я люблю тебя… Тсунаеши прикрывает глаза. Он знает. Всегда это знал. И будет знать. От дыхания на своей коже, от жара прислоненных друг к другу тел, Ямамото чувствует как внутри начинает пылать знакомым огнём. Его пламенный резервуар чувствует рядом с собой своё Небо. Жаркий, рваный выдох срывается с губ. Пальцы чуть сильнее натянули рубашку. Стыд накатывает где-то периферии, но стена окружившего его сознание пламени не даёт ему дальше пройти. Тсунаеши не мог не почувствовать. Теплая ладонь на лопатке начинает вести вниз, медленно ненавязчиво, как бы спрашивая «сейчас, или нет»? И Такеши выгибается, прижимая его сильнее к себе, на трясущихся ногах делая шаг назад, откидываясь на влажную стену, утягивая за собой свою опору. Карие глаза наливаются золотом. Локоть нечаянно задевает проклятую сенсорную панель. Начинается тропический ливень.